Рабочий: крушение титана. Часть 1.

Любые рассуждения об эпохальном произведении Юнгера «Рабочий» нужно начать, пожалуй, с того же замечания, к которому многократно возвращается на страницах своей работы сам автор.

Рабочий Юнгера не имеет ничего общего с рабочим Маркса и в каком-то смысле даже противоположен ему. Это не пролетарий, не представитель класса, угнетенного буржуазией. Это вообще не классовая категория, напротив, категория, в которой преодолеваются классы как таковые.

Реальность Рабочего, описанная Юнгером, имеет два измерения. Одно из них – объективное – наличие отношений и гештальта, существующих как данность и гениально схваченных Юнгером. Второе – субъективное – попытка автора дать им ценностную интерпретацию, оценить их в воображаемой системе метафизических координат.

Между двумя этими измерениями, конечно, есть зазор, описание которого и будет представлять собой критическую канву наших заметок. Критика, таким образом, коснется субъективных рассуждений автора об описанной им объективной реальности, рассуждений, впоследствии подвергнутых пересмотру им самим.

Итак, Рабочий по Юнгеру, это человек Работы – деятельно-волевого отношения к реальности, создающего особую тотальную структуру всего бытия.

Применительно к понятию «тотальное» надо указать на то, что в нем снимается надуманные, с точки зрения работы, категории и противоположности, присущие мышлению и бытию предыдущей эпохи.

В контексте работы бессмысленно говорить о противоположности государства и гражданского общества, индивида и массы, морали и природы, механики и органики, наконец, даже объектности и субъектности. С точки зрения автора (здесь и далее я намеренно пишу «автора», а не Юнгера, чтобы отделить воззрения автора «Рабочего» от поздних юнгеровских воззрений), все эти категории-противопоставления являются продуктом специфического рационалистического отношения к бытию, называемого им «бюргерским», которое вытесняется рабочим.

Рабочее отношение к реальности и являющийся его носителем тип рабочего Юнгер определяет через категорию «гештальта».

Что такое гештальт? Ответ на этот вопрос столь же прост, сколь и сложен. Я бы попытался определить гештальт как своего рода ноумен, проецирующий собственную феноменологию, то есть как данность «в себе», определяющую реальность вокруг «из себя» и могущую быть определенной как «она сама». В этом смысле надо понимать, что гештальт и его производные не могут быть определены через категории, не имеющие центра тяжести в нем и пытающиеся охарактеризовать его извне.

Собственно, это была, возможно, утомительная, но вынужденная методологическая вводная, после которой можно приступить к куда более увлекательной описательной части юнгеровского манифеста.

Итак, сжато излагая основную мысль работы, можно сказать, что за всеми частными и моральными характеристиками и формами в стремительно утверждающейся реальности проступает одна суть и один гештальт – рабочего отношения к действительности.

Как бы ни пытались понять и охарактеризовать эту реальность через призму экономики или культуры, политики или идеологии, моральных ценностей и социальных классификаций, суть будет заключаться в том, что все эти форматы сами будут подчинены невидимой логике работы, то есть делания, преображающего и подстраивающего под себя все вокруг.

В связи с этим может возникнуть соблазн провести параллель между юнгеровской концепцией «работы» и марксовым «историческим материализмом» с его определением сознания через бытие и пониманием культуры, политики и идеологи как «надстройки», «производственных отношений» над «базисом» – «производительными силами».

Однако на фоне юнгеровского марксов анализ производительных сил грешит ущербным партикуляризмом – их суть он определяет не через гештальт и сущность этих сил как самости и целого, имеющего смысл в себе самом, но как лишенный такого смысла процесс, распадающийся на отношения между участвующими в нем группами (классами). Суррогатом же смысла у Маркса выступает абсолютно спекулятивная идея «прогресса», равно как и марксова идея «материи», лежащая в основе его «диалектического материализма», носит характер явной интеллектуальной конструкции, производной от гегелевского искажения классической метафизики.

Гегель ввел в качестве необходимого элемента своей философской конструкции химерическую «идею», которая у его последователя-оппонента Маркса трансформировалась в не менее химерическую «материю». Противостояние между идеализмом и материализмом таким образом носит мнимый характер и в оптике «Рабочего» тот и другой предстают в качестве рудиментов бюргерского сознания, которое должно уступить дорогу гештальт-подходу.

О бюргерстве мы поговорим отдельно, пока же вернемся к гештальт-подходу Рабочего. Свое отношение к действительности сам автор на страницах «Рабочего» определяет как «героический реализм», и это двойственное понятие очень важно для понимания самого гештальт-подхода Юнгера и того, какую эволюцию оно претерпит в дальнейшем.

Возвращаясь к теме зазора, присутствующего в авторской концепции, скажем, что для их препарирования нам предстоит понять, в героическом реализме «Рабочего» - где есть героика, а где реализм.

Но мы начнем с реализма.

Дата добавления: 2015-07-11