Мир победившей техники. Техника и Политика.

Политика – это слово, которое произносится сегодня подавляющим большинством людей со смешанными чувствами брезгливости и настороженности. Здравый смысл говорит нам, что политика это управление делами общества, она необходима и нужна, но подсознательно, архетипически народ воспринимает политику как что-то грязное и лживое. Люди сегодня стали терпимо относиться даже к проституткам и гомосексуалистам, к политикам же народ почти в любой стране относится хуже.

Парадоксально - такое отношение возникло и возникает тогда, когда политика становится общедоступной и даже общеобязательной. При этом люди прекрасно понимают необходимость решения своих проблем, но также видят, что политики занимаются этим лишь в последнюю очередь.

Чем более локальным является управление делами сообщества, тем больше люди чувствуют его соотнесенность с решением их проблем, но тем меньше они воспринимают занимающихся их решением властителей как политиков. Они будут «хозяйственниками», «людьми дела», «парнями из народа», кем угодно, но только не политиками, которые воспринимаются как класс паразитов, отчужденных от реальной жизни людей. Паразиты рассматриваются в большинстве случаев как неизбежное зло - постольку, поскольку людей приучили к тому, что любые попытки борьбы с ними наносят организму ущерб больший, чем их существование. «Демократия - самый худший вид правления, не считая всех прочих, что человечество испробовало за свою историю» - этот афоризм Черчилля, возведенный в ранг аксиомы, является сегодня алиби, позволяющим народам терпеть своих политиков. До поры…

Не принимает как политиков обыденное сознание и великих правителей прошлого - царей, королей, полководцев. Хотя они, особенно единоличные властители могучих стран, осуществляли политические полномочия в максимальном объеме, народы не считают политиками их, не участвовавших в выборах, не представлявших политические партии и не доказывающих правоты своих программ.

Политик сегодня - производное от политической демократии, то есть политики, превращенной в общенародный избирательный, соревновательный процесс. Решение насущных задач жителей города, села или района - не политика, а «местное самоуправление». Подтверждением того становится то, что в ряде стран развитой политической демократии участвовать в таком самоуправлении, голосовать на выборах в него могут даже не граждане, а постоянные жители. Негражданам дают возможность участвовать в выборах, а значит, автоматически эти дела и выборы признаются «неполитическими», ибо политическое суть дело граждан, исключительная прерогатива современной «политической нации».

Нации - детищу буржуазно-демократических революций - говорят, что политически ее право и долг решать вопросы собственного устройства, международных отношений, мира и войны. Естественно, живя в городах или селах, а не парламентах и министерских кабинетах, она не может это делать непосредственно - это будут делать их обитатели, естественно, от ее лица, во имя ее интересов.

Но это не диктатура и не узурпация, ни в коем случае - ибо народ раз в четыре года проголосует за предложенных ему политиков, «свободно» выберет из них самых достойных.

Однако народы не решают свою судьбу именно в политических вопросах - это реальность политической демократии. Политический класс - именно класс - устанавливает правила игры и предлагает обществу играть в нее раз за разом. Результат так же предсказуем, как и в казино, с той лишь разницей, что в казино единицам счастливчиков удается изредка сорвать куш и выйти из игры, в демократическом процессе такого шанса нет - сорвавшие куш в виде власти, выходя из игры, либо затравливаются, либо их просто убивают.

В США всем прекрасно ясно, что кандидат лишь от одной из двух партий может возглавить нацию - выборы партийного кандидата там поэтому чаще всего бывают важнее выборов самого президента. Во многих странах Европы партийная система более гибка и подвержена изменениям - можно создавать новые партии и выбирать из них, но при одном условии - в пределах политического центра. Центр правый, центр левый - в пределах правил игры, те, кто их не признает, справа или слева, по определению назначаются 'врагами народа'.

Впрочем, и «враги народа», включаясь в политический процесс демократии, автоматически становятся ее частью. Левые радикалы очень нужны для уравновешивания правых, а правые - для перенацеливания на них враждебности левых. По этой причине одним из наиболее опасных видов деятельности является попытка проникновения эмиссаров из одного такого лагеря в другой с целью налаживания взаимодействия – в развитых демократиях система следит за этим особо зорко, и участь многих таких смельчаков куда печальнее, чем в известном детективе у Шарапова.

Те, кто остаются в очерченных им нишах, годами играют роль пугала для мобилизации обывателей вокруг центра, вершиной же успеха является абсорбция пошедших на сотрудничество в коалиционные правительства. Show must go on...

Нейтрализация радикалов в политике - вопрос политтехнологии, но политическая демократия и декларирует себя таким образом, что результат игры не может быть незапланированным ее основателями.

За скобками демократического процесса находятся вопросы внешней политики, а популярные авансы, данные избирателям о выводе чужих или своих войск как правило не выполняются - победившие кандидаты быстро осознают, что есть силы и соображения более значимые, чем их электорат. Бывший премьер Чехии Милан Тополанек, зная о настроениях своего общества, отказывался проводить референдум об установке американского противоракетного радара - по его мнению, простые избиратели некомпетентны принимать такие решения. Тополанек, вероятно, прав, но по какой логике избиратель компетентен выбирать его своим правителем, а значит, делегировать принятие таких решений ему?!

Впрочем, развитые политические демократии не менее трепетно, чем внешнюю охраняют и свою внутреннюю политику - от эксцессов свободных выборов народа. В ряде стран запрещено вести деятельность, направленную на изменение основ конституционного строя абсолютно мирным путем. Народ является источником демократии, но только в тех пределах, что сама демократия позволяет ему.

Есть страны, где лимиты демократии касаются не только настоящего и будущего, но и обсуждения прошлого. Это миф, что в светских демократиях нет государтсвенных религий - чем как ни принудительными догматами веры являются исторические воззрения и мифы, оспаривание которых не только запрещено, но и карается уголовным наказанием?

Люди там, где они сохраняют природную смекалку и чутье, в своей массе просты, но не глупы. Они прекрасно отличают и фиксируют в своей исторической памяти события, когда нация реально вовлечена в процесс решения своей судьбы, переживая духовный подъем от сопричастности к ней, от бессмысленных игр с запрограммированными результатами.

Партийная избирательная демократия сегодня - это политика без политики. Ее главным смыслом было свободное решение народами задач политического характера, но именно этого она по определению не позволяет. Там, где в периоды безвластия становится возможно оспаривать и их, эксперты с умным видом говорят об отсутствии консенсуса элит, слабых демократиях, как Веймарская республика и даже несостоявшихся государствах. Украина является сегодня одним из них - пока либо один из противоборствующих лагерей не навяжет другому свои лимиты демократии, либо страна не разделится на две части с консолидированными элитами и четкими правилами игры.

В основе же закон политической демократии состоит в том, что дискуссия и выборы сведены к опросу, влекущему за собой техническую коррекцию при неизменном сохранении заданного курса. Явная нестыковка уже давно нашла мнимое решение со стороны теоретиков права и государства - будучи в состоянии оправдать и обосновать решительно все, этот фарс они определяют 'конституционной демократией'.

Массовая демократическая политика - это технический процесс, триумф техники над сутью политики. Ее вершители недаром называются политехнологами – возведение и низвержение тех или иных лидеров, создание движений, популяризация идей и настроений – все это делают, конечно, никакой не народ и не сами политики, а сценаристы-политтехнологи, для которых они всего лишь актеры, отбираемые на кастингах и имеющие логику профессиональной карьеры. Каждый сценарий, однако, имеет своего заказчика и покупателя, по отношению к которому уже политтехнолог всего лишь исполнитель, наемный менеджер.

Подобная кино с его продюсерами, сценаристами, режиссерами и актерами, политика - огромная индустрия, функционирование которой невозможно без колоссальных бюджетов. Ее мотором является финансовый капитал, однако, если техническая экономика подчинена логике неудержимого роста, с политикой все не так просто. В экономике критерием роста является прибыль от инвестиции, она же может быть мотивом финансирования политиков в условиях коррупции и передела, но в целом в развитой демократии нарастающая прибыль от вложений не может быть принципом финансирования политики.

«Деньги любят тишину» - гласит известный девиз банкиров, и в этом смысле условием обеспечения роста экономики является стабильность и предсказуемость, тогда как высокому доходу непременно сопутствуют риски. Исключение отсюда - это внешние вложения, инвестиции в передел внешних рынков в виде переворотов, интервенций и войн, что вдвойне требует консенсуса внутри самой политической системы.

Расширяя - по возможности - пространство своей экспансии на внешней арене, заказчики и спонсоры стремятся обеспечить защиту своей экономической индустрии внутри страны, финансируя в стабильность и предотвращение эксцессов в виде нарушения ее правил игры.

Политик в этих условиях не правитель, а актер, как и народ - не суверен, а зритель в зале, обе стороны нужны как функции в процессе - политик связан избирателем, избиратель ограничен предлагаемым ему политиком. Кто допускает и продвигает политиков и кто способен влиять на избирателя - именно он сегодня коллективный суверен, неподвластный ни манипулируемому им избирателю, ни зависящей от него власти.

Во всех этих условиях нелепо говорить о народовластии, политиках как представителях народа. Если бы это было так, к этому классу относились бы как к почетному сословию, профессии, а не хуже, чем к проституткам.

Если народ не воспринимает политиков как своих представителей, кто стоит за принятием политических решений, кому в демократии принадлежит власть? Иначе говоря, встает вопрос о легитимности политического класса. Монарх является публичным правителем, ни от кого не прячется, открыто осуществляет свою власть. В силу ее личного характера по определению он несет на себе полноту не только власти, но и ответственности - всю полноту - ведь результатом провала его правления будет не поражение на очередных выборах, а верная смерть или изгнание в результате заговора или бунта.

Перед кем несет ответственность политический класс, кто принимает решения о водворении во власть или смене тех или иных политиков?

Очевидно, что мы имеем дело с технологическим процессом, где замещается сама суть политики. Нервом политики является личностность, могущая принимать форму идентичности, в техническом же процессе важна только функция.

Личность в современной политике это ничто. Скорее наоборот, чем выше калибр личности сегодня, тем сложнее ей быть абсорбированной в политический класс, тем ничтожнее ее шансы пробиться к вершинам власти. Отсюда и такая личностная, просто антропологическая деградация представителей политического класса в развитых демократиях. Последними реальными лидерами в ней были представители старого поколения, аристократии военной или династической – такие как генерал Де Голь и Уинстон Черчилль.

Де Голь был чужаком для демократической системы с самого начала, он и сам это прекрасно понимал, говоря, что государственный деятель ориентируется на интересы нации, тогда как политик – на мнение избирателя, и в этом коренное отличие между ними. Сам Де Голь был, конечно, государственным деятелем, национальным лидером и именно поэтому, как мавр должен был уйти, как только было сделано дело – воссоздание государства, той самой демократии, которую нужно было передать в руки политическому классу.

То же самое было и с Черчиллем, он был абсолютным неудачником и маргиналом в политике до начала войны, и его время закончилось почти сразу, как только она прекратилась. Сильный лидер и незаурядная личность, он был нужен только, пока решался вопрос о жизни и смерти нации, но как только были устранены угрозы для политической демократии, он и ему подобные перестали быть актуальны.

Кстати, не вдаваясь в оценку этих личностей, будет небезынтересно заметить, что подобная история повторилась в недавнем прошлом в Чечне. На демократических выборах, прошедших в короткий промежуток после обретения ей в 1996 году независимости, поражение потерпели все кандидаты типа Басаева, Яндарбиева и Удугова, чья партия набрала не более 1% голосов! Однако как только на смену демократической имитации политики пришла политика реальная, когда стали решаться вопросы жизни и смерти, именно аутсайдеры политической демократии вышли на первый план, и сегодня в Чечне, все еще не вписанной в демократический ландшафт, реальную политику определяют Кадыров с Делимхановым, с одной стороны, и Удугов с Умаровым, с другой, а не маргинальные политики-демократы.

Однако западное общество сегодня живет в условиях мнимой безопасности, поэтому на вершине власти находится самое отребье его народов, не только личностные (волевые и этические), но и интеллектуальные качества которых заставляют ужасаться.

Деградация приобретает именно что антропологический характер, так как навязанные правила игры, сама суть этой игры, направлены на уничтожение сущностных характеристик человеческой личности. Мы даже не говорим о религии, так как представить себе реально верующего человека во главе политической демократии, по определению невозможно. Сегодня речь идет уже о такой базовой характеристике как пол, без наличия которой человек перестает быть не просто человеком, но даже и животным.

Демократия, конечно, не была бы демократией, если бы позволила думающему избирателю голосовать, за кого он сам захочет. Но если раньше запрещали голосовать за националистов, экстремистов и прочих врагов народа, теперь ты уже не можешь даже решать, голосовать тебе за мужчину или женщину – за тебя это уже решил демократический закон, принудительно установивший квоту представительства полов в списке любой партии. Как следствие, с любого предвыборного плаката европейских партий на тебя будут смотреть не просто физиономии воинствующе тупых баб – что хуже всего, типажи мужчин, сумевших просочиться в эти списки, характеризуются, пожалуй, еще меньшими признаками наличия тестостерона, чем представители «слабого пола».

Довершить эту картину, конечно, призван стремительный триумф на выборах сексуальных меньшинств. Ведь все же любой, даже обабившийся мужчина будет потенциально неблагонадежен, если он натурал (конечно, в тех редких случаях, когда такового удается отыскать даже среди номинальных гетеросексуалов), равно как и у нормальной женщины в любой момент могут проснуться здоровые инстинкты жены и матери. Поэтому идеальный вариант у власти – онтологически мутировавшее существо, причем, лучше всего, если удастся закрепить эту аномалию как устойчивый вид, на что и направлено узаконивание усыновления детей сексуальными вырожденцами.

Генетика и воспитание, к которым мы подошли, конечно, являются центральным законом политики, а не просто факторами, влияющим на ту или иную личность. Наследственность, то есть отношение к наследству и наследованию – важнейший закон, который на словах игнорируют закулисные режиссеры демократии, но именно на нем она и основана.

Здесь действует такой же закон кривых зеркал, как и в случае с половой идентичностью и другими важнейшими вопросами. В той системе, где действительно могла идти речь о политике и правлении, важнейшей характеристикой правителя было соответствие признакам своего пола, причем, в ряде систем условием нахождения у власти даже считалась способность выполнять прямые сексуальные функции. Сегодня же, как мы видим, идеальным политиком является человек без полового лица, причем, лучше всего, если сексуальный извращенец. Также обстоит дело и с наследованием.

В природе у любого биологически здорового человека вложено стремление приумножить свое достояние, чтобы передать его потомкам. На этом зиждилась и традиционная политика, когда правители стремились приумножать свои королевства и царства, чтобы передать их потомкам. Не только отношение к имуществу, но и отношение к чести и репутации базировалось на этом, любой позор, которым покрывал себя тот или иной правитель, автоматически ложился пятном на всех его потомков, делая династию предметом насмешек и пересуд среди других царствующих семей.

В противоположность этому бутафорская политика технической демократии построена как дело временщиков. Любой человек, наделенный властными полномочиями, прекрасно знает, что через четыре года ему предстоит держать отчет, но не перед избирателем, как повествуют демократические сказки, а перед закулисными властителями, манипулирующими через него политическим классом. Отсюда, естественно, что у «стратегически» мыслящих политиков главным мотивом является удержание доверия «элиты» (реально - плутократии), тогда как, те, кто поумнее, только и думают, как урвать куш пожирней, пока техническая ротация не спишет их в архив.

Другой наиважнейший вопрос в политических демократиях – два яруса отчуждения политики, существующие в такой системе. Политический класс, описанный выше, есть лишь верхний этаж, надстройка. Опорным же каркасом системы является пресловутая бюрократия, то есть класс государственных служащих, отделенных от политического класса.

Интересно, но мало кто задумывался о самой сути отделения государственных служащих от политики и наоборот. Самим законом от политики отделена не только армия (а что такое война как не политический вопрос?), но и вся государственная служба – чиновникам зачастую запрещено участвовать в тех или иных политических партиях. Подобную субординацию еще можно понять, но что получается, когда уже политическому классу, т.е. формальным правителям страны запрещается вмешиваться в деятельность государственных служащих? И те, и другие как бы подчинены формально независящему от них закону, в действительности же находятся в руках у закулисной власти, которая зажимает бутафорских политиков не только в тиски мнения избирателей, но и лишает их возможности действенно управлять страной, что невозможно без подчинения бюрократии прямой политической воле суверена.

Описанный порядок вещей в политике, характеризующийся извращением естественных законов отношений и основ личности, закономерно дополняет картину мира победившей техники, в которой природа и дух планомерно вытесняются в пользу функции механистического процесса.

Дата добавления: 2015-07-11