Заключительные положения. Техника и Теология

Разворот технической цивилизации на Восток сегодня проявляется не только в экономике, но и духовной сфере, если ее так можно назвать. Востоком, однако, является не Исламский мир, с широкой точки зрения, он является Западом, но альтернативным, ибо при всех отличиях между собой три религии, возводящие свои корни к праотцу Аврааму, мир ему, объединяет нечто, что отделяет их от настоящего и бесспорного Востока. Кроме того, исламское проникновение практически повсюду встречает хорошо организованное сопротивление, тогда как лояльность и режим наибольшего благоприятствования к восточной экзотике налицо. Далай-лама является культовой фигурой, вполне способной тягаться с Папой Римским по степени влияния на культурный истеблишмент Запада. Получают колоссальное распространение различные вариации буддизма, тантризм, кришнаизм, новые религиозные движения вроде Ошо, Муна, Фалуньгун и Аум Синрикё.

Мы должны отчетливо понимать, что все это не имеет никакого отношения к великой Ведической традиции, существовавшей свыше трех тысяч лет назад. Традиционный ведизм прекратил свое существование как полноценная религиозная традиция, в которой Священное Писание опирается на живую и непрерывную устную передачу, плотью и кровью которой являются социальный паттерн, уклад. Все, что возникло после этого – шиваизм, вишнуизм, кришнаизм, джайнизм и т.д., и т.п. лишь осколочные фрагменты дезинтегрированной традиции, в конце XIX века на скорую руку объединенные в искусственный концепт «хиндутва» (индуизм) масонской ложой «Арья Самандж». Наглядной иллюстрацией смерти ведизма стал и переход в Ислам элиты и соли Индостана – его Северной части (Кашмир, т.н. «Пакистан», на самом деле такой же искусственный конструкт, как и «хиндутва», только придуманный для обозначения северной части, выкроенной агентурой колонизаторов из Великого Индостана). Именно в Исламе, многие ученые которого в Индостане признали древнюю ведическую традицию утраченной разновидностью Единобожия, фактически и обновилась Арийская цивилизация Индии, расцветшая под правлением Великих Моголов. К слову сказать, представление о характере этого цивилизационного феномена способен дать один лишь тот факт, что в XVI-XVII вв. на ее долю приходилось около 25% мирового ВВП, тогда как на долю Англии – только 4%.

Итак, «восточная духовность» сегодня имеет мало общего с великой духовной традицией Востока за исключением частных внешних форм, их бессодержательной оболочки. Новодельные секты вроде кришнаитов являются не иначе как временным, хотя и симптоматичным недоразумением, которое исчезнет само собой по мере закручивания гаек. Что останется, так это, называя вещи своими именами, психотерапевтические практики, крайне необходимые технократической цивилизации, чтобы эффективно снимать стресс ее рабов. Основной из них является Буддизм, конечно, никакая не религия, ибо чистый буддизм (ближе всего к которому стоит учение Тхеравады, а не Махаяны или Хинаяны), является рафинированной атеистической доктриной, предлагающей человеку эффективные практики освобождения от его страданий, фактически, заключающиеся в отказе от Заботы как сердцевины того, что Хайдеггер определял как Dasein.

Интересно, что почти чисто не просто буддистсткой, но именно тхеравадической страной является Камбоджа, «давшая» миру такого талантливого ученика французского марксиста и экзистенциалиста Жана Поля Сартра как Пол Пот. Размышляя над поистине метафизическим феноменом Ленина, этим, увы, закономерным порождение русской культуры, я ясно осознал, почему нигде на Западе коммунизм не смог найти органичного воплощения, но прижился и поистине расцвел в таких странах как Китай, Северная Корея, Вьетнам, Камбоджа. Пример с рефлексирующим декадентом-экзистенциалистом Сартром и его цельным последователем и учеником Пол Потом является в высшей степени характерным. Научный материализм, лежавший в основе коммунистической религии, является выраженной метафизикой Ничто или Пустоты, которая наиболее созвучна с метафизической ориентацией Буддизма как могильщика великой древней традиции Востока.

Интересно, что в подобной оценке Буддизма сходились две столь разные, но по своему фундаментальные фигуры как Рене Генон и Освальд Шпенглер. Последний для нас более интересен своими прямыми параллелями между буддизмом, позднеэллинским стоицизмом и социализмом, коии он все равно считал ликвидаторами соответствующих живых культур и религиями (доктринами) сжирающих их мертвых цивилизаций – «мировых городов».

Параллель Шпенглера особенно интересна в свете того, что он не дожил до триумфальной победы коммунизма в странах буддисткого ареала, как и не увидел, что именно в него стал перемещаться центр тяжести мирового города – глобальной технократической цивилизации, о которой он писал как о смерти живой культуры. В первой половине ХХ века еще только обозначилась тенденция «Заката Европы», которую описал Шпенглер и которую пытался предотвратить западноевропейский фашизм. Шпенглер описал, что это будет, сегодня мы вполне способны разглядеть, как это будет – мировой город, разрушив западную культуру, перемещается в Китай, где он находит цельную метафизическую опору в виде буддизма и социализма одновременно, родство между которыми столь гениально разглядел немецкий историк свыше полувека тому назад.

Про Пол Пота мы уже не раз писали. Приведу другой, не менее показательный пример. В начале нулевых мне довелось проработать в одной из наиболее эффективных в России рейдерских фирм. Как человек, работавший после этого во многих крупных компаниях, скажу начистоту – если существует «звериный оскал капитализма» в чистом виде, то он был именно там. Работали люди на износ, при этом суперкреативно и эффективно. С работы уходили под ночь, хорошим тоном было работать и по выходным. При этом мечтой отца-основателя фирмы было вживить в каждого юриста чип и поставить себе в кабинете монитор, чтобы все его действия и перемещения в любой момент находились под контролем. И это была не шутка. Но вот что показательно – я поймал себя на мысли тогда и не раз возвращался к этому позже, что на фоне массы религиозно индифферентных сотрудников, большинство сознательных «верующих» составляли именно буддисты. Собственно, в «духовной» сфере у фирмы было два маяка – группа «Ленинград», триумф и воплощение нигилизма, и буддизм религиозно продвинутой элиты ее сотрудников, которая была не чужда регулярным паломничествам в буддистские монастыри Азии. С тех пор мне неоднократно приходилось сталкиваться с причастностью подобной техно-капиталистической элиты к тем или иным восточным психотерапевтическим доктринам и практикам вроде буддизма.

В свете всего этого более чем иронически выглядит концепция современного российского интерпретатора и критика Генона – Гейдара Джемаля, говорящего об эзотерической сверхэлите Старого Света (с центром в Британии), принадлежащей к световой, «примордиальной» «гиперборейской» традиции. На поверку же выходит, что все адепты, через которые происходит инициация этой т.н. «сверхэлиты» в т.н. «примордиальную» традицию, являются шарлатанами, принадлежащими исключительно к модернистским модификациям и искажениям утраченных древних традиций. Если в рамках этой теории одним из полюсов такой «световой сверхэлиты» называется Далай Лама, мы бы посоветовали Гейдару Джахидовичу послушать пару из его многочисленных выступлений перед своими сторонниками на Западе, чтобы понять, что этот «полюс гиперборейства» является таким же постмодернистом как и идеологи Римского клуба. Поэтому, мы утверждаем, что все т.н. «посвятительские» традиции, с которыми связан мейнстрим глобальных финансовых элит, в той или иной степени являются разновидностями масонерии, коею смело можно охарактеризовать как технический эзотеризм.

В свою очередь те немногие старые элиты, которые принадлежат к живым духовным традициям или максимально к ним приближенным, находятся в жесткой оппозиции к клубной мировой сверхэлите, которую Джемаль называет «грибницей», а шейх Абдулькадыр ас-Суфи, выходец из древнейшего шотландского аристократического клана – Сектой. В отличие от Секты древние, подлинно патрицианские элиты заинтересованы в ревитализации традиционных ценностей и делают ставку не на банко- и медиа-кратию как опорные конструкции криптократии, а на возрождение открытых и ответственных монархический правлений, опирающихся на обновленную рыцарскую аристократию и здоровое живое общество.

Теперь о Западе, пока еще остающемся видимым лидером глобальной цивилизации. Если Шпенглер на полном серьезе пытался очертить его границы по Висле, то послевоенные идеологи «западности» уже не мелочились и говорили о «евроатлантической цивилизации». С эпохой «конфликта цивилизаций», «открытой» Хантингтоном и взятой на вооружение т.н. «неоконами», ядром которых являются «христианские сионисты», произошла новая редукция Запада до «иудеохристианской цивилизации».

Но, насколько вообще можно всерьез говорить о каком-то «иудео-христианском» единстве и целостности? Еще лет сто тому назад в старой-доброй Европе, которая худо-бедно, но чтила свое христианство, такие разговоры просто нельзя бы было вести всерьез. Историческое церковное Христианство во всех без исключения его проявлениях будь то Католицизм, Православие или Протестантизм, было жестким противником еврейства.

Однако неожиданный поворот предсказывает ни кто-нибудь, а Карл Маркс в своем «К Еврейскому вопросу», где он анализирует развитие еврейства и христианства через призму развития капитализма и предрекает: «Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство».

И вправду, прошло совсем немного времени, и в Англии премьер-министром стал еврей лорд Дизраэли, с подачи которого во всем англо-саксонском мире получила распространение концепция «британского израэлизма», по которой англо-саксы являются потерянными коленами Израилевыми. И тут уже не имеет никакого значения, что в своем оригинальном виде англосаксонские библейские расисты считали истинными израэлитами только себя, отказывая в этом праве «самозванцам-иудеям» - с подачи сиониста Дизраэли эта доктрина получила распространение именно как «иудео-христианская». И вот уже в России появляется христианский юдофил Владимир Соловьев, давший толчок развитию в русско-православной среде иудеохристианства, апогеем которого стала деятельность о. А. Меня, а практическим результатом – концептуальный и кадровый контроль над Русским Православием доморощенных «христианских сионистов».

Впрочем, весь прошлый век не прекращались серьезные попытки сопротивляться этому (они есть и сейчас, но серьезными их уже не назовешь) в христианской среде, но одна за другой они были подавлены или нейтрпализованы. Почему же это произошло и почему с беспощадной точностью оказался прав ни кто-нибудь, а Карл Маркс, взглянувший на эту проблему, не с теологической, а с социальной, подспудно – с цивилизационной точки зрения?

Есть та составляющая, о которой пишет сам Маркс, и на ней мы остановимся чуть позже с социально-теологической точки зрения. Сейчас же – о том, как нарастающая технизация Запада становится основой и предпосылкой для «иудео-христианского синтеза».

Если, по Хайдеггеру, всю историю Запада последних двух с половиной тысячелетий, по крайней мере, в том, что касается развития его философии, можно охарактеризовать как нарастающее забвение Бытия, то надо признать, что, начав двигаться из двух противоположных точек, в итоге этого процесса еврейство и христианство закономерно сошлись в одном пункте.

Но прежде мы должны понять, что отправные точки были действительно разными, так как примитивное воззрение о том, что Иудаизм предшествовал Христианству (равно как и том, что Христианство древнее Ислама) не имеет отношения к реальности. В действительности, обе религии имеют своим корнем древний Израиль, который прекратил свое существование в результате разгрома восстания зелотов и последовавшей за ним «зачистки» Палестины, после которого еврейский народ был рассеян по Ойкумене. После этого практически одновременно в его среде начинают формироваться две исторически современные религии – иудейская и христианская.

Если Христианская религия формируется в открытой постгреко-римской интеллектуальной и этнической среде со II по VII века в ее завершенном виде, то Иудаизм также формируется в это время, однако, в закрытых сообществах евреев, становясь и фактором их нового этногенеза, и его результатом одновременно.

Выбранные пути духовного становления были действительно разными, но при этом их объединяло нечто общее – обе религии формировались из осколков традиций, чье органическо-живое развитие уже до этого пресеклось. В случае с Христианством ими стали античная философская традиция, христианскую переработку которой Хайдеггер называл «платонизмом для масс», а также митраизм и зороастризм, значительные элементы которых были инкорпорированы в новую религию. В случае же с Иудаизмом им стал ТЕКСТ Писания – Торы, в условиях разрушения других опорных столпов еврейской традиции, интегральной частью которой она являлась: Храма и Священничества (Левитов). Это породило такой феномен как раввины и раввинизм, корпорацию знатоков и толкователей текста, целью которых стало, насколько это возможно, формальное восстановление и воспроизводство еврейской традиции в условиях утраты ее этоса и номоса.

Выживанию новой еврейской религии содействовал прессинг христианской среды, в окружении которой жили ее носители, что долгое время служило для них исключительно сплачивающим фактором. Однако, несмотря на изоляцию друг от друга обеих религий, с определенного момента начинается взаимовлияние и взаимопроникновение сторон.

Не представляется возможным подробно анализировать все подобные случаи, однако, отметить наиболее яркие и имевшие последствия из них все же стоит. Одним из первых и характерных таких прецедентов стал Барух Спиноза – выходец и впоследствии изгнанник из религиозной еврейской среды, ставший одним из отцов-основателей и интеллектуальных лидеров западного рационализма. Спиноза фактически вливается в и без того объективно развивающееся в Европе направление рационализма, придавая ему отчаянный текстуалистский нигилизм среды, утратившей этос и номос живой традиции.

Пожалуй, следующим таким случаем становится не менее эпохальный Карл Маркс. И снова в данном случае выходец из еврейской среды берет за основу сформированную немцем Гегелем диалектику, трансформируя при этом диалектический идеализм в диалектический материализм. Надо сказать, что как бы кому ни казалось обратное, но именно гегелевский идеализм выглядит профанизмом на фоне метафизической трансформации его диалектики внуком раввина Маркса, который сознательно или нет привнес в нее цельный концепт Материи – явного аналога каббалистской Бесконечной Пустоты или Ничто (Айн).

Три последующие фигуры и идущая за ними линия многими и не раз упоминались применительно к этому вопросу, но мимо них не представляется возможным пройти, так как их появление в европейской культуре знаменует собой развитие внутри нее уже собственно еврейского направления мысли: Фрейд, Кафка и Эйнштейн. Поломанные дети еврейской религии и среды, все они развивали одну и ту же мысль – об иллюзорности и бессмысленности организованного рационального порядка мироздания, из под которого выглядывают хаос и пустота, что во второй половине ХХ века сложилось воедино и воплотилось в уже почти чисто еврейском Постмодернизме.

Все эти и масса аналогичных, но менее известных и значимых случаев происходили по мере разрушения изолированного существования еврейства в Европе, сквозь которое прорывались одиночки вроде Спинозы, но которое – и это надо помнить – разрушалось в первую очередь под нажимом самой христианской и постхристианской среды.

Основным виновником этого процесса становится Модерн в таких его проявлениях как капитализм и социализм в первую очередь. Несмотря на огромную контрибуцию эмансипированного еврейства в их становление, не будем забывать, что они все же были внутренним и закономерным продуктом самой Западной цивилизации. Больше того, именно Запад, вошедший в модернистсткую фазу своего развития, всячески стремился вывести свое еврейство из изоляции, растворить и ассимилировать его в себе.

Но та сила, с которой эмансипированные представители еврейства включились в наиболее радикальные модернистские и революционные процессы на Западе, показала, что и само еврейство было объективно готово к этому. Эмансипированные евреи стояли у истоков или руля практически всех определяющих идеологий и движений Запада кроме фашизма (хотя они приняли участие и в становлении его итальянской праверсии), который стал ответной, хотя и беспомощной реакцией защитных сил Западной культуры на растущее еврейское доминирование.

Фашизм оказался беспомощным в решении еврейского вопроса во всех попытках такового (от консервативного изоляционизма до геноцида) в силу того, что боролся с его следствиями вместо причин. Причиной было вовлечение самого Запада в процесс модернизации, который и спровоцировал еврейство на эмансипацию с неизбежной экспансией, а не наоборот. Но фашизм ничего не мог противопоставить этой причине, ибо и сам по своей сути был полумодернистским, непоследовательно и неэффективно модернистским проектом, в бессильной злобе пытающимся оспаривать господство генеральной линии Модерна, переходящего в Постмодерн, с весьма значимой, если не сказать ведущей, ролью еврейства.

Ну, а какую роль во всем этом играли Иудаизм и Христианство?

Внутри Западного мира, возникшего на осколках Римской империи в результате утверждения Христианства в культурах индоевропейских народов, Иудаизм создал закрытую систему (еврейство) на основе альтернативной Христианству линии развития еврейской религии, ориентированной не универсалитски, но национально. Это был изначально конкурирующий проект, что, несмотря на раздельное, несмешивающееся сосуществование двух систем проявилось в установке Иудаизма на запрет ростовщичества внутри своей системы и его дозволение и поощрение по отношению к внешнему миру.

В этом заключался главный и по сути единственный практический вызов еврейства традиционному Христианскому миру, от способности дать его ответ на который зависело дальнейшее сосуществование двух религий в одной социополитической системе. Христианство не сумело дать этот ответ, что превратило «еврейский вопрос» в один из основных внутренних вопросов созданной им культуры в отличие от Исламского мира, где такого вопроса не стояло в принципе.

Причина этого заключается в бескомпромиссно антиростовщической сущности Ислама, цельное следование которому не позволяет отделить его духовные аспекты от социальных. В этом смысле надо понимать, что если ростовщичество в Исламе «просто» тяжкий грех, то его узаконивание представляет собой открытое неверие (куфр), т.е. отступничество от Ислама.

В каноническом, церковном Христианстве ростовщичество также изначально считалось тяжелейшим грехом. Однако присущая подавляющему большинству направлений Христианства секуляристская ориентация («Богу – богово, Кесарю - кесарево»), позволило влезшим в долги к еврейским ростовщикам «мирским» властям присвоить себе прерогативу законотворчества и суда, творимых на основе «прагматических» соображений. «Прагматизм» этот, естественно, со временем потребовал узаконивания ростовщичества, вытеснив представления о его греховности исключительно в моральную сферу. Со временем же большинство церковных иерархов и учителей и вовсе забыли о существовании такого греха, что фактически сделало Христианскую церковь соучастником в становлении Капитализма.

Один из крупнейших современных исследователей ростовщичества, баск-мусульманин Умар-паша Вадильо в своем тысячестраничном труде «Эзотерические девиации» посвящает целую главу завершившемуся – мы можем это констатировать – процессу «христианизации» ростовщичества и капитализма. Как он показывает, основную ответственность за это исторически несли христианские пуритане – протестанты. Интересно, что одной из ключевых фигур Христианского мира, повинных в узаконивании ростовщичества оказывается Лютер, известный своими антиеврейскими выпадами, выглядящими достаточно комично на фоне того, что своей позицией он способствовал разоружению Христианского мира перед набирающим силу еврейским финансовым капиталом.

Собственно, в этой связи исторический анализ еврея и формального интернационалиста Карла Маркса, сделанный в его труде «К Еврейскому вопросу» не оставляет и мокрого места от ходульного антиеврейства всех «добрых христиан» и националистов вместе взятых. Маркс блестяще показывает, что завершившаяся в своем формировании «Христианская Европа» есть цивилизация капитализма, а так как решающую роль в нем играет еврейский финансовый капитал, то и перезамыкание Христианства на Еврейство есть лишь дело времени и техники, несмотря на весь первоначальный христианский антисемитизм.

Последний был списан в музей истории не Дизраэли и не Владимиром Соловьевым, но христианскими иерархами и учителями, узаконившими ростовщичество, чему предшествовало принятие ими законотворчества и суда мирских властей. Отсюда и подтвердившийся анализ Карла Маркса, который в свое время хоть и не мог знать о «христианском сионизме», но безошибочно предугадал его появление и торжество: «Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство».

Шпенглер в свое время сказал: «Христианство умерло, превратившись в культуру». Сегодня же можно сказать, что и «христианские культуры» практически полностью капитулировали перед своим двухтысячелетним конкурентом. По крайней мере, если принять к рассмотрению позицию основных «культурообразующих организаций» Христианского мира будь то Ватикан, Московская Патриархия или крупнейшие протестантские конгрегации США, то все они и формально, и фактически признают свершившийся «иудео-христианский симбиоз». Иное является уделом либо внутрицерковной, как правило, глухой оппозиции, либо новых христианских катакомбников, которые отвергли как обанкротившийся «культурный» формат Христианства, пытаясь возродить его как религию.

«Симбиоз» же этот по сути представляет собой еврейскую цивилизационную надстройку над остатками христианской культуры. Это надо понять, исходя из весьма ценного различения Шпенглером между «культурой» и «цивилизацией». Западная культура, безусловно, не была иудеохристианской, но смешанной арийско-христианской культурой. Но «Западная цивилизация» – это продукт «Мирового города», который есть источник и продукт капитализма с его решающей ролью еврейского финансового капитала. Следовательно, «Западная цивилизация» - это евреизированная цивилизация, утилизирующая в себе христианские культуры. В этом смысле пресловутое «Иудео-Христианство» есть ни что иное, как евреизированное постхристианство.

В связи со сказанным мы не можем пройти мимо вопроса о конфликте между «иудеохристианством» и т.н. «язычеством». Представление об их противостоянии и даже антагонизме признается и подогревается с обеих сторон. Первыми начали в XIX веке язычники, которые заговорили о духовном иге еврейской религии (христианства). Одни из них желали преодолеть его путем возврата к «родным» богам и верованиям, другие, вроде «арио-христиан» хотели реформировать Церковь и христианство так, чтобы изгнать из них еврейский дух (вроде Розанова в России и Розенберга в Германии), третьи, понимая нереализуемость ни первого, ни второго просто призывали вернуться к расовой сущности белого человека и искать в ней ответы на все вопросы.

Все эти направления, так или иначе, нашли прибежище в фашизме в разнообразной палитре его проявлений. Фашизм, как мы знаем, не просто проиграл, но проиграл так, что из него оказалось возможным сделать жупел, на который было удобно повесить все грехи современности. Одним из них оказалось «язычество», взаимосвязь которого с фашизмом была представлена в качестве бесспорной и очевидной (а это так), в связи с чем «иудеохристианство» и воспользовалось лаврами победителя над «мировым злом». В этой мифологии еврейский народ принес искупительную жертву, которая прощает ему все грехи в прошлом, настоящем и будущем и делает его неподсудным для критики на все времена. Это понятно. Что касается христианства, то именно моральная победа еврейства над фашизмом позволила окончательно «освободить» его от «пережитков язычества» и вернуть его к «иудеохристианской» основе.

Именно в таком раскладе стало «понятно», что «язычество» - это фашизм, то есть абсолютное зло, а «иудеохристианство», напротив, оплот добра и разума в современном мире, идеалов гуманизма, демократии, права и рациональности.

Впрочем, прозорливые иудеохристиане подозревали язычников в желании устроить Холокост еще задолго до 1933 года. Угроза усматривалась в самой сути «язычества», как это показательно видно по нападкам классического иудеохристианина Владимира Соловьева на столь же классического «язычника» Василия Розанова. Что же ставилось в вину последнему кроме его нападок на сакральные догматы Христианства, что, позволим себе предположить, было скорее поводом для атак, а также и следствием мировоззрения Розанова, чем их причиной?

Две равно непростительные для «иудеохристианства» вещи. Отказ признавать первородство Израиля, это первое и самое простое. Хотя, на самом деле, это даже можно простить, если ты де-факто признаешь еврейско-модернистскую систему ценностей, при этом греша определенной юдофобией. Но вот второй грех Розанова, унаследованный им от Ницше, был поистине смертным и непрощаемым – это восстание против засилья рациональности (т.е. логоцентризма и техницизма) и противопоставление им естественности, стихийности и природности сфальсифицированного модернистами Бытия.

В пользу того, что именно это, а не хулиганские нападки Василь Васильича на христианские догмы являются главной причиной обструкции «розановщины» со стороны модернистской (иудеохристианской) русской интеллигенции говорит и почти идентичная ее реакция в отношении догматически ревностного православного христианина, закончившего свою жизнь монахом в Оптиной Пустыни русского философа К. Н Леонтьева. Если священник К. Аггев ничтоже сумнящеся отлучил его от «Христа и Церкви», то другие были более осторожны в словах, хотя общее отношение «иудеохристианской» общественности к этому православному христианину совершенно очевидно. И если в отличие от Розанова вменить ему отпадение о церковных догматов нельзя, то основное обвинение и повод для «анафематствования» составило то, что С. Н. Булгаков определил как «языческую его чувственность», в различных ее проявлениях.

Итак, «языческая чувственность» Vs. «иудеохристианство». Что стоит за этим антагонизмом? Не надо забывать, что тот же Розанов по своему как раз восхищался «чувственностью» исконного еврейства, его «ветхозаветной» ипостаси. Но это была чувственность «народа для себя», но не универсального «иудеохристианства», ставящего в вину «ветхозаветному» периоду тот же самый «языческий» дух. В иудеохристианской догматике, вполне по апостолу Павлу, еврейство обретает свою провиденциальную сущность и раскрывается как раз в преодолении «языческого» бытия «народа для себя» и его превращении в мессианскую закваску мировой церкви. Церкви, что крайне важно, одновременно еврейской, ибо избранничество «семени Израилева» никто не отменял, и нееврейской, т.к. еврейство должно перестать быть народом, живущим своей полнокровной, самодостаточной национальной жизнью, отказавшись от нее как от «язычества». Это и есть «иудеохристианство», восторжествовавшее на Западе, сущностью которого является отказ еврейства от бытийного самостояния при одновременной евреизации окружающего мира.

Что касается «языческой чувственности», то, отказавшись от нее в «иудее», тем более, надо было покончить с ней и в «эллине». Собственно, интеллектуальная расправа с бытийной основой «эллинов», по Хайдеггеру, была результатом развития философской традиции Античности уже задолго до Христианства, которое он называл «платонизмом для масс», невозможным без предшествующего ему платонизма (идеализма, логоцентризма) интеллектуальной элиты. Так что, корни антибытийного нигилизма иудеохристианства стоит искать в античной традиции, определившей дальнейшую эволюцию христианства, а также его генетической связи с источником формирования изначально обезжизненной (иудаизм галута, лишенный Земли и Храма, был обречен стать синтетической религией вечного траура) традицией раввинизма.

А что же пресловутое «язычество»? Его попытки вести борьбу с иудеохристианством внутри Церкви обречены, что является исторической закономерностью и неизбежностью, невзирая на наличие одиночек и общин, оспаривающих ее. Еще более нелепы попытки проповедовать возврат к «родной вере», традиция которой пресеклась с утверждением Христианства, в силу чего любые попытки возродить ее обречены быть банальной интеллектуальной реконструкцией, а не бытийной реальностью живой традиции. Из этой же серии и надежды на появление нового арийского пророка – ждать можно сколько угодно, уподобившись шиитам, с их ожиданием Махди или иудеям с их ожиданием Машиаха, но любому человеку, глубоко понимающему логику истории, очевидно, что время национальных и локальных пророков уже прошло – человечество необратимо вступило в глобальную фазу своего развития.

Единственная возможность для тех, кто открыто позиционирует себя «язычником», столь же эффективна, сколь и трагикомична – «преодолеть иудеохристианский модерн на платформе постмодерна».

Это, конечно, просто смешно. Ведь сущность «язычества», замордованного иудеохристианством, заключается в возврате к бытийной целостности и природной органике жизни человека и общества. Постмодерн же означает деконструкцию не только рациональных, но и всех онтологических основ, подразумевающих органическую цельность. Но если Модерн использовал эту цельность для утверждения парадоксально размалывающего ее логоцентризма, то Постмодерн означает как раз окончательную эмансипацию логоцентризма от онтологических основ, отождествляемых им с «конструктом Модерна».

Иллюзия постмодернистских язычников в этой связи заключается в том, что то, что остается после «деконструкции», они принимают за первоначальную «стихийность», наконец-то освобожденную от гнета Модерна. Однако онтологическая целостность предполагает органический баланс между различными бытийными состояниями и проявлениями, в том числе, порядком и стихийностью, тогда как дионисийство и хаосизм являются как раз следствием разрушения этой органической целостности логоцентризмом. Природное вытесняется в хаотическое и в итоге получается «язычество», которое является продуктом разложившихся культур, предварительно прошедших через стадию механизации и нигилизма.

Не приходится удивляться тому, что в Постмодерне «природная стихийность» не является тем фактором, который может бросить вызов завершенному логоцентризму – цифрократии, но полностью подчиняется ей, в итоге трансформируясь в технический суррогат. Таким суррогатом от начала и до конца является все «постмодернистское язычество», являющееся банальной капитуляцией исповедующих его «язычников» перед цивилизацией Мирового города.

Подобному «язычеству» иудеохристианство если и противостоит, то отнюдь не всерьез. Ведь по сути они оба обслуживают одного и того же господина, что нагляднее всего проявляется в объединении «постмодернистских язычников» и «иудеохристиан» против общего врага – Ислама.

Весьма интересно то, что иудеохристианская мысль последовательно вменяет Исламу в вину именно «язычество», навроде того, что вменял в вину Леонтьеву Булгаков – «языческую его чувственность». Ислам для иудеохристианства есть религия «языческая» – слишком чувственная, слишком живая, природно-необузданная, нецивилизованная. Как уже отмечалось, для иудеохристианства «язычество» это не только «эллинство», «арийство» или другая нееврейская органика, но и «Ветхий Израиль», который должен быть преодолен в «Новом Израиле». Ислам же продолжает и возрождает именно «ветхозаветный» дух, но при этом переносит его из племенной общины в мировую, вбирающую в себя органику составляющих ее антропотипов.

В этой связи крайне важно понять, что, невзирая на путаницу в головах многих мусульман, привыкших некритично принимать на вооружение иудеохристианскую терминологию, в Исламе отсутствуют и концепт, и понятие «язычества». Исламские термины, которые ошибочно отождествляются с «язычеством» - это «ширк», означающий идолопоклонничество и многобожие, а также «джахилийя», означающая отход человеческого коллектива от изначальной веры в Единого Бога и его нахождение в невежестве вплоть до прихода очередного пророка. В иудеохристианском же понимании «язычество» есть органика как таковая, особенно если это органика «гоев», т.е. неевреев, ибо «языки» или «народы» и означают именно их.

Напротив, в Исламе органика имеет позитивное значение, которое содержится в слове «фитра», что же касается «языков», то все они считаются восходящими к одному праотцу Адаму, мир ему, и его Примордиальной Традиции Единобожия, обновители которой – пророки Аллаха (общей численностью в 120 000 человек), в соответствии с Кораном, посылались ко всем народам, а не только к одному. В этой связи, называя вещи своими именами, для иудеохристианства Ислам сегодня выглядит как общемировая платформа продолжающего ему сопротивления «язычества», которую он определяет как «исламофашизм».

Действительно, ученые Ислама определяют его как «Дин аль-Фитра», то есть религию, находящуюся в гармонии с человеческим естеством и охраняющую его. Это означает, что ему абсолютно неприсущ стерильный логоцентризм с подспудным отношением к природе и органике как к чему-то грязному, порочному по своей сути. Природное включает в себя как позитивные, так и негативные аспекты, вложенные в него Творцом. В соответствии с учением Ислама, критерием для их различения является Божий Закон, опора человека на который в его отношении со своей природой позволяет обрести ему уже естественное, органичное различение – Фуркан.

В этом смысле так ярко сформулированный Львом Шестовым иудеохристианский посыл о конфликте между трансцендентным и имманентным или духовным и естественным противоречит Исламу. Божий Закон, Откровение не противостоит Природе (Фитре), но упорядочивает ее, защищает ее, в этом смысле он сам является ее частью, постольку, поскольку совершенной верой в Исламе считается не просто покорность Трансцендентному, но и обретение ее естественности, имманентности – Ихсан, Ихлас и Якын.

Именно достижение этих состояний является целью сокровенного ядра Ислама – Суфизма, который с подачи востоковедов был выделен в особое направление, экзотическое и «эзотерическое». На самом же деле, как это показал имам аль-Газали, суфизм был душой Ислама изначально, начиная со времен Пророка Мухаммада, мир ему, и его сподвижников, хотя в то время он еще был тем, что имам Джунайд аль-Багдади определил как «реальность без имени». В последующем, одновременно с появлением богословских и правовых школ институционализируется и эта реальность, которая является такой же неотъемлемой частью Традиции Ислама как внешние науки и дисциплины, внутренне подтверждая их (а не опровергая, как это сплошь и рядом представляют востоковеды) и позволяя верующим обретать их бытийную достоверность.

Очень важно понять, что только полнокровный, канонически и бытийно целостный Ислам является реальной альтернативой иудеохристианству, тогда как его нигилистические девиации и деформации встроены в глобальный исторический процесс технизации человека и общества.

Так, шиизм является типичной эзотерической, гностически-нигилистической сектой, утверждающей о том, что «мир во зле лежит» вплоть до пришествия Мессии. Стало быть, злом по своей природе является само общество, сам политический порядок (любой) до прихода Мессии, что раз за разом повторяет подвизавшийся на ниве современного троцкизма шиитский по своим истокам мыслитель Гейдар Джемаль.

Если шиизм является эзотерической девиацией Ислама, то получивший в наши дни распространение ваххабизм, напротив, является девиацией «экзотерической». Показательна аналогичная иудеохристианству столь же болезненная борьба ваххабизма с жупелом «язычества», под которым он так же подразумевает бытийные проявления религии, сосредоточенные вокруг суфизма, а также национальные культуры и корни. Целью ваххабизма является превратить живой Ислам в аналог раввинистического иудаизма – книжническую, формалистскую, законническую религию с такой же механической «арабизацией» Исламского мира, как и «евреизация» Христианского мира, осуществленная иудеохристианством. В этом смысле ваххабизм является зеркальным отражением иудеохристианства и его спарринг-партнером, столь же страшным на вид, сколь и безопасным и предсказуемым для организаторов этого боя.

Как целостный паттерн Ислам утверждался и проявлял себя не в форме рационалистического логоцентризма и не форме бездушного раввинистического законничества, механически стригущего под одну гребенку различных людей и народы. Везде, где происходило укоренение Ислама, оно предполагало создание социального этоса и номоса, опирающегося на бытийное понимание Религии, признание и включение в ее практику местных, природно обусловленных практик и традиций, не противоречащих Божественному Закону – Шариату.

Разумеется, что это возможно только для полнокровного шариатского Ислама, обладающего суфийским измерением. Именно суфийские тарикаты становились как агентами естественной исламизации новых народов, так и зачатками полнокровного мусульманского общества, его этоса и институтов.

Чтобы понять причину этого, следует отбросить еще один примитивный востоковедческий миф, распространенный и продолжающий распространяться сегодня в околоинтеллектуальной среде. Миф гласит о том, что суфизм де является «исламским платонизмом», наследует его логику и линию.

Надо сказать, что понимание логики и сути суфизма блестяще сформулировал в своем позднем произведении «Воскресение наук о вере» исламский мыслитель аль-Газали, живший в XI-XII веках по григорианскому летоисчислению. Если рассмотреть суть того, о чем он писал (и подтвердил это в последующем своей жизнью) в этой книге, вкупе с другими его произведениями, такими как «Крушение позиций философов», есть все основания утверждать, что в лице имама аль-Газали мы имеем дело с «исламским Хайдеггером», который обрушивается на всю платоновскую и более позднюю традицию логоцентризма, противопоставляя ей «практический» или «бытийный» подход, в эллинизме присущий орфической традиции и досократикам, а в Исламе – суфизму.

Хайдеггеровскую линию отрицания логоцентризма, включая платонизм как его первоначальную часть, применительно к Исламу подтверждает в своей работе «Хайдеггер для мусульман» уже упоминавшийся ранее суфий современности, борец с ростовщичеством Умар-паша Вадильо. Если связать это с тем, что было написано выше, становится понятным весь экзистенциальный ужас иудеохристианства перед Исламом – не просто «языческим», но и последовательно «хайдеггерианским», а никак не «платоническим».

Важный теологический пример может помочь нам понять эту проблему. В Христианстве первым распознаваемым аспектом Сущего является Логос: «В начале было Слово, и Слово было Богом, и Слово было Бог». Отталкиваясь от этой логоцентричной установки, Христианство выстраивает догматику о столь колоссальном отчуждении «ветхозаветного Бога» от человека, ради преодоления которого христианским богословам потребовалось не только распять своего бога на кресте, но и послать его в Ад, чтобы через это произошло Воскресение и Преображение природы, ее примирение с Богом-Логосом.

Что касается Иудаизма, то в нем и вовсе предполагается, что дабы сотворить мир, Творец якобы был должен сперва создать Ничто или Пустоту, из которой в последующем де было создано творение.

В Исламе Слово является одним из Атрибутов Аллаха, но Атрибуты Аллаха не считаются тождественными Его Сущности, хотя они и не есть нечто самостоятельно существующее, изолированное от Нее. При этом Коран и Сунна однозначно описывают Аллаха как, с одной стороны, превознесенного и возвышенного над миром, неподобного никому и ничему, с другой стороны, актуально Присутствующего в нем и предельно Близкого Своим творениям. Таким образом, то состояние, ради которого христианам в своем воображении понадобилось убить своего бога и послать его в Ад, считается в Исламе изначальной данностью, в связи с чем кенотические мотивы христологии воспринимаются мусульманами как страшная ересь и заблуждение. То же можно сказать и об Иудаизме, постулирующем одностороннюю трансцедентность Божества, представления о которой через ваххабизм и предшествующие ему течения иудейского происхождения постоянно, но безрезультатно пытаются внедрить в Ислам.

Христианство в платоническом духе возводит к началу Логос, тогда как Иудаизм – Абсолютную Пустоту, Ничто. В Исламе по этому поводу существует расхождение, являющееся эффективным маркером для понимания того, кто есть кто. Ученые формалистского плана и их последователи настаивают на том, что первым творением Аллаха был Калам, т.е. Перо – Слово. Суфийские ученые, опираясь на другие хадисы, доказывают, что первым творением Аллаха был Свет (Нур) Мухаммада, из которого (Света, предшествующего человеческой личности пророка Мухаммада, мир ему – это крайне важно понимать) был создан весь мир.

Суфизм в Исламе является главной и единственной преградой против технической переработки Дин аль-Фитра в аналог нигилистического иудеохристианства, которое в итоге закономерно сливается с буддизмом.

Дата добавления: 2015-07-11