На польской земле 17 страница

С отряда им.Ворошилова нам дали проводника до штаба партизанского соединения. Через двое суток мы были в Брест-Литовском соединении, которым командовал секретарь подпольного обкома партии т. Сикорский. Самого командира соединения на увидеть не пришлось, он находился в штабе партизанского движения в Белоруссии, а без него его помощники никаких вопросов решать не могли. В штабе соединения мы встретили корреспондента одной из наших центральных газет. Имели с ним беседу.

На протяжении всего периода пребывания в Польше мы вели подробный дневник всех наших боевых операций, с точным и подробным описанием, где проводились боевые операции и результаты проведенной операции. Перед отправкой за Буг, мы упорядочили свои записи, написали к ним подробное объяснение и письмо на имя К.Е.Ворошилова и все забрали с собой, чтобы любым способом передать этот материал на Большую Землю, в Москву. В беседе с этим корреспондентом мы рассказали об этом и он дал согласие доставить наш пакет в Москву. Но, как потом выяснилось, с наших благих намерений ничего не вышло. Может быть тот товарищ погиб по пути в Москву, а может, не придал нашей просьбе серьезного значения, но факт тот, что все наши труды пропали или затерялись в потоке военных документов. Военные историки, через много лет после войны старались разыскать наши дневники и списки людей партизан, но безрезультатно.

В эти дни у меня была еще одна встреча. В этом районе формировались, фактически была уже сформирована польская партизанская бригада им. Т.Костюшки под командованием Яновского - это его псевдоним, а настоящая фамилия Лесн Кохан. Он попросил выступить перед его партизанами, рассказать об условиях борьбы и вообще о положении дел в Польше. Тут тоже мне не повезло. Я по своей наивности думал, что нужно рассказывать истинную правду о положении в Польше, ну и рассказал все как есть. После моего выступления Яновский набросился на меня с упреком, что я нагоняю страх на его людей, расхолаживаю их боевое настроение. Что мог ответить на его упрек? Сказал, что людей он поведет не в туристический поход, а в бой, на жестокую борьбу, так пусть уж лучше знают правду, чтобы потом не каялось и не были застигнуты неожиданной действительностью. Лучше иметь горькую правду, чем хорошее вранье. В общем разошлись мы с ним холодно.

По пути в соединение Федорова у нас еще была одна встреча. Я уже писал, что с Польшы ушла от нас рота кавказцев. Так вот мы их и встретили. Они действовали там же, в районе Пинских болот отдельным небольшим отрядом. Командовал по-прежнему Михаил Осетин. Встреча была радостной и искренней. У них нам пришлось задержаться на пол дня. Как-никак, а около двух лет воевали вместе, встретились как родные. Они нам дали проводника, и так мы по цепочке добрались до самого Федоровского соединения. Нам было в диковинку, что продвигаться можно днем, не подвергая себя особой опасности. На пути у нас было только одно неприятное препятствие. Это река Стеход. Без преувеличения можно сказать, что ее мы переходили не менее 20-ти раз. Без проводников там можно было зайти в такие места, что вряд ли можно выбраться. Числа 24-го или 25-го ноября мы наконец дошли до одного из отрядов Партизанского соединения Федорова Черниговского. О самом Фодорове мы были уже наслышаны. Даже у нас в Польше ходили легенды об этом прославленном человеке.

Отряд, в который мы прибыли, носил имя прославленного героя гражданской войны на Украине - Щорса. Командовал отрядом Тарасенко. Отряд был сравнительно не большой, было в нем около 300 партизан. Принимали нас по-товарищески, хорошо. Мы с Яковом Письменным обратились к тов. Тарасенко с просьбой связать нас с командиром соединения А.Ф.Федоровым. Сначала объяснили цель нашего прихода, от куда пришли и с какой задачей. Тарасенко пообещал сделать все возможное. Нас всех разместили в землянках и предложили отдыхать и ждать результатов.

На другой день меня вызвали к командиру отряда, который с радостью сообщил, что есть телеграмма от командира соединения тов.А.Федорова, который ждет нас у себя в штабе. Тарасенко дал нам сопровождающего и мы после завтрака отбыли в штаб соединения. Если мы не могли удивляться жизни в отряде им.Шорса, где жили в настоящем лагере. Каждый взвод имел свою землянку, нары и другие удобства. Люди, свободные от боевых операций, позволяли себе такую роскошь - ночью раздеваться и барски спокойно сидеть на нарах. Для нас это было диво, сверхроскошь. По прибытии в штаб соединения мы были ошеломлены той обстановкой, которая нас окружала. Можете себе представить: командир соединения жил в отдельном доме, комиссар - тоже. Отдельно находился штаб со всеми необходимыми службами. Сам район, где располагался штаб напоминал своеобразный лесной город. Кругом добротные землянки для каждого отдела штаба. Нам просто не верилось, что мы находимся в глубоком тылу врага. Тут вам и радиоцентр, редакция, не санчасть, а настоящий госпиталь, пекарня, столовая. Куда не посмотришь, не перестаешь удивляться. Да, собственно удивляться не нужно было, если мы прошли от отряда Щорса до штаба соединения, наверное около 60 километров, шли днем и не встретили ни одного немца. В каждой деревне нас принимали, как своих без всякого удивления и страха. Короче говоря, это был Партизанский край, куда фашисты малыми подразделениями появляться не смели.

Возле землянки, где разместился штаб, нас встретил, по всей видимости, дежурный. На его вопрос, кто мы такие, ответили, что делегация из Польшы.

- Сейчас доложу, - обратил он и быстрыми шагами пошел к дому, врытому в землю. В это время к нам подошел мужчина средних лет с приятной наружностью и тоже поинтересовался, кто мы такие. Когда мы ему объяснили, он, усмехаясь, сказал, что нас по всей видимости, будет встречать сам Федоров, смотрите, мол, доложите как положено, имейте в виду - он генерал - майор, Герой Советского Союза. В это время из дома вышел мужчина среднего роста, лет 40-45 крепкого телосложения, с полным волевым лицом. Мы все как-то само собой выстроились в шеренгу, начали ждать подхода Федорова. Но, когда он подошел ближе, нас наверное, всех удивил и заинтересовал не сам Федоров, а его генеральская форма, его погоны. Все мы впервые видели советского генерала в погонах. До этой минуты, мы вообще не видели наших военнослужащих в погонах, а тут сам генерал, да еще и Герой Советского Союза. Как тут не растеряться и я наверняка сконфузился бы, если бы не Яша Письменный. Когда генерал был в 20 шагах от нас, он незаметно толкнул меня в бок, мол чего вылупил глаза, иди докладывай. Я, как во сне, не слыша своего голоса, подал команду "Смирно, равнение на средину!", сам вышел из строя и, не доходя три шага, не помня себя, что-то пролепетал наподобие:

- Товарищ генерал, Герой Советского Союза, делегация партизан из

Польшы прибыла к вам для связи. Докладывает командир группы лейтенант Ковалев.

Потом мои товарищи удивлялись, что хорошо доложил, не растерялся.

Но мне кажется, что они грешили неправдой, просто поднимали мне настроение.

Алексей Федорович подал мне руку, которую я не сразу заметил, поздоровался, подошел к строю и поздоровался с каждым в отдельности. В это время к нам подошли еще два офицера в погонах, какие они имели звания, никто из нас не знал. Один из них спросил, что за люди, генерал сказал:

- Это гости из-за Буга, с Польшы, пришли к нам на связь.

Как потом мы узнали, то был комиссар соединения подполковник Дружинник Владимир Николаевич, а второй капитан Рванов Дмитрий Иванович, начальник штаба соединения.

- Вы с дорогие, уставшие, вам необходимо отдохнуть, привести себя в порядок, а разговор потом. Где мы их разместим? - обратился к своим товарищам Алексей Федорович.

- Давайте ко мне, товарищ генерал, - обратился к Федорову товарищ, учивший меня как нужно докладывать.

- А. капитан Дроздов, не терпится первым узнать все новости. Ну, что ж, забирай, только не изводи их расспросами, пусть отдохнут.

Дроздов был начальником взвода дальней разведки. К нему мы и пошли отдыхать. На ужин меня позвали к командиру соединения. Ужинали вдвоем. Я понимал, Алексею Федоровичу хотелось ближе познакомиться, узнать политическую и военную обстановку в Польше. Во время ужина ответил на ряд интересовавших его вопросов. Вкратце рассказал о положении в Польше, о создании Польской рабочей партии, а также о Народной Армии (Армии Людовой), в рядах которой мы боремся против фашистов. Ужин продлился три часа.

На другой день нас всех разбирали нарасхват. Разведка Генерального штаба, разведка фронта и контрразведка - у всех к нам было дело. Часов 10 утра меня и Яшу Писменного вызвали в штаб Соединения. Там находились начальник штаба Д.И.Рванов, помощник командира соединения по разведке т.Салона и другие начальники разведывательных групп. Мне и Писменному несколько часов подряд пришлось рассказывать о положении дел в Польше. Начал свой рассказ с общей политической и военной обстановки, о зверствах, чинимых оккупационными властями над польским народом, о лагерях смерти Майданек, Освенцим, Тренеблин, Себибор и других. Об этих лагерях подробно рассказал Яков Борисович Писменный, так как ему самому пришлось пройти через все муки, голод и издевательства фашистов в Люблинском лагере смерти "Майданек". Потом я подробно рассказал о создании в 1942 году январе месяце Польской рабочей партии, о ее программе и отношении к нашей стране. Подробно остановился на Гвардии и Армии Людовой - Народной, которая была создана по решению ЦК ППР, как ее боевые отряды с первых дней организации отрядов ГЛ они вступили в активную борьбу против оккупантов. Когда пошел рассказ о трудностях партизанской борьбы в Польше, где сравнительно небольшие лесные массивы, как партизанам Армии Людовой приходится вступать в бой с карательными войсками врага, превосходящие партизанские в 20 и более раз, некоторые товарищи не поверили: "Как это так, что мы до сих пор живые?". Вообще многое из наших рассказов бралось под сомнение. Наконец, мы заговорили о целях нашего прихода.

- Партизаны Армии Людовой испытываю большую нужду в вооружении, боеприпасах и взрывчатки (минах). Поэтому командование II Люблинского округа Армии Людовой просит оказать нам посильную помощь в этом, а также выделить для нас радиостанцию для связи с Соединением. Так как большую часть отрядов АЛ составляют советские люди - военнослужащие, попавшие в плен к врагу, а потом бежавшие из лагерей смерти, просим дать знать о нас в штаб партизанского движения Украины.

Свою просьбу мы изложили на бумаге на имя А.Ф.Федорова. При последующих встречах с командиром соединения я несколько раз напоминал ему о наших трудностях, о нашей цели прихода в Соединение. Через дней 10, когда мы уже собирались уходить в Польшу, Алексей Федорович объявил нам свое решение. Цитирую выдержку из его книги "Последняя зима":

"Выяснилось, что отряды Гвардии Людовой нуждаются во многом - в автоматическом оружии, взрывчатке и радиостанциях, в людях. Наше Соединение могло помочь полякам лишь в скромных масштабах. Вопрос о более широкой поддержке Гвардии Людовой следовало бы поставить пере ЦК КП Украины и Украинским штабом партизанского движения. Однако вправе мы это делать, представляя себе картину партизанской борьбы в Любдинском воеводстве только со слов Ковалева и Писменного? Нет, разумеется. Необходимо ознакомится с положением вещей на месте, дать происходящему за Бугом объективную оценку. Нужна встреча наших представителей с Метеком, нужны контакты с ГЛ и ППР. Нельзя кустарничать в больших и черезвычайно важных вопросах, имеющих прямое отношение к новым наступательным операциям Красной Армии. Совершенно откровенно поделились нашими соображениями с прибывшими к нам связными. Решил, что вместе с ними отправятся за Буг группа наших разведчиков, которые там со всем ознакомятся и сведутся, с кем следует. Относительно помощи людьми, я просил передать Метеку, что мы комплектуем из местного польского населения бригаду имени Ванды Василевской, готовим ее для переброски за Буг. Эта бригада будет состоять из двух отрядов по 200 человек, хорошо вооруженных, обученных и снабженных всем необходимым.

- А потом, друзья, вот еще что! Имеет ли смысл дальнейшее существование в Люблинском воеводстве самостоятельных "диких" отрядов? Они мелки по составу, слабы.... Это даже не отряды, а скорее группы. Не лучше ли им соединиться с вашим отрядом? Затем все вместе пришли бы сюда. Мы сформируем из вас крепкий батальон, как следует его оснастим, сделаем способным решать серьезные боевые задачи. А потом можете вернуться за Буг". (А.Ф.Федоров. Последняя зима. стр.103)

Далее в это же книге на странице 104 Алексей Федорович пишет: "Мы решили отправить в Польшу группу из пяти человек. В нее вошли опытные, хорошо знающие и любящие свое дело офицеры разведчики Борис Колошенко и Василий Радайкин, и с ними три радовых - автоматчиков. Старшим назначили Колошенко. За Бугом пятерке предстояло пробыть месяц. 2 декабря 1943 года мы распрощались с нашими товарищами. Вместе с бойцами Ковалева они тронулись в дальний путь".

Перед уходом в Польшу нас с Яковом Письменным пригласил к себе Алексей Федорович, у него был и комиссар Владимир Николаевич Дружинин. Угостили нас прощальным завтраком. Распрощались тепло и сердечно. Алексей Федорович на прощание сказал:" Жду живыми и здоровыми всем отрядом в нашем соединении. Счастливого и удачного вам пути". Всем нам выдали новые автоматы ППШ по два диска к ним с запасом патронов, а также 13 мин. Утром 2-го декабря, распрощавшись с вновь приобретенными друзьями, мы ушли обратно в Польшу. Снами пошла разведгруппа во главе с Борисом Колошенко.

Обратный путь проходил без особых приключений. Колошенко и Радайкин опытные разведчики, к тому же шли по партизанскому району. Кроме Федоровского соединения в этих местах базировалось еще очень много отрядов и соединений. Железную дорогу Брест-Ковель перешли южнее ст. Малерита. Дальше уже группу повел я, так как здешние места мне были знакомы. Снова побывали в отряде им. Ворошилова. Командир отряда встретил нас как старых знакомых. Перед переходом через Буг сделали остановку для отдыха и разведки. Река была незамерзшая, поэтому переправу проводили тем же способом - на лодке. Буг переплыли благополучно, без всяких происшествий, в томи же самом месте, где переправлялись, когда шли из Польшы. За ночь сделали небольшой бросок, чтобы передневать в большом лесу. На дневку остановились недалеко от деревни Голешово в Романовских лесах.

В Голешово находилась наша местная группа АЛ. Вообще это был уже наш район действий. Здесь многие знали меня, многих знал и я. На дневку остановились на колониях Мутвицы. Хотели остановиться в колониях Голепово, но, как выяснилось, там стоял большой отряд карательных войск СС. Это меня насторожило, так как в этих болотистых местах редко появлялись карательные войска фашистов. Во избежание неприятной встречи с карателями. для дневки мы перешли на Мутвицние колонии, где нам был знаком каждый куст и где мы могли надежно укрыться от СС-цев. Передневали благополучно. Вечером своих товарищей оставил на колониях, а сам ушел в Ротаевичи и Руссилы узнать обстановку, с надеждой встретить кого-либо из своих товарищей - партизан, которые оставались в Польше. Прошло два месяца, как покинул Польшу, за это время многое могло измениться в лучшую или худшую сторону, поэтому нужна была тщательная разведка.

Первой к корму пришел, была, конечно "Бабка" - Мария Жигалюк.

Здесь же встретил первую неприятную неожиданность. Когда постучал в окно, долго никто не отзывался, пришлось постучать еще пару раз. К окну подошла "Бабка" и категорическим голосом заявила, что ночью в дом никого не впустит, так ка есть приказ немцев никого не пускать.

- Бабушка, да что вы в самом деле, это я, Федор, неужели не узнаете.

- Ниякого Федора я не знаю и знать нэ хочу, в хату нэ впущу. - завила она.

В доме по всей видимости прислушивались к нашему разговору вся семя Жигалюков. Я стоял и не знал, что делать дальше. Если уже в этой семье меня не хотят принять, то, наверное произошло что-то очень страшное. Возле окна появилась еще одна тень и я услышал испуганный и одновременно радостный вскрик Анны.

- Мамо, та то насправди Федор.

В один миг дверь была открыта и Анна бросилась меня обнимать и со слезами радости все время повторяла:

- Мамо, вин живый, вин наспроавди живый.

Вошли в комнату. "Бабка" всегда выдержаная, на этот раз изменила себе, тоже плача, начала обнимать, бормоча сквозь слезы:

- Ох, сыночку живый, стильки ж мы за тэбэ наплакалысь. По всий окрузи знають, що ты забытый.

Даже старый Ян Жигалюк, который ко всему был безразличным, и тот поднялся с нар, поздоровался и пробормотал:

- Выходыть ты и в правду живый.

В этой суматохе, пока мы обнимались и плакали, малый Янек незаметно выскочил на улицу и куда-то исчез. Когда я спросил где-же Янек, никто не мог ничего ответить. Оказывается он на всех порах помчался к родным Голода, которые жили в метрах 300 от Жигалюков. Минут через 30 появилась вся семя Голода. Мать, зять Григорий Лошак и обе сестры. На вопрос живой ли Ян Голод, я ответил, что ничего не знаю и попросил рассказать, что здесь произошло, почему все так напуганы? Инициативой рассказа, как всегда, завладела старая Жигалючка и, путая украинские и польские слова, начала свой страшный рассказ:

- Ой, шо тут було, страшно подуматы. Кругом наихало стилькы каратели, що земли було важко, арматы, чолги, литьавы все у ных було. Стины не було партызанив воны зосталы забыты. Тилькы в одного Цыгана (Микола Адамюк) забыто бильше 20 чоловику, жинку Цыгана и дочку Хелену теж забылы, халупу и всю господарку спалылы. Забылы и твого Ваню, що раненым лежав у Ромаанючки.

Еще долго рассказывали мне, перебивая друг друга, о событиях, прошедших за мое отсутствие. Попросил подробнее рассказать о гибели партизан и семьи Адамюка, но никто никаких подробностей не знал. "Бабка" только проговорила:

- Ой, чоловиче, там цилый день шов такий бий, що носа не можна було выткнуты.

Конечно, рассказам Марии Жигалюк и Григория Лошака я не поверил, что все партизаны перебиты, но чувствовал - произошло что-то серьезное и трагическое.

Когда волнение немного улеглось и рассказы исчерпались, Анна спросила, где же я был целых два месяца. Пришлось рассказать о своем пребывании за Бугом у советских партизан. Рассказал об успехах наших войск, об освобождении города Киева. Показал им наши советские газеты, которыми меня предусмотрительно снабдили политработники федоровского соединения. Вопросов было столько, что хватило рассказывать до самого утра. Но рассказчик из меня был плохой. Мне натерпелось найти более подробную и точную информацию о всех событиях, происшедшим за мое отсуствие. Узнать, кто остался жив, кого уже нет в живых, где находится наше командование и кто из них остался живой.

После ужина, от которого нельзя было отказаться, распрощался с этими прекрасными и дорогими для меня людьми и отправился на другие явки. На колониях Ратаивичи зашел к своим старым знакомым Бородеям. Но они были так напуганы всем происшедшим, что толком ничего не могли рассказать. Заходил еще в несколько знакомые лома, но и там ничего конкретного не узнал. Только в селе Грабувка, где находился один из активных наших местных гарнизонов, сообщили о том, что дней пять тому назад, уже после карательной операции фашистов, Голод Иван был живой. У Адамюка убили не всех. Ушло три человека, но не слышно, живой ли сам "Цыган".

К утру возвратился к своей группе. Все ждали меня с нетерпением.

Мой рассказ омрачил всем настроение. Особо нашим товарищам из-за Буга. Ведь у них такое наблюдалось редко, в своих партизанских районах они были хозяевами положения, а не оккупанты. Как уже упоминал, район, где мы остановились, был трудно проходимым и тот, кто не знал здешних троп, не всегда рискнет забираться в эти места. В результате своего похода этой ночью было точно установлено, где еще находятся карательные гарнизоны войск СС. Поэтому некоторые расстояния в направлении Пар-чевских лесов мы могли продвигаться и днем, не подвергая себя особой опасности. Принимая необходимые меры предосторожности, к вечеру мы в плотнею подошли к деревне Мосты. А как только потемнело пересекли одну из оживленных дорог в сторону Владавы и были уже на колониях Загайки. У нашей связной "Золотозубой" - Виктории Скрынской, надеялся более подробно узнать о событиях, меня интересовавших. Зная, что в доме часто бывают немцы, подошли со всей осторожностью. В условленном месте никакого знака не было. Это нас насторожило, хотя нам и сообщили об отсутствии карателей в Загайках, я знал, что в село часто приходят из "Ostle-gion" наши предатели, которык могли зайти у ней. Особенно сейчас, когда такая большая карательная операция.

Все оставались в лесу, возле огорода, а мы втроем незаметно подошли к дому. Стали ждать, кругом было тихо. Хотели уже подойти к окну и дать условный сигнал, но в этот момент кто-то вышел во двор. Присмотрелись - она, Виктория. Тихо позвал ее. Она, не узнав моего голоса, вскрикнула:

- Ой, кто там?

- Я, Федор.

- Який Федор, не знаю жодного Федора.

- Да подойди, не бойся, неужели не узнаешь. Федор я, на самом деле.

С опаской подошла, узнала и получилось почти что то же самое, что у "Бабки" Жигальчки. Почему-то все считали меня убитым, Виктория тоже. В доме немцев не было, но в село Загайки, оказывается, прибыл отряд карателей в 70 человек, поэтому она с такой опаской и недоверием меня встретила. В дом зашел я один, все остальные окружили усадьбу со всех сторон. Вообще-то жандармы и полицаи ночью боялись появляться на колониях небольшими группами, но регулярные части или "Ostlegion" те могли появляться в любое время и в любом месте. Первым долгом поинтересовался, кто был у нее из наших. Оказывается пару дней тому заходил Голод ("Кирпичный") с небольшой группой партизан. Поинтересовался о, когда были немцы. Ответила, что отведывают ее почти что ежедневно. Похвалются о полном уничтожении советских и польских "бандитов". Успокаивают, что теперь можно жить спокойно, бандиты у нее больше не появятся. Убито более 600 человек и несколько сот забрано в плен, которых потом отправили в Майданэк. В одних только Руссилах убито более 100 бандитов. О наших настоящих потерях она тоже точно не знала. Как известно, немецкая информация по этому поводу не могла быть объективной. Попросил рассказать, от куда у нее, да и других появились сведения о моей гибели. Оказывается, сначала она узнала от немцев, а когда недавно заходил "Кирпичный", он тоже подтвердил, что я со своей группой погиб недалеко от села Жуков в Романовских лесах.

Мне было дано для похода за реку Буг 10-15 дней. Фактически же за Бугом я пробыл два месяца. В это время в Романовских лесах находилась небольшая самостоятельная группа к количестве 10 человек, которая пряталась лесу и ни с кем из наших партизан связана не была. Обзавелись девками и жили себе припеваючи. Где-то дней 25-35 тому назад карательные войска обнаружили эту группу, по всей видимости, не без "помощи" местного населения и полностью ее уничтожили. Эта весть дошла до наших партизан. Они посчитали, что погибли мы, возвращаясь из-за Буга. От сюда распространилась версия о моей гибели. Виктория рассказала о жестоких боях в Парчевском лесу, но о точных потерях с нашей стороны ничего не знала. Был приготовлен ужин. Поочередно все поужинали. Охрану несли мои ребята, а нашим товарищам, пришедшим с нами, дали возможность несколько часов отдохнуть. Дневка предстояла быть в лесу, а как-никак на дворе был декабрь месяц, зима вступала еще в свои права. На последующую ночь предстоял переход в Парчевский лес, где наверняка кого-либо должны были встретить из своих. Перед нами стояли три основные задачи, которые необходимо было решать.

1. Обеспечить связь пришедших с нами разведчиков с нашим командованием и партийными руководителями ППР.

2. Выслать нашу разведку на реку Висла и установить, как укрепляется она немцами. Это задание я получил непосредственно от Алексея Федоровича.

3. Собрать своих людей, рассеянных карателями по всей северной Люблинщине. О том, что все мои люди погибли, я не верил. Допуская - часть могла и погибнуть, но остальные небольшими группами где-то хоронятся в местах, недоступных для посторонних, где их никто не найдет.

Посоветовавшись с комиссаром Яковом Борисовичем Письменным, мы решили немедленно добраться в Парчевский лес и там на месте решить, как нам выполнить все наши задачи.

Дневка в лесу прошла спокойно. Карательные войска наверное и в самом деле уверились, что мы все перебиты, и в лесах пока не появлялись. Выставив посты со стороны сел Каплинос и Загайки, мы спокойно передневали, даже развели небольшой бездымный костер. Вечером двинулись на свою основную базу - В Парчевский лес. К утру мы были на месте, в районе "Руде багно".

По приходу в Парчевские леса, первым кого я встретил, был Алеша Малый, - Алексей Шульженко, мой бывший ординарец, с которым знаком с августа 1041 гола. Один из старейших наших партизан. С ним были еще два польских товарища, фамилии которых сейчас уде не помню. Встреча получилась сердечной и радостной. Алеша не находил себе места, подходил по очереди то к одному, то к другому, все время обращался с одним и тем же вопросом:

- Как там за Бугом, на нашей стороне?

Успокоил его дал газету "Правду" ноябрьской давности, где какой-то корреспондент описывал подробности освобождения г. Киева. Наш Алеша затих, к нему подсели его польские товарищи. Он читая газету, как мог переводил содержание прочитанного на польский язык своим товарищам.

Мои товарищи позавтракали и отдыхали после ночного перевода. В суматохе встречи не успел расспросить Алексея об интересовавших меня событиях, которые здесь произошли в мое отсутствие. Перечитавши газету от начала и до последней строчки, успокоенным он подошел ко мне и начал свой рассказ.

Сам Алексей - с Талды - Куганской области. С двумя своими старшими братьями работал в совхозе трактористом. Они рано лишились родителей. Алексей окончил 6 классов, дальше учиться не смог, пришлось идти работать. Перед войной окончил курсы трактористов и работал по специальности. Перед началом войны находился на срочной службе в Западной Украине, где его и застала война. Воевать пришлось не долго. Попал в плен. С плена бежал и оказался в нашей группе, а потом в отряде, где и продолжил борьбу с оккупантами уже партизаном. Вот, что он мне рассказал:

- После вашего ухода за Буг, мы с группой партизан, которую возглавил "Колька Чуваш", отправились на специальное задание командования нашего батальона - на диверсию железной дороги Варшава-Брест. Проводниками у нас были опытные и знающие польские товарищи. Благополучно добрались в район железной дороги, не было ни одной встречи ни с жандармами, ни с полицаями. Несколько дней вели разведку на отрезке ж/д Бяла-Поляска - Брест, недалеко от станции Хотилов. В ночь на 5 ноября 1943 года решили попробовать "свое счастье". В группе было два партизана - минеры, они во главе с "Чувашем" пошли закладывать мину, а мы находились в группе охраны. Железная дорога охранялась слабо и вообще охранники с небольшой охотой шли ночью в обход. Поэтому поставить мину нам никто не мешал. После установки мины, мы отошли на 500 метров от дороги и начали ждать. Где-то в два-три часа ночи услыхали шум движущего поезда. Двигался он в сторону Бреста. Мы все замерли. У каждого в голове одна мысль - сработает мина или нет? Нам уже казалось, что поезд прошел то место с заложенной миной - значит не сработала. Но вдруг показался небольшой огонь, а потом донеся звук взрыва. Мы все начали кричать "Ура", но "Чуваш" умерил наш пыл и приказал быстро отходить вглубь леса. Перешли какое-то шоссе и двигались дальше на юг, На колониях Пишац для нас были подготовлены две фурманки, на которых к утру мы доехали до леса, который расположен возле сел Кошолы, Янувка, Пухары. Подводы уехали обратно, мы расположились в лесу, недалеко от села Грабовщихне. Передневали в лесу. Вечером один из наших проводников отправился в село Кошоды, где он имел знакомых, узнать результаты нашей диверсии и какие по этому поводу идут отзвуки. Часа через три он принес нам продовольственное подкрепление и хорошие вести. Переправлялась на фронт какая-то артиллерийская часть с пушками, тягачами и другими военным имуществом. В результате взрыва разбилось и сгорело 18 вагонов с пушками и тягачами, погибло много солдат. Вообще-то польское население всегда радовалось каждому случаю, когда фашисты терпели неудачи и другие несчастья и каждый такой случай преувеличивали в несколько раз. Но в данном эпизоде мы почему-то поверили, что действительно так и было. Другая новость была не такой радостной. Утром к месту диверсии прибыло два восстановительных поезда, а с ними и поисковая группа жандармов с собаками и полицией, которые облазили все села и лес прилегающие к месту диверсии. Дорогу очистили только к часам 4-м дня. Из рассказов поляков мы поняли, что наш командир "Чуваш" был прав, когда приказал немедленно уходить от дороги и как можно подальше. Поняли мы м другое: после диверсии фашисты будут, хотя и на некоторое время, более бдительными, поэтому нам действовать нужно более осторожно. В этом лесу мы пробыли несколько дней, чтобы дать немцам успокоиться. Дальше "Чуваш" повел нас ближе к Бугу. Не далеко от ст. Терасполь таким же способом произвели разведку, а на другую ночь поставили мину. Здесь, в этих местах, кругом стояли гарнизоны жандармерии и пограничников, поэтому мы не стали ждать результатов и немедленно ушли с этого района, опять в тот же лес. Узнали только через несколько дней, что там тоже мина сработала на славу. Под откос попал эшелон с украинской пшеницей. Два дня отдыхали. Дальше направились в район ст. Шанивы. Не буду подробно рассказывать как и на этом участке с 14 на 15 ноября был пущен под откос идущий на фронт состав. Скажу только, что здесь мы мало не попали под пули наших предателей, которые более бдительно несли службу чем их хозяева - немцы. После третей диверсии мы двинулись в обратный путь. С дневками в лесах, за два дня мы добрались до колоний Руссилы. Не знаю, с каких соображений наш командир решил день пробыть на колонии у Николая Адамюка "Цыгына”. Когда мы туда пришли, кроме семьи в доме находились еще два партизана из группы Хиля. Приняли нас хорошо, хозяйка наварила картошки, да и у нас было кое-что из продуктов. Хорошо позавтракали. К нам пришел Ваня Никишин - твой земляк, который лечился после ранения у Романюков. Нужно было отдохнуть после ночного перехода, а комнаты Цыгана, ты сам знаешь, в низ еле помещается своя семья. Поэтому я и два наших польских товарища ушли отдыхать в стодолу на сене. Когда мы уходили, слышал, как "Чуваш" договаривался с людьми Хиля, чтобы они подежурили, пока мы отдохнем, а потом мы их сменим. Не помню, долго ли мы спали, разбудила нас пулеметно-автоматная стрельба. Мы с начала сильно перетрусили, а потом все же решили незаметно вылезти через заднюю стенку и посмотреть, что там делается. Выглянув из-за стодолы, увидели страшную картину - со стороны деревни Руссил от Лошака (зятя Голода) и от Жигалюков наступали на нас немцы, с трех сторон били станковые пулеметы, не давая возможности никому выйти из дома. Как хочешь, Федор, меня считать трусом или предателем, но я со своими товарищами решил незаметно уходить. Ведь было понятно, что из дому никому не уйти. По-пластунски мы переползли за бугорок в сторону Грабовки, а потом, пригнувшись, пробежали возле села и скрылись в лесу на Грабовской горе. У цыгана бой продолжался почти до самого вечера. Потом увидали как вспыхнул дом, сарай и стодола. Прозвучало несколько глухих взрывов и все стихло. Мы поняли - все кончено, наших товарищей в живых больше нет. Потом мне рассказывали, когда была окружена колония, самого хозяина будто бы дома не было, а находился он в Подедвужье, где были жандармы и будто бы он заявил, в его доме находятся партизаны. Но я этому не верю, так как в доме находились его жена, дочь и два сына. Свою семью он не мог обречь на гибель. Погибло наших 11 человек, хозяйка и дочь Хелена, а мальчуганы как будто остались живы. Через некоторой время люди Хиля расстреляли и хозяина "Цыгана", посчитав его предателем. Но мне кажется, они поторопились. Что касается тех двоих из группы Хиля, ничего не знаю, по всей видимости они тоже погибли. - Так закончил свой рассказ Алексей Шульженко.

Дата добавления: 2015-07-08