Й Белорусский 1 страница

6 июня 1944 года небольшая группа истребителей вы­летела по маршруту Аджи-Булат — Запорожье — Харь­ков — Курск — Орел. Это было все, что осталось от лет­ного состава нашего 812-го Севастопольского истреби­тельного авиационного полка. Группа технических спе­циалистов перебрасывалась на транспортном самолете. Остальной личный состав убыл железной дорогой к но­вому месту назначения, о котором летчики пока не име­ли никакого представления. Лишь некоторое время спу­стя, когда получили новое пополнение и технику и про­шли плановые тренировки, мы узнали, где придется вое­вать.

На этот раз доформирование полка прошло очень бы­стро. Уже 10 июня все эскадрильи были укомплектованы летным составом и самолетами. К нам прибыли выпуск­ники летных училищ Семен Белкин, Леонид Приходько, Константин Козак, Алексей Андрианов, Николай Дергачев и выпускники Люберецкой высшей офицерской школы воздушного боя Дмитрий Шувалов, Федор Селютин, Николай Лопатин, Иван Викторович, Иван Тюленев и Николай Сахно. Отличное пополнение. Уже 12 июня мы приступили к слетанности групп по новому боевому расчету, а 16 и 17 июня провели тактические учения и доложили командованию полка о готовности эскадрилий к выполнению боевых задач.

21 июня полку было приказано перебазироваться на аэродром Якубовский юго-восточнее Витебска. На вто­рой день, несмотря на плохую погоду — по маршруту проходил грозовой фронт — все экипажи благополучно приземлились на новой рабочей площадке. К исходу дня мы уже знали, что 3-й истребительный авиационный кор­пус переходит в оперативное подчинение 1-й воздушной армии 3-го Белорусского фронта. Перед ужином собра­ли весь личный состав полка, и нам зачитали документ огромной политической важности, переданный по радио в ночь на 22 июня 1944 года и опубликованный в «Прав­де». Назывался он так: «Три года Отечественной войны Советского Союза (военные и политические итоги)». В нем давался анализ военных действий за пройденный период, ставилась задача по окончательному изгнанию с советской земли немецко-фашистских захватчиков. Мы …………………….. бы обеспечить фронт всем необходимым. «Все — для фронта, все — для победы!» Этим живет тыл.

Валя работала теперь в политотделе и по секрету со­общила мне приятную весть: на меня послали представ­ление на звание Героя Советского Союза. Что почув­ствовал, услышав это? Не верилось, что представление пройдет все инстанции. Ведь это пока лишь дивизия представляет. А что скажут выше? Савицкий-то подпи­шет... Дальше была полная неясность.

Крымская операция закончилась блестящей победой Красной Армии. Сто тысяч вражеских солдат и офице­ров уничтожено или взято в плен. Но главное — осво­бождена и возвращена к жизни часть родной советской земли!

Чтобы овладеть Севастополем, гитлеровцам в 1941— 1942 годах понадобилось 250 дней. Советские войска проявили в те грозные годы беспримерный героизм, вы­держку, стойкость, умение драться в обороне в неблаго­приятных условиях. Ныне же Красная Армия всего за 35 дней взломала мощные укрепления противника в Крыму и наголову разгромила 200-тысячную вражескую группировку.

Многим частям и соединениям Красной Армии и Во­енно-Морского Флота за отличные боевые действия в проведенной наступательной операции по освобождению Крыма были присвоены почетные наименования «Сева­стопольских». Этой высокой чести удостоились 402-й и 812-й истребительные авиационные полки нашей 265-й дивизии. А сама она была награждена орденом Крас­ного Знамени.

Правительственные награды получили многие авиа­торы нашего полка. Тищенко, Машенкин и Анкудинов — ордена Красного Знамени, мы с майором Поповым — ордена Александра Невского. Награждены были также многие техники, механики, другие авиационные специа­листы.

Героем Советского Союза стал наш командир корпу­са генерал-майор авиации Е. Я. Савицкий.

В период небольшой передышки, которая выдалась корпусу после освобождения Крыма, командование про­вело летно-техническую конференцию. Летчики, полит­работники, штабисты, инженеры в своих выступлениях обобщили опыт боевых действий частей и подразделений, слушали командира, замполита, и каждый готов был хоть сейчас подняться в небо и вступить в бой с врагом. По лицам новичков мы видели, что и они настроены по-боевому, и это радовало.

После митинга комэскам была поставлена задача: совместно с другими подразделениями дивизии с нача­лом наступления фронта прикрывать его правый фланг способом патрулирования в составе эскадрилий. А с вы­ходом войск фронта на оперативный простор прикрыть конно-механизированную группу генерала Осликовского и 5-ю гвардейскую танковую армию маршала Ротмист­рова.

Командир полка обратил наше внимание на слож­ность работы в новых условиях, на то, что в лесах вой­ска не так просто обнаруживать, просил хорошо изучить район полетов и быть предельно внимательными в смыс­ле ориентировки. Здесь в Иване Феоктистовиче, челове­ке разумном и проницательном, явно заговорил бывший штурман. Пройдет несколько дней, и мы вспомним это его прозорливое предостережение.

Утром 23 июня войска фронта перешли в наступле­ние. Мы патрулировали в назначенном районе, однако самолетов противника в тот день не встретили. Чтобы не возвращаться с боеприпасами, штурмовали наземные войска. Это было весьма полезно для новичков, которые всегда поначалу боятся разрывов зенитных снарядов. Вот мы и натаскивали их «на зенитки», учили грамотно выполнять противозенитные маневры, атаковать стре­ляющую по самолету пушку или пулемет.

К исходу 24 июня войска фронта продвинулись впе­ред на 10-16 километров, овладели городком Богушевск. Во второй половине дня в образовавшийся про­рыв была введена конно-механизированная группа гене­рала Осликовского, которую мы должны были прикры­вать. Войска двигались быстро, удаление их от наших аэродромов с каждым часом увеличивалось, а значит, время нашей боевой работы над войсками уменьшалось, Поэтому нужны были исключительно точные сведения о местонахождении передовых отрядов группы, чтобы об­наруживать их в минимальный срок,

24 июня меня вызвал к телефону начальник штаба дивизии полковник М. А. Ловков и поставил задачу по разведке войск. В конце разговора уточнил:

— Ваша главная задача, товарищ Федоров, постоянное наблюдение за продвижением группы Осликовско­го, а в спором будущем — и 5-й гвардейской танковой армии. И следите за дорогами, идущими со стороны про­тивника к линии фронта: не скапливаются ли силы для контрударов? Где фашисты подтягивают подкрепления? На каких участках бегут? Куда?

На следующий день мы с ведомым обнаружили вы­ход конно-механизированной группы в район Сенно. Тут же доложили по радио на командную радиостанцию корпуса.

— «Сотый»,— услышал я в ответ вопрос «Драко­на»,— вы не ошиблись? Посмотрите еще раз.

Неприятный озноб прошел по телу: неужели ошибся? Ведь кто-кто, а Савицкий информирован, где разворачи­ваются главные события фронта... Выполняем разворот на 180 градусов, возвращаемся в район Сенно. Снижа­емся до 50-100 метров, идем над головами кавалери­стов с небольшим креном, чтобы все лучше рассмотреть. Внизу машут фуражками, радостно приветствуют лет­чиков. На танках ясно видны красные звезды, надпи­си большими белыми буквами. Да и сами танки — Т-34, ошибка невозможна! Тем более, что с земли пере­дают:

— «Скворец-100», я — «Рубин-1», вас вижу.

Это наш вспомогательный командный пункт. Он на­ходится в передовых частях группы.

Я еще раз подтвердил нахождение наших войск в районе Сенно.

После приземления к нам подошли начальник штаба полка майор Лепилин и его заместитель капитан Алек­сеев. Мы тут же нанесли на карту разведданные, и на­чальник штаба с заместителем удалились, торопясь пе­редать сведения по назначению. А мы помогли механи­кам подготовить самолеты к повторному вылету и на­правились в помещение эскадрильи. Но по пути нас перехватил посыльный из штаба и передал, чтобы под­готовили к вылету еще два самолета: Савицкий хочет в составе звена из нашего полка лично слетать в район расположения конно-механизированной группы. В поле­те должна участвовать пара Федорова. Я задумался: что бы это значило?

Тот же вопрос задал мне и командир полка.

— Не знаю,— повел я плечами,— видимо, генерал хочет лично убедиться в данных разведки... Группа Осликовского во-он куда маханула — трудно, вот и решил.

— Да, но это же недоверие полку.

— Почему полку? Мне одному.

— И все же...— Иван Феоктистович, как и я, был, мягко говоря, обескуражен таким поворотом дел.

Командир корпуса не заставил себя долго ждать. Он приземлил свой Як-1 уже через несколько минут, зару­лил поближе к КП, молодцевато выпрыгнул из самоле­та (ведь ему тогда было всего 33 года, по нынешним меркам — совсем молодой человек), поздоровался с на­ми за руку, спросил:

— Кто идет у меня ведомым?

Готовы ли самолеты, он не уточнял — был уверен, что готовы. Попов сказал, что в напарники комкору вы­делен Машенкин.

— Какой боевой порядок предлагаете? — повернулся генерал ко мне.

— Ваша пара — ведущая, мы прикрываем. До Сенно идем напрямую,— а там я подскажу, где передовые ча­сти группы.

— Не годится,— сказал Савицкий.— Ведущая — ва­ша пара, прикрываем мы с Машенкиным. Ведите сразу к передовым частям группы Осликовского. Времени в обрез. Я лечу на своем самолете — дозаправьте. По го­товности — взлет.

Пока «як» командира корпуса готовили к вылету, Са­вицкий сориентировал командование полка в общей об­становке. Он сказал, что немецко-фашистские войска на­чали отступление по всему фронту, дороги забиты их колоннами, особенно в направлении Орша — Борисов. Нужно воспользоваться этим и непрерывно штурмовать отступающего противника, наносить ему как можно больший урон.

— 37-миллиметровая пушка успешно может быть применена и против танков,— подчеркнул комкор,— рас­скажите летчикам, что при больших углах пикирования наша пушка более эффективна. В лоб не бейте — беспо­лезно, а сверху — другое дело. И еще,— напомнил гене­рал,— скоро в прорыв войдет 5-я танковая армия, рабо­тать будет труднее, так как войска уйдут еще дальше. Нагрузка на летный и технический состав возрастет. Продумайте меры.

— Разрешите,— обратился майор Пасынок.— Мы уже провели работу: самолеты готовим к повторным вылетам всем личным составом, включая политработни­ков, штабников, ремонтников. Все трудятся на стоянках.

— «Райком закрыт, все ушли на фронт»,— рассмеял­ся Савицкий.— Ну что ж, это неплохо. Значит, вы види­те главную задачу.

Подбежал инженер полка майор Ерохин, доложил, что самолет генерала к вылету готов. Савицкий кивнул и, не прощаясь, быстро, так, что его планшет, подвешен­ный на тонком ремешке, летел за ним по воздуху, почти побежал к самолету.

Взлетели звеном. Не набирая высоты, взяли курс на Сенно. Прошли над войсками конно-механизированной группы, еще раз убедились, что данные наши пра­вильные (у меня отлегло от сердца: почему-то все же тревожился, хотя был уверен в своей правоте). Савиц­кий предложил пройтись над дорогой Орша — Борисов, по ходу произвести штурмовку, но выполнить этот замы­сел нам не удалось: только развернулись на новый курс, раздался голос «Дракона»:

— Машенкин, прикрой, атакую «фоккеров»! Посмотрел вправо — пары Савицкого рядом нет. Уже ввязался в драку. Разворачиваемся с Сухоруковым вправо, смотрю — командир корпуса атакует четверку ФВ-190. Под крыльями самолетов противника — бомбы. Вот оно что! Они шли штурмовать группу Осликовского. Савицкий — стрелок великолепный, всегда сбивает вра­жеские машины с первой очереди. И здесь не отступил от своего правила: один из «фоккеров» вспыхнул и стал беспорядочно падать. Но тут вторая пара ФВ-190, спеш­но сбросив бомбы, пошла на пару Савицкого в атаку. У противника положение было выгоднее — превышение и запас скорости. Мы с Сухоруковым подоспели вовре­мя. Одного из «фоккеров» я зажег, другой удрал. Я не стал гнаться за ним, потому что на время потерял пару командира корпуса из поля зрения.

— «Дракон», вас не вижу...— заволновался я, но в ответ услышал спокойный голос генерала:

— Все в порядке. Возвращайтесь на свой аэродром. Задание выполнили хорошо. Спасибо.

Мы шли с Николаем домой, анализировали прове­денный воздушный бой. Я все пытался объяснить себе, почему командир корпуса отправился на доразведку це­ли, но так ничего и не придумал. Разъяснилось кое-что лишь через несколько дней, когда Савицкий прилетел на наш аэродром. Он отвел меня в сторонку, спросил:

— Обиделся за недоверие? — И, заметив мое удив­ление, разъяснил: — Ну, за то, что я лично доразведывал местонахождение группы Осликовского?

— Что вы, товарищ генерал,— смутился я,— разве можно мне обижаться?

— А почему же нельзя? — сказал Евгений Яковле­вич.— Все мы живые люди.— Подумав немного, доба­вил: — В тот день данные требовались Ставке. Велено было еще раз перепроверить, так что не осуди. А тебе я всегда верю.

Я долго тогда размышлял над случившимся и понял, как дорожит командир корпуса уважением людей, с ко­торыми ему приходится ходить в бой. Видимо, он пере­живал за меня, раз счел необходимым объясниться. Дру­гому это и в голову не пришло бы, а Евгений Яковлевич понимал, что недоверие беспокоит, угнетает людей. Бо­лее того, когда я по секрету рассказал о нашей беседе Ивану Феоктистовичу, командир полка улыбнулся:

— Генерал и со мной на эту тему говорил. Приземлились мы почти одновременно с Машенкиным. Я зарулил на стоянку, выключил мотор, задумал­ся. Из головы не выходили «фокке-вульфы» с подвешен­ными бомбами. Они шли четверкой без прикрытия ис­требителей. Значит, штурмовать готовились парами, по­очередно прикрывая друг друга. Что ж, и такой способ действий возможен. Надо будет обратить на это внима­ние летного состава... Поднял голову — на крыле стоит Костя Мотыгин. Вид угрюмый, лицо неулыбчивое.

— Что случилось, Костя?

— Плохо дело, командир, из звена Бокулева с зада­ния вернулся один Белкин... Бокулева, Дергачева и Сав­ченко нет. А еще Сахно из четверки Анкудинова...

— Да ты что?! Сразу четверо? Из нашей аэ?..

Костя развел руками, снова опустил голову. Подо­шли Анкудинов с Белкиным. Штурман сказал, что в воз­духе противника не встретили, стали штурмовать отхо­дящие по дороге Орша — Борисов войска, и младший лейтенант Сахно Николай Яковлевич был сбит зенитной артиллерией.

— А у вас что произошло, Белкин?

Белкин, волнуясь, начал сбивчиво рассказывать. Чётверка Бокулева штурмовала колонну немецких автомашин в 15 километрах западнее Орши. Вначале на цель зашла пара Бокулева, затем — Белкина. Белкин вывел самолет из пикирования, стал набирать высоту, однако ника к не мог обнаружить, где же командир с ведомым. Запросы по радио ничего не дали. На высоте 2000 мет­ров Белкин увидел большую группу немецких бомбарди­ровщиков Ю-87. Насчитал около тридцати. Хотел ата­ковать, но вдруг обнаружил, что их прикрывают истре­бители (14 ФВ-190 и 6 Ме-109). Как тут быть? Страшно, конечно, вступать в бой с многократно превосходящими силами врага, и все же «яки» продолжали набирать вы­соту, стремясь занять выгодное положение. Но им не удалось пробиться к «юнкерсам»: пара была атакована двумя «мессерами». Младший лейтенант Савченко отбил атаку, но на встречных курсах появились еще два «фоккера». Завязался тяжелый воздушный бой, в кото­ром пару наших самолетов со всех сторон окружали ис­требители противника. И все же Белкин помнил в эти трудные минуты о главном: ему нужно прорваться к бомбардировщикам. И сумел! Оказавшись в хвосте Ю-87, он атаковал его и сбил. На нашу пару насели два ФВ-190 и несколько Ме-109. Отражая бесконечные ата­ки фашистов, Белкин потерял своего ведомого. Младший лейтенант Савченко Григорий Иосифович, проявивший исключительную выдержку, мужество, бесстрашно бро­сался то на один вражеский самолет, то на другой, но долго так продолжаться не могло: его взяли в клещи и расстреляли одновременно с двух сторон...

Судьба же пары старшего лейтенанта Бокулева вы­яснилась через полчаса, когда на аэродром, к нашей общей радости, вернулся его ведомый младший лейте­нант Дергачев. Мы его уже и не ждали, так как теоре­тически горючее давно должно было выгореть из баков его самолета.

...Старший лейтенант Бокулев боевого опыта не имел, прибыл к нам на должность заместителя командира эскадрильи во время доформирования полка в Орле. Признаться, я с ним как следует так и не поговорил. Конечно же, мы вместе готовили летчиков к боям, он то­же требовал от них знаний, дисциплинированности, вмес­те со штурманом контролировал изучение пилотами рай­она полетов. Кстати, штурман полка просил и его вни­мательно вникнуть в особенности ориентировки над ле­систо-болотистой местностью, на что замкомэск согласно отвечал кивком головы. А вот как он выполнил это требование на практике...

Получив задание на штурмовку войск противника, Бокулев довел его до летчиков, но фактически звено к боевому вылету не готовил: не проиграл возможные варианты атак «пеший по-летному», не продумал дей­ствия ведомой пары в случае потери командира, даже не проверил, знают ли летчики сигналы эволюциями са­молета ведущего при отказе радиостанции. Такие эле­ментарные вещи при подготовке к вылету мы никогда не упускали из виду, особенно если в бой шла моло­дежь.

После атаки немецкой колонны западнее Орши Боку­лев стал набирать высоту. Дергачев шел за ним и удив­лялся: почему самолет ведущего рыскает по курсу, то и дело накреняясь влево-вправо? Не подбит ли? Дергачев запросил, что с ним. Бокулев не ответил, точнее, буркнул что-то вроде «все в порядке». По плану они должны были лететь домой, однако ведущий продолжал беспорядочно маневрировать, то и дело меняя курс. Дер­гачев догадался: замкомэск потерял ориентировку. Хо­тел помочь ему, подсказать, что нужно лететь просто на восток, раз уж такое случилось, но не успел: веду­щий вдруг перешел на планирование и, не выпуская шасси, сел на фюзеляж на территории, занятой фаши­стами: кончилось горючее. Это произошло в 20 кило­метрах юго-восточнее Могилева. Дергачев не бросил командира. Он осмотрел местность, выбрал нужное на­правление, выпустил шасси и пошел на посадку; уже подруливал к лежащему на земле «яку», когда увидел, что возле него копошатся фашисты. Успел даже рас­смотреть среди них Бокулева: его взяли в плен и соби­рались увести. Дергачев круто развернул свой самолет на 180 градусов, от чего на гитлеровцев полетела туча пыли, дал полный газ и пошел на взлет. По нему стре­ляли, но он все же взлетел, хорошо запомнил место посадки Бокулева и пришел на свой аэродром. Будучи малоопытным летчиком, к тому же боясь, что в любой момент кончится бензин в баках, он даже не подумал о том, чтобы уничтожить попавший в руки врага новень­кий «як»...

Дергачев не успел до конца рассказать о происше­ствии, как на стоянку подъехал «газик» командира дивизии полковника Карягина. Я хотел доложить ему о случившемся, но комдив оборвал меня:

— Подождите, Федоров, командир корпуса прика­зал вам немедленно вылететь в район посадки Бокуле­ва и уничтожить самолет. Если не сделаете этого, вмес­те со штурманом полка будете сняты с занимаемой должности — в вашей эскадрилье случилось.— Полков­ник вытер вспотевший лоб платком, устало махнул рукой:

— Мне бы не хотелось...

На выполнение не совсем обычного задания мы вы­летели звеном. Ведомым на этот раз я взял младшего лейтенанта Дергачева, вторая пара — Лопатин и Вик­торович, хорошие, смелые летчики, хоть и новички на фронте.

Вышли в район посадки Бокулева. Дергачев пологим пикированием указал место приземления «яка». Я по­смотрел вниз: на ровной площадке, густо заросшей буй­ной травой, лежал каркас догорающего истребителя, по­хожий на скелет огромной рыбы с крыльями-поплавка­ми. Рядом, по дороге на запад, бесконечным потоком двигались наши воинские части. Оказалось, на этом уча­стке 2-го Белорусского фронта войска продвинулись да­леко вперед. Отступая, фашисты все же успели поджечь советский самолет: раз им не утащить его — пусть и рус­ским не достанется!

Мой доклад удовлетворения майору Попову не принес.

— Лучше бы все же мы его сами сожгли,— вздохнул он в предвидении головомойки от дивизионного и кор­пусного начальства.— Ладно, черт с ним, с этим эпизо­дом: будешь все помнить — голова расколется. Слушай, Федоров,— сказал он, изменив тон на деловой,— тебе поручается вести разведку войск, точнее — передовых частей 5-й танковой армии. Она введена в прорыв. В каждую минуту штабы должны знать, где находятся ее головные полки. Летать будешь звеном — очень уж много немецких истребителей появилось в последние дни в воздухе, перебросили их откуда-то, что ли? И будь бдительным. Помнишь, как у тебя Максимова сбили под Мелитополем?

Несколько дней мы летали на разведку с молодыми летчиками. Для них это была хорошая практика поле­тов над лесисто-болотистой местностью на малых высотах; приходилось и воздушные бои вести, и штурмовать технику, живую силу противника. Новички ока­зались смелыми пилотами, правда, иногда им изменяла выдержка, особенно в стрельбе — рановато открывали огонь. А Лопатин вообще допустил непростительную оплошность!.. Правда, тут же ее исправил. Мы атакова­ли четверку истребителей противника двумя парами: ве­дущая — моя, ведомая — Лопатина. Особенностью этой атаки было то, что мы шли пеленгом, а «фокке-вульфы»—фронтом. Поэтому я сблизился с немцами рань­ше Лопатина. И уже зашел в хвост «фоккеру», как вдруг Лопатин, не выдержав, открыл огонь. Фашисты шарах­нулись в сторону (очевидно, до этого нас не видели). Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы прице­литься и сбить ведомого первой пары, а Лопатину при­велось и того труднее. Правда, он сумел все-таки догнать «фокке-вульф» и сбить его со второй очереди. Однако на это ушло много времени и усилий. А ведь мог одержать победу значительно быстрее, увереннее. Возможно, мы и ведущих смогли бы прижать...

«Рубин-1» подтвердил два сбитых нами самолета, помог мне найти увлекшегося погоней за вражеским са­молетом Лопатина, и мы звеном пошли домой.

— Ну, теперь ты понял, что значит выгодная дистан­ция открытия огня? — спросил я Лопатина, когда мы зарулили на стоянку.

— Так точно, товарищ командир, поторопился я с первой очередью.

— Скажи спасибо, что хоть так получилось,— вто­рой очереди могло вообще не быть. И благодари, что немцы допустили уйму ошибок, а то не видать бы тебе сбитого, как своих ушей... У них, чувствуется, тоже но­вички появились.

Я поздравил Лопатина с победой: ведь это был его первый сбитый самолет врага!

Наши политработники и комсомольцы не оставляли без внимания такие важные в жизни новичков моменты: был выпущен красочный боевой листок (наш самодея­тельный художник механик Гриша Кличко постарался), сам майор Пасынок вложил в его выпуск талант поэта, написав стихи в честь Николая Лопатина, Семена Бел­кина, Ивана Тюленева и Ивана Викторовича. Герои дня как бы случайно подходили к боевому листку, читали, смотрели рисунки, через некоторое время снова подходили... Как важно вовремя отметить добрые дела людей!

Полк работал напряженно. Основной задачей в эти дни было — непрерывно штурмовать отступающие не­мецко-фашистские войска, а также прикрывать группу генерала Осликовского и танкистов маршала Ротмист­рова. Для этого приходилось часто менять аэродромы, но мы к этому привыкли. Бывало, взлетаешь на боевое задание с одной площадки, а после боя уже садишься на другую. Заправил самолет — и как ни в чем не бы­вало взлетаешь снова.

28 июня полк перебазировался на аэродром в районе Лепеля. И тут возникла трудность — тылы отстали и го­рючего оказалось в обрез. 2 июля ни один самолет не мог подняться в воздух. Летчики возмущались. Сей­час бы прикрывать вырвавшиеся вперед мехгруппу и танки, а мы бьем баклуши! На аэродром прилетел командир корпуса.

— Пока отдыхайте,— сказал успокаивающе,— горю­чее подойдет не раньше, чем через два дня.

Евгений Яковлевич сообщил новость: мой замести­тель, старший лейтенант Бокулев вернулся живой и не­вредимый. После пленения фашисты здорово его избили и повели на запад (вспомним, как гуманно мы с Тищенко отнеслись к пленному авиаинженеру на аэродроме Херсонес). Выручили налетевшие «илы». Немцы спря­тались в кювете, пленные не растерялись и разбежались кто куда. Бокулев просидел в камышах до прихода на­ших войск.

Сейчас им занимаются те, кому положено; в корпус он больше не вернется, отправят в тыл.

Моим заместителем назначили старшего лейтенанта Харламова — инструктора летного училища. Боевого опыта он не имел, но был виртуозом в технике пилоти­рования. Он очень обрадовался, что вырвался наконец на фронт. (С ним мы успешно выполняли самые слож­ные боевые задания, вместе пришли к Победе.)

К исходу 3 июля наши войска освободили столицу многострадальной Белоруссии — Минск. Это был празд­ник всего советского народа. Войскам, участвовавшим в освобождении Минска, приказом Верховного Главно­командующего от 3 июля 1944 года была объявлена бла­годарность, в Москве дан салют 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

Эти дни запомнились пожарами. Ни раньше, ни впос­ледствии не видел такого количества горящих сел и го­родов. Фашисты, уползая в свое звериное логово, стре­мились все, что только можно, сжечь, разрушить, унич­тожить, нанести советским людям как можно больший урон. Погода стояла сухая, дождей не было, и все сгоре­ло дотла. В иные дни запах гари пробивался даже в кабины наших самолетов, если летали невысоко. Было жутко смотреть, как тут и там на фоне зеленых полей и лесов пылает пламя, на многие километры тянулись траурные дымы пожаров. И сейчас, спустя десятилетия, вижу бушующее пламенем село на берегу Березины, южнее Борисова. Не знаю его названия, но с воздуха безошибочно нашел бы это место — так врезалось в память.

Вид горящих сел и городов угнетал. А тут еще ЧП в нашей эскадрилье. Женя Серебряков, техник звена, наш полковой Лемешев (талантливо пел), и Коля Сухоруков нашли противотанковую гранату и решили ис­пытать ее в речке, что протекала рядом с аэродромом. Пришли на берег, где отдыхали летчики. Им посовето­вали не шутить с опасной «игрушкой», прогнали подаль­ше. Те отошли вниз по течению метров на семьдесят, остановились. Николай спустился к воде разведать, нет ли кого рядом, а Евгений остался на возвышении с гра­натой в руках. Что он с ней делал — никто не знает, только вдруг она взорвалась. Прямо в его руках. Мы кинулись к месту происшествия и... ужаснулись: на бере­гу лежал обрубок человека — без ног и рук. И самым страшным было то, что, находясь в шоковом состоянии, Женя еще смотрел на нас, узнавал и жалобно просил: — Пристрелите меня!..

Мы быстро вызвали санитарную машину и отвезли его в Лепель, в армейский госпиталь. Через сорок минут он скончался. Так трагически, нелепо, почти в конце войны погиб прекрасный, одаренный от природы чело­век, отличный авиатехник Евгений Андрианович Сереб­ряков из села Красный Яр (ныне Волгоградской об­ласти).

Может, не стоило в книге воспоминаний рассказы­вать эту мрачную историю? Не в бою ведь погиб чело­век. Нет, думаю, из истории полка слова не выкинуть, и если Женя не вернулся с фронта, то те, кого заинтере­сует его судьба, должны знать правду, как бы горька она ни была. Я ведь и о себе в данном случае говорю с упреком. Раз я командир, значит, тоже виноват в смер­ти Серебрякова: не разъяснил людям как следует, что с оружием, особенно малознакомым, шутить нельзя. Мог вообще остановить их, Серебрякова и Сухорукова, ото­брать гранату, в конце концов принять любые другие меры, исключающие опасность. Ничего этого не сделал. Поэтому нелепая смерть Серебрякова всю жизнь стоит передо мной вечным укором.

11 июля 812-й иап перебросили на полевой аэродром Кивишки, восточнее Вильнюса. Полк обеспечивал дей­ствия нашей бомбардировочной и штурмовой авиации по силам гитлеровцев, окруженным в районе Вильнюса, и по войскам, пытавшимся их деблокировать.

В последующие дни ………….. соединения вышли на реку Неман и с ходу захватили плацдарм на ее левом берегу. Создались благоприятные условия для выхода Красной Армии к границам Восточной Пруссии. Наш полк выдвинулся еще дальше — на аэродром Скитеры. Это уже северо-западнее Вильнюса. С этим аэродромом у меня связаны воспоминания вовсе не летного плана. Первое — это отъезд на родину моей Валентины. Полу­чилось так, что штаб дивизии дислоцировался вместе с нашим полком в одном гарнизоне и мы с Валей виделись каждый день. И вот наступила пора, когда нужно было расстаться. С каждым днем было все грустнее — по ме­ре того, как приближалось время Валиного отъезда. Мы забирались в какой-нибудь садик или сквер и подолгу беседовали на самые разные темы, боясь задеть одну: война еще не кончена и со мной все может случиться. Валя ехала к матери в село, там жизнь уже возрожда­лась, и будущее не беспокоило, а вот на фронте... Я ви­дел, как она грустит, переживает, старался успокоить ее, но разве женщину, оставляющую мужа на фронте, об­манешь обещаниями беречь себя? Тем более, что у нас однажды уже был разговор на эту тему. В минуты про­щания Валя смотрела на меня так тревожно, что взгляд этот до сих пор стоит у меня перед глазами,

Второе, что запомнилось в связи с аэродромом Ски­теры,— это встреча с писателем Ильей Эренбургом. В годы войны Эренбург славился как один из самых яр­ких публицистов. Мы знали, что он пишет и книги, но чаще, конечно, встречались с его газетными выступления­ми, в которых он с высоким эмоциональным накалом призывал воинов громить ненавистного врага. Его па­триотическая публицистика военных лет не оставляла людей равнодушными. И вот Илья Григорьевич — в на­шем полку. В то время он был специальным корреспон­дентом «Правды». Вокруг него быстро собрались летчи­ки, техники, младшие авиационные специалисты. Майор Пасынок попросил нас задавать писателю вопросы, но мы робко вступали в разговор со знаменитостью. Илья Григорьевич заметил это, сказал:

Дата добавления: 2015-07-08