На польской земле 1 страница

Только тот, кто побывал в неволе, может по-настоящему оценить, что такое свобода. В первые часы после побега меня охватила такая всеобъемлющая радость и чувство избавления от чего-то страшного и кошмарного, что мне казалось, все тещи нипочем, ни рана, ни голод, ни опасность, которая подстерегала на каждом шагу, все лишения представлялись мне мелочью по сравнению с тем, от чего я избавился. Мысль работала ясно и целенаправленно. Все рисовалось в радужном цвете. Мое будущее представлялось мне очень просто. Первым долгом необходимо было определить, где нахожусь. По моим предположениям нахолдился где-то в западных областях Белоруссии или Украины. А вообще-то, зачем об этом думать, буду идти просто на восток, что касается еды, то об этом не может быть и речи, сейчас август месяц и еду можно найти на каждом шагу - и в поле, и в лесу, да и люди не откажут. Вот только нога беспокоит, но и это нестрашно - немного отлежусь, и все будет нормально. Мне лишь бы перейти линию фронта, а там все будет в порядке. Да, все представлялось до предела просто и ясно. Не думал и не представлял себе в тот момент, что для меня настает новый этап борьбы с врагом, этап трудный и длительный, Путь на Родину пройдет через невероятные трудности, в жестоких боях и испытаниях.

Отдых, который себе позволил в посадке, придал мне сил. До леса дошел сравнительно легко. Перед восходом солнца был уже в лесу. По восходу солнца определил, в каком направлении я движусь - железная дорога оставалась от меня на северо-востоке, таким образом, я двигался не на восток, а на юго-запад. Это меня немного озадачило. Но успокоил себя - направление движения можно изменить, главное, что нахожусь в лесу, и это меня радовало. Если и будет погоня, то в лесу не просто найти и самое главное - никто не подумает искать в этой стороне, если и будут поиски, то совсем в противоположной стороне. А сейчас, мыслил себе, нужно с часик отдохнуть и отойти глубже в лес. Но отдых мой оказался немного больше. Не заметил, как уснул и, когда проснулся, солнце было уже на другой стороне небосклона. Проспал. наверное. часов 7-8. Давал знать о себе голод.

После ночного перенапряжения, сейчас наступил какой-то спад. Все тело болело, мучила жажда, чувствовал себя разбитым и измученным. Первой мыслью было - найти воды, казалось, если выпил хотя бы глоток воды, сразу силы восстановятся. Местность была незнакомая, ходил, наверное, часа два, пока нашел ручеек. После утоления жажды лучше не стало, только все тело отяжелело и мучительно захотелось есть. До вечера из леса выходить опасался, а солнце было еще высоко.

До захода солнца решил идти. Путь держал как будто на юго-восток, но потом после несколько недель, когда решил проследить свой путь, было совсем не так, шел я все время на юг и даже на юго-запад. Сейчас может показаться неправдоподобно, как это так, грамотный, зная все возможности ориентации на местности без карты и компаса, м вдруг заблудился, как говорится, в двух соснах. На самом деле было действительно так - блудил. Значительно позже ходил без компаса и на большие расстояния и редко когда ошибался, а если и были отклонения от маршрута, то незначительные. Чем объяснить мою беспомощность в то время, даже и сейчас толком не смогу. Перед вечером вышел на опушку леса, стал осматриваться вокруг. Местность была, какая то чужая, но не в смысле того, что ее не знал, а именно - чужая. Вокруг виднелись отдельные постройки. На поле кое-где работали крестьяне. Поля вперемежку с рощами были, почему-то мне, выросшему в селе среди обширных наших полей крестьянскому сыну, непонятными. Что-то в них было не наше, мне незнакомое.

Поздно вечером, когда вышел из лесу и пошел по полям в поисках пищи, это чувство не пропадало. С едой вопрос разрешился быстро: нашел картошку и еще какой-то корнеплод, сначала думал редька, но когда попробовал, почувствовал во рту сладость. Как после узнал, это была репа. Еще с вечера по телефонным столбам и движению транспорта, определил дорогу. Она шла в нужном мне направлении - на восток. Решил выйти на дорогу и идти до рассвета по дороге. Где-то в полночь появилось село или отдельные строения. Не стал к ним приближаться - обошел стороной. За ночь, если шел по два километров в час, должен был пройти около 10-12 километров. Другой день, после небольшого отдыха, продолжал идти, пока не подошел к шоссе, которое, как мне показалось, вело с юга на север. Ночью опять бродил по полям в поисках пищи, и снова шел и шел. На третьем дне моего путешествия произошла примечательная встреча, спутавшая все мои планы. Где-то часов в 11 набрел на поляну в лесу, где паслось несколько коров. На всякий случай залег на опушке и стал наблюдать. Не прошло много времени, появился и хозяин или пастух этих коров. Это был пожилой мужчина, а вернее, старик. Долго не решался к нему подойти, но все же решился. Когда он заметил меня, тоже поднялся и пошел мне навстречу.

- Здравствуйте.

- Здравствуй, здравствуй, товарищ, - отозвался ко мне старик на чистом русском языке.

- Не бойтесь меня, я русский, бежал из плена.

- А я тебя и не боюсь, таких, как ты, тут прошло уже очень много.- Вытащил из сумки небольшой кусок хлеба и большой кусок вареной говядины, подал мне со словами: - Бери, кушай, я всегда беру из дома больше, на всякий случай. Может, кто встретится из таких как ты.

При виде такого обилия еды у меня просто спазмы по желудку пошли. По - настоящему я кушал еще до плена у своей добросердечной хозяйки, у которой лежал раненным. С того времени прошло больше 10-ти дней. Можно себе представить, с какой жадностью набросился я на это королевское кушанье.

- Много не ешь, если ты давно не ел, иначе можешь заболеть,- посоветовал мне старик. Этот совет был очень кстати, хотя я и сам знал, что на голодный желудок много есть нельзя. В тот момент съел бы все, чем наделал бы себе много беды.

- Скажите, пожалуйста, где я нахожусь, какая это область, - спросил я старика:

- А ты с лагеря или с поезда бежал? - спросил он меня в свою очередь.

- С поезда. - И рассказал ему все от начала до конца, что со мной произошло за это время....

- Так ты даже не знаешь, что находишься в Польше? - удивился старик.

- Как в Польше? - ошарашено спросил его. И тут он мне все рассказал подробно...

Я сначала подумал, может, нахожусь в одной из западных областей, которые отошли к нам в 1939 году, но он меня в этом разубедил. Действительно я находился в Польше, километров в 35 от Брест-Литовска и километрах 15-18 от границы, то есть от реки Буг.

Со стариком я просидел почти до самого вечера. Многое он мне рассказал о всем, что в то время творили фашисты в его стране. Рассказал, как мне лучше дойти до Буга, какие села нужно обходить, а где можно и зайти.

- Самое главное - меньше показывайся днем на дорогах и селах, где расположены немецкие гарнизоны жандармерии и полиции. Многие пленные погибли от незнания здешних порядков и от своей беспечности.

Оказалось, жандармерия охотится за нашим братом, и расстреливают ни без какого суда и следствия. На месте, где поймают, там и расстреливают. Многие нашли себе здесь могилу.

- Еще вот что я тебе должен сказать. Наш народ очень хорошо к вам русским пленным относится, оказывает всяческую помощь - продуктами, обувью, одеждой и приютом. Несмотря на жесточайший немецкий приказ " За укрытие и помощь русским военнопленным - расстрел". За годы оккупации много нашего народа находится в концлагерях, а еще больше погибало. Полякам много жизней стоит фашистское порабощение. На нашей земле ты найдешь много хороших и сердечных людей - продолжал свой рассказ старик. - Знай, наши люди не сидят, сложа рук, они борются за свою свободу, не смотря на все фашистские зверства.

На прощание я сообщил старику свой домашний адрес и попросил его, чтобы после освобождения Польшы он сообщил моим родным.

- Даю свой адрес на всякий случай. Случиться может так, что и меня постигнет участь моих товарищей, которые нашли себе могилу на вашей земле.

Со стариком я расстался сердечно. Просто жалко было с ним расставаться. Хороший то был старик и настоящий человек. Жалко не знаю его фамилии, да и он, наверное, не дожил до светлого дня освобождения. Не написал он моим родным о том, что с ним встречался, а может быть, просто забыл адрес, который я ему сообщил устно. Записать то в тот момент было не на чем и нечем ни у меня, ни у него.

Если бы не предупреждение и советы старика, вряд ли я писал сегодня эти строки. От него я узнал, что на границе немцы держат пограничные войска, при том, когда начался массовый побег советских военнопленных из лагерей, пограничные войска были усилены жандармерией и регулярными подразделениями Вермахта.

Не скрою, после всего рассказанного стариком я как-то растерялся.

Если сразу после побега думал, что нахожусь на своей территории, хотя и оккупированной фашистскими войсками, среди своих людей, то сейчас просто не знал, как быть дальше. Чужие люди, хотя и хорошие, по рассказу старика, не зная их языка, обычаев, с ранением без куска хлеба, просто не укладывалось в голове, что дальше делать. При наличии охраны на границе, знал - раненным мне границу не перейти.

По-прежнему заходить в села остерегался, да и не позволяло сердце и совесть просить кусок хлеба. Нога сильно распухла, хотя и не сильно болела, но передвигаться было очень трудно. Организм ослаб от систематического недоедания - питался по-прежнему добытыми, воровским путем на полях польских крестьян, овощами.

Точно не помню, на 7 или 8 день своего пути почувствовал - силы меня покидают, еще пара дней и дальше идти не смогу.

Ночи стали светлые (светил месяц). Проходил мимо сел, читал их названия, но только не понимал. Хотя и знал латинский алфавит и немецкий язык, прочитать толком названия не мог. Сочетания некоторых польских букв не знал, и с прочитанного ничего не получалось...

Про утро и день, хочу рассказать, и опишу более подробно. Ночью, помню, обошел какое-то большое село и вышел на полевую дорогу. Шел целую ночь, к утру опять показалось село, так как начинался рассвет, а рядом виднелся лес, решил пересидеть в этом лесу наступающий день. За ночь сильно устал, решил немного поспать. Не знаю, долго ли спал, но слышу сквозь сон какой-то шум, с трудом поднялся, осмотрелся кругом. Оказывается, то, что я ночью принял за лес, никакой не лес, а небольшая роща, по ней бродили коровы, слышен был разговор людей.

Хорониться было некуда. Все же нашел на противоположной от села опушке более густое место и там залег. Не знаю, счастье или несчастье, в то место пригнал своих коров мужчина лет 30-35 и, когда, заворачивая свое стадо, чтобы оно не шло на луг, повстречался со мной. Это был второй человек, с которым встретился в Польше.

Когда он меня заметил и подошел ко мне, я с трудом поднялся, не знаю, с испуга или от неожиданности, но силы меня покинули совсем.

- Ты что, пленных русский, раненный? - спросил он меня и, не дождавшись от меня ответа, сказал, - Будь тут, смотри, никуда не уходи. - И ушел заворачивать своих коров.

Отогнав коров, мужчина подошел ко мне, посмотрел на месте ли я ушел, не проронив и слова. Возвратился где-то под обед с сумкой, молча уселся возле меня, вытащил из сумки молоко, вареную картошку и краюху хлеба. - Кушай.

За время его отсутствия передумал, бог его знает сколько. То мне казалось, что он пошел за жандармами или полицаями, то не верилось - лицо приветливое и доброе, такой человек не мог быть недобрым. Его возвращению как-то даже не обрадовался. При виде пищи меня начало тошнить.

- Да, парень дела у тебя, видать, неважные, пропадешь ты,- изрек он. - Пей молоко через силу.

Выпил немного, думал снова стошнит. Нет все нормально, еще выпил - ничего, дело пошло. Попил молоко и немного покушал картофеля, хлеба есть не стал.

- Ты, офицер, - спросил меня новый знакомый.

- Да, лейтенант.

- Подпорудчик, - уточнил он и продолжал дальше, - Ты, конечно, идешь на Буг к своим. Много уже прошло через наше село таких, как ты, но не уверен, чтобы хотя один из них перешел Буг. Правда, там сейчас есть такие места, где можно перейти реку вброд, но там сильная охрана и вообще по всей границе охрана усиленная. Вчера я был во Владаве у своего родственника, - рассказывал он мне,- много убивают там таких, как ты. Тебе и не дойти туда, ты совсем ослаб. Откуда пришел, с какой стороны? - спросил меня.

Я показа в сторону, откуда пришел.

- А, с Городища, а наше село Русcилы, в нем почти что все русские или украинцы. Люди очень хорошие, много помогают пленным, но у нас тебе быть нельзя. Через село постоянно ездят жандармы, полицаи Подедвужье, в Гминцу. Когда буду гнать коров домой, я тебе покажу ров, пойдешь по нему, километра за полтора живут наши люди на колониях. Там, у кого-нибудь попросишься и перебудишь, пока окрепнешь. Там люди очень хорошие живут.

Через некоторое время собрал он своих коров и телят, и мы погнали их вместе. Когда подходил к селу, он указал мне на ров, который проходил поверх от села.

- Дорогу переходи только тогда, когда на ней никто не едет, часто жандармы и на роверах проезжают.

Прошел дорогу благополучно и пошел по рву наверх.

Пока прошел эти полтора километра, чертовски устал. Не доходя до первой небольшой избенки, решил отдохнуть. Через какое-то время ко мне подошла женщина, лет 50 небольшого роста, посмотрела на меня соболезнующим взглядом и ушла. Минут через 15 пришла опять, но не одна, с ней была девушка лет 16. Они подошли ко мне.

- Поднимайтесь, пойдем до халупы (в дом).

Я поднялся, вернее, с их помощью и мы пошли к той небольшой хижине, которая стояла в нескольких десятках метров ото рва. Эти две женщины были мать и дочь Жихалюки.

Вошли во двор, он тоже был маленький: сарайчик возле дома, катушек для свиней и стог сена, вот и все, что составляло двор. Мать ушла в дом, а мы с ее дочерью остались во дворе.

Анна, так звали девушку, уценила целый допрос. Ее интересовало все: русский или украинец, солдат или офицер, сколько мне лет, сильно ли болит нога. В общем, целых два часа, пока мать грела воду, чтобы скупать меня, мы с ней вели этот разговор, состоящий из вопросов и ответов.

Когда на вопрос сколько мне лет я предложил ей угадать, она, не задумываясь сказала - 35 или 40. Я отрицательно покачал головой. Тогда Анна поднялась, пошла в комнаты и принесла зеркало.

- На, смотри.

Когда взглянул в зеркало, оттуда на меня смотрел действительно лет 40 худющий, незнакомый мне человек с большой редкой бородой. Когда сказал ей, что мне 21-й год, Анна изрекла одно единственное слово" Не кламь". Слова этого я не знал и только значительно позже узнал, что по-русски - " Не ври".

Вечером с помощью "бабушки" - так в последствии мы все называли хозяйку дома Марию Жигалюк, хорошо вымылся, немного покушал молока, много мне не давали, и лег спать на дворе, на сене. Проспал двое суток без малого. После сна побрился, покушал и снова - спать.

Так вперемежку между сном и кушаньем прошло несколько дней. Силы мои быстро восстанавливались. Через каких-то 5-6 дней почувствовал себя бодро, рана быстро затягивалась. Все последующие дни, которые я прожил в семье Жигалюков, прошли в беспрерывных взаимных расспросах.

Сама хозяйка в 1914 году, как беженка побывала в нашей стране и возвратилась в Польшу только в 1921 году. С какой нежной любовью рассказывала она о русских людях, об их гостеприимстве и бескорыстии, о той большой помощи, оказанной им нашими людьми в те годы. Рассказывала о своем участии в гражданской войне по разгрому Колчака. Добрую память о нашем народе она сохранила в своем сердце на всю жизнь.

Я переоделся в гражданскую форму ее старшего сына Стефана и для полиции и жандармов был Стефаном Жмгалюком - старшим сыном хозяев, больным туберкулезом. Сам Стефан Жигалюк в 1939 году ушел с войсками Красной Армии и находился где-то в нашей стране.

Были и другие рассказы, страшные и неправдоподобные. Это рассказы хозяина семьи Яна Жигалюка о жизни бедного крестьянина в буржуазной Польше. Все мы слушали как страшную сказку, когда он рассказывал о своих скитаниях и муках по Бразилии в Южной Америке в поисках работы, о том бесправии и угнетении, какое они там терпели, о рабском труде и грошовой оплате за 16-18 часов труда в день. Считалось большим счастьем найти, хотя такую работу, а то вообще не было никакой. Рассказывал о работе на рудниках, лодках и еще каких сейчас точно не помню, о непосильном труде и произволе хозяев рудника, которые платили гроши за рабский непосильный труд. Не верилось во все это, о чем он рассказывал, но когда посмотришь на этого 55-летнего старика с глубокими морщинами на измученном лице, убедишься, что все, о чем он рассказывает, горькая правда.

Но больше всего приходилось рассказывать мне о своей стране, их как крестьян первым долгом интересовала жизнь нашего крестьянства и колхозы. Пропаганда буржуазной Польшы такого наговорила о нашей колхозной жизни, что иной раз недоумеваешь, как это могли разумные люди писать такую чушь и так искажать правду о колхозах.

Однажды спрашивает меня Анна:

- Федор, а дети у вас в колхозах родятся?

Я не понял смысла вопроса и ответил утвердительно: - Конечно, родятся как и везде.

- Значит, они отцов и матерей своих не знают и живут в яслях, - заключила она с вздохом.

Я опять не понял, почему дети, рожденные от колхозников, должны быть без отцов и матерей и жить обязательно в яслях и почему она так об этом сожалеет.

- Как это без отцов, у каждого ребенка есть отец и мать, и почему обязательно нужно жить в яслях, когда он спокойно может жить дома с отцом и матерью.

Оказывается, им вдолбили, что в колхозах все люди живут в одном большом доме, никто не женится и не выходит замуж, а спят, кто с кем попало, а когда родится ребенок, его определяют в ясли и он там воспитывается. Много мне трудов стоило убедить ее, что это не так, а живут и женятся как у них.

- Вот ты молодая девушка скоро будешь выходить замуж, захочешь, ты выходить за нелюбимого человека. Нет, конечно, не захочешь, и такое сердце и вся натура будет протестовать против этого, если тебя будут к этому неволить. Или еще лучше, скажут тебе живи сегодня с одним, а завтра с другим, послезавтра с третьим и т.д… Что, ты, на это скажешь, а родится ребенок отдашь в приют, зачем он тебе.

- Что я какаясь пропащая или потаскуха быть всем подстилкой, что не мать отдавать своего ребенка.

- Вот видишь, ты протестуешь и отвергаешь все, что противит твоей натуре как матери и девичьей этике. А наши девушки разве не такие, разве они не хотят выйти за любимого мужа, иметь родных детей и хорошую семью. Еще больше тебе скажу: вот ты бедная красивая девушка полюбила красивого богатого парня, возьмет он тебя замуж? Нет. А у наших молодых людей этого различия нет. Нет у нас ни богатых и бедных, кто кого полюбил, тот на том и женится, конечно, если обоюдная любовь. Вот так-то, Анна.

Много было у нас таких, казалось бы глупых наивных споров, порой даже не хотелось отвечать на подобные вопросы, но долг советского человека, говорить правду о своей Родине. И я эту правду говорил, не скрывал и наших неудач, трудностей какие у нас были, рассказывал, почему эти трудности возникали и как наш народ с ними борется, преодолевает их. В последствии мне приходилось встречаться с помещиками, священниками, с делегатами буржуазного парламента и споры с ними по своей сути отличались, так как таких наивных вопросов не задавали, шел вопрос о сути государственного устройства страны. С таким человеком было тяжело разговаривать, но как я был благодарен своему государству, партии, что они воспитали во мне чувство патриотизма, любви к своей Родине, дали мне образование, которое помогало мне отстаивать престиж своей Родины в споре с идеологическими противниками.

Но не об это сейчас речь. Однако хотелось бы еще рассказать об одном эпизоде тех дней. Выше я уже говорил, когда ехал на вагоне поезда. Должен сказать в то время, о котором пишу. Побег с концлагерей был массовым. Не было ни одного дня, чтобы 2-3, а то и более человек не приходили просить кушать. В общей сложности это была молодежь срочной службы, попавшая в плен в первые дни войны. В один из таких дней заходят в дом два молодых парня, чинно поздоровались, покрестились и попросили кушать. Члены семьи, а в первую очередь Анна, начали задавать и вопросы, как они жили в Советском Союзе:

- Правда, что у вас зарплату получают только комиссары, а рабочие работают почти бесплатно?

- Конечно, правда, - отвечают они.

- А как живут у вас в колхозах?

- Не дай, боже, никому так жить. Ад, а не жизнь.

И таким образом целая серия вопросов и ответов. Каждый ответ хуже другого. Задал и им один вопрос:

- А правда, что вы подлецы?

А так как вопрос был задан на чисто русском языке, они поняли, что я, такой как они. Сначала хлопцы растерялись, не зная, что ответить.

С дальнейшего разговора выяснил, что по существу оба они хорошие ребята и к Советской власти никаких претензий не имеют. До Армии честно трудились, своим трудом были довольны. Почему же так получилось, попав в Польшу, они начали клеветать на свою страну. Оказывается, в поисках пищи, они забрели в дом какого-то белогвардейца, заклятого врага Советской власти. И когда он начал расспрашивать, как живется в нашей стране, ребята начали расхваливать на все лады. Реакция хозяина оказалась неожиданной - кушать им не дал и выгнал из дома, пригрозив жандармерией, а на последок посоветовал - если они хотят, чтобы их поляки принимали хорошо, нужно рассказывать о нашей стране только плохо, что они и делали, скрепья сердцем.

Немного позже один из этих ребят - Алексей Шульженико, оказался в моем отряде. Как он меня просил, чтобы я никому не рассказывал об этом случае. Жил я в семье Жихалюков под видом старшего сына Стефана. Соседи, конечно, знали, что я не Стефан, а советский военнопленный. Кроме соседей, многие в селе знали о моем пребывании у бабушки, и виной этому была сама бабушка. Не могла она утерпеть, чтобы не рассказать "по секрету" своим многочисленным знакомым и родственникам, что у нее живет советский офицер.

По вечерам начинали захаживать соседи, да и с села бабкина родня. О чем бы не говорили, в конечном итоге разговор сводился к жизни в нашей стране. В общем, мое пребывание у бабки было ни для кого из селян не секретом. Многих наших людей, которые бродили по селам в поисках пищи, люди начали направлять на руссиловские колонии, как они говорили - идите туда, там хоронится офицер. И действительно, вечером начали появляться в бабкином дворе одиночки и группы в два-три человека наши люди. Разговор всегда был один и тот же - как быть дальше, что делать? Скажу откровенно ни я, ни мои собеседники в то время даже и мысли не держали о партизанской борьбе и тем более на польской территории. Большинство из нас ставили себе одну единственную цель - переправиться через границу и идти на соединение с Красной Армией.

Немцы расписывали свои победы на восточном фронте на все лады. На польском языке выходила профашистская газета "Глас Ягобельский", которая почти что вся была посвящена описаниями немецких побед над Россией. Писалось о скором конце войны, о том, что Красная Армия разбита, победоносные немецкие войска стоят уже под Москвой и Ленинградом. Как для нас, так же и для поляков других источников информации не было, кроме немецких. Все мы в какой-то степени верили в успех фашистской армии, так как не так давно сами участвовали в боях и видели численное и техническое превосходство над Красной Армией, но верили только в частичный или вернее во временный успех немецких войск. Каждый из нас жил надеждой на перелом в войне. Ждали и надеялись, что такой перелом наступит, и немцев начнут бить по-настоящему.

Самое отрадное было то, что подавляющее большинство местного населения, с которым мне приходилось встречаться, ни на минуту не сомневались в победе "Советов", так они называли нашу страну. Особо крепки были этой верой люди старших возрастов, которым приходилось жить с русским народом, быть в русской армии. Расскажу такой случай. Может он нелепый, и с него будут смеяться, но в то время для нас каждое слово поддержки очень многое значило. Приходит как-то вечером к бабке какой-то ее родственник, человек уже пожилой и начинает со мной разговор о событиях на фронте, о фашистских победах. Старик задает мне вопрос, как я думаю, кто победит в этой войне. Отвечаю, что победа должна быть нашей. Тогда старик говорит, что в этой войне победят обязательно "советы", кода спросил его, почему он так уверенно об этом говорит, старик не отвечая на мой вопрос, раскрывает книгу, которую он с собой принес - то была Библия, и начинает читать, я конечно ничего из прочитанного не понял. Старик мне пояснил, что победит тот, кто имеет число 666, число это - имя человеческое. Я опять ничего не понял. Тогда старик берет коробок спичек, высыпает их на стол и начинает из спичек выкладывать цифру 666, пошло на это 15 спичек.

- Кто у нас сейчас воюет? И сам же отвечает - воюют Россия, Германия, Америка и Англия, а вернее воюют Сталин, Гитлер, Рузвельт и Черчиль, вот теперь давай складывать из спичек фамилии глав этих государств. Начали складывать и, представьте себе, не получились фамилии ни Рузвельта, ни Гитлера, ни Черчиля, Сталина получилась. Вот Сталин и победит в этой войне. Я, может, не доживу до победы, а ты, если доживешь, вспомнишь меня старика, что я говорил правду. И действительно, я не раз вспоминал этого старика и вспоминал с большой благодарностью за его твердую веру в победу нашего оружия. Ведь нечего греха таить, многие из наших советских людей в то время не имели такой веры, как у этого старика. Здесь же у бабки мне пришлось встретиться с фашистскими жандармами.

Как-то раз под вечер, Анна и бабка сидели в комнате, вдруг заскакивает запыхавшийся Янек (младший сын бабки, в то время ему было лет 11-12) и сообщает, что во двор идут несколько человек немцев. Прятаться было некуда, да и некогда. Немцы зашли в дом. Было их 4 человека, два зашло в комнату, а остальные остались во дворе. В этот момент нас всех могла спасти только выдержка и спокойствие. Мы с Анной как сидели, так и остались сидеть на скамейке. Но зато бабка проявила себя в полном блеске. Забегала по комнате, приглашая, как она выразилась, дорогих гостей садиться, Но немцы не обращали на ее гостеприимство никакого внимания, а повторяли толь несколько слов, которые они, наверное, только и знали по-польски - матка, курка, яйка.

Бабка сразу сообразила, в чем дело, Обратилась к нам, - Ханка, Стефан, идите, наловите кур для господ немцев. Мы сразу же вышли во двор и при помощи немцев наловили кур, и они удалились.

- Чтобы ими подавились, - тихо сказала им бабка вдогонку.

Я заметил: - как же так, то дорогие гости и вдруг подавились.

Вы. бабушка молодец, даже и не испугались немцев.

- Где там до холеры не испугалась, еще и сейчас ноги трясутся, - ответила она.

После этого случая я как-то отчетливее понял, какой страшной опасности подвергаю эту замечательную семью. Хорошо, что немцы ходили и собирали толь яйца и курей, а если бы они узнали, что я пленный, вся семя бы погибла вместе со мной.

В тот же вечер я имел с бабкой разговор на эту тему. Говорил о том, что уже свободно могу ходить и мне необходимо от них уходить. В разговоре напомнил, что хорошо бы, если где-нибудь достать винтовку и патроны. По поводу моего ухода бабка и слушать не хотела, а на счет винтовки ничего не ответила.

Но как потом я убедился, моего замечания мимо ушей не пропустила.

В один из вечеров к нам пришел бабкин родственник Ян Карпюк. Он

не стал, как всегда вступать в беседу, а сразу по приходу пригласил меня выйти во двор.

- Я слыхал, что ты хочешь достать карабин, - сказал он.

- Да, оружие крайне необходимо, сами видите, что жандармерия делает с нашим братом, через границу без оружия не пройти.

Нужно как-то добыть оружие, собрать людей и объединиться в группу или отряд и потом уже перейти границу.

Он долго молчал, потом заговорил.

- Я знаю, что как бы там не было, ты с оружием на плохое дело не пойдешь, а обратишь его против нашего общего врага - фашистов, поэтому и решил дать тебе карабин и пару набоев (патронов), который у меня остался еще с 1939 года. Пойдем со мной в село, там и получишь от меня карабин.

Там за рвом, которым я пришел к Жихалюкам, мы спустились с ним к селу, огородами подошли к его дому. Я постоял за стодолой (клуней), а он пошел во двор. Минут через 20 вынес сверток, мы очистили его от земли, развернули парусину, в середине которой оказалась польская винтсега и 4 обоймы патронов к ней. Я, конечно, обрадовался такому подарку и не знал, как ему благодарить за него. Домой (к бабке) летел, как на крыльях. Винтовку захоронил в стоге сена, возле себя. Моя мечта свершилась, имею винтовку и 29 патронов к ней. На другой день, рано утром, разобрал ее, попросил у бабки тряпок и немного масла. Хорошо вытер, смазал. Теперь нужно было попробовать, не отсырели ли патроны. Днем стрелять нельзя, нужно ждать вечера.

Вечером пришли ко мне мои постоянные знакомые, которые уже с неделю находились на соседней колонии, хозяином которой был Григорий Лошак, очень хороший человек и большой друг нашей страны. С семьей "Грыця", так называли Лошака, в последствии у меня будет много встреч и один из членов этой семьи окажется моим большим другом и помощником, но об этом расскажу позже, а сейчас разговор о моих новых товарищах. Постараюсь кратенько описать своих будущих коллег по совместной борьбе.

Илья Денисович Колубеев, мой одногодок и мой земляк из Ростовской области Кошарского района, километрах в 30 от города Миллерово, где до армии проживал и я. Илья - донской казак, поэтому и партизанский псевдоним его будет - "Козак". Он выше среднего роста, лицо смуглое, немного продолговатое, мужественное и красивое, широк в плечах, в общем, выглядел детиной, так килограммов на 120. Характер общительный, любил насмехаться, но дружески безобидно. Был левша. Илья в последствии оказался замечательным товарищем, хорошим организатором и воином. Его товарища звали Аркадием Максимовичем Дмитриевым, тоже наш одногодок, родом из города Смоленска. До армии работал слесарем на льнокомбинате. Среднего роста, лицо полное, черты лица правильные, характер веселый, с лица никогда не сходила улыбка. Оба в армии они были сержантами. Илья - музыкантом, а Аркадий - ружейным мастером. В последствии никто Аркадия по имени не называл, все будут звать "Максимом". Сначала мы между собой называли его Максимычем, а потом Максимыч перешел в Максима.

Дата добавления: 2015-07-08