ВВЕДЕНИЕ. Подготовка данного тома к печати оказалась трудной и беспокойной задачей

ПРЕДИСЛОВИЕ

Подготовка данного тома к печати оказалась трудной и беспокойной задачей, поэтому необходимо ясно сказать о том, что было сделано. Е.П.Б. передала мне совершенно беспорядочные и несистематизированные рукописи, поэтому я взяла каждую из них в качестве отдельного раздела и выстроила их насколько возможно последовательно. За исключением исправления грамматических ошибок и явно неанглийских идиом, текст – если не указано иначе – сохранён таким, каким его оставила Е.П.Б. Мне пришлось заполнить несколько пропусков, но для отличия от оригинального текста каждое из моих дополнений заключено в квадратные скобки. В «Тайне Будды» возникло затруднение в связи с тем, что некоторые места Е.П.Б. переписывала по четыре-пять раз, причём в каждом варианте было по несколько предложений, которых не было в других. Из этих вариантов я собрала один, взяв за основу самый полный, и поместила туда все дополнения из остальных вариантов. Однако, не без колебаний я включила эти места в «Тайную Доктрину». Наряду с весьма важными положениями в них содержится множество фактических ошибок и немало утверждений, основанных не на эзотерическом знании, а на экзотерических писаниях. Они были даны мне для публикации как части третьего тома «Тайной Доктрины», и я не считаю себя вправе становиться между автором и читателем, изменив утверждения, чтобы привести их в соответствие с фактами, или изъяв эти положения. Е.П.Б. сказала, что поступает, целиком полагаясь на собственное решение, и каждому осведомлённому читателю будет очевидно, что она – возможно специально – запутывает многие утверждения, вуалируя их смысл, а в других утверждениях – возможно неумышленно – даёт лишь неправильное, экзотерическое понимание эзотерических истин. Поэтому здесь, как и во всём остальном, читатель должен полагаться на собственное суждение. Однако, чувствуя себя обязанной опубликовать эти положения, я не могу сделать этого, не предупредив, что многое в них, несомненно, ошибочно. Если бы автор издавала книгу сама, она, конечно, целиком переписала бы этот раздел. Но, имея то, что она оставила, лучше было опубликовать всё, что она сказала в различных экземплярах, пусть и оставив это в довольно незаконченном виде, поскольку изучающие предпочтут получить сказанное ею именно так, как она сама это сказала, хотя в этом случае им, скорее всего, придётся думать над этим разделом больше, чем пришлось бы, если бы она осталась, чтобы завершить свой труд.

По возможности были найдены приведённые цитаты и даны к ним точные ссылки. В этой трудоёмкой работе добровольными помощниками мне послужил целый отряд серьёзных и старательных исследователей под руководством м-с Купер-Оукли. Без их помощи было бы невозможно дать точные ссылки, так как часто, чтобы отыскать цитату всего в несколько строк, приходилось просматривать целую книгу.

Настоящий том завершает оставшиеся после Е.П.Б. материалы, за исключением некоторых разбросанных статей, которые ещё остались и будут опубликованы в её собственном журнале «Люцифер». Её ученики прекрасно сознают, что немногие представители нынешнего поколения смогут по достоинству оценить оккультные познания Е.П.Б. и удивительный полёт её мысли. Но, как она может ждать будущих поколений, которые воздадут должное её величию как учителя, так и её ученики могут позволить себе подождать оправдания своего доверия.

Анни Безант

1]

ВВЕДЕНИЕ

Очень старая аксиома гласит: «Власть принадлежит тому, кто знает». Знание – первым шагом к которому является способность постигать истину, отличать реальное от ложного, – существует только для тех, кто, избавившись от всех предрассудков и победив своё человеческое самомнение и эгоизм, готов принять каждую указанную ему истину. Но таких очень немного. Суждение же большинства о каком-либо труде основано на предрассудках его критиков, которые, в свою очередь, больше руководствуются популярностью или непопулярностью автора, чем достоинствами и недостатками самого труда. Поэтому вне теософского круга этому тому обеспечен ещё более холодный приём со стороны широкой общественности, чем двум предыдущим. Ни одно утверждение не может получить сегодня честной оценки и даже не будет выслушано, если его аргументы не соответствуют линии узаконенных, общепринятых исследований, строго придерживающихся границ официальной науки или ортодоксального богословия.

Наш век представляет собой парадоксальную аномалию. В нём господствуют преимущественный материализм и преимущественная же набожность. Наша литература, наша современная мысль и так называемый прогресс следуют по этим параллельным линиям, которые до нелепости несходны, но всё же по своему популярны и ужасно ортодоксальны. Тот, кто берёт на себя смелость провести между ними третью линию как соединительную черту примирения, должен быть полностью готов к самому худшему. Его труд будет искажаться рецензентами, высмеиваться подхалимами от науки и церкви, неправильно цитироваться оппонентами и отвергаться даже благочестивыми библиотекарями. Это хорошо видно на примере до абсурда неправильных представлений о древней Религии Мудрости (Бодхизме), возникших в так называемых культурных слоях общества после появления удивительно ясных и научных объяснений из «Эзотерического буддизма». Это может служить предостережением даже тем теософам, которые, закалившись в почти пожизненной борьбе служения своему Делу, не боятся выступить со своим пером и ничуть не страшатся ни догматических 2] положений, ни научных авторитетов. Но, как бы не старались писатели-теософы, ни материализм, ни доктринальный пиетизм не смогут беспристрастно относиться к их философии. Их доктрины будут систематически отвергаться, а их теории не получат места даже среди научных однодневок, быстро сменяющих сегодня друг друга «рабочих гипотез». Для сторонника «анималистической» теории наши космогенетические и антропогенетические теории в лучшем случае лишь «сказки». Ибо тем, кто хочет избежать всякой моральной ответственности, несомненно гораздо проще признать происхождение человека от общего обезьяньего предка и видеть своего брата в бессловесном, бесхвостом бабуине, нежели признать отцовство Питри, «Сынов Божиих», и увидеть своего брата в голодающем из трущоб.

«Не подходите!» – кричат в свою очередь пиетисты. «Вам ни за что не сделать эзотерических буддистов из почтенной христианской паствы!»

Но мы ни коим образом и не стремимся совершить подобную метаморфозу. Однако, это не может и не должно останавливать теософов, желающих сказать то, что они должны, особенно тем, кто противопоставляет нашему учению современную науку, но не ради самой науки, а лишь ради утверждения собственных взглядов и личной славы. Если мы не можем доказать многих наших положений, то и они не могут доказать своих. Мы, однако, можем показать, как, вместо представления исторических и научных фактов – для просвещения тех, кто зная меньше учёных, надеется, что они продумают за них и помогут им сформировать своё мнение, – большинство усилий представителей науки направлено, кажется, исключительно на уничтожение древних фактов или на их искажение с целью превращения их в подпорки собственным взглядам. Данный труд пишется не в духе злобных нападок или хотя бы критики, поскольку автор охотно признаёт, что большинство из тех, у кого она находит ошибки, неизмеримо превосходят её по учёности. Но большая учёность вовсе не исключает предубеждённости и предрассудков и не защищает от самомнения, а скорее наоборот. Кроме того, лишь во имя законной защиты наших утверждений, т. е. ради оправдания Древней Мудрости и её великих истин, мы намерены подвергнуть проверке наши «великие авторитеты».

В самом деле, если предусмотрительно не ответить заранее на некоторые возражения на основные положения настоящего труда – возражения, которые, несомненно, будут выдвинуты на основании утверждений того или иного авторитетного учёного по поводу эзотерического характера всех архаических и древних трудов по философии, – то наши утверждения вновь будут опровергаться и даже дискредитироваться. Одна из главных целей этого тома – указать на наличие в трудах древнеарийских, древнегреческих и 3] {ЕДИНЫЙ КЛЮЧ КО ВСЕМ СВЯЩЕННЫМ КНИГАМ} других выдающихся философов, а также во всех священных писаниях мира глубоко эзотерической аллегории и символизма. Другая цель заключается в доказательстве того, что ключ к толкованию в том виде, как он даётся восточным индо-буддийским каноном оккультизма – подходящий как к христианским Евангелиям, так и к архаическим египетским, греческим, халдейским, персидским и даже еврейским Моисеевым книгам, – должен быть един для всех народов, как бы не различались их методы и экзотерические «ширмы». Подобные утверждения с нашей стороны яростно отрицаются некоторыми передовыми современными учёными. В своих эдинбургских лекциях проф. Макс Мюллер отбросил это фундаментальное положение теософов, ссылаясь на индусские шастры и пандитов, которые ничего не знают о таком эзотеризме.[1] Этот учёный санскритолог многословно говорил о том, что ни в пуранах, ни в упанишадах нет никакого эзотерического элемента и скрытого смысла, или иносказаний. Но, учитывая, что слово «упанишад» означает в переводе «тайная доктрина», такое утверждение звучит, по меньшей мере, странно. Сэр М. Монье Уильямс придерживается подобного же мнения о буддизме. Из его слов вытекает, будто Гаутама Будда был врагом любой претензии на эзотерические учения. Сам он якобы никогда не давал их! Все подобные «претензии» на оккультное знание и «магические силы» выдвинуты позднейшими Архатами, последователям «Света Азии»! А проф. Б. Джоветт обходит презрительным молчанием «абсурдные» толкования Платонова «Тимея» и Моисеевых Книг неоплатониками. В Платоновских «Диалогах» нет и намёка на дух восточного (гностического) мистицизма и не малейшего приближения к науке, говорит Региус – профессор греческого языка профессор королевской кафедры греческого языка. Но все рекорды бьёт ассириолог проф. Сейс, который, хотя и не отрицает наличия в ассирийских табличках и клинописной литературе сокровенного значения, так как

Многие священные тексты… написаны так, что понять их могут только посвящённые,

но настаивает на том, что «ключи и толкования» к ним находятся теперь в руках ассириологов. Современные учёные, говорит он, имеют ключи к истолкованию эзотерических анналов,

Какими не обладали даже посвящённые [халдейские] жрецы.

4] Итак, по научной оценке современных востоковедов и профессоров, во времена египетских и халдейских астрономов наука находилась в младенческой стадии. Ианини Панини, величайший грамматик в мире, не знал письма, как не знал его Владыка Будда и никто в Индии до 300 г. до Р.X. Величайшее невежество царило во времена индийских Риши и даже во дни Фалеса, Пифагора и Платона. Теософы должны быть воистину суеверными невеждами, чтобы делать свои заявления вопреки свидетельству таких учёных об обратном!

Получается, что от сотворения мира лишь один век на Земле может похвастать истинным знанием – век нынешний. В туманных сумерках, в рассветной мгле истории стоят бледные тени известных всему миру Мудрецов древности. Они безнадежно доискивались истинного смысла своих же собственных Мистерий, которые покинул их дух и, не открывшись Иерофантам, латентно пребывал в пространстве до пришествия посвящённых современной науки и научных изысканий. Полуденный свет знаний только теперь пришёл к «Всезнайке», который, греясь в лучах ослепительного солнца индукции, занимается своим Пенелоповым трудом создания «рабочих гипотез» и во всеуслышание заявляет о своём праве на всеобъемлющие познания. Стоит ли тогда удивляться, что, согласно современным взглядам, учёность древнего философа, а подчас и его непосредственных преемников в прошедших веках, так и не принесла никакой пользы ни миру, ни ему самому? Ибо, как уже неоднократно и подробно объяснялось, в то время как древние Риши и Мудрецы далеко ушли от бесплодных полей мифологии и суеверий, средневековый учёный и даже рядовой учёный восемнадцатого столетия всегда в той или иной степени ограничивались своей «сверхъестественной» религией и верованиями. Правда, всеми признаётся, что некоторые древние и средневековые учёные, такие как Пифагор, Платон, Парацельс и Роджер Бэкон, а за ними и целый сонм прославленных имён, действительно оставили немало вех на драгоценных рудниках философии и неисследованных залежах физической науки. Но дальнейшая реальная работа в этих рудниках, выплавка серебра и золота, шлифовка драгоценных камней из них – всё это упорный труд уже современного представителя науки. И разве не его непревзойденному гению обязан невежественный и дотоле пребывавший в заблуждении мир за знание реальной природы космоса и истинного происхождения вселенной и человека, как всё это объясняется в автоматических и механических теориях физиков, соответствующих строго научной 5] {ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ДОКАЗАНЫ} философии? До нашей культурной эры наука была лишь названием, а философия – заблуждением и западнёй. Согласно скромным претензиям современных авторитетов на обладание настоящей наукой и философией, Древо Познания лишь теперь выросло из мёртвых сорняков суеверия, как из уродливого червя появляется прекрасный мотылек. Поэтому нам не за что благодарить наших праотцев. В лучшем случае, древние только подготовили плодородную почву, но лишь наши современники посеяли семена знания и вырастили те прекрасные растения, которые зовутся полным отрицанием и бесплодным агностицизмом.

Теософы, однако, не разделяют этих воззрений и повторяют то, что было сказано ещё двадцать лет назад. Недостаточно говорить о «несостоятельных концепциях некультурного прошлого» (Тиндаль); о «детском лепете» ведийских поэтов (Макс Мюллер); об «нелепостях» неоплатоников (Джоветт); и о незнании халдео-ассирийскими посвящёнными жрецами своих же собственных символов по сравнению со знанием того же символизма британскими востоковедами (Сейс). Подобные высказывания должны иметь более существенное подтверждение, чем голые слова этих учёных. Ибо никакое хвастливое высокомерие не скроет тех интеллектуальных рудников, из руды которых вылиты представления множества современных философов и учёных. Сколько самых выдающихся европейских учёных приобрели почёт и уважение лишь за переодевание идей древних философов, которых они всегда готовы опорочить, – судить беспристрастным потомкам. Поэтому совсем недалеким от истины кажется утверждение из «Разоблачённой Изиды Исиды» о некоторых востоковедах и специалистах по мёртвым языкам, которые в своём безмерном высокомерии и самомнении готовы скорее поступиться логикой и рассудком, нежели согласиться с тем, что древние философы могли знать нечто такое, чего не знают наши современники.

Поскольку часть настоящего труда повествует о Посвящённых и о тайном знании, которое сообщалось во время Мистерий, то в первую очередь следует рассмотреть утверждения тех, кто, несмотря на то, что Платон был Посвящённым, заявляют, что в его трудах невозможно отыскать никакого скрытого мистицизма. Очень многие современные специалисты по греческой и санскритской литературе склонны отказываться от фактов в пользу собственных предвзятых теорий, основанных на личных предрассудках. При каждой возможности они охотно забывают не только о многочисленных изменениях в языке, но и о том, что аллегорический стиль в писаниях древних философов и секретность мистиков имели своё разумное основание; что классические писатели как дохристианской, 6] так и христианской эпох – во всяком случае, большинство из них – давали священный обет никогда не выдавать торжественных тайн, которые сообщались им в святилищах; и что уже одного этого достаточно, чтобы ввести в досадное заблуждение их переводчиков и профанов-критиков. Но, как мы вскоре увидим, эти критики не признают ничего подобного.

В течение двадцати двух веков каждый, кто читал Платона, понимал, что он, как и большинство других выдающихся греческих философов, был Посвящённым; что, будучи поэтому связан Содальской тайной клятвой, он мог говорить о некоторых вещах только аллегорически. Его уважение к Мистериям безгранично, он открыто признаёт, что пишет «загадочно», и мы видим, как с величайшими предосторожностями он пытается скрыть истинный смысл своих слов. Всякий раз, касаясь великих тайн восточной мудрости – космогонии вселенной или идеального предсуществующего мира, – Платон окутывает свою философию в глубочайшую тьму. Его «Тимей» настолько запутан, что лишь Посвящённый поймёт его сокровенный смысл. Как уже говорилось в «Разоблачённой Изиде Исиде»:

Если мы вообще принимаем Платоновы рассуждения в «Пире» о сотворении, или лучше сказать, об эволюции первых людей, и его космогонический очерк в «Тимее», то должны принимать их аллегорически. Именно этот сокровенный пифагорейский смысл «Тимея», «Кратила», и «Парменида», а также некоторых других трилогов и диалогов отважились излагать неоплатоники, насколько позволял им теургический обет соблюдения тайны. Пифагорейская доктрина о Боге как о Вселенском Уме, проникающем всё сущее, и догмат бессмертия души представляют собой основные положения этих кажущихся нелепыми учений. Его благочестие и великое уважение к Мистериям дают достаточную уверенность в том, что Платон не позволил бы неосторожности возобладать над чувством глубокой ответственности, какую ощущает каждый Адепт. «Постоянно совершенствуя себя в совершенных Мистериях, человек только в них становится истинно совершенным», – говорит он в «Федре».

Он не скрывал своего недовольства тем, что Мистерии стали менее сокровенными, чем прежде. Он не позволил бы профанировать их, допуская на них целые толпы, но ревностно охранял бы их от всех, кроме самых серьёзных и достойных своих учеников.[2] Хотя на каждой странице он упоминает Богов, его монотеизм остаётся вне сомнений, поскольку вся нить его рассуждений указывает на то, что под словом «Боги» он подразумевает более низкий класс существ, чем Божества, стоящий лишь ступенью выше человека. Даже Иосиф Флавий понял и признал это, несмотря на присущую его народу предубеждённость. В своей знаменитой атаке на Апиона своём 7] {ДУХ ПЛАТОНОВСКОГО УЧЕНИЯ} знаменитом возражении «Против Апиона» этот историк говорит: «Однако, те греки, что философствовали в соответствии с истиной, не были совершенными невеждами… и не могли не увидеть потускневшие поверхности пугающую поверхностность мифических аллегорий, за что они справедливо презирали их… Тронутый этим, Платон говорит, что нет никакой необходимости допускать никого из других поэтов в «Государство», и он категорически отбрасывает мягко отвергает Гомера после того, как увенчал его и воскурил перед ним фимиам, чтобы своими мифами тот в самом деле не подрывал ортодоксальную веру в единого Бога».[3]

И это «Бог» всех философов, Бог бесконечный и безличный. Всё это и много больше, что мы не можем цитировать из-за недостатка места, даёт нам твёрдую уверенность в том, что (а), так как все науки и философии находились в руках храмовых Иерофантов, то как посвящённый ими Платон должен был знать их; и (б) что уже одного только логического вывода отсюда вполне достаточно, чтобы согласиться со всеми, кто считает сочинения Платона аллегориями и «тёмными высказываниями», вуалирующими истины, которые он не имел права раскрывать.

Поскольку это установлено, то почему же один из лучших в Англии специалистов по греческой словесности проф. Джоветт, современный переводчик трудов Платона, старается доказать, что ни один из диалогов – включая даже «Тимея» – не содержит в себе элементов восточного мистицизма? Тех, кто в состоянии определить истинный дух Платоновской философии, едва ли убедят те аргументы, которые излагает своим читателям глава Бэлиол Колледжа. Для него «Тимей», несомненно, может быть «туманным и отталкивающим», но так же несомненно и то, что эта туманность возникла не «в младенчестве физической науки», как убеждает свою аудиторию профессор, а скорее во времена её сокровенности; и не «из-за путаницы в теологических, математических и физиологических понятиях» или «из-за желания охватить всю Природу, не обладая соответствующим знанием её частей».[4] Ибо математика и геометрия составляли хребет оккультной космогонии, а, значит, и «Теологии», и физиологические понятия древних Мудрецов каждый день подтверждаются наукой нынешнего века, по крайней мере для тех, кто знает, как читать и понимать древние эзотерические сочинения. «Знание частей» мало помогает нам, если лишь всё дальше уводит нас от знания о Целом или о «природе и разуме Всеобщего Вселенной» – как называет Бога Платон – и заставляет нас совершать грубейшие ошибки из-за применения наших хвалённых индуктивных методов. Платон мог 8] быть «неспособным к индукции или обобщению в современном смысле»;[5] мог не знать о циркуляции крови, которая, как нам говорят, «была абсолютно неизвестна ему»,[6] но невозможно опровергнуть, что он знал, что собой представляет кровь, на что не может претендовать ни один современный физиолог или биолог.

Хотя по сравнению почти со всеми современными комментаторами и критиками проф. Джоветт допускает, что «философ естествознания» обладал намного более широкими познаниями, тем не менее его критика значительно перевешивает его лестные отзывы о нём. Чтобы ясно показать его предубеждение, лучше процитировать его собственные слова:

Подчинение чувств контролю разума; нахождение какого-то пути в лабиринте, или хаосе, видимостей, будь-то столбовая дорога математики или более окольные пути, подсказываемые аналогией между человеком и миром и миром и человеком; понимание того, что всё имеет свою причину и всё стремится к своему концу – вот дух древнего философа естествознания.[7] Но мы не слишком высоко оцениваем условиям познания, в которых он работал, и не в той же степени ценим идеи, которые владели его воображением. Он витает между умом и материей, находится под властью абстракций, почти наугад берёт свои понятия из внешней природы, видит свет, но не видит предметов, которые открываются светом, и сопоставляет вещи, которые кажутся нам такими же далекими, как противоположные полюса, так как между ними он ничего не находит.

Предпоследнее утверждение, должно быть явно не по вкусу современному «философу естествознания», который видит перед собой «предметы», но не видит света открывающего их Вселенского Ума, т. е. поступает диаметрально противоположным образом. И учёный профессор приходит к заключению, что древний философ, о котором он судит теперь по Платоновскому «Тимею», поступал совершенно не по-философски и даже неразумно, поскольку:

От людей он вдруг переходит к идеям и числам, а от идей и чисел к людям,[8] путает субъект с объектом, первую и конечную причины и, 9] {КРИТИК, ПРОТИВОРЕЧАЩИЙ САМОМУ СЕБЕ} замечтавшись о геометрических фигурах,[9] теряется в приливе чувств. И теперь нам нужно напрягать ум, чтобы понять его двоякий язык или постичь туманный характер знания и гений древних философов, которые при таких условиях [?] во многих случаях прямо-таки божественной силой предугадывали истину.[10]

Подразумеваются ли под «такими условиями» невежество и несообразительность в «гении древних философов» или что-то другое, мы не знаем. Зато мы прекрасно понимаем значение выделенных курсивом фраз. Верит или не верит королевский профессор греческой словесности в сокровенное значение геометрических фигур и эзотерического «жаргона», он, тем не менее, признаёт «двоякий язык» в трудах этих философов. А отсюда следует, что он допускает существование и сокровенного значения, которое должно было иметь своё истолкование. Почему тогда он на следующей же странице решительно противоречит самому себе? И почему он отказывает «Тимею» – этому преимущественно пифагорейскому (мистическому) диалогу – в каком бы то ни было оккультном смысле и так стараться убедить своих читателей в том, что

Влияние «Тимея» на последующие поколения частично объясняется недоразумением.

Следующая цитата из его Введения прямо противоречит предшествующему ей абзацу, который приведён выше:

В мнимых глубинах этого диалога неоплатоники находили сокровенные значения и связь с еврейскими и христианскими Священными Писаниями, и выводили оттуда доктрины, совершенно расходящиеся с духом Платона. Веря, что он был вдохновляем Духом Святым или получил свою мудрость от Моисея,[11] 10] они, кажется, обнаружили в его писаниях христианскую Троицу, Слово, Церковь… и у неоплатоников был метод толкования, с помощью которого они могли извлечь любое значение из любых слов. На самом же деле они не могли отличить мнения одного философа от другого или серьёзные мысли Платона от его мимолетных фантазий…[12] [Но] не следует бояться, что современные комментаторы «Тимея» будут повторять нелепости неоплатоников.

Бояться этого действительно не стоит по той простой причине, что у современных комментаторов никогда не было ключа для оккультных толкований. Но прежде, чем продолжить защиту Платона и неоплатоников, почтительно спросим учёного главу Бэлиол Колледжа: что он знает или может знать об эзотерическом каноне толкования? Под словом «канон» мы имеем в виду ключ, который передавался на словах, «устами на ухо», Учителем ученику или Иерофантом кандидату на посвящение. Так делалось долгие века с незапамятных времён, когда сокровенные – не публичные – Мистерии были самым священным установлением в каждой стране. Без такого ключа никакое правильное толкование ни «Диалогов» Платона, ни любого Священного Писания, от «Вед» до Гомера и от «Зенд-Авесты» до Моисеевых Книг, невозможно. Откуда же тогда достопочтенному доктору Джоветту знать, что неоплатонические толкования священных книг различных народов суть «нелепости»? Опять же, где он мог изучить эти «толкования»? Из истории нам известно, что все подобные труды уничтожались повсюду, где только находили их отцы христианской церкви и их фанатичные новообращённые. Утверждать, что такие люди, как Аммоний, гений и святой, чья учёность и святая жизнь принесли ему звание Теодидакта («Богом обученного»), или Плотин, Порфирий и Прокл «не могли отличить мнения одного философа от другого или серьёзные мысли Платона от его фантазии», значит занять несостоятельную научную позицию. Это всё равно, что сказать, что (а) десятки самых знаменитых философов, величайших учёных и мудрецов Греции и Римской империи были бестолковыми тупицами и (б) что все остальные комментаторы, любители греческой Философии, некоторые из которых входят в число проницательнейших умов нашего века – но не согласны с д-ром Джоветтом, – тоже глупцы, которые ничуть не лучше тех, кем они восхищаются. Снисходительный тон вышеприведённого абзаца проникнут весьма наивным высокомерием, замечательным даже в наш век самопрославления и клик 11] {ХАРАКТЕР АММОНИЯ САККАСА} взаимного восхищения. Сравним взгляды этого профессора со взглядами некоторых других учёных.

Нью-йоркский профессор Александр Вильдер Уайлдер, один из лучших платоноведов нашего времени, касаясь Аммония, основателя неоплатонической школы, говорит:

Глубокая духовная интуиция, обширные познания, знакомство с отцами христианской церкви, Пантеном, Климентом и Афенагором, а также с самыми эрудированными философами того времени – всё делало его лучшим кандидатом для той трудной задачи, которую он так основательно выполнил.[13] Своими взглядами ему удалось привлечь величайших учёных и общественных деятелей Римской империи, которые не имели особой склонности тратить время на диалектические изыскания или суеверные обряды. Результаты его деятельности до сих пор различимы во всех странах христианского мира. Каждая выдающаяся система воззрений носит теперь на себе печать его ваяющей руки. Каждая древняя философия имеет своих приверженцев среди наших современников, и даже иудаизм… принял изменения, подсказанные «Богом обученным» александрийцем… То был человек редкостной учёности и дарований, безупречной жизни и большой благожелательности. Почти сверхчеловеческие познания и множество достоинств принесли ему звание Теодидакта, но, следуя скромному примеру Пифагора, он принял лишь титул Фи-лалетянина, или любителя истины.[14]

Для истины и реальных фактов было бы счастьем, если бы современные учёные так же скромно шли по стопам своих великих предшественников, но они не филалетяне!

Кроме того, мы знаем, что:

Подобно Орфею, Пифагору, Конфуцию, Сократу и самому Иисусу,[15] Аммоний ничего не записывал.[16] Вместо этого он… передавал свои самые 12] важные доктрины тем, кто прошёл надлежащую подготовку и обучение, возлагая на них обязательство хранить тайну, как это делалось до него Зороастром, Пифагором и в Мистериях. За исключением нескольких трактатов, написанных его учениками, у нас есть лишь заявления его противников, позволяющие судить о том, чему он в действительности учил.[17]

Вероятно, именно пристрастные оценки таких «противников» и привели учёного оксфордского переводчика диалогов Платона к выводу о том, что:

Действительно великое и действительно характерное для него [Платона], его стремление постичь и связать абстракции, так и не было понято ими [неоплатониками] [?].

О древних методах интеллектуального анализа он довольно презрительно говорит:

В настоящее время… древнего философа следует истолковывать с собственной точки зрения его собственных позиций и по истории современной мысли.[18]

Это всё равно, что древнегреческий канон пропорций (если его когда-нибудь найдут) и Афину Промахус работы Фидия рассматривать теперь с точки зрения истории современной архитектуры и скульптуры, по Альберт Холлу и Мемориальному Монументу, да по разбросанным по прекрасному лику Италии безобразным мадоннам в кринолинах. «Мистика не критика», по замечанию проф. Джоветта. Это правда, но и критика не всегда представляет собой беспристрастное, здравое суждение.

La critique est aisée, mais l'art est difficile.[19]

И такого «искусства» нашему критику неоплатоников, несмотря на его познания в греческой словесности, не хватает от А до Я. Кроме того, совершенно очевидно, что он не обладает и ключом к истинному духу мистицизма Пифагора и Платона, так как даже в «Тимее» он отрицает элемент восточного мистицизма и стремится показать влияние греческой философии на Восток, забывая, что истина как раз в обратном, т. е. что «глубже и шире проникающий дух ориентализма» – через Пифагора и его посвящение в Мистерии – пронзил душу Платона до самых глубин.

Но д-р Джовет не видит этого. И он не готов допустить, что что-нибудь доброе и разумное – отвечающее «истории современной мысли» – могло когда-либо появиться из этого Назарета[20] языческих Мистерий, и даже что ни в «Тимее», ни в каком-либо другом диалоге нет ничего, имеющего тайный смысл. Для него:

Так называемый мистицизм Платона носит чисто греческий характер и возникает из неполноты его 13] {ПЛАТОН – ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ПИФАГОРА} знаний[21] и высоких устремлений. Это порождение эпохи, в которой философия ещё не до конца отделилась от поэзии и мифологии.[22]

Среди других столь же ошибочных суждений особое место занимают утверждения, что (а) в трудах Платона совершенно отсутствует элемент восточной философии и что (б) любой современный учёный, сам не будучи ни мистиком, ни каббалистом, в праве судить о древнем эзотеризме, – с чем мы будем бороться. Для этого нам придётся ссылаться на более авторитетные утверждения, чем наши, и приводить свидетельства других учёных, столь же значительных, как д-р Джоветт, если не более крупных специалистов в своих областях, чтобы опровергнуть аргументы оксфордского профессора греческой словесности.

Платон, бесспорно, был горячим поклонником и последователем Пифагора, и отрицать это не будет никто. Так же бесспорно и то, что, как сказал об этом Маттэр, Платон, с одной стороны, унаследовал его доктрины, а с другой, черпал мудрость из тех же источников, что и самосский философ.[23] А Пифагор излагает да самых основ восточные и даже браминские доктрины, ибо этот великий философ всегда указывал на далекий Восток как на источник своих сведений и философии. И Колбрук отмечает такое же признание в письмах Платон, который говорит, что взял свои учения «из древних и священных доктрин».[24] Более того, идеи и Пифагора, и Платона слишком совпадают с индийскими и зороастрийской системами, чтобы у того, кто сколько-нибудь знаком с этими системами, могло возникнуть какое-либо сомнение по поводу их происхождения. Опять-таки:

Пантен, Афенагор и Климент очень хорошо изучили платоновскую философию и понимали её существенное единство с восточными системами.[25]

История Пантена и его современников может дать ключ к платоновским и в то же время восточным элементам, которые, как это ни удивительно, преобладают в Евангелиях над еврейскими Священными Писаниями.

14]

Дата добавления: 2015-07-10