Твои скелеты все у меня.

Уже не так приятно любить, уже не так приятно вместе в одной картине находиться. И сквозь пелену рассеявшегося тумана проступили все униженья, пороки и горькие, стыдные сны наяву. Раньше все казалось другим, но теперь она открыла глаза и увидела все таким, как оно и есть, и даже хуже. Теперь и холст с черными красками – просто размазня, совсем ей не весело, и не до смеха, хотя вчера еще оставались силы смеяться, и это все казалось не таким уж и ужасным.

Месяц, всего месяц бурлящей событиями рекой, и она пересохла, мертвая рыба кругом.

Вчера еще ее мозг все это как-то оправдывал, хотя уже с трудом находил оправдания, а сейчас перестал защищать ее, показав ей все. Она увидела непристойные сцены любви, утехи, от которых теперь стыдно, она увидела то, как бесперспективна его жизнь, и как она катится в пропасть, держась за руки с ним в одной тесной бетонной клетке. Она разом осознала все.

Пропала завеса романтики, необычности, пропала завеса экзотики.

А все это казалось таким интересным: художник рисует картины, любит ее, она лежит нагая на боку и видит, как брызжут черные краски, они любят друг друга, сдабривая любовь таблеточкой экстази и кокаином из жаркой Колумбии в холодной продрогшей Москве. Но все, танцы с демонами уже не те...

Настал момент. Тот самый, когда открывается вся правда, и перестаешь защищать себя, оправдывать, перестаешь делать вид, что ничего не происходит, и все в норме. А голова паникует, представив себе все еще хуже, гораздо хуже, чем оно есть на само деле, голова дает ногам команду бежать, бежать прочь отсюда.

Ты все увидела достаточно и все поняла.

Потухли Помпеи вулканы, истекающие страстью, потоками лавы. И после, после себя, только пепла туман, рассеялся он уже там.

Заходит на кухню попить воды, а он сидит и читает газету, она наливает стакан и начинает для него ни с того ни с сего скандала новейшую сцену.

Она стоит на кухне и кричит, а он сидит и молчит. Она рассказывает ему все, о чем думала выше, он встает и пытается ее удержать, но она не хочет останавливаться вот так. Самое время выплеснуть в лицо и высказать все. Она выплескивает стакан с водой ему на лицо, услышав, что она шлюха.

Загнаны лошади, все рты в пене, и с пеной у рта, витиевато говоря, они ссорятся, крича, без тени сомнений.

Когда надоело, она уходит, быстро надевая сапоги, а он давай, кричи: «Если хочешь, уходи, иди отсюда, давай иди!»

Не увидят они вместе Париж, его произведения в Лувре и Эйфелеву башню в стиле модерн – «art-nouveau». Не поедят хрустящие круассаны в пригороде, смотря на то, как средневековье соседствует с языческими развалинами. И весь мир мог быть там, но его теперь там нет.

Она сидит дома, ест мороженое и смотрит любовную драму, видимо ей было мало. Она в конце плачет, когда главный герой целует под дождем в свете фонарей главную героиню, они бежали к друг другу, она прыгает в его объятия, а он ее ловит, крепко сжимает и целует, а по их лицам стекает вода. Мария смотрит, плачет и продолжает реветь от уровня зашкаливающей любви и драмы любви на экране.

Никто не хочет жить в жизни, все хотят жить в фильме.

Или как в фильме.

Она смотрит подряд второй фильм, за полночь, катятся вниз малые и большие стрелки. Она в ванной, смывает с себя все плохое за день и дает телу глоток расслабления, глоток воды для вулканами выжженной дотла земли без надежд на спасение.

Еще один скелет в ее шкафу, она убирает его кости, она снова в своем тайном шкафу.

И ни один археолог не раскопает все личное для тебя. Я сохраню это все в тайне секретами.

Подпись. Я – твой шкаф со скелетами.

Дата добавления: 2015-10-21