Замечание майорши рассердило меня. Воспоминание о встрече с ее мужем подлило масла в огонь.

— Вы рассуждаете как совершенно необразованный человек. Хотите сказать, что русский язык красив, а японский режет слух? Человеку любой национальности самым благозвучным и прекрасным кажется родной язык. Для вас — это русская речь, а для нас — японская.

— Все равно японский язык мне не нравится.

— Сейчас наконец вы сказали правильно. А мне вы не нравитесь так же, как вам не нравится японский язык.

Две ночи мы провели под открытым небом. Оба конвоира всегда спали ничком, подложив под себя автоматы...

В отличие от Квантунской армии с ее беспрекословным следованием букве устава, Советская Армия, по моим наблюдениям, отличалась большей гибкостью и приспособленности к реальной ситуации, что способствовало ее боеспособности. И это, сделал я вывод, еще одна причина победы Советской Армии над фашистской Германией...

Мы прибыли к месту назначения к вечеру третьего дня нашего путешествия. Штрафной батальон дислоцировался на открытой равнине в двадцати километрах от станции Тайшет. Лагерь назывался штрафным, но по внешнему виду он ничем не отличался от обыкновенного. Над его воротами, украшенными деревянной красной звездой, висел лозунг: «Где Сталин — там победа!»

Штрафной батальон

Штрафной батальон, отправка в который повергает в отчаяние любого пленного, о казался расположенным на территории обычного лагеря. Его небольшое пространство было обнесено двойным забором. Штрафники пользовались лагерной кухней, баней, но в девять вечера вахтер запирал двойные ворота, и связь с внешним миром прекращалась. Штрафной батальон насчитывал триста с лишним человек. Значительную его часть составляли снятые с руководящих должностей офицеры, преимущественно из тайшетских лагерей. Были переводчики, сотрудники органов особого назначения, журналисты, жандармы, а также лидеры «демократического движения», сбившиеся с пути истинного, беглецы и другие провинившиеся японские пленные. И новички, и бывалые штрафники без умолку сетовали на судьбу, в мельчайших деталях описывая свой путь в этот батальон. Удивительно, но людям не надоедали такие бесконечные истории. Мне подумалось, что, сделав существенную поправку на субъективность каждого рассказчика, из всего слышанного вполне возможно составить представление о некоторых чертах советских властей.

Я обратил внимание на несколько особенностей в манере изложения историй. Каждый штрафник, придавая своей судьбе исключительное значение, считал себя героической личностью. Трудно было воспринимать этих людей холодным взором стороннего наблюдателя, однако я попробую на нескольких конкретных примерах провести сравнительный анализ — с одной стороны попытаться проникнуть в суть политики советской администрации, с другой — показать, что пленные японцы оказались в штрафном батальоне по причинам заурядного социального характера, а совсем не потому, что они были повинны в тяжких преступлениях, ошибках или заблуждениях.

Например, по словам одного офицера, он находился в штрафном батальоне потому, что боролся с русским инспектором за соблюдение восьмичасового рабочего дня. В то же время среди штрафников было много офицеров, которые в прежних лагерях подчинялись руководству и обеспечивали выполнение производственных планов. Часть офицеров оказалась в штрафбате из-за того, что непримиримо «сражалась с активистами “демократического движения”, продавшими родину». Однако в выгородке за двойным забором обитали также и офицеры, которые усердно участвовали в «демократическом движении» с момента его возникновения, не жалея ума и сил для его упрочения.

Я не хочу подозревать советскую администрацию в том, что она по убогости мысли приговорила японских офицеров к штрафному батальону за ссоры с русскими инспекторами или за приверженность реакционным взглядам. По-моему, у нее просто исчезла необходимость по-прежнему держать на руководящих лагерных постах членов офицерского корпуса, которые, вне зависимости от того, демократы они или реакционеры, олицетворяли собой армейские порядки империалистической Японии.

С точки зрения советской власти, испытывавшей отчаянную нехватку рабочих рук не только в строительстве, но и во всех отраслях, снятие офицеров с руководящих постов и использование их в качестве дополнительных контингентов работяг в других местах выглядели совершенно естественными в условиях, когда «демократическое движение» среди японских военнопленных энергично развивалось и в его недрах выросли молодые лидеры рабоче-крестьянского происхождения, способные самостоятельно и успешно заправлять лагерями.

Газета «Нихон симбун», которую называли штабом японского «демократического движения» на территории СССР, не; отставая от времени, призывала к созданию в каждом лагере антифашистских комитетов. По мысли авторов этого призыва, «демократическое движение» должно было перерасти чисто пропагандистские рамки, в которых замкнулось «Демократическое общество», и вырвать из рук офицеров контроль над бытом, работой, здравоохранением и идеологической подготовкой пленных, то есть над всеми сторонами лагерной жизни.

Откликнувшись на призыв газеты, военнопленные изгнали прочь офицеров, назвав эту акцию «революцией», а затем выбрали антифашистские комитеты, которые получили наименование «органов пролетарской диктатуры».

Окончательное уничтожение структуры Квантуйской армии, захваченной Советским Союзом в плен, завершилось к 1948 году. Замысел советского правительства был тщательно продуман. Не прибегая к механическим, скоропалительным сдвигам в системе отношений между пленными, к смене руководителей, оно перевоспитывало японцев в рамках «борьбы против милитаризма» и процесса «демократического движения», — другими словами, их собственными руками.

В силу этих обстоятельств в штрафной батальон попали и офицеры, и переводчики, и заблудшие руководители демократов. За необыкновенными судьбами некоторых пленных всегда таились конкретные социальные причины, обрекшие их на особое наказание штрафбатом.

Один из переводчиков рассказал, что его послали с бригадой пленных на ремонт железной дороги. Сотрудник политотдела увидел переводчика возле шпалы, на которой углем было написано: «Сталин — х...» Разразился грандиозный скандал. Второго переводчика в строительном батальоне не было, поэтому его отругали, посадили на гауптвахту и лишь впоследствии перевели в штрафники.

— Я, конечно, не такой юморист, чтобы делать подобные надписи. Это сугубо русское ругательство абсолютно не доходит до японца. Его оставил кто-то из русских, работавших до нас на том участке, — не раз объяснял переводчик.

Дата добавления: 2015-10-16