Она принесла из соседней комнаты большую банку холодного молока. У меня пересохло горло, и я с удовольствием попил его.

— Разговорился без меры! Но ведь в бараке я почти не раскрываю рта, только других слушаю.

— Почему?

— Потому что среди пленных слишком много стукачей.

— А как же ты доверяешь мне, если не веришь своим?

— «Демократическое движение», искусственно насаждаемое в лагере, — это театр марионеток. Многие, нацепив маски, участвуют в спектакле. Поэтому я предпочитаю держать свои мысли при себе. А вы, я знаю, — честный и гуманный человек.

— Японские демократы ужасно любят петь. С утра до вечера распевают старые революционные песни. Без песни ни шагу — на поверке, по дороге на работу и с работы. Не умолкают ни на минуту, а поют очень плохо — не поют, а кричат, — сказала Маруся и рассмеялась.

— Дело не в любви японцев к пению. Они кричат ради скорейшего возвращения домой, в Японию. Им говорят: кто не поет, тот реакционный элемент — и считают, что, чем сильнее дерешь глотку, тем больше ты революционен. Так что проблема не в гармонии...

Говоря это, я вспомнил парадоксальную мысль, которую ранней весной высказал мне начальник лагеря. Морозы спали, приближалась пора навигации, проснулось от зимней спячки и «демократическое движение». Масла в огонь подлил митинг 15 марта, на который военнопленные собрались в одном бараке, чтобы отметить годовщину массовых репрессий против членов Компартии Японии.

На трибуну один за другим поднимались активисты так называемого «демократического движения» и произносили агитационные речи. Поведение ораторов, их натужная напористость, манера выражать мысли — все выдавало фальшивость происходящего. Отдел пропаганды с самого начала проявил интерес к этому митингу, но я не заметил начальника лагеря Демина, который внимательно наблюдал за его течением, пристроившись за спинами японцев.

После окончания митинга он сказал мне:

— Итиро, ваше «демократическое движение» — чепуха! Понятно? Абсолютная ерунда! Вы поймете истинный смысл демократии через неделю после того, как ступите на японскую землю.

Я молча слушал Демина. Парадоксальный смысл слов, произнесенных членом партии, офицером, сразу дошел до меня. «Замечательно сказано», — подумал я...

Я вышел из Марусиного дома. За воротами гулял холодный, пронизывающий ветер. Город спал под сиянием звезд. Я шел вдоль берега Ангары. Издалека доносился легкий шум. Я решил, что это звук работающих в ночную смену машин на городской фабрике. Шум становился все отчетливее и громче. Неподалеку от пристани я увидел суденышко. Вот откуда непонятный звук! Землечерпалка готовила бухту к наступающей навигации, когда пароходы будут бороздить Ангару и днем и ночью.

Я присел на берегу. Передо мной на чистой воде покачивалось суденышко, в его иллюминаторах тихо мерцал огонек. Я посмотрел на себя как бы со стороны — одинокий человек в глухом углу сибирской тайги сидит под звездным небом. Я почувствовал сказочную ирреальность собственного бытия. Этот пленный, похожий вроде бы на меня, возвращается из дома русской женщины. Неужели все это происходит со мной? Из ночного мрака на меня наплыло лицо жены, которая далеко отсюда борется с нуждой в разрушенной войной Японии. Видение исчезло. Я вспомнил недавний разговор с Марусей. Мои слова казались теперь развязными и двусмысленными. Щеки залила краска стыда.

Вдруг мне почудились звуки японской речи. Вглядевшись в ночную тьму, я увидел, что на суденышке появилось новое пятно света — проем открытой двери. В неверном свете фонаря я разглядел в нем силуэты пленных.

— Эй-эй-эй! — закричал я.

Дата добавления: 2015-10-16