Лагерь в таежной глуши.

Пленник японский на нарах.

О смолистый запах сосны!

Я приподнялся посмотреть, кто это занялся сочинением стихов. Оказалось, прапорщик Куротаки, расположившийся на нарах наискосок от меня. Стихи, конечно, слабые, но он вложил в них чувство. Печальные строки, нарушившие тишину лагерной палатки, коснулись сердца каждого пленного. Из планшета Куротаки, пристроенного в изголовье, выгладывал какой- то предмет, завернутый в черно-красный лоскут. Я пригляделся — это была бамбуковая свирель. Ее-то звуки и слышал я вчера в лагерной конторе в Братске.

Кто-то заглянул в палатку и назвал мое имя. В тусклом свете я разглядел смуглое лицо солдата-узбека.

— Я! — отозвался я, чувствуя под ногами холод земляного пола.

— К начальнику лагеря в караульное помещение! С вещами!

Сердце резко сжалось, а потом бешено застучало. Почему с вещами? Я судорожно пытался перебрать в памяти содержимое моего рюкзака, но от страха совершенно ничего не соображал.

— Пошевеливайся!

Подгоняемый конвоиром, я взял рюкзак и обреченно поплелся из палатки.

Войдя в маленькую комнату, я увидел японца-офицера, понуро стоявшего около входа. Это был командир батальона майор Оно. За столом сидел рослый советский майор, начальник лагеря по фамилии Кутный.

Слышно было, как к караульному помещению подъехал грузовик. В комнату вошел старшина конвойных войск с автоматом и молча уселся около стены между начальником лагеря и нами, японцами. Я инстинктивно съежился.

— Вы оба отправляетесь в штрафной батальон. Сейчас будет досмотр личных вещей, — произнес майор Кутный с холодной усмешкой.

— В штрафной батальон? За что?

— Сам прекрасно знаешь за что!

Мне почудилось, будто в комнате незримо присутствует тот отвратительный политотделец из лагеря в Братске, о котором я так старался не забыть и все-таки забыл. Кутный самолично обыскал нас с исключительной тщательностью, сунув руку в каждый карман и прощупав кончиками пальцев подкладку верхней одежды.

Потом, указав на лавку около стены, распорядился:

— Все из рюкзаков выложить сюда!

Начальник лагеря начал проверку с вещей майора Оно. Взял и переложил на свой стол список пленных, умерших в лагере в Братске, потом летные сапоги и планшет.

— Стоило бы заявить протест. Отбирать подобные вещи запрещено, — прошептал я майору Оно.

— Молчать! — гаркнул начальник лагеря.

Командир батальона не посмел перечить советскому офицеру. «Типичная психология профессионального военного, живущего в мире абсолютной власти приказов и армейской дисциплины», — подумал я.

Дошла очередь до моих вещей. В Братске меня не досматривали, поэтому в моем рюкзаке было много самого разного. Больше всего я дорожил подарками детей, которые они прислали мне в Маньчжурию: это были картинки, нарисованные пастелью, и поделки из детского сада — цыпленок и маленький карп, которым украшают дом в праздник мальчиков. Среди моих богатств были еще три одинаковых по размеру лоскутка бархата сиреневого, красного и голубого цвета. Жена прислала мне эти кусочки, оставшиеся при раскрое детских платьиц, написав в письме, чтобы я смотрел на яркие цвета, когда глаз мой устанет от армейского однообразия красок. Из того же письма я узнал, что сиреневое платье она сшила старшей дочери, красное — средней, а голубое — младшей, полагая, что каждый цвет соответствует характеру наших девочек.

В рюкзаке у меня хранились подаренные Марусей открытки с картинами русских художников и полученные от Леонтенко две красивые почтовые марки — одна с изображением ордена «Мать-героиня», вторая с портретом Ленина в детском возрасте.

— Видали коллекционера! — засмеялся начальник лагеря и начал топтать ногами дорогие моему сердцу безделушки.

Беспричинный страх улетучился, и я почувствовал приступ гнева. Рука Кутного потянулась к маленькому зеркальцу в оправе. Его достала из сумочки жена в последнюю минуту перед долгой разлукой, когда за мной почти захлопнулись ворота мобилизационного пункта. По лицу майора скользнуло выражение любопытства и удивления. Оглядев зеркальце с двух сторон, он положил его на свой стол рядом с сапогами и планшетом майора Оно.

Самообладание вернулось ко мне, и я понял, что причиной обыска является не донос офицера из политотдела прежнего лагеря, а элементарная алчность Кутного. Я имел право сделать такой вывод, потому что после поражения Японии видел собственными глазами в Маньчжурии и в Сибири, как советские офицеры и солдаты совершали бесчисленные кражи. Теперь передо мной майор Кутный, начальник лагеря для японских военнопленных, топтал ногами детские рисунки, открытки, марки, а сапоги и зеркальце аккуратно откладывал в сторону, для себя. Я не мог больше молчать.

— Гражданин майор! Зеркало дала мне жена на призывном пункте. В Японии говорят, что зеркало — это душа женщины. Я бы не пожалел его для вас, но это подарок жены. Положите зеркало на место!

Дата добавления: 2015-10-16