Мыльные пузыри.

Саша смотрит на устрицу, она одна лежит на большой белой тарелке, одна одинешенька, как черное пятно на белом фоне. Он смотрит на нее, она уже открыта и сам моллюск лежит на половине раковины. Он смотрит на белое блюдо с еще живой жертвой и заправляет небольшое полотенчико за шиворот рубашки. В одной руке Саши вилка с тремя зубчиками, а во второй – лимон, за шиворот заправлено белое тонкое хлопчатое бумажное полотенчико – платок.

Устрица вспоминает, как появилась она под лунным светом в чистых водах океана, лучи луны проникают сквозь чистейшую воду и касаются ее ракушки. Думала устрица еще шестьсот пятьдесят миллионов лет назад, что вот я – устрица – сейчас лежу на дне океана, а скоро эволюция меня приведет к тому, что я – устрица – совсем скоро буду в шестнадцать лет стоять твердо на двух ногах и, заканчивая школу, мечтать о хорошей машине, просторной квартире, даче со стриженной лужайкой и поступлении в институт и обучении на менеджера?

Нет, не думаю, что она думала, что эволюция закончится именно так. Что все так обезличатся в огромных пробках и толпах и станут, как и устрицы на устричной ферме в акваториях средиземного моря. Где они одинаковые лежат десятками, сотнями, тысячами штук на один метр. Их выращивают, и они только и ждут, когда умрут, как и белые воротнички в стеклянных аквариумах за прозрачными перегородками, заполненных безвольно дрейфующим планктоном.

Думала ли она, что ее будут выращивать на корм, как и планктон? Нет, не думаю.

Думала ли устрица, что все останется на таком же примитивном уровне, на том же, что и она сейчас, лежащая на белой фарфоровой тарелке фаянса двадцать первого века, обрызганная лимонным соком. Нет, не думаю.

Устрица сжалась.

Думала ли она, что ее съедят? Возможно.

От лимонного сока нежная, еще живая устрица чуть сжимается, ее вилкой подцепляют, отрывая от дома-ракушки, и погружают в рот.

С грустной уставшей задумчивой миной на лице Саша чуть жует водянистую белковую массу.

Он сейчас думает, как все катится в тартарары из-за какой-то ерунды. Философски-лирическое отступление о том, как тают деньги в его голове. А деньги тают, и тут ничего не поделать.

Планы, бизнес, ИПО, деньги, кредиты – все это в хаосе кружится в его голове.

Зачем тратить деньги на устриц? Лучше уж так их потратить, чем завтра они все равно ничего не будут стоить.

Еще Пушкин в «Евгении Онегине» рассказывает, как летит обжорливая младость глотать из раковин морских затворниц жирных и живых. И как можно устать от южных дам и жирных устриц черноморских. Но тут не устал никто еще от прошедших жирных лет и лет спокойных. А начало новых лет уже в сухости, бесплодных.

На улице кризис, паника, кризис! Люди паникуют, тратя обесценивающиеся деньги.

Саша берет вторую устрицу, кладет ее на тарелку, теперь на ней, белой тарелке, второе каменное пятно. Он смотрит, смотрит через витражное окно на улицу и видит, как люди выносят электронную технику из магазина, тратя накопленные годами сбережения.

Ты копил на квартиру, а все взяло и рухнуло, и ты бежишь скорее, пока обесцененных денег хватает на пылесос.

Он подцепляет устрицу, в ней оказался червячок, он его аккуратно убирает на край тарелки, кладет устрицу в рот, медленно жует и смотрит вперед. Смотря, как люди-муравьи таскают вместо веточек коробки с техникой в свои урбанистические шалаши-жилища. Он жует несчастную устрицу, смотрит и думает о бессмысленности всего.

Ты копишь годами, а за неделю все обесценивается в десять раз, все теряет смысл.

Инфляция трехзначным числом сносит цунами все планы на жизнь.

Саша берет третью устрицу, а живот на это издает недовольное урчание, если у вас слабый живот – устрицы лучше не ешьте. Устрицы входят в десятку самых вкусных и самых лучших мировых отрав. Но Саша продолжает их есть, не обращая внимания на тряску в животе, вспоминая, что Казанова их ел в день по пятьдесят штук, и насколько у него должен был быть сильный желудок, чтобы не сидеть целый день в туалет, а упражняться в кровати?

Устрицы – сильнейший афродизиак и возбудитель, а он спокойно, испытывая скорее тихую панику в голове, уже расставшись с большей частью того, что связано с деньгами, смотрит на планомерно равномерно уносящих технику муравьев ровной цепочкой до дома, наборы деталей.

А тем временем за день в магазинах уже третий раз меняют цены, прибавляя нули.

И возбужденному Саше несут счет, который за два часа обесценился втрое, и это все уже кажется хорошим вложением. На улице холодно, и так хочется попасть в чье-то тепло. Но он знает, что все бесполезно и все катится в Тартар, только под разным углом: иногда быстро, иногда медленно жизнь тебя катит. Как во время встреч с Машей.

Так иногда может начать казаться, что просто нужно выбрать в жизни самую интересную и безумную дорогу в Тартар, ад.

Саша выходит из заведения, идти некуда, дел больше нет. Он идет направо, дует холодный ветер, поднимающий вверх снег. В обменниках торопливо меняют курсы валют, а люди паникуют. И виной этому не пожар и не ураган, не взорвавшийся вулкан. Пишут в статьях пролетающих мимо газет о тех, кто, увязнув в удавке кредитов, затягивает на шее петлю и расшатывает табуретку в разные стороны.

Саша идет мимо многоквартирного дома, там, на пятом этаже, в квартире горит свет. Тишина в квартире, купленной в кредит и обставленной мебелью из магазина ИКЕЯ, и там стоит мужчина на табуретке с причудливым названием «Мольгер», в ИКЕЯ все причудливо называется. «Мольгер», табурет-лестница из березы, некрашеная, с полметра в высоту и с пол метра в ширину, две ступеньки. Он эту табуретку собирал, как Лего, пару месяцев назад, на его шее – петля или схватывающий скользящий узел. Табуретка раскачивается то вперед, то назад и опрокидывает хозяина вперед, узел скользит, затянулась кредитов удавка.

Толпа людей за окном проходит мимо этого дома, в ней идет Саша, и только стены, обклеенные несколько месяцев назад обоями в цветочек, грустят о хозяине их, то есть вашем, безвременно покинул он землю. Его ноги дергаются, дрожат, сопротивляясь, судороги. Прощайте, обои, прощай…

Квартира и все, что в ней есть, в заложниках банка, кредиты – долговая яма, из которой, все думают, что выберутся оттуда наружу. В то время, пока их засыпают заживо землей, и долги копятся, и все сложнее выбраться, затягивая петлю все туже. Падает на чье-то лицо и горсть земли за горстью, так тверда земля в зимнюю стужу.

Но денег нет, надежда пропала, а квартиру и все, что в ней есть, включая обои, заберут коллекторы и продадут на аукционе. Это будет весной, а этой зимой опрокинулась еще одна табуретка с двумя ступеньками – «Мольгер», посмотрите ее в каталоге ИКЕЯ.

Нищий сидит, попрошайничает, для него особо ничего не изменилось. Саша смотрит на него и думает: «Нет денег – нет проблем».

У Саши заболел живот, ну вот и все, это случилось. Он знал, что так будет, но думал, что хоть его сейчас пронесет. Но мы знаем, что мимо нас не пронесет.

Мы все знаем, когда берем кредит, что можем его не отдать, скорей всего не отдать, но все равно берем. Мы знаем, что влюбившись в преступника, не изменим его, но все равно выходим за него замуж, думая, что все получится впрочем. И встречаясь с наркоманом, мы думает, что исправим его, что он бросит с наркотиками связанное все. Прошел мучительный год, странно, почему же он не бросает? Также мы думаем, выходя в легкой одежде в дождь, что не замерзнем, но промокаем, замерзаем и болеем, потом и страдаем. Мы надеемся на авось, авось – не авось… «Повезет нам всем, брось!»

Но в итоге все случается с точностью противоположно нашим надеждам и ровно так, как мы думали в худшем сценарии. А причиной всему этому – надежда, что все как-то образумится, и петляющая дорога выровняется.

Но дорога от этого петляет еще сильнее, выкидывая на обочину жизни.

Мы же знаем, что все это случается с другими, но не с нами, только не с нами. Это другие пары разводятся, это другие не могут отдать кредит. Это другие умирают, болеют и ходят в больницы на диагностику и профилактику просто так, дураки. Это у других ломается машина, когда стучит мотор, а моя стучит, но еще проедет не один светофор. Это другим не везет, когда они обгоняют по встречке, а меня пронесет, пронесет вперед. Это другие лежат на кладбище, а я нет. Это другие умирают, а я нет, торопиться некуда – это они ничего не успеют в жизни, посижу на диване, щелк на восемьдесят седьмой канал и вторым глазом на свою страничку, листать миллионы чужих новостей, у тебя же огромная лента?

А в итоге, все происходит, как всегда. Устрицы дают по животу и требуют открыть выход наружу. И Саше не повезет и не пронесет мимо с умывальником комнатушки.

Тратьте, вкладывайте деньги, пока они есть, нет смысла долго копить, больше года – уж точно, время тихо и быстрее убьет вас, ваши деньги и этот мир, чем вы скопите на покупку острова в Тихом океане за сто тысяч лет. Живите сейчас! И не верьте в наркоманов, изменщиков и агентов кредитных, не давайте им шанс, пусть об этом только лишь пикнут.

Саша проходит мимо банка Империал, и на нем вывеска «Закрыто», а рядом с ним вкладчики, которые его пикетируют. Мирный пикет перерос в штурм. Они выламывают двери, разбивают стеклянные витражи. Они хотят обратно свои деньги. Но все, их больше нет, просто нет.

Вы еще думаете, что власть в деньгах? Что правят деньги?

В банках нет денег, если даже четверть вкладчиков придет забирать деньги, то все, банк тю-тю, и больше нет денег, нет банка. И вот сейчас вкладчики, поддавшись чувству паники, бегут в банки забирать нажитое, и их паника уничтожает банки, как мыльные пузыри, протыкая надутые сферы иголкой.

Чувство паники уничтожает банк за банком. Ни один, подчеркиваю, ни один банк не может рассчитаться со всеми вкладчиками, так как не рассчитывает на это, там просто нет столько денег. Каждый банк думает, что его пронесет, и банкротство случиться с другим, но и его рано или поздно не проносит, и он разорится.

Остались все за бортом.

Акции банка падают на бирже, дешевея со скоростью распространения слуха о его крахе. А слухи распространятся быстрее скорости света в темном пространстве.

Как работает биржа?

Василий торгует акциями на бирже и думает, как поступит Василий № 2, чтобы поступить так же, а Василий № 3 думает о том, как поступит Василий № 2, а Василий № 4, как поступит Василий№ 5, чтобы поступить так же, и так до бесконечности. Все думают о том, как думают другие, и как только появляется чувство паники, она охватывает всех, и все рухнуло.

Получается, чувства управляют миром? А не деньги? Если смотреть глубже, то да.

Чувства управляют деньгами, миром и нами. Страх, боль, радость, эйфория, паника – это все влияет на то, как мы живем, а не количество денег.

Александр выходит из Макдональдса с легкостью в животе, с капучино по поднявшейся цене, теперь он стоит, как устрицы пару часов назад в ресторане.

Мировой финансовый кризис шагает по планете, деньги обесценились, а скоро Новый год, но радости и праздника в воздухе нет. Дети не получат подарков, а Саша почти разорен, и все за пять часов, хороша получилась прогулка.

Чувства победили и уничтожили все материальное.

Любовь и чувства не дешевеют, память еще жива. Все мысли о деньгах испарились, как пар.

Как будто прозрел, Саша подумал о Лене и вспомнил…

– Привет, – приветливо улыбаясь, говорит Саша и облокачивается на железную ограду рядом с Макдональдсом и смотрит вперед, на Пушкинский сквер, украшенный под Новый год. – Привет. С наступающим, – приветливо улыбаясь, говорит Саша, искренне чувствуя себя уже счастливым от того, что с ней говорит. «Так неудобно за все перед нею». – Как ты, Лена?

– Привет, ничего, не считая, что мы скорее всего банкроты.

– Да, но тут уже особо ничего не поделать, надо просто ждать, ночью мы это точно не исправим, – он заминается, молчит. – Знаешь, я хотел сказать, – снова Саша заминается и, секунду готовясь, молчит. – Прости, что я был таким уродом, подумал я об этом всем и понял, что даже не знаю, как такое получилось.

Лена ожидала чего-то другого и удивлена, она этого тоже ждала, но много лет назад.

– Боже, зачем, ты же понимаешь…

– Да, я понимаю, что ничего не верну, и все напрасно, я звоню извиниться, поговорить без надежд на что-то, – Саша выдыхает, изо рта идет пар. – В общем, прости меня, я не хотел, чтобы кому-то было плохо.

– Да ничего, в жизни и не такое бывает, – спокойно, сдержанно отвечает Лена.

Саша смотрит вперед, через дорогу обменник, из него с лестницей выходит мужчина и меняет в десятый раз за день цифры на табло.

– Когда мы все только начинали, мы сидели у тебя на кухне и пили шампанское.

Лена улыбается, вспоминая сладкие годы, ей было всего около двадцати.

– Боже, как я была молода, помнишь, тогда я была в том смешном черном платье со смешными поднятыми плечами? Помнишь, как мы смеялись над тем, что я похожа в нем на королеву вампиров?

– Да, помню.

Они молчат, ностальгируя о не таких уж давних событиях, еще таких ярких в памяти. Тишина задумчивой ностальгии затянулась и переросла в неудобную паузу.

– Хочешь…? Хочешь встретиться, я приглашаю.

– Да, давай, – и он мимолетно обдумывает, что это будет, и утверждает. – В момент банкротства или почти банкротства встретиться на той же кухне, где все начиналось, – это так символично.

Она плачет, повесив трубку, а он едет к ней домой, она достает черное платье со смешными задранными плечами, на нем стразы, и слезы падают и блестят вмести с ними. Крошка, не плачь.

Еще один поступок из разряда «А может все же?», но ты плачешь, Лена, ты знаешь, что не будет еще раз.

Машина едет, как и по всей России, по снежной, плохо убранной дороге, и как везде в России пьяные медведи перед Новым годом перебегают дорогу, а снега столько, что все дворники вместе не смогут убрать.

Елена плачет, Саша крутит баранку, Серж где-то везет килограмм, а Маша идет домой и относит пакет с едой, дожевывая жвачку.

Куранты скоро пробьют двенадцать, жаль, только, что сегодня не Новый год, а практически дефолт. Надутый пузырь ожиданий мировой экономики лопнул.

Елена плачет, она знает, что ничего не получится, знает, что все давно потеряло всякий смысл, но какая-то надежда есть, и искру надежды она, тайком от себя, раздувает и согревает. И думает сама, тайком от себя, что это последний раз, последняя попытка, опять обещая себе не делать все это. Она одевает черное белье, черное платье, застегивает молнию на спине и плачет, но мы-то знаем, зачем женщины одевают черное кружевное белье.

Мария возвращается домой, стоит на пороге, только из магазина с целлофановым пакетом еды, жует жвачку и слушает нотации матери, не вовремя обронив, что завтра встречается с отцом, та заводится, орет, и в ответ: «Религиозная фанатичка».

У них всех лопается терпение.

Серж везет килограмм амфетаминов, ему еще долго ехать на электричке и потом на такси. Он думает о том, как же он устал от этого всего. Когда же его признают и выставят в Лувре? Пора завязывать с этим всем, а то поймают или убьют. «Это последний раз».

А Саша едет зимой в белом кабриолете БМВ с закрытым верхом и едет без задней мысли, уже все потеряв, надеясь, неизвестно на что, может на то, что завтрашний день неизвестно почему, от чего, будет все-таки лучше.

Обещай…

Проснись утром и не давай второй и третий шанс тем, кто тебя обманул, тебе изменил и тебя кинул, не давай второй шанс тем, кто уже погорели в пятый раз. Не рискуй по пустяку жизнью и жизнями других. Не откладывай жизнь на потом, надеясь, что завтра будет лучше, и само все станет другим.

Все серьезное случается по глупости, по нашей же глупости.

Мы живем и привыкли жить в мечтах, мы верим в будущее, что оно будет лучше, и я в это верю. Мы хотим верить и верим, что люди меняются и больше нас не обманут. Но чаще всего случается все не так, и наши раздутые мыльные пузыри надежд лопаются, натыкаясь на айсберги жизни.

А жаль, что все так.

Больше не давать второго шанса тем, кто тебя обманул.

Не давай второго шанса мне.

Жаль, это так.

Все надутые пузыри рано или поздно взорвутся.

И, лопнув, забрызгают нас слезами, только тогда все очнутся.

Дата добавления: 2015-10-21