Справедливости нет, сопли утри.

К милиции у меня двоякое отношение.

С одной стороны, я вспоминаю, как два милиционера спасли трех девочек из пожара, хотя их там вообще не должно было быть. Их дежурство закончилась за несколько часов до пожара, они шли домой. Их отделение находилось рядом, они прибежали, выломали перегородку между балконами на десятом этаже, нырнули в пламя, накрываясь одеялами, взятыми у соседки, обгорели, но спасли трех чужих дочерей. Укутывая теми же одеялами на обратном пути детей, обгорая заживо на открытом огне.

С другой, я вспоминаю, как два милиционера из того же отделения взяли двух девятиклассниц за распитие спиртных напитков, напугали их, что надо вызывать родителей, а родителей часто дети боятся еще сильнее милиции. Те их еще попугали, а потом склонили к соитию и полюбили. Два жирных мента любили двух маленьких девятиклассниц. Одна из них забеременела. И после, еще сильнее перепугавшись, для надежности переспав с одноклассником, сказала маме, что это аист принес ей от ее друга, хотя друг был вообще ни при чем, просто оказался в не том месте в неудачное время.

Вторая история не придавалась сильной огласке, в отличие от первой, но, по-моему, все про это знают, во всяком случае, все, кто учился в той школе и том классе. Но даже если думать, что это все держится в балансе, то …

Никакого чертова баланса нет!

Все, абсолютно все мои знакомые, которые шли учиться в милицию, шли туда за деньгами. Они уже тогда знали, что будут брать взятки, заниматься рэкетом и крышевать палатки с рынками. Жаль, но никто не идет в милицию ради чести, совести, защиты людей или хотя бы красивой формы. Идущие туда за деньгами, всплывают гораздо быстрее к высоким званиям, всплывают, как и многое всплывает в жизни, а те, кто честны, так и сидят на дне карьерного болота. В итоге, чем выше, тем больше встречается говна и грязи, как собственно, теперь и во всей жизни.

Еще был случай, когда милиционер ночью спас мне жизнь. Отчасти поэтому у меня слегка романтизированное и наивное мнение о стражах порядка. Мне хочется верить, что все хорошо, и это как раз те отважные парни, которые будут спасть и помогать, а не убегать и воровать.

Но будем честными, справедливости нет.

Каждый из нас, если его поставить на теплое место, будет брать взятки. Когда тебе суют деньги за так называемую «помощь», а тебе нужно кормить семью, детей, а зарплата размером с микроба, очень сложно отказаться… особенно, когда кушать хочется. А к полудню всем хочется кушать, время обеда. С другой стороны, аппетиты растут, и хочется кушать все больше.

Вот и у мужчины, с которым имеет дело Маша, большой аппетит. «Мне нужны деньги», – он ей так и говорит, больше его ничего не интересует. Оборотни в погонах – это гораздо большая реальность, чем обычные оборотни, поверьте мне, старому охотнику на вампиров.

Маша сидит на твердом стуле и слушает майора, он рассказывает ей, что отпустили Алку, потому что у нее крепкие связи с внешним миром, и ее так просто голыми руками не возьмешь. А отдуваться же за все кому-то надо? Кому-то уж точно надо.

Мент спрашивает прямо, что она может предложить. И смотрит на нее, особо ничего не ожидая. Маша думает, молчит, думает… денег нет, имущества нет, родни особо тоже нет, связей у нее нет. Все, кто мог за нее заступиться – с ними она уже давно перессорилась, да и им она не нужна, собственно, по всей видимости, как и Алке.

Она тянет время.

– Ну, ты что-то придумала? Или пустим тебя в оборот по статье? – он делает паузу, протирая вспотевший лоб рукой, Маша молчит, а он говорит. – У меня и так сегодня плохой день был, а еще ты, и с тобой что-то надо делать.

Она смотрит на свой мобильный телефон, лежащий рядом с рукой майором, и думает: «Что делать?»

Она молчит…

Он поднимает трубку рабочего пожелтевшего стационарного телефона: «Уведите ее».

В кабинет заходит младший и хочет поднять ее, грубо хватая ее под руку.

В последний момент последняя надежда… к ней кидается Маша.

– Постойте! Можно я позвоню, я думаю, мы сможем договориться!

Младший смотрит на командира, тут все в курсе своих и чужих темных дел.

– Оставь нас! – он ждет, пока выйдет младший, и все это время смотрит на ее напуганное милое, такое женственное лицо. – Так что ты придумала?

– Я могу предложить денег.

В глазах майора появился интерес.

– Продолжай…

– У меня есть друг, он может приехать и заплатить, у него есть деньги.

– Хорошо, мне нравится, я согласен, – воодушевленно восклицает и бросает к ней мобильный телефон. – Держи телефон и звони, – Маша встает, думая выйти из кабинета, и позвонить. – Сядь и звони здесь, чтобы я слышал.

Она садится, ищет сохраненный телефон Саши, уже думая, как ему все объяснить, пробегает по списку один, второй, третий раз. «Неужели я тогда не записала его номер, я же спрашивала и записывала его…»

– Ну что там?

– Сейчас, секундочку, найду номер, – Маша листает номера по четвертому кругу, руки вспотели, последний шанс тает: нет номера – здравствуй Сибирь и тюрьма.

Сосредоточена Маша, зажаты ее губы, напряжены глаза. «Вот он!» Трубка у уха, она нашла номер, как же сейчас объяснить Саше, что ей нужна помощь.

– Привет, это Мария, мы с тобой встречались, последний раз несколько месяцев назад.

Чуть сонный Саша напрягается. Сейчас раннее утро, он на автозаправке заправляет девяносто восьмым БМВ, держа в руке пистолет, хлещущий бензином. Он собирается продолжить ехать на деловую встречу, а в данный момент практически спя, думает о другом: «Мария, Мария, Мария… кто же такая эта Мария?» – И великая старость и давность прошлого пары месяцев назад, нет, все это ничего не говорит ему.

– Так, а чуточку подробнее?

– Мы с тобой познакомились в 911.

Тут Саша сразу просыпается, возбуждается и вспоминает ее. Для него просто сошлись звезды. Он давно хотел с ней встретиться, а тут она сама звонит. Пистолет перестает лить бензин.

– Да, да, да, да, да, да, да-а-а… вспомнил!

– Слушай, я тут попала в переделку, и мне нужна твоя помощь, помоги, пожалуйста.

– Конечно, все, что угодно, – говорит Саша, думая, что любой вопрос этой простушки сможет решить, уложившись в пару крупнокалиберных купюр, и садится в машину. Пока он садится, Маша снова тянет, отдаляя неприятный момент.

– Я сейчас в отделении милиции, и за меня, скажем так, надо внести залог. Сможешь сейчас приехать? – она чуть замолкает, и он молчит, начиная соображать, а она, чувствуя, что теряет его, с последней надеждой добавляет. – Пожалуйста.

Оптимизм Саши сильно падает.

– Ну пожалуйста!

Машина медленно едет, он молчит, разум говорит: «НЕТ-Нет-НЕТ! Не делай этого!!!», а тело от возмущения крутит головой, а лицо недовольно хмурится, тело и разум явно против и совсем не настроены на спасение девиц сегодня.

– Ну пожа-а-а-а-луйста…

– Ладно, Ладно…. Ладно, хорошо, ты уже договорилась там? – Маша уже счастлива, он не повесил трубку. Появилась реальная надежда, а Саша уже сейчас знает, что поступает неправильно, думая, какого черта он согласился.

– Да, надо просто приехать.

– Хорошо, диктуй адрес.

Маша спрашивает адрес у милиционера, он диктует ей, она сразу за ним, как попугай, его повторяет Саше. И он в пути.

Майор поднимает трубку своего внутреннего рабочего телефона: «Уведите ее, когда к ней приедут – отведите его ко мне». Она встает, сжимая в обеих руках телефон, думая: «Как же мне повезло», а майор, будто сажает ее с небес на землю: «А телефончик ты тут пока оставь, там он тебе пока не понадобится».

А Саша едет по третьему кольцу и звонит партнеру, который должен вместе с ним проводить деловые переговоры.

– Я попал в аварию, – смотрит по сторонам на дорогу и со злостью, злясь на самого себя, добавляет. – С женщиной… и теперь не смогу присутствовать на встрече.

– Но я слышу, что ты едешь на машине?

– Это тебе кажется, тут дорога, машины ездят туда сюда, много машин, – смотрит в боковое окно, съезжая с эстакады. «Какую чушь я несу». – Короче, мне пора, прости, но тебе придется одному выкручиваться.

А ее снова уводят в КПЗ.

Полчаса проходят быстро, является Саша, его ведет милиционер, и они вместе проходят мимо Маши. Он на нее смотрит: она помятая, грязная, ее платье все в пыли, как и она сама. Вид у нее совсем не презентабельный.

Заходит, закрывает за собой дверь.

– Здравствуйте, – говорит Саша, привыкший себя вести везде одинаково, как на деловых переговорах. Ему это помогает, что тут скажешь, хороший продавец даже менту улыбается и правильно жмет руку. Саша улыбается, натренировано дотягивая улыбку лица так, что появляются морщинки в уголках глаз, верный признак того, что улыбка искренняя. Он протягивает майору руку, тот смотрит на денежно выглядевшего Сашу, который ехал на важные переговоры и нарядился в их честь, встает, протягивает руку в ответ.

Почему бы не пожать руку обеспеченному денежному мешку?

– Присаживайтесь.

– Так что она натворила? – забыв ее имя, сразу на автомате называет ее в третьем лице.

Они говорят так, будто обсуждают мелкий хулиганский поступок обоими ими любимого сорванца.

– Она связалась не с той подружкой и не с той компанией: там наркотики, аферисты. И мы их приняли вместе. Но сами понимаете, раз их приняли вместе, так и делить камеру им и судьбу придется поровну, – мент оглядывает Сашу, удивляясь, какой он еще юный и зеленый, так он считает с высоты своей старой колокольни. – Вы же взрослый уже человек и понимаете, что тех, кого в итоге называют подельниками и соучастниками, это же часто обычные люди, просто попавшие не в то время не в то место.

– А что конкретно она натворили?

Милиционер мечтательно вспоминает, как все было…

– Они ехали с мужчиной в машине и хотели ему сбыть героин, но у них это не получилось, водитель-покупатель подумал, что с товаром что-то не так, и что его хотят кинуть, завязалась потасовка. А тут мы с ребятами подоспели. Спасли мужчину и девиц друг от друга.

Саша как-то недоверчиво на него смотрит, с сомнением, ведь все это звучит не очень правдоподобно по его мнению.

– Понятно. И сколько стоит, все это забыть?

– Даже не знаю, наркотики, и их продажа – это серьезное преступление, за него грозит примерно десять лет за решеткой.

Саша понимает, что его разводят, и что майор просто начинает торговаться. На самом деле, те, кто платят, и те, кто берут деньги, – это одни и те же люди из одной тусовки бизнесменов. Только по разные стороны разного бизнеса, так что коммерсант коммерсанта поймет. А уж тем более поймет, когда начинают торговаться или вешать лапшу на уши. Саша делает непринужденное веселое лицо, как бы пытаясь оправдать хулигана-подростка в беседе двух родителей-взрослых.

– Ну мы же с вами понимаем, что такой ангел не мог этого натворить, зачем ей эта ерунда?

– Да, согласен, но доказательства, акты, бумажки… и с понятыми и всеми, кто был там во время задержания надо будет договариваться, а это тоже не бесплатно мне обойдется.

– Но я думаю, они уж смогут забыть и простить ее.

Майор устает от пустых слов, бьет поверхностью ладони о поверхность стола.

– Хватить юлить, предлагайте сумму.

Человеку закалки майора бесполезно предлагать рубли – они не производят на него никакого впечатления вне зависимости от ноликов и цифр впереди. А вот доллары – другое дело, доллары таких людей впечатляют. И сумма взятки в долларах может оказаться в два, а то и в три раза ниже, чем в рублях. Предлагайте доллары.

– Три тысячи долларов.

– Немного, – качая головой, говорит Майор.

– Пять! Пять тысяч американских долларов.

– Хорошо. Уже лучше… Молодец! Как будете платить?

– С собой у меня нет столько налички, – Саша ждет, когда мент скажет ему ехать снимать деньги.

– Не переживайте, вы можете оплатить по безналу.

Саша улыбается, он привык, что безнал – это перевод с расчетного счета одной компании на расчетный счет другой компании. И в его голове сейчас родилась фантазия. Что милиция – компания, которой взятки уже можно платить официально: квитанциями, переводами. У меня иногда такие же ощущения.

– В смысле мне перевести деньги на счет милиции?

Майор грустно хмурится и смотрит на Сашу, как на дебила.

– Я вам отправлю реквизиты карты моей жены, вы туда сейчас можете перевести деньги со своей карты.

– Хорошо.

Пять минут, и он уже выходит из его кабинета. Саша понимает, что все это – плохая сделка, и столько денег за «ничего» – это глупо, но, возможно, хоть сделка будет приятная.

Машу выпускают, и она выходит из клетки, подходит к Саше, и они вместе уходят. Идут молча вдоль отделения и только в машине они произносят первые слова. Мария не спала, просидела целую ночь в обезьяннике за решеткой и вообще сегодня была не самой хорошей девочкой в не самый лучший ее день.

Она устала, хочет спать, она подавлена, до сих пор в ее голове мысли о тюрьме.

– Спасибо, если бы не ты, я бы, наверное, не за что, просто так села за решетку и сгнила там.

Саша спокойно заводит машину и почти не реагирует на ее волнение.

– Ничего, бывает. Всякое бывает. Сейчас-то куда?

– Если ты не против, я бы хотела привести себя в порядок дома.

Ожидать, что она попросится домой, было вполне логично, но в фантазиях Саши все было не так, и он намекает.

– Если хочешь, можно съездить в салон, купить тебе новое платье, покушать, отдохнуть…

– После всего этого я бы хотела хотя бы один день поспать в тишине дома. Если ты не против, – Маша старается быть учтивой. Но Саша ожидал несколько не такого приема после того, как сказочный принц убил дракона. Но и ее понять можно.

– Хорошо, поехали, командуй куда.

Она говорит адрес, и он, не спеша, едет. Думает, какой он был дурак, что приперся сюда, думая, что она бросится ему на шею, а потом вечером у него будет лучшей секс за всю жизнь. Они сидят несколько минут молча.

– Прости, если что-то не так, я не хотела быть для тебя неудобной или обузой. Просто так получилось...

– Ничего, всякое бывает, скоро ты отдохнешь, поспишь, приведешь себя в порядок, и все станет хорошо, – успокаивай, успокаивай себя Саша, не думая об этом, продолжай намекать.

Маша жмется, не знает, как сказать. А потом говорит, как есть.

Вот бы все сразу все говорили, как есть.

– Я тебе что-то должна?

Саша улыбается, все понимая, думая, что бы такое загадочное ответить.

– Нет, все, что ты была мне должна, я уже получил, так что не переживай.

Маша смотрит на Сашу, думая: «О чем это он говорит? О том, что было прошлый раз? Как это все становится неприятно…»

– О чем ты? – она резкая и острая, как бритва, а он мягкий, спокойный и обтекаемый улыбчивый змей.

– У меня есть твой номер телефона – ты же мне звонила. И теперь я знаю, где ты живешь. Ты же сама сейчас сказала зачем-то адрес с номером квартиры.

Маша думает, как это все мило, меняясь в лице. Этот сукин сын все-таки растопил чутка ее сердце.

– Хорошо, я не против завтра встретиться, приеду сегодня, приведу себя в порядок, посплю, отдохну и могу утром к тебе приехать, и решим, что будем делать, – довольная потрепанная красавица вспоминает. – И вышел новый мультик, можно сходить в кино. – Маша уже совсем по-другому смотрит на Сашу и о чем-то думает, не специально прикусывая нижнюю губу, видимо, думает о прекрасном принце, убившем дракона.

Они едут домой к ней, он ее довозит, провожает до двери и уезжает домой. Вечером будет ругаться с партнером.

Серость, бетон, одиночество, холод.

Каждый за бетонными стенами панельных спальных районов думает, что ему хуже всех. Каждый там стонет по утрам и не только. Бесят эти стоны, их слышно мне за тонкой стеною, и не дают мне они спать. Стонут родители, дети от собственной жизни, от похмелья, от нехватки дозы и денег. Советую зубы покрепче тут сжать.

За чертой города, совсем рядом, но уже в другой стране, идет реальная война с бронетехникой, за оградой школы идет война, совсем другая, но не менее злая, а рядом с домом в парке, лесопарке, орудует маньяк, убивающий и насилующий, именно в таком порядке: убивающий и насилующий в халате и единственном тапке. А на пороге вашего дома – коллекторы и реальные шансы остаться бездомным, очередная великая депрессия и новый мировой экономический кризис: нет работы, нет денег, есть проценты кредитов, квартплата, чеки из магазинов. А куда еще хуже?

Что, мало людей и семей за чертой социального равенства?

Перечислять можно беды долго, очень долго.

Перспективы тут такие же туманные, как пар над отстойниками и ТЭЦ, дети повторяют жизнь их родителей неудачников, все возвращаются в круг. И снова друг за другом идут. Дети, юноши, девушки в этом часто и сами не виноваты. Это просто законы каменных джунглей. Рабы рожают рабов.

Дети слишком слабы, и только один или может быть два из ста смогут выйти из круга. Но если они не могут сбежать отсюда и прикованы к своей судьбе будущей цепью, то они могут хотя бы в своих фантазиях стать другими, стать свободными, не злыми, стать теми, кем они не станут никогда, не хватит им силы.

Никогда, повторяй: «Никогда».

Не плачут эти дети, уже и не плачут.

Внутри – собственная никчемность, слабость, поэтому злость. Снаружи – угнетающая реальность, наркотики, убийства, родители, насилие здесь – это Бог. Погрязшие в кредитах, долгах, махнувшие на себя и свою жизнь рукой, никто отсюда не выйдет, стекая в отстой.

Будущее, как пример, ожидающий после школы, сидит на скамейках, пьет пиво, худые наркоманы, озлобленные маргиналы и хорошо, если работает юноша, разбирая в подворотне угнанные машины, а девочка круглые сутки пашет кассиршей в обычном магазине.

Изнасилование школьниц – уже обычное дело, я помню, как такое случалось в школе. Дети пытаются как-то справиться, помочь сами себе, встают на искривленную тупиковую дорожку и обносят квартиры более обеспеченных одноклассников, воруя у них ключи от квартир в школьной раздевалке во время физры. Попадают в колонии, проводя там все свое детство. И уж поверьте, дети предоставленные сами себе не жалеют друг друга, иногда – это звери. Потасовки, издевательства, колющие, режущие увечья. Все, как у взрослых.

Я был маленький и видел, как одна девочка из девятого класса пяткой бьет другую девочку, лежащую на асфальте, та ударяется затылком об асфальт, он сразу в крови, и из носа сразу же кровь. А потом та, что сверху, та, которая победительница, заставляет вторую девчонку спустить уже наполовину сползшие штаны и убегать от нее в таком виде вперед.

Тут, если ты не сильный, не сильная или не хитрый, не хитрая, то хорошо, если ты просто живешь со спущенными штанами.

«Боже, что я скажу маме?»

Не в состоянии справиться с жизнью, они убегают. Убегают туда, где нет этого ужаса, а ощущения жизни притупились, и не режет больше она тупым ржавым ножом по шраму больному, живому, жизни кривому ладони излому.

Они прячутся по ночам, вечерам, спасаются в компании друг друга, про друзей говоря «такой же, как я», утешай, утешай ее, подруга. И подбадривая, хлопая, соседа по плечу, сидя на лестничной клетке. Они слушают музыку, поют песни, любят, пытаются как-то отвлечься от того, что происходит вокруг. Отвлекаясь от сложившейся жизни, ходят в грязные клубы, танцуют, пьют, прыгая под музыку, забывая, где они и кто, и что будет завтра, моя дорогая. Трагичное завтра. Так тоже бывает, каждый это тут знает.

И неужели плохо, что дети пытаются от всего этого спрятаться? Уйти в себя, в свой мир, слушать музыку, отвлечься от всего и жить в танце, ночью, в клубе, среди таких же юных, еще живых, любящих, таких же, как они, молодых. Скоро все они станут старше, их накроет могильная плита обреченности, и уже их не защитит детства проведенная мелом черта. Пусть они хотя бы сейчас, хотя бы не вечно, пусть только месяц холодной зимы, любят друг друга. Нарисована детства черта. Потом уже время не будет. Повторяй: «Никогда».

Но попытка спрятаться слишком далеко от злости реального мира заканчивается так же болезненно.

У несчастных детей начинаются проблемы с экстази, травкой и алкоголем. Или банально, как у Васьки: ему шесть, он нюхает клей на окраине города, встречая так рассвет, прячась за пустынным подземным переходом. Мимо него проехал дорогой черный тонированный джип, в нем увозят Машу в отдел. Его маме девятнадцать, а папа – наркоман, ребенку суждено прожить короткую, так похожую на жизнь, жизнь.

Неужели так плохо, что дети хотят хоть ненадолго полюбить, получить утешение, понимание, поддержку хотя бы от друзей, спрятаться от реальности, которая так рано их настигает? Неужели так плохо, что они хотят спрятаться за эфемерными чувствами от ужаса, происходящего вокруг? Неужели они сразу должны становиться рабами. Заложниками своего положения с цепями. Просто дожидаясь, когда повзрослеют. И жизнь их накроет могильной плитой и сразу тяжестью завалит на землю их, еще юных, в большую могилу, стоящих живою стеной.

Не знаю, я просто не знаю.

Неужели им нельзя хотя бы недолго, просто чуть-чуть ощутить пусть ненадолго, пусть маленькое жизни счастье, танцуя на дискотеках по ночам, погружаясь в ирреальное счастье.

Убегая от своих же проблем, убегая от бессмысленной жизни, погружаясь все глубже в эксперимент, отдаляясь от реальности жизни.

Засасывает все сильней… и не выбраться им уже из воронки сгорающих дней.

Не знаю, я просто не знаю.

Дата добавления: 2015-10-21