Дорогие мои москвичи.

Он приехал к ее дому и звонит в дверь, оба телефона, по которым он звонит, недоступны. Не потому, что она в метро или в замке с метровыми бетонными стенами, и не потому, что села батарейка. Просто ее нет дома, а оба телефона, которые он знает, выключены и лежат на чужом подоконнике.

Как дурак, он приезжает и звонит в звонок. Для него непонятно, как все это случилось.

Так бывает, люди уходят, ничего не сказав, просто раз, два… и нет.

Он выходит на улицу, выругавшись коротко словом из пяти букв на сложившуюся ситуацию. Накидывает капюшон и идет к машине. Как-то не очень сложились обстоятельства. А тут еще и друзья зовут в бар на мальчишник перед чужой свадьбой.

Он едет, думая о том, что ее попозже убьет.

В баре он сдает куртку, проходит мимо танцпола, столиков. «Там направо и будет стеклянная дверь», – все, как сказал Максим. Отдельно помещение караоке, какой-то пьяный упырь поет, картавя, «Дорогие мои москвичи», рядом покер, бильярд, а на длинном столе – водка, еда, и примерно сорок процентов от всех сидящих за ним Саша знает.

Он идет к Максиму, он скоро станет мужем, все уже прилично напились.О-о-о..!Нет!

Максим поднимает голову и смотрит на идущего к нему Александра, отрывая от собеседника взгляд. Максим не то альбинос, не то блондин, чуть толстоват, высок и добродушен, у него пухлые розовые губки, щечки. Он напоминает чуть разжиревшего и постаревшего того самого «мальчика», друга Карлсона, не помню, как его звали, «Малыш». А Саша злой и подавленный, пытается последние метры взбодриться, как-то улыбнуться, в общем, не быть кислым.

– Привет, мои поздравления, мой друг.

Максим широко открывает рот и пьяно говорит.

– Спасибо, привет, что ты так долго? Мы тут уже целый час поем или два! – рядом сидящий молча кивает головой и говорит: «Два», – Максим обращает внимание на кивнувшего, тот покачивается, как тонкая осина, и Максим тоном, как генерал. – Налей ему штрафную.

– Прости, задержался, – Саша садится рядом, берет полную рюмку, выпивает.

Максим смотрит все равно недовольно.

– Налей ему еще!

Рюмка полная выливается вовнутрь, Саша делает невозмутимый вид, хоть внутри все жжется. И неплохо было бы съесть огурчик, грибочек, помидорчик или хотя бы водички глотнуть, Максим, довольный исходом дела, теперь улыбается, продолжает командовать.

– Вот, совсем другое дело. Значит так, сейчас выкатят главный подарок, – он обернулся на дверь, облизывая и чмокая губы, и, как бы опомнившись, снова поворачивается лицом к Саше. – А ты угощайся: курочка, салатики. Эх, столько еды еще нужно съесть, столько еще нужно выпить.

За спиной мужик, ему медведи оттоптали уши, а он, картавя, воет «Дорогие мои москвичи», те, кто потрезвее, корчатся от ужаса и боли, те, кто уже на высокоградусной волне, смотрят на него: «Как красиво поет, ах, как красиво…»

– Толян, садись, достал уже, сейчас торт привезут, – кричит Максим, прерывая картавую песню.

Толян – звезда, он расстроен и садится за стол. В зал завозят здоровый торт высотой в два метра, в нем свечки, бенгальские огни. Свет приглушается и становится пурпурного цвета.

Из торта выпрыгивает девчонка, начинает танцевать, вертя попой в купальнике, открываются двери, в зал заходит еще четырнадцать танцовщиц, они образуют клин и синхронно танцуют, задирают ноги. Первая скидывает верх купальника. Эти четырнадцать в коротких платьицах, и те сильно задираются. Это похоже на Канкан с элементами современного танца. Их подолы задираются, они крутят ногами. Они синхронно хватаются за юбки платьев, срывают их, бросая в публику. Теперь на них одинаковые купальники, по большому счету, только трусы.

Все пьяны и еще три часа пьют и поют караоке, развлекая себя и собравшихся пятнадцать полуголых девчонок. Те мило улыбаются и не сопротивляются, смотря как взрослые мужики, размахивая над головой рубашками, в одних майках, вспотев, орут не то песню «Я сошла сума», не то «Голубая луна».

Все смеются, всем весело.

Но Сашу тошнит.

Он выходит покурить на улицу, провериться, там, за стенкой, веселье не для слабонервных, ему туда совсем не хочется. Все там пьяные, веселые, а смурной сегодня Александр уже сыт по горло. «Дорогие мои москвичи».

«Плевать на мальчишник, пойду домой». В нем уже с пол-литра водки, а может и больше, он бросает машину, сейчас ехать на ней самоубийство, понимает Александр, теребя в кармане ключи.

Он выходит на Ленинский проспект и идет вдоль него, он злится, думая о Маше, а еще эти пьяные свиньи. Когда не нравится что-то одно, не нравится все. Злится за то, что он к ней с такой широкой душой, а она его просто послала. Как будто его нет. Он к ней и так и сяк, а эта маленькая шлюха просто выключила телефон и сейчас где-то наверное в клубе упивается, пляшет.

Остановка, он на нее садится, курит, думает, неприятное вспоминает… смотрит на урну, встает, бьет ее ногой, кричит на нее, пинает… урна терпит.

Ну что, теперь внутри не болит?

Подростки, проходившие мимо, отскакивают от ярости зверя, разносящего остановку. «На что вылупились?» – орет он им, те только уносят ноги. «Заебали все!» – поправляет куртку, накидывает капюшон, руки в карманы, и идет дальше. Заходит по дороге в магазин, покупает желтое кукурузное пиво, выходит, отпивает и, крича, как воины при наступлении, кидает бутылку вперед вверх на другую сторону Ленинского проспекта. Десять полос движения, на седьмой кому-то везет – на нее приземлилась бутылка, не задев маленькую женскую машинку, за мгновение пролетев мимо нее.

Останавливается ППС: «Ваши документы?»

В пятерке сзади тесно и пахнет в ней так, как и в любой пятерке. Машина уже едет в отделение, а милиционер философствует и выясняет, попутно спрашивая Сашу о том, что может побудить человека бросать бутылку на другую сторону шоссе. Философски выводя к тому, что наше общество – звери… а он-то сам конечно не такой. А в ситуации такой тяжело объяснить патрульным, что заставило вас кинуть бутылку через весь проспект Ленинский. А если молчать, то могут счесть и за экстремиста, а за такой экстремизм могут дать по ошибке лет пять. Он рассказывает им, что чуть выпил, разозлился на бабу и, сорвавшись, со злости бросил бутылку. Все это скучно и неинтересно, его никто не слушает. Нужно что-то другое…

– Представляете, у меня сын родился!

Менты тут оборачиваются, появился интерес. Язык заплетается, слова путаются, надо врать дальше.

– У меня сын родился, а эта дрянь меня даже к нему не пускает, вот уже месяц, все теща ее настраивает против меня, – Саша так эмоционально это рассказывает, что даже Станиславский бы поверил, он чувствует, что все на мази, кричит. – Гадина!

Менты прониклись пониманием и сочувствием. В принципе, так все и было. И тот, который философски рассуждал, говорит рулевому.

– Я же говорил! Я же говорил! Давай к ней съездим, разберемся, посмотри, у человека горе!

– Не наше это дело, Сеня. Я понимаю, что твоя теща тоже не сахар, но нам уже надо ехать в отделение, – отвечает рулевой, Саша встревает в диалог: «Ребята, отпустите, умоляю, мне и так так плохо».

– Ну как мы его отпустим? Что скажем, что потеряли? – говорит тот, кто говорил «не мое дело».

– Ну что вы, братцы? Я хороший человек, а я вам бензин оплачу?

Машина резко останавливается на дороге.

– Сколько? – холоднокровно смотря вперед, говорит тот, чье стало это все дело.

И Саша выкручивается, пытаясь помягче предложить им взятку. Это всегда не очень удобная процедура. Предложение денег – им кажется мало, тот, что философствовал, берет резко из его руки кошелек. И тут его глаза загораются, достает оттуда все и возвращает назад пустым, теперь Саша без денег. «Оставьте хотя бы на такси!» Но его вытаскивают из машины уже без мобилы, и пятерка уезжает вперед.

Пешком, а еще весь день под откос, все катится и падает в пропасть, это же твоя без+дна? Машина где-то брошена, там же, где и друзья, с Леной поссорился из-за нуля, еще домой полночи пешком добираться, на улице мерзкие холода, и у двери с ключами копаться. А она просто его игнорирует «Нет, надо проспаться, а потом я убью ее».

Пока ее кто-то...

Саша шагает на холоде, шагает без денег, пешком, это становится для Саши совсем уж обидно, он падает и падет вниз на глубину собственной судьбы – неудач.

Ему все это кажется «ту мач».

Пока ее кто-то …

Он фактически подарил им деньги, расплачиваясь за свободы псевдо комфорт. Ведь не хочется провести всю ночь в отделении трезво, под утро заболит голова, какой тут комфорт? Мерзко, Боже, как все это мерзко, а еще, а еще заполнять протоколов бумажки по бывалым статьям хулиганки, по пьянке. Утром будет просто смерть для него, а что до нее, все хорошо. Ей хорошо, она сейчас продолжает толчками кричать и руками сжимать одеяло, упираясь лицом снова в подушку. Умирать от любви и вновь оживать, прокручивая еще и еще раз часть ее жизни, все так, как предупреждала подружка.

«Спасибо, подружка, ты просто душка!»

Он идет по холоду зимой полураздетый, хорошо, если дойдет живой, без обморожений.

Пока ее кто-то…

Дата добавления: 2015-10-21