А. Пушкин

Ценность каждого момента человеческой жизни обязывает соединять прошлое, настоящее и будущее, что возможно благодаря экзистенциально-антропологическим ориентациям духовно-интеллектуальной жизни. Они ставят почти невыполнимую задачу — гуманизировать дегуманизированный социум, разделивший человечество «по интересам». Ученый и философ П. Флоренский, критикуя современную цивилизацию, ратовал в первую очередь за целостность человеческого мира, беда которого в наше время ему виделась «в повсеместной раздробленности (в отличие от того же средне­вековья, которое хорошо своей целостностью, единством)»⁷². Как и О. Шпен­глер, русский мыслитель критикует идею эволюционизма, возникающую именно вследствие нововременного толкования пространства и времени, «механистически» «расщепившего» бытие. Возникший позднее эволюцио­низм «расщепил» «бытие во времени». Поскольку такое мировоззрение не признает реальности, содержательности и пространства, и времени, бытие «дробится» при помощи этих категорий и истинной картины мы не по­лучаем⁷³. В результате время перестает быть (или не становится) особым функциональным фактором. Время требует содержательного понимания, что наиболее полно раскрывается в его экзистенциальной интерпретации.

Человек как единственное существо, утверждал О. Шпенглер, знакомое со смертью, сам является временем⁷⁴. Продолжая эту мысль, 77. Флоренский считает, что с точки зрения содержания «движения, рост, жизнь делает время, а не время делает жизнь»⁷⁵. Гуманистический пафос таких утверж-

дении предостерегает о недопустимости зависимости человека от времени, когда он будет пассивно ожидать наступления тех или иных событий. Задача этого пафоса — не допустить ситуации отчуждения человека в хо­зяйстве и культуре в целом, а наполнить смыслом все измерения его бытия. Это возможно благодаря правильной расстановке мировоззренческих акцентов в культуре. Установка на вечность, к которой стремится человек, предполагает не констатацию определенных положений: не «мировая культура — вечность» (так же, как философия — не мудрость, а любовь и стремление к мудрости). Такое стремление — изначально-аксиомати­ческое для человека, создает измерения под названием «вечность». Она на­личествует здесь и сейчас, на земле, которая и осталась бы бесплодной пустыней, если бы не согревалась «тончайшим телеологическим теплом» — теплом космоса человеческой культуры, миром человека, способного созидать прекрасное «из тяжести недоброго» окружающего его хаоса™. Важно, чтобы наш трехмерный мир культуры не был для человека отчуж­денным, что предполагает не бегство от времени с помощью различного рода фетишей, а «включенность», нахождение во времени. «Тоска по мировой культуре» О. Мандельштама — не тоска по деньгам (или иному, тождест­венному им артефакту), а стремление к «вечному», что свойственно каж­дому мыслящему существу. Это аналогично стремлению философии найти подлинные, «вечные» и неизменные основы бытия.

Наша жизнь — это единственное окно, через которое человек может духовно созерцать, видеть Универсум как Целое, стремясь приобщиться к нему. Жить — значит соотноситься с Вечностью. «Все мы, как дети Уни­версума, практически исходим из постулата бессмертия в том реально жи­тейском смысле, что стихийно исключаем смерть из наших повседневных расчетов и прогнозов (даже теоретически признавая ее неизбежность). Иначе говоря, мы осознаем себя в данном случае как существа, наделенные неисчерпаемым запасом прочности и способные жить столько, сколько захо­тим, неограниченно долго»⁷⁷. В физическом смысле, конечно, это невоз­можно, и уже древние утешали себя творчеством культуры и искусства («жизнь коротка, а искусство вечно»). Собственно, деньги также высту­пают в качестве некоей созданной воображением иллюзии, помогающей сохранить форму жизненным устремлениям. Но, в отличие от искусства они не отождествляются с вечностью и тем более, с бессмертием. Разве что в качестве средства для спасения, продления или сохранения биологи­ческой жизни.

Соединенная с динамической системой вечного бытия, человеческая жизнь в принципе соизмерима с ним, хотя мера этого соответствия уста­навливается самим человеком. Его «Я» может замыкаться на самом себе, «погрязать» в суетности и в итоге «не дорастать» до масштаба, задаваемого вселенским Бытием, оставаться на его обочине («на задворках Бытия»). Но и бытие должно достигнуть уровня самосознающей, одухотворенной жизни. Не воплотившееся в ней, бытие не обрело своей полноты и целост-

ности. Бытийность дополняется событийностью. Быть — значит сбываться, становиться самим собой. Это становление осуществляется в человеке и через человека — носителя первоэлемента духовности — мысли, одну из ипостасей вселенского Бытия. Следовательно, включение реальных денег в бытие — это один из способов самостановления, стремление к тому, чтобы «сбыться». Но момент реального бессмертия, преодолевающего фатум конеч­ности индивидуальности бытия — стремление к вечному, а не к предметно-эмпирическому.

Каков человек, таково его бессмертие. Это—бессмертие смерт­ного. Этим предуказаны трагедийный масштаб и таинство человеческой жизни, ее котрапунктивная этика, магия ее бездонности, торжества и печали. Достойная, то есть сво­бодно-разумно-нравственная жизнь на краю бездны есть нравственный подвиг. И, как таковая, она достойна бессмер­тия, единосущна ему, бессмертна по определению.

Дата добавления: 2015-08-21