А. С. Пушкин. Ф. Н. Глинке 155

Который связывался с этим именем в литературе XVIII века, и на Ф. Глинку '.

Сюжетно-тематический параллелизм и различие семантических конструкций первой и второй частей становится очевидным при последовательном сопоставлении:

изгнание

I Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм... IL Пускай Судьба определила Гоненья грозные мне вновь...

I Увидел я толпы безумной _f

Презренный, робкий эгоизм... II Пускай мне, дружба изменила, Как изменила мне лк)бовь...

I Без слез оставил я с досадой

Венки пиров и блеск Афин... поезпенье к гонителям

II В моем изгнанье позабуду презренье к гонителям

Несправедливость их обид...,

I Но голос твой мне был отрадой,

Великодушный Гражданин.... «лягпрппирнир «гпяжпяниня»

II Они ничтожны-если буду благословение «гражданина»

Тобой оправдан, Аристид.

Сюжетный параллелизм выделяет и контрастность граммати­ческих конструкций; оппозицию временного (с причинным оттен­ком) «когда» и уступительно-ограничительного «пускай», про­шедшего и будущего времени, реальности и условности («если буду») действия.

Таково общее структурное поле, в котором развивается сюжет
стихотворения.. -

¹ Поэзия совмещения реальных фактов из современной жизни с опреде­ленными поэтически-условными (например, античными) их моделями заклю­чалась, в частности, в том, что те или иные хорошо всем известные стороны жизни объявлялись как бы несуществующими и жизнь как бы «укрупнялась». Так, для рассматриваемого текста не существуют хорошо известные в пушкин­ском кругу комические стороны личности любимого Пушкиным Ф. Глинки, определившие неизменное сочетание почтительности и иронии в отзывах-JTIy-шкина о нем. Например, посылая анализируемые нами стихи брату, Пушкин писал: «...покажи их Глинке, обними его за меня и. скажи ему, что он все-таки (разрядка моя. — Ю. Л.) почтеннейший человек здешнего мира» (А. С. Пушкин. Поли. собр. соч., т. XIII. М., Изд. АН СССР, 1937, стр. 55). Показательно, что вне поэзии, в письмах, «античный» тон применительно к Глинке звучит иронически: «Я рад, что Глинке полюбились мои стихи — это была моя цель. В отношении его я не Фемистокл; мы с ним приятели, и еще не ссорились за мальчика» (Т а м ж е, стр. 56). Ср. также эпиграмму «Наш друг Фига, Кутейкин в эполетах...» и иронические отзывы о псалмах Глинки в письмах.

Часть вторая

Текст организуется двумя конструктивными центрами: «они»
и «ты» —

они ты

толпа безумная великодушный гражданин

дружба Аристид

любовь

их обиды

Развитие поэтического сюжета состоит в движении «я» от пер­вого центра ко второму. Поэтическое «я» сначала находится «средь оргий», мир «толпы безумной» — его мир. Вместе с тем — это мир праздничный, мир пиров и блеска. Но изгнанье и «из­мены» обнажают перед «я» ничтожность этой жизни и «эгоизм» «толпы», а голос Гражданина раскрывает перед «я» возможность иного, героического бытия. «Я» последовательно предстает перед нами в облике участника пиров, разочарованного изгнанника, уче­ника, стремящегося приблизиться к учителю. Следует иметь в ви­ду, что для людей типа Глинки, связанных и с масонской тради­цией, и с опытом декабристской конспирации, поэзия доброволь­ного ученичества, подчинения и подражания с целью приблизиться к идеальной нравственной норме, воплощенной в Учителе, была знакома и близка. В этом смысле то, что «я» не сливается с «ты» как равное по степени нравственного совершенства, а прибли­жается к нему, свидетельствует о глубоком проникновении Пуш­кина в самую сущность того, как понималась идея общественного воспитания в кругах Союза Благоденствия.

Сюжетное движение тонко соотнесено с глагольной системой. Центральную часть первой половины текста составляет группа стихов, дающих последовательное движение семантики глаголоэ. В начале отношение «я» и «толпы» — отношение тождества. «Я» погружено в окружающую его жизнь. Одновременно происходит и семантическое взаимовлияние слов друг на друга: из всех возмож­ных контекстов слова «жизнь» сразу же исключаются те, которые не сочетаемы с предшествующим «оргий» и последующим «шум­ной». Таким образом, реальная семантика «жизни» резко сужена по отношению к потенциальной. Отношение этих двух семанти­ческих возможностей и определяет значение слова в стихе. Для действия «постигнул» (остракизм) «я» — не субъект, а объект. Но, поскольку по своему значению оно направлено лишь на «я», а не на «толпу», среди которой «я» до сих пор находился, возни­кает возможность разделения. Поэт увидел «эгоизм толпы» — «я» превращается в субъект, а «толпа» — в объект действия. Действие это — пока лишь осознание различия, а оценочные эпитеты «пре­зренный», «робкий» показывают и природу этого различия. «Презренности» противостоит понятие чести, а «робости» — смело­сти. Так конструируется нравственное противопоставление «я» и

А. С. Пушкин. Ф. Н. Глинке 155

«толпы». А приставка «у-видел» подчеркивает момент возникно­вения сознания этого различия.

В глагольной паре «увидел — оставил» выделяется новая группа значений: признаки активного действия, разрыва, про­странственного перемещения становятся во втором глаголе ощу­тимее именно в силу его сопоставления с семантикой первого. Из­меняется и характер объекта действия. Представленный сначала как упоительно-привлекательный, а затем — как отвратительный, он теперь сохраняет двойную семантику. С одной стороны, описание покинутого мира подчеркивает его привлекательность: «оргии» заменены «венками пиров», а «шум» — «блеском». Но вхо­дящие в характеристику действия обстоятельства: «без слез» и «с досадой» — раскрывают эту привлекательность как внешнюю.

В противовес этой цепочке активных глаголов оборот «мне был отрадой» выступает как функционально-параллельный форме «меня постигнул». Однако семантически он ей противоположен, давая" не исходную точку движения, а предел, к которому оно стремится.

Мы уже отмечали, что вторая половина стихотворения повто­ряет сюжетное движение первой. Однако на фоне этого повтора раскрывается различие, придающее сюжету характер развития: все, участники конфликта предельно обобщены: «гонители» — до уровня Судьбы, измена представлена не презренной толпой, а высшими ценностями — любовью и дружбой. Таким образом, го­нение из эпизода жизни возведено в ее сущность. И то, что все это ничтожно перед лицом одного лишь одобрения со стороны Аристида, неслыханно возвышает этот образ и над автором, и над всем текстом.

Противопоставление вещественно-конкретного и отвлеченно-абстрактного облика первой и второй частей текста очень инте­ресно проведено на уровне фонологической организации.

Фонологическая связанность текста очень высока — о большом числе звуковых повторов говорят следующие данные: количество фонем в стихе колеблется от 25 до 19, между тем как количество разнообразия (мягкость и велярность консонантов не учитыва­лась) соответственно дает от 16 до 11, то есть более трети фоноло­гического состава каждого стиха составляют повторы. Однако сам по себе этот факт еще мало что говорит. Так, высокая повторяе­мость фонемы «о» (во всех произносительных вариантах), веро­ятно, должна быть отнесена к явлениям языкового фона стихотво­рения (исключение составляет лишь стих:

Пускай мне дружба изменила —

единственный в тексте вообще без «о»). Значительно более обна­жена значимость консонантной структуры, Одна и та же, сравни-

156 Часть вторая

тельно небольшая группа согласных — з, с, р, г, м, н — повтог ряется в большом числе, семантически весьма различных слов. Если сочетание мн сразу же получает яркую лексическую окра­шенность в связи jlo словом «меня»- (далее «мне» — 4 раза, «моем»), то остальные получают каждый раз особую, порой про­тивоположную, смысловую характеристику. Эта игра значениями бесконечно углубляет содержание текста. Так, слово «остракизм» составлено из фонем первого стиха, но противоположно его лекси­ческому содержанию, означая удар, направленный против той жизни «я», которая в первом стихе описана. Очень характерна оппозиция «зн — зм» в антонимической паре «жизнь — остра­кизм». Но дальше то же самое сочетание нагнетается в связи с образом толпы:

толпы безулшой Презренный, робкий эгоизл*...

Звуковой антоним этого сочетания построен в следующем стихе очень тонко. Сочетания зн и зм выделяли в з звонкость, следую­щий стих, дающий по содержанию резкий контраст предшествую­щим, построен на а'нтитетической глухости:

Без слез оставил я с досадой —

дает два з (одно в оглушенном произнЬшении) и четыре (!) с (одно в звонком произношении). Количество с здесь совершенно уникально. Для. того чтобы это стало очевидно, приведем таблицу встречаемости этой фонемы в тексте.

	1 1 2		4 1 5		7| 8 1 9 1 10 1 11		13 1 14
«с»	1 Г 2		0 1 4		1 I 0 1 2 1 0 1 1		0 1 2

В последующих 7—9-м стихах з не встречается, но в 10—13-м оно снова играет большую роль. Лексическая группа со значением преследований и предательства в значительной мере организуется этой фонемой — «грозные», «изменила», «изменяла», «изгнанье». Примечательно постоянное сочетание ее с м и н, тем более, чтб в сочетаниях: «мне изменила», «изменяла мне» мн отчетливо на­полняется семантикой местоимения первого лица, отчего все лек­сическое значение измены сосредоточивается в з. Но з в сочета­нии с б в «позабуду» представляет и лексически, и композиционно антоним всему этому ряду. И группа зб в своей противопоставлен­ности зм и зн становится носителем этой антитезы (фактически активизируется оппозиция взрыв — фрикативность, вообще очень значимая в фонологической структуре этого текста). В стихах 14—16-м з снова не встречается.

А. С. Пушкин. Ф. Н. Глинке 157

Противопоставления первой и второй половин текста создает сюжетное движение. Интересные наблюдения можно сделать в этой связи над стихами.

Пускай мне дружба изменила, Как изменяла, мне любовь...

_s Перестановка порядка слов и противопоставление видов глагола («изменила — изменяла») создает основу для целого ряда семан­тических' интерпретаций: измена дружбы относится к новым «го­нениям» Судьбы. Это вместе с видовым отличием позволяет от­нести разочарование в любви к эпохе «Афин», что создает вре­менное развитие сюжета. Одновременно то, что измена любви дана как многократное действие, противопоставленное однократ­ности предательства дружбы, придает первому" олицетворению значительно более конкретный облик, чем второму. В, казалось бы, одинаковом по абстрактности тексте раскрываются градации, отношение между которыми создает дополнительное смысловое движение.

Таким образом, конструктивной идеей текста становится движение поэта к высокой, пока еще не достигну­той цели, воплощенной в облике Гражданина.

Характерно, что, когда Пушкин собирался в 1828 году под-■ готовить текст стихотворения к печати, сама концепция продол­жающегося совершенствования как порыва к преодолению всех при­вязанностей, стоящих на пути к стоической гражданственности, видимо, показалась ему слишком юношески-восторженной. Он ^подверг текст переработке, заменив динамическую концепцию статической.

Давно оставил я с досадой Венки пиров и блеск Афин, Где голос твой мне был отрадой, Великодушный гражданин. Пускай мне Слава изменила Как изменяла мне любовь — Пускай Судьба определила Мне темные гоненья вновь — Как хладный киник я забуду Несправедливость их обид Они ничтожны — если буду Тобой оправдан Аристид '.

А. С. Пушкин. Поли. собр. соч., т. II, кн. 2. М., Изд. АН СССР, { 1949, стр. 788.

158 Часть вторая

Изменения в тексте могут показаться не очень значительными, но они крайне характерны, поскольку обнажают структурную доми­нанту раннего текста. Голос «великодушного гражданина» перене­сен в Афины, поэтому уход из этого города перестает осмысляться как начало приближения к идеалу. Вместо движения — давно со­вершившийся переход из одного состояния (юношеских заблужде­ний) в другое (разочарования). Замена героического стоицизма «хладным киником» — показательна. Сгущается «грецизм», но разрушается романтическая динамика текста. Такой же смысл имеет и замена «Дружбы» «Славой»¹. Не последнюю роль играет и изъятие первых четырех стихов. Кроме их смысловой роли, о чем речь уже шла, следует отметить, что «когда» в начале четы­рехстопного ямба у Пушкина всегда создавало особую динамиче­скую инерцию ритма (ср.: «Когда владыка ассирийский...», «Оле­гов щит» («Когда по граду Константина»), «Жуковскому» («Когда к мечтательному миру...»), «Когда порой воспоминанье...», «Когда твои младые лета...» и др.).

Сложное переплетение различных семантических элементов на фоне стилистического единства создает огромную смысловую на­сыщенность, характерную для пушкинского текста.

¹ В раннем тексте «измена дружбы» — романтический штамп. Однако в 1928 г., в сочетании- с именем Ф. Глинки, слово «дружба» звучало как сигнал уже прошедшей декабристской эпохи и не должно было сочетаться со снижающим понятием измены. Это также, видимо, повлияло на замену «друж­бы» «славой».

Дата добавления: 2015-08-21