Глава вторая ненужное изобретение

В наше время все воспринимают фотокопию как нечто само собой разумеющееся, удивляясь скорее тому, что всего несколько десятилетий тому назад ее не существовало и единственными множительными средствами служили копировальная бумага и мимеограф. История создания копировального аппарата и фирмы «Ксерокс» напоминает старую-престарую сказку о настойчивом и трудолюбивом простаке. Фундамент фирмы, закладывавшийся на многие годы, сам покоился на благородных порывах пополам со случайностями.

Нередко говорят, что люди – и фирмы – становятся пленниками собственного прошлого, и теперь, оглядываясь на годы, проведенные мной в «Ксероксе», я понимаю, что причина происшедшего с ним во многом кроется в его истоках. Неспособность разобраться в прошлом предопределяет нелегкое будущее. «Ксерокс» разросся до невероятных размеров, а способ ведения дел остался, у

Среди историй, связанных с «Ксероксом», пожалуй, самая замечательная – история Честера Карлсона. В начале жизни удача ему не улыбалась. Он родился в Сиэтле в 1906 году. Мать умерла от туберкулеза, когда Честеру исполнилось семнадцать. Отец – вечно переезжавший с места на место парикмахер – был болен туберкулезом и артритом и был обречен. В доме Карлсонов денег всегда не хватало. Семья то и дело путешествовала – меняла климат, чтобы облегчить болезнь отца, и наконец осела на маленькой, взятой в аренду ферме в Сан-Бернардино, штат Калифорния. Юный Карлсон, в те времена болезненно робкий, ездил на разболтанном велосипеде в местную школу, где порой оказывался единственным учеником. На переменах он гонял в одиночестве мух. Играть было не с кем. На уроках учитель смотрел мимо него, тупо уставившись в пространство.

Двенадцатилетним мальчишкой Карлсон начал подрабатывать, а к четырнадцати годам его жалкие заработки превратились в главный источник существования семьи. Он поднимался в пять часов утра и до начала уроков отправлялся мыть витрины. После школы подметал полы в двух конторах – в банке и в газетной редакции. В старших классах Карлсон работал помощником печатника и по совместительству дворником. В выпускном классе все выходные проводил в химической лаборатории. Потом, несмотря на скудные доходы, ухитрился посещать колледж в Риверсайде и Калифорнийский политехнический институт, где получил степень бакалавра в области физики.

Но произошло это в 1930 году, когда найти работу было невозможно. Карлсон разослал письма в восемьдесят две компании и не получил ни одного ответа. Наконец ему удалось найти место в патентном отделе «П. Р. Мэллори и К°», электрической компании Индианаполиса. Его обязанности заключались в основном в перепечатке рукописей и рассылке чертежей по фирмам, занимавшимся фотокопированием. Все это было дорого, долго и раздражало Карлсона. Говоря его собственными словами: «В ходе моей кропотливой работы мне то и дело требовались копии патентных спецификаций или чертежей, но в то время не существовало удобного способа копирования». Однажды Карлсон подумал, до чего было бы удобно, если бы в конторах стояли машины, на которых можно было бы делать копии одним нажатием кнопки. И он – близорукий двадцатидевятилетний мужчина – решил во что бы то ни стало такую машину изобрести.

Конечно, какая-то копировальная техника уже существовала, но она не имела ничего общего с тем, что задумал Карлсон. «А. Б. Дик компани» в 1887 году выпустила первый мимеограф, запомнившийся всем, кто имел с ним дело, сопровождавшим его работу чудовищным запахом. Хозяин компании Дик, бывший владелец лесопилки, стал делать мимеограф по тем же причинам, что вынудили взяться за работу Карлсона, – ему надоело переписывать расценки от руки. Поначалу Дик взялся изобретать сам, но у него ничего не получилось, и тогда он приобрел права на мимеограф у другого изобретателя, Томаса Эдисона. Далеко не все испытывали потребность в этом изобретении, многим казалось, что копировать документы в большом количестве ни к чему. Первыми мимеографами заинтересовались церкви, муниципальные конторы, школы и бойскаутские клубы.

К счастью, отношение к множительной технике довольно скоро переменилось, и она начала быстро развиваться. После 189.0 года повсюду появились печатные машинки и копировальная бумага. На протяжении следующего десятилетия широкое распространение получили мимеографы. А в 1930-х годах стала прокладывать себе дорогу офсетная печать, отличавшаяся очень высоким, по сравнению с мимеографами, качеством копирования.

Строго говоря, офсетный пресс, подобно мимеографу, не копирует, а дублирует оригинал. Для него требуется специальный образец – макет, подготовка которого поглощает немало времени и средств. Поэтому к офсетной печати прибегают обычно в тех случаях, когда необходимо большое количество копий. В начале века это был уже не единственный способ получить копию. В 1910-е годы появилось множество приспособлений, использовавших фотографический способ и не нуждавшихся в макетном образце. Самым известным среди них был «фотостат». Но вся эта техника была сложной и дорогой, и потому ее использовали в основном для копирования юридических документов. Таким образом, до 50-х годов для копирования письменных текстов существовал единственный надежный способ – взять копировальную бумагу и сесть за пишущую машинку.

Честер Карлсон жил в тесной однокомнатной квартирке. Вечерами и по выходным дням он запирался в своей лаборатории, сооруженной в чулане. Три года подряд он изучал свойства света, так как постепенно пришел к решению использовать именно его. Он работал не покладая рук. Когда потребовались деньги, он пошел преподавать в юридический колледж, когда не на что было купить книги, читал их в нью-йоркской библиотеке. Он проштудировал в этой библиотеке едва ли не все книги по фотографии и печатанию. И усердие Карлсона было вознаграждено – однажды он наткнулся на книгу, в которой говорилось о светопроводимости. В ней же он узнал о том, что электропроводимость некоторых материалов (в том числе меди) под воздействием света меняется. После этого Карлсон занялся на кухонной плите опытами с медью, однако единственное, что ему удавалось раз от разу воспроизводить,– это довольно противный запах.

Намерения у Карлсона были самые благие, но жилец он был далеко не идеальный. Соседи давно усвоили, что от Карлсона можно ждать самых разных гадостей, и, проходя мимо его двери, привычно зажимали нос. А если в доме вдруг дрожали стекла и стены, понимали, что это не землетрясение, а просто у Честера Карлсона что-то в очередной раз взорвалось. Нет худа без добра, и именно благодаря неудачам Карлсон познакомился со своей будущей женой. Однажды к нему в дверь, потеряв всякое терпение, позвонила девушка, которая жила в том же доме. Она пришла ссориться. Карлсон, в резиновом переднике, открыл дверь с видом безропотного, ко всему готового человека. Не успела она сказать и двух слов, как его кроткий и по-собачьи виноватый взгляд ее покорил. Вскоре они поженились.

Чулан в квартирке Карлсона и прежде был далеко не лучшим местом для работы, а теперь, когда в доме появилась жена, надо было придумать что-то другое. Карлсон оставил себе для опытов половину горелок на кухонной плите, превратив тем самым приготовление обеда в довольно рискованное мероприятие. Однажды он высыпал на плиту серу, едва не отправив на тот свет и себя, и жену. В другой раз у него взорвались химикаты, и молодые супруги с трудом погасили вспыхнувший пожар. Это было уже слишком. Карлсон перевез свою лабораторию в крохотную каморку над баром в «Астории» в Квинсе, которую отдала ему теща.

Немного спустя Карлсон, плохо разбиравшийся в технике, решил, что одному ему не справиться. Он взял себе в помощники немецкого беженца, безработного физика Отто Корная, найдя его по объявлению в газете. Теперь они работали вдвоем. Они ставили опыт за опытом, позволяя себе покупать материалы на десять долларов в месяц.

И однажды холодным октябрьским вечером им повезло. Сначала они покрыли металлическую пластину серой, потом Карлсон печатными буквами написал на стеклянном слайде: «22.10.38. Астория». Чтобы металлическая пластина наэлектризовалась, он быстро потер ее куском хлопчатобумажной ткани (позднее он заменит ткань кроличьим мехом). Потом прижал слайд к пластине и на несколько секунд осветил ярким светом. После чего поднял слайд – металлическая пластина была покрыта желтоватой пылью. Когда он ее стряхнул, проступил нечеткий оттиск. Дрожа от волнения, Карлсон плотно прижал к пластине листок навощенной бумаги, и через мгновение держал в руках первую в мире копию, полученную электростатическим методом.

Карлсон долго не мог отвести взгляд от листка, пытаясь понять, что произошло. Потом повернулся к Корнаю. Чтобы убедиться, что это не случайность, они повторили эксперимент – результат оказался прежним. После чего отправились отметить успех скромным обедом.

В отличие от Карлсона Корнай особой радости не испытывал: копия была очень плохой, и Корнай не верил, что им удастся добиться лучшего качества. Вскоре Корнай, стремившийся к более прочному положению, нашел себе работу в «Ай-Би-Эм». (Карлсон тем не менее навсегда остался ему благодарен, и много лет спустя, когда цена на акции «Ксерокса» на Нью-йоркской бирже невероятно поднялась, послал сто штук в подарок своему бывшему помощнику.)

Метод Карлсона состоял из пяти частей. Во-первых, специальная светопроводящая поверхность получает электростатический заряд, который сохраняется только в темноте, а на свету исчезает. Во-вторых, листок с отпечатанным текстом располагается сверху так, чтобы под воздействием света его изображение спроецировалось на подготовленную поверхность. (Поверхность сохраняет заряд только в местах, защищенных от света темными чернилами.) В-третьих, пластину покрывают чернильным порошком, который пристает к ней только в сохранивших заряд местах, создавая таким образом зеркальное изображение текста. Затем это изображение переносится на чистый лист бумаги. И, наконец, чтобы закрепить полученный оттиск, порошок нагревают, он расплавляется и накрепко пристает к бумаге.

Карлсон запатентовал новое изобретение и попытался его продать. В течение шести лет, продолжая работать у Мэллори, он обращался по очереди во все крупные американские компании, но безрезультатно. Он предлагал права на новый процесс «Ремингтону», «Дженерал электрик», «Ай-Би-Эм». Во время его демонстрации специалистам Карлсона постоянно преследовали неудачи: то оттиск оказывался смазанный или бесцветный, то перегревшаяся бумага покрывалась пузырями.

Обычно не унывавший Карлсон пережил разочарование. Ко всему прочему стал мучительно напоминать о себе доставшийся по наследству от отца артрит. Боль не отпускала ни на минуту, но Карлсон не сдался. В 1944 году к Мэллори заглянул кто-то из «Бэттелл мемориал», института в Колумбии, штат Огайо, занимавшегося некоммерческими изысканиями, и совершенно случайно наткнулся на Карлсона. Карлсон рассказал о своем изобретении и показал несколько готовых копий. У гостя загорелись глаза, и он сказал, что в его институте наверняка захотят познакомиться с Карлсоном поближе. Прошло немного времени, и ему действительно выделили три тысячи долларов для продолжения разработок в обмен на три четверти будущих прибылей. Карлсон с радостью согласился. Из двадцати компаний, в которые обращался Карлсон, только в «Бэттелл мемориал» поняли, что из его затеи что-то выйдет.

Рочестерская компания «Галоид» была скромным, малозаметным производителем фотобумаги. Ее основали четыре предпринимателя в 1906 году (год рождения Честера Карлсона). Сначала компания арендовала мрачноватое помещение над обувной фабрикой К. П. Форда, где работало чуть больше десятка служащих. Название ее происходило от галоидных солей, входивших в состав эмульсии, которой покрывали фотобумагу. С годами компания медленно росла. К середине 40-х годов ее годовой доход составлял около пятнадцати миллионов долларов. Подобно большинству компаний, занимавшихся производством фотобумаги, «Галоид» жил в тени «Кодака» и не мог даже наскрести нужную сумму, чтобы снять помещение в более приличном районе.

Главой этой незаметной компании был выдающийся человек по имени Джозеф Чемберлен Уилсон. Если я когда-либо и встречал поистине мудрого человека, то им был Джо Уилсон. Его дед – тоже Джозеф К. Уилсон, владелец ломбарда и мэр Рочестера, – входил в число основателей «Галоида», а отец, которого все звали Дж. Р., был его президентом. Уилсон-младший окончил Рочестерский университет, потом школу бизнеса в Гарварде и вовсе не собирался посвятить свою жизнь крохотному, почти семейному предприятию, где детям на пикнике дарили футболки с надписью «Мой папа работает в „Галоиде"». Но отец уговорил его попробовать, ибо, несмотря на свои скромные масштабы, фирма обладала немалыми возможностями. В 1945 году он взошел на борт этого суденышка в качестве помощника менеджера по торговле, а в тридцать шесть лет сменил на президентском посту отца. Первым делом он велел украсить свой новый кабинет обоями в цветочек и водворился там за письменным столом, за которым то и дело подкреплялся бутербродами с арахисовым маслом и джемом.

Уилсон был бизнесмен-неортодокс. Распространение гуманистических ценностей заботило его ничуть не меньше, чем увеличение прибылей. Энергичный, всегда с улыбкой на лице, он был убежден в том, что новые предприниматели должны что-либо совершить во имя общего блага и укрепления экономики.

Уилсон получил хорошее образование и с легкостью цитировал Браунинга и Китса. Он был не из тех, кто утром просматривает цитаты, что ловко вставить из потом в свою речь. Он любил стихи этих поэтов (как, впрочем, и романы о Джеймсе Бонде). Как-то рекламируя свой товар, он процитировал по-латыни одно из наставлений Монтеня: «Fortis imaginatio generat casum» (Могучее воображение порождает событие).

Уилсон руководствовался очень простой философией. Он считал, что люди, как правило, переоценивают то, что они способны совершить в обозримом будущем. Большинство людей не в состоянии выполнить в ближайшее время основную часть запланированного. Но все дело в том, что они же недооценивают свои возможности в целом. Если бы люди чаще над этим задумывались, они гораздо чаще добивались бы заметных результатов. Сам Уилсон и Питер Макколоу жили исключительно в соответствии с этим правилом.

Когда в 1971 году во время ланча с Нельсоном Рокфеллером, тогдашним губернатором Нью-Йорка, Уилсон умер от сердечного приступа, в его жилете нашли старую, потрепанную библиографическую карточку. Много лет назад он записал на ней свои главные задачи: «Быть цельным человеком; обеспечить спокойствие, достигнуть высокого уровня семейного благополучия; руководить своей фирмой так, чтобы она приносила радость тем, кто в ней работает, служила во имя благополучия покупателей и обеспечивала процветание своих хозяев; помогать обществу, которому грозят братоубийственные распри, в достижении единства»,

От природы Джо Уилсон не был общительным, а наоборот, на удивление застенчивым. Первое время в «Галоиде» он до того стеснялся, что краснел, когда с ним в коридоре заговаривала какая-нибудь женщина. Но он прекрасно понимал: чтобы стать удачливым руководителем и бизнесменом, с этим необходимо бороться. Это было трудное решение, но он от него не отступил и часами тренировался перед зеркалом, вырабатывая естественную манеру речи.

После второй мировой войны «Галоиду» пришлось пережить трудности, связанные с усилившейся конкуренцией и, соответственно, с повышением стоимости труда. Правительство резко сократило военные заказы, что также отразилось на «Галоиде». Беспокоил его руководителей и сосед – «Истмен Кодак». В «Галоиде» прекрасно понимали, что «Кодак» в любой момент может пустить их по миру, и если он этого еще не сделал, то лишь потому, что «Галоид» – слишком незначительный конкурент для этого всемирно известного гиганта.

Пытаясь как-то обеспечить себе будущее, компания решила обновить производство. Уилсон поручил главе исследовательского отдела Джону Г. Десауэру не пропускать ни одного нового патента, ни одной технической публикации. Ведь никогда не знаешь, где что найдешь. И Десауэр отнесся к поставленной ему задаче всерьез. С таким же интересом, с каким другие читают «Сэтерди ивнинг пост», он изучил более тысячи патентов и около ста толстых научных журналов. И в один прекрасный день, просматривая выпускавшийся «Кодаком» ежемесячный бюллетень «Мансли эбстрэкт» за апрель 1945 года, наткнулся на тезисы, излагавшие суть процесса электрофотографии, открытого Честером Карлсоном и разрабатывавшегося в тот момент в Колумбии. «Гм, – хмыкнул про себя Десауэр. – Кажется, это то, что нам надо».

Десауэр уговорил Уилсона съездить вместе с ним в Колумбию и посмотреть все своими глазами. Уилсон загорелся. Он прикинул, что если, используя новый метод, удастся получить небольшое, простое в употреблении и дешевое устройство для копирования производственной документации, то это устройство; отлично будет продаваться. Он поделился этими соображениями со своим новым приятелем Солом М. Линовицем, молодым юристом, собиравшимся открыть новый радиовещательный канал для людей либеральных взглядов, чтобы таким образом противостоять крайне консервативной местной газете «Ганнетт». Уилсон попросил Линовица также заглянуть в «Бэттелл». После нескольких поездок в начале 1947 года «Галоид» подписал соглашение, согласно которому получал право на производство копировального устройства по методу Честера Карлсона за соответствующие отчисления Карлсону и «Бэттелл мемориал». При этом предполагалось, что «Галоид» оплатит расходы по доработке устройства.

Много лет спустя Уилсон так говорил о своем решении: «Если 'бы мне пришлось пойти на такого рода риск еще раз, я бы сначала отправился к психоаналитику. Только молодым и нахватает смелости принимать верные решения». Одной из первых задач, которые были предложены «Бэт-теллу», было дать процессу Карлсона какое-нибудь удобоваримое название, ибо слово «электрофотография» звучало не слишком ново и увлекательно. В 1948 году к делу привлекли преподавателя классических языков университета штата Огайо. Сложив два греческих слова (xeros – сухой и graphein – писать), он получил слово «ксерография», что означает «сухое письмо».

В 1949 году «Галоид» выпустил первый коммерческий ксерографический аппарат, огромный металлический ящик, так называемую «модель А» (в «Галоиде» его прозвали «саркофаг»), состоявшую из трех отдельных устройств. Модель была не автоматизирована и настолько сложна в употреблении, что даже квалифицированному оператору для получения одной копии требовалось не менее трех минут. Работа оператора требовала буквально героических усилий. Каждый раз ему приходилось перетаскивать тяжелую пластину с одного устройства на другое. А выучить инструкцию для получения копий, насчитывающую 39 пунктов, было не легче, чем латынь.

Продали всего несколько штук «модели А», которые вернулись едва ли не на следующий день. Все понимали, что механизмы необходимо упростить. На этом история изобретения могла бы и окончиться, если бы не оказалось, что «саркофаг» прекрасно подходит для изготовления макетных образцов для офсетной печати, благодаря чему возник небольшой рынок сбыта. Одним из постоянных покупателей «Галоида» стала автомобильная компания «Форд мотор».

В течение десяти лет «Галоид» произвел еще несколько ксерографических устройств. Это были «Фото-фло, модель С», «Ксерокс Лито-мастер» и «Копи-фло». Для производства «Копи-фло» «Галоид» даже привлек дедушкину «Тодд компани». Что касается торговли, то толку от всех этих устройств было не больше, чем от «саркофага». Они были такими же сложными и неуклюжими. Мир по-прежнему ждал простую и удобную машину, обещанную Честером Карлсоном.

В то время, пока «Галоид» в сотрудничестве с «Бэттеллом» продолжал совершенствовать ксерографию, появилось немало новых копировальных устройств, работавших без макетного образца. Они были гораздо совершенней, чем раньше, стоимость копии не превышала нескольких центов за страницу, а технологии при этом использовались самые разные. Так, в 1950 году «Миннесота майнинг энд мэньюфекторинг» представила «термофакс», который получал копию на специально обработанной бумаге с помощью инфракрасной лампы. В 1952 году появился «автостат», где использовался принцип фотографии, а в 1953-м – кодаковский «верифакс», работавший на химическом проявителе.

У всех этих пионеров множительной техники была масса недостатков. Во-первых, требовалась специальная обработка бумаги, которую приходилось покупать у особого производителя. Во-вторых, качество копий было довольно низким. Копии «ве-рифакса» и «автостата» необходимо было сушить. К тому же и пахли они неважно. Копии же «термофакса» были настолько чувствительны к свету, что, если их оставляли на столе, они быстро темнели.

С течением времени кто-нибудь из сотрудников исследовательского отдела «Галоида» по тем или иным причинам уходил, и компания делала все возможное, чтобы пополнить свои ряды молодыми и талантливыми людьми, которые сумеют добиться от исследований нужных результатов. Питер Макколоу в 1954 году занимал пост вице-президента «Навигейшн коул сейлз компани» в Филадельфии и зарабатывал там немалые деньги, но в свои тридцать два года мечтал заняться чем-нибудь поинтересней, чем торговля углем. Потому он и приехал в Рочестер, в «Галоид», для собеседования. То, что компания вела полунищенское существование, он понял с первого взгляда. Войдя в кабинет заместителя директора по торговле, он тотчас же заметил, что книжные полки заменяли крашеные ящики из-под апельсинов, а на письменном столе стояла коробка для бутербродов, с которыми ходили на службу рабочие. Если так обстоят дела в дирекции, то что говорить об остальных, подумал Макколоу. Он ничуть не удивился бы, узнав, что менеджеры рангом пониже работают не в кабинетах, а в палатках.

В действительности же дело обстояло так, что каждому новому служащему предлагалось соорудить себе письменный стол самостоятельно. Покупали только стулья. Каждый лишний доллар компания вкладывала в исследования. Если кому-то из служащих это было не по душе – это было его дело.

В тот же день Макколоу представили Уилсону, и Уилсон его покорил. С невероятным подъемом он рассказывал о работе над копировальным аппаратом, который будет когда-нибудь соперничать с офсетным станком. Ксерография была еще совсем неразработанной областью, но Уилсон верил в нее бесконечно. Для одного дня это было много, и Макколоу усвоил далеко не все, однако убежденность Уилсона его поразила. Большое впечатление на него произвела и личность Уилсона, готового подчинить свои интересы интересам общества.

В конце концов, Уилсон предложил Макколоу работу, и тот предложение принял. Он существенно терял в деньгах по сравнению с заработком в угольной компании – в Филадельфии его доходы составляли 30 тысяч долларов в год, а «Галоид» мог предложить разве что половину. Но Макколоу рассудил, что он молод, а через каких-то пять лет станет ясно, прав Уилсон или нет. Ему было всего тридцать два года, и он решил, что время у него еще есть.

Разработка метода Карлсона шла черепашьим шагом. И в «Галоиде», и в «Бэттелле» ученые то и дело сталкивались с очередным препятствием. В один из периодов депрессии «Галоид» продал большую часть своих прав на изобретение «Ай-Би-Эм», но воспользоваться ими «Ай-Би-Эм» не довелось. В 1955 году фирмы подписали новое соглашение, в соответствии с которым права на все патенты Карлсона переходили к «Галоиду» в обмен на 50 тысяч его акций.

Затраты на усовершенствование ксерографии возросли до невероятного уровня. Между 1947-м и 1960 годом «Галоид» затратил на это 75 миллионов долларов, то есть больше, чем заработал. Чтобы как-то возместить расходы, он то и дело брал кредиты и продавал свои акции всем, кто соглашался их купить. Говоря по совести, товар был сомнительный. Тем не менее, акции покупали, в том числе Рочестерский университет, приобретавший их на деньги благотворительного фонда. Стоили они тогда в пересчете на нынешний курс пятьдесят центов. Среди тех, кто активно помогал Уилсону, был Сол Линовиц, ставший вскоре его главным советником. (Как выяснилось, в колледже я назначал свидания девушке, которая приглядывала за малышом Линовицев.) Впоследствии он отвечал за все важнейшие переговоры по приобретению прав на патенты и всерьез занимался международными связями фирмы. В конце концов, он оказался председателем правления. Через много лет мы с Солом стали хорошими друзьями.

В 1955 году Джо Уилсон принял очень важное решение. Он решил, что компании необходимо развивать заокеанские связи. «Галоид» существовал как американо-канадская фирма, но многие ее патенты были приобретены фирмами крупных европейских стран, и Уилсон понимал, что если там хоть как-то не присутствовать, то можно потерять все свои права. В 1956 году он уговорил английскую кинофирму Дж. Артура Рэнка учредить совместное предприятие, которое получило название «Рэнк-Ксерокс». Штаб-квартиру устроили в Лондоне, так как Англия была главным рынком сбыта множительной техники в европейских странах. По договору «Рэнк-Ксерокс» получал исключительное право разрабатывать любой патент, касающийся ксерографии, в любой стране, кроме Соединенных Штатов и Канады. Разумеется, в те времена процесс ксерографии был еще далек от совершенства – когда «Галоид» привез одну из Моделей в Лондон для демонстрации ее сотрудникам «Рэнк-Ксерокс», она там не работала.

Модель, ставшую известной во всем мире как 914-я (размер копии 9 х 14 дюймов), первоначально задумали небольшой – чтобы помещалась на письменном столе. Но вскоре поняли, что, если вместить в нее все, что задумано, она будет больше самого стола.

Проблемы, возникавшие по ходу создания модели, казались неразрешимыми. Например, проблема прилипания бумаги. Когда лист бумаги соприкасался с заряженным фоторецептором, то из-за скопившегося статического электричества он прилипал. Инженеры компании долго ломали головы над этой задачей, пока, наконец, Джона Раткуса, который накачивал дома велосипедную шину, не осенило. Он подумал, что если сделать крохотные отверстия, через которые будет поступать воздух, то этот воздух приподнимет край прилипшего листа. Он прилепил лист бумаги на автомобильный капот и пустил в него струю воздуха из насоса. Лист оторвался. Таким образом «Галоид» получил решение проблемы.

Другая трудность заключалась в удалении остатков чернильного порошка – тонера, используемого при получении оттиска. Когда копия была готова, на фоторецепторе оставалось немалое его количество. Чтобы удалить остатки, сделали вращающийся меховой валик. Вопрос заключался в том, чей выбрать мех. Попробовали бобра и енота – не подходят. Наконец путем проб и ошибок установили, что лучше всего мех с брюшка австралийского кролика, причем ворс должен быть определенной длины – не слишком длинный, но и не слишком короткий. Одному из галоидовских инженеров пришлось не один раз заглядывать к меховщику и, отдавая ему кроличью шкурку, объяснять, какой длины должен быть ворс. Меховщик только дивился женским капризам.

Честно говоря, технология 914-й была слишком сложной, и продавцам приходилось признаваться покупателям, что этот копировальный аппарат сложнее автомобиля. Многое получалось совсем не так, как надо. Чаще всего заедало лист копии. Этот дефект прозвали «неровной струйкой». Бумагу поднимали в положение копирования легкие струйки воздуха, но порой они выдувались неравномерно, и это приводило к заеданию. Если какая-то струйка была гораздо сильнее, то лист прилипал к нагревательной части, загорался, и из машины вырывались клубы белого дыма, приводя зрителей в замешательство.

Самой неприятной чертой 914-й, конечно же, была ее непреодолимая тяга к возгоранию, что естественным образом сказывалось на продажах. (Ральф Недер, приобретший одну из первых модификаций 914-й, выходил из себя по этой причине не один год.) Было принято решение продавать копировальный аппарат в комплекте с огнетушителем, что вызвало негодование торгового отдела. Как продать машину, с которой невозможно работать без огнетушителя? Любой нормальный покупатель немедленно представит себе полыхающее здание своего офиса и толпу сотрудников, в панике бросающихся к выходу. Торговый отдел категорически запретил упоминать в связи с 914-й слово «огонь». Когда кому-нибудь так или иначе приходилось касаться этой проблемы, предпочитали говорить о «перегреве». Все-таки своего они добились. Инженерам позволено было прилагать к копировальным устройствам огнетушители, но они были всего-навсего «средством от перегрева».

Условия работы «Галоида» по созданию этого революционного продукта были очень далеки от идеальных. Многое упиралось в деньги. Инженерная группа проводила испытания 914-й двадцать четыре часа в сутки, что, конечно, было неплохо, если не считать того, что хозяин здания, у которого арендовали помещение, ежедневно ровно в семнадцать часов отключал отопление. «Галоид» не собирался платить лишние деньги за ночное отопление, так что сотрудникам приходилось стучать зубами в своих толстых свитерах и башмаках.

Наконец «Галоид» закончил работу над «моделью-914» и подготовил ее к серийному производству. Но у него не было собственного завода – для производства первых моделей они и не требовались. Прикинув, что самостоятельно 914-ю на рынок не вывести, Уилсон подошел к делу с другой стороны. Ведь если копировальные аппараты не будут продаваться, держатели акций придут за его скальпом. И Уилсон отправился в «Ай-Би-Эм» узнать, не хотят ли они создать совместное предприятие. Ничего не зная толком о ксерографии, в «Ай-Би-Эм» попросили консультативную фирму «Артур Д. Литтл» в Бостоне проверить рынок офисных копировальных аппаратов.

«Галоид», узнав наконец, что его продукция на рынке нужна, почувствовал себя гораздо спокойнее, хотя в основном это была неофициальная информация. Забавный случай произошел однажды, когда кто-то из торгового отдела заглянул в правительственное учреждение, где стоял копировальный аппарат одной из первых моделей, и поинтересовался, много ли бумаги потребляет эта машина. «Вы хотите сказать, много ли грузовиков бумаги?» – прозвучало в ответ. Ему этот ответ понравился.

В «Артур Д. Литтл» после серьезных исследований пришли к довольно сдержанному выводу. По их мнению, и габариты, и цена копировального аппарата 914-й были слишком велики. Консультанты Литтла признали, что в некоторых организациях и учреждениях потребность в множительном устройстве была очень высока, но этот рынок вполне можно насытить пятью тысячами моделей. Иначе говоря, их приговор звучал так: будущего у 914-й нет. Для «Ай-Би-Эм» этого было достаточно – совместное предприятие не состоялось. Много лет спустя, Томас Уотсон, сменивший в руководстве «Ай-Би-Эм» своего отца, не раз вспоминал, что это было одно из тех решений, о которых он впоследствии жалел.

Уилсон не стал делать из отказа «Ай-Би-Эм» трагедии, но выхода у него не было – пришлось рисковать в одиночку. В 1959 году с конвейера сошла первая серийная модель – «модель-914». Вид у нее был чудовищный, а весила она 650 фунтов. Глядя на нее, рабочие говорили, что в конторские двери ее не протащить.

К этому времени компания уже называлась «Галоид-Ксерокс». Несколькими годами раньше «Галоид» зарегистрировал торговую марку «Ксерокс» – сокращение от «ксерография», признался, что в какой-то мере они подражали «Кодаку», название которого тоже в сущности ничего не означает. «Галоид-Ксерокс» поменял название на «Ксерокс».) Прежде чем принять это решение, «Галоид» Нескольких консультантов, которые должны были изобрести хорошее новое название, но ничего из придуманного Уилсону не понравилось. В одно прекрасное воскресное утро он отправился на прогулку с Солом Линовицем, чтобы поболтать о семье, о работе, о разных событиях. Они вышли на лужайку, и Линовиц увидел там большую надпись «Кодак». И тут же им в голову пришла одна и та же мысль. Джордж Истмен назвал свою компанию «Кодак», поскольку это слово было короткое и начиналось и заканчивалось его любимой буквой. Почему бы не сделать то же самое со словом «ксерография»? Так и родился «Ксерокс».

Многие в фирме запротестовали против перемены названия. По их мнению, новое слово звучало слишком странно, непонятно и было труднопроизносимо. А кое-кому казалось, что оно ассоциируется со словом «ноль»1, которое в финансовых кругах не слишком-то любят.

Осенью 1959 года «Галоид-Ксерокс» готов был продемонстрировать «модель-914» перед торговым и инженерным отделами. Джеку Хартнетту, председателю правления, предоставили честь первому включить аппарат. Он произнес короткую речь, в которой говорил о том, что наконец-то инженерам удалось придумать нечто такое, с чем он в состоянии справиться самостоятельно. Потом взял какой-то документ, положил его в копировальный аппарат, закрыл крышку и нажал на кнопку. Когда лист копии выполз наружу, Джек поднял его повыше, чтобы видели все. Лист был пустой.

Наступила полная тишина. Тогда Дэвид Кертин, глава отдела внешних связей, подошел к аппарату, поднял крышку и улыбнулся. «Джек, – сказал он, – ты положил документ не той стороной».

Смущенный Хартнетт перевернул лист, снова нажал на кнопку и на этот раз получил вполне приличную копию.

Теперь «Галоид-Ксерокс», годовой оборот которого приближался к цифре в 33 миллиона долларов, готов был продемонстрировать автоматическую «модель-914» всему миру. 16 сентября того же года в зале «Шерри-Несерланд-отеля» ее впервые показали широкой публике. Две копии получились. Одна загорелась. Джона Десауэра, заместителя исполнительного директора фирмы, едва не хватил удар. Следующая копия вновь получилась удачной, и пресса дала отличный отзыв. «Бизнес уик» открыл 914-й дорогу в мир.

В марте следующего года посыпались первые заказы на новый копировальный аппарат, и теперь в «Галоиде» спрашивали: кто же был сумасшедшим – «Галоид» или отвергшие идею копировального устройства крупные компании?

Но вскоре стало ясно, что почивать на лаврах еще рано. В обязанности Дэвида Кертина входила реклама нового продукта и самого названия «ксерокс». Легким ему это занятие не показалось. Куда бы он ни пошел, везде его встречали либо недоумением, либо усмешкой. Никто не знал, что делать со странным словом «ксерокс». Одни полагали, что компания торгует полосканием для рта, другие – антифризом, третьи – слабительным.

В отчаянии от этих недобрых шуток Кертин написал Уилсону горячее письмо, в котором уговаривал сменить название компании. Ему было все равно на какое, только бы не «Ксерокс». Пусть будет опять «Галоид» или «Уилсон мэньюфекторинг компани».

Прочитав это послание, Уилсон вызвал к себе Кертина и сказал, что вполне сочувствует его сложностям, но видит выход только в том, чтобы новое слово появлялось как можно чаще. И рассказал один любопытный случай из жизни польского дирижера Леопольда Стоковского. Когда тот приехал в Америку, многие советовали ему поменять фамилию, которая слишком непривычна для английского языка. Но он всякий раз отказывался. «Почему? – спросили его как-то. – Это многое бы упростило». Стоковский сказал, что проблема решается сама собой: «Когда публика придет слушать мою музыку, она запомнит и мою фамилию».

– Когда люди увидят нашу продукцию, – сказал Уилсон, – они запомнят и наше название.

Дата добавления: 2015-09-03