Характеры и обстоятельства

Выстраивая сюжетные ситуации и композицию, создавая сплетения характеров и обстоятельств, Шолохов всегда добивается эффекта объективности, осуществления того основного художественного закона эпоса, о котором Гегель говорил, что в эпосе в события и в то, как они совершаются, вкладывается необходимость: «Всему совершающемуся подобает быть, оно таково, а не иное и совершается с необходимостью»[347].

Все узловые моменты сюжета выстроены так, что читатель осознает неизбежность именно такого, а не другого поворота в судьбе главного героя.

Сложная система мотивировок выстраивается Шолоховым и при разработке важных, поворотных сюжетных ситуаций, и при характеристике действий и поступков всех героев романа.

Правда, здесь отчетливо выступает разница в характерах и поведении разных персонажей, притом зависящая не только от их индивидуальности: в эпосе Шолохова при всей неизбежности своей судьбы трагический герой обладает свободой волеизъявления значительно бóльшей, чем люди, руководствующиеся по преимуществу идеологическими принципами.

Григорий вовсе не безволен. Он всегда действует самостоятельно. Его поступки являются не только вынужденной реакцией на обстоятельства, но и следствием собственной воли, собственного выбора и решения. У таких героев, как Коршунов, Листницкий, Калмыков (и Штокман, и Кошевой, и красноармеец из продотряда), поступок – это однозначная реакция на событие, реакция, детерминированная их идеологической позицией и предыдущей историей. Поэтому у них нет настоящего, свободного выбора, нет и подлинных сомнений и колебаний, т.к. их линия поведения как бы запрограммирована, теснейшим образом связана с их идеологией. Вот пример «исканий» Листницкого: «Но с кем ты, в конце концов? – задал он сам себе вопрос[глядя на толпу «прилично одетых, сытых людей» на петроградских улицах – С.С.] и, улыбаясь, решил: – Ну, конечно же, вот с этими! В них частичка самого меня, а я частичка их среды». Соседствующие в тексте авторские ремарки: «улыбаясь», «решил» – говорят о том, что для Листницкого тут нет настоящего выбора и вообще проблемы: по сути дела, «решил» не он, а его социальная принадлежность к определенной «среде». Это даже и сравнивать невозможно с той поистине мучительной силой колебаний и сомнений, которые тяготят Григория Мелехова. Точно так же, как Листницкий, не ведает сомнений и колебаний Штокман: ни тогда, когда приказывает расстреливать казаков «с кондачка», ни тогда, когда сам идет на смерть во время красноармейского бунта. Поступки таких героев легко можно предугадать, их легко и объяснить, в отличие от поступка Григория, который всегда проблематичен, всегда неожидан, его трудно объяснить и трудно определить его возможные последствия, прежде всего для самого героя, потому что это поступок, представляющий собой действие, в известной мере свободное от власти обстоятельств, действие, связанное с выбором и влекущее за собой вину и ответственность.

Герои, плотно включенные в свою социальную среду и обладающие мировосприятием, определенным соответствующей идеологией, в очень большой степени детерминированы в своем поведении этой идеологией, «обстоятельствами» и «средой». Некоторые из них, наиболее развитые, вполне это осознают: «Калмыков… раздумчиво сказал: «Мы, в сущности, – пешки на шахматном поле, а пешки ведь не знают, куда их пошлет рука игрока». А раз пешки, то к их поведению неприменимы понятия, связанные со свободой волеизъявления, категории трагедийного ряда: выбор, вина, ответственность. Поэтому они склонны «делить вину», т.е. перекладывать ответственность на других или на обстоятельства, на войну и т.п. (вспомним, как Листницкий оправдывает свою вину перед Григорием за связь с Аксиньей: «Григорий… Я обворовал ближнего, но ведь там, на фронте, я рисковал жизнью. Могло же так случиться, что пуля взяла бы правее и продырявила мне голову?… Мне все можно!»)[348].

Григорию тоже часто напоминают (Чубатый или Изварин, например) про то, что его «жизнь силком заставит» встать на ту или другую сторону. И сам он порой склонен ссылаться на «жизнь» или «войну». Но все равно знает, помнит о том, что жизнь делается и своими собственными руками. «Она, жизня… виноватит…», – говорит он Наталье, но тут же, буквально через две фразы, признает: «Неправильный у жизни ход, и, может, я в этом виноватый».

Таким образом, объективность шолоховского эпоса укоренена прежде всего в его сложных, самостоятельных, «саморазвивающихся» характерах и в построении и развертывании сюжета и конфликта, т.е. в системе характеров и обстоятельств. Но она царит и в самом повествовании, в его тоне и содержании, в авторских оценках и ремарках.

Дата добавления: 2015-08-18