Пейзажный образ-символ

И в предварении, и в параллелизме есть элемент символики. Он усиливается в пейзажных зарисовках, параллельных трагическим кульминациям сюжетного развития.

Но если из эпического параллелизма убирается второй член, а его содержание полностью переключается в образ природы – возникает образ-символ в собственном смысле слова. Такой образ природы не имеет отношения к последующим ситуациям. Обычное его содержание – судьба человека в мире. Подведение итогов его борьбы и метаний. Такой образ ничего не мотивирует, но в нем предельно концентрируется прежде накапливавшийся материал, подчеркивается и выражается главное.

Можно отметить несколько случаев такого пейзажного образа. Почти все они, за исключением описания грозы в день, когда началась любовь главных героев, и в тугой узел завязались отношения Григория и Аксиньи и связанных с ними людей, – в конце четвертого тома, в финальной части романа. Это пора итогов. Пять связаны с Григорием, один с Аксиньей. Итоги печальны – и все эти образы-символы минорны, трагичны. Вот грустный образ перекати-поля, – он итожит настроения и судьбу Григория, который «от белых отбился, к красным не пристал»: «Лишь отживший свой век прошлогодний бурьян – перекати-поле – понуро сутулился на склонах рассыпанных по степи сторожевых курганов, подзащитно жался к земле, ища спасения, но живительный, свежий ветерок, нещадно ломая его на иссохшем корню, гнал, катил вдоль и поперек по осиянной солнцем, восставшей к жизни степи».

Вот изумительно красивый багряно-черный тюльпан, который видит Григорий в момент короткой передышки между стычками с преследующими отряд Фомина красноармейцами: «Тюльпан рос совсем близко, на краю обвалившейся сурчины. Стоило лишь протянуть руку, чтобы сорвать его, но Григорий лежал не шевелясь, с молчаливым восхищением любуясь цветком». А вскоре новая стычка с красноармейцами. Бешеная скачка в попытке уйти от погони: «Фомин хлестнул плетью своего коня, поскакал вперед. Слева от него на коротком поводу шел второй конь. Срезанные лошадиными копытами, во все стороны летели, словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов. Григорий, скакавший позади Фомина, посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза. У него почему-то закружилась голова, и знакомая острая боль подступила к сердцу…». Только что Григорий боялся даже притронуться к тюльпану – а теперь прекрасные цветы кровавыми брызгами летят из-под копыт фоминского коня. Жизнь поднимается и цветет среди «мертвого городища сурчин», где он увидел тюльпан, а сам он все еще участвует в братоубийственной бойне, льет кровь.

Вот потрясающий образ «черного солнца»: «Теперь ему незачем было торопиться. Все было кончено. В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. Лучи его серебрили густую седину на непокрытой голове Григория, скользили по бледному и страшному в своей неподвижности лицу. Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца». Здесь нет ни внутреннего монолога, ни авторской характеристики состояния Григория. Их "замещает" пейзажный образ, концентрирующий в себе всё и выражающий всю глубину человеческого горя. Но завершается цепь трагически мрачных символических образов все же не мраком "черного солнца", а возникающим в самой последней строке романа образом "огромного, сияющего под холодным солнцем мира", в котором одиноко стоит на пороге родного дома человек с сыном на руках – единственным, что "пока еще" связывает его с землей и с этим миром.

Дата добавления: 2015-08-18