В оценке необъективной критики

Позиция автора романа по отношению к изображаемой им борьбе "красных" и "белых" подвергалась и продолжает подвергаться упрощению и «выпрямлению» как в прежних, так и в нынешних идеологизированных трактовках отечественной критики. В свое время, в 30-е годы, нарком госбезопасности Генрих Ягода неоднократно говорил Шолохову: «Ты, Миша, контрик… твой «Тихий Дон» белым – ближе, чем нам»[330], а редактор журнала «Интернациональная литература» С.Динамов «со всем опасением за дальнейший путь Шолохова» писал: «Не хватает у Шолохова накалки классового противопоставления; в его образах врагов революции не вскипает отрицание их»[331]. Сама объективность изображения воспринималась враждебно, как скрытое проявление политической неблагонадежности: "Есть в творческом методе Шолохова один органический порок, который привел его к ряду идеологических срывов. Этот порок – объективизм. Это стремление стать выше происходящих событий, стремление превратиться в "верховного судью", который с великим беспристрастием смотрит на классовую борьбу"[332]. Между прочим, первый же отзыв эмигрантской критики (рецензия Н.Кнорринга в парижских «Последних новостях» на первое издание первого тома романа в Москве) содержал утверждение, что «Шолохов «спокойно зрит на правых и виноватых»[333]. В. Ходасевич и Н.Берберова (они вели «Литературную летопись» под коллективным псевдонимом «Гулливер» в газете «Возрождение»)[334] в полемике с советской критикой назвали роман Шолохова «во многих отношениях «свободным» произведением». К.Фельзен, рецензент журнала «Числа», отметил, что никто до Шолохова не пытался изобразить казачество изнутри и написал, что «его описания сурово бесстрастны – до жестокости, – и вот как бы не сразу им постигаемое, медленное, но бесповоротное осуждение войны куда убедительнее, чем разоблачения мягкосердечных интеллигентов, воевавших против воли и с отвращением»[335]. Парадоксально, но факт: самый высший для белоэмигрантов авторитет в этом вопросе – генерал П.Н.Краснов, сам писатель и в свое время атаман белого Дона, оценивал Шолохова необыкновенно высоко, особо выделяя объективность изображения событий гражданской войны в «Тихом Доне»: «Это исключительный, огромный по размерам своего таланта, писатель…– говорил мне генерал П.Н.Краснов. – Вы, может быть, переоцениваете его, – ответил я, – потому что и вас, ваше превосходительство, и коммуниста Шолохова объединяет одна и та же глубокая, искренняя любовь к родному Дону.

– Не только это и даже это не главное. Я столь высоко ценю Михаила Шолохова, потому что он написал правду (выделено автором – С.С.).

– Значит, и то, что написано им о вас, ваше превосходительство, тоже глубоко правдиво? – Безусловно. Факты верны, – ответил ген. П.Н.Краснов, – а освещение этих фактов?.. Должно быть, и оно вполне соответствует истине… Ведь у меня тогда не было перед собой зеркала! – закончил также шуткой писатель-генерал»[336].

С 60-х гг. в «диссидентском» лагере Советского Союза, напротив, утвердилось мнение о Шолохове, что он всегда был «красным» и только «красным» и потому в «Тихом Доне» белые у него «черным-черны, а красные светлым-светлы»[337]. А так как это вопиюще не соответствует содержанию и тексту романа, то в нем с помощью выдвинутой И.Н.Медведевой-Томашевской и энергично поддержанной А.Сол­женицыным гипотезы «автор-соавтор» попытались вычленить «авторский» (не шолоховский) «протограф», отделив его от «соавторских» (шолоховских) наслоений. Таким способом роман попытались «четвертовать», что не могло не закончиться полнейшим конфузом[338].

Дата добавления: 2015-08-18