Наряду с исследованием истоков стерновского романа, и изучением влияния на писателя его предшественников анг-

лийская критика пытается оценить тот вклад, который сделал Стерн в свете современных эстетических и этико-философских исканий. Одной из таких популярных тем является анализ нетрадиционного решения проблемы романного времени. Стерн одним из первых писателей в мировой литературе стремился передать субъективность временного восприятия человеческого сознания (вспомним разговор Йорика с дамой в Кале у дверей каретного сарая). Этот аспект творческой манеры Стерна рас­сматривается во многих специальных и общих исследованиях²⁵.

Другой актуальной темой является рассмотрение творче­ства писателя в свете характерной для современного экзистен­циализма и абсурдизма проблемы коммуникации. Дж. Трау-готт посвятил этой теме монографию²⁶. Тот же вопрос, хотя и несколько по-иному решая его, затрагивает К. Маккиллоп: „Язык встает преградой между людьми. Братья Шенди не дости­гают взаимного понимания на интеллектуальной основе. Но они могут сходиться в сфере человеческой симпатии, где жест и пластические детали передают то, чего не скажешь словами¹'²⁷.

Одной из важнейших проблем стерноведения была и оста­ется проблема соотношения позиций автора и повествователя в произведениях Стерна. Именно в свете этой проблемы возни­кают все новые и новые критические прочтения „Сентименталь­ного путешествия". Как отмечает Хауэс, „Йорик, Тристрам и Стерн безнадежно перепутались в сознании читателей и крити­ков". Об этой „путанице" на примерах оценок таких тонких критиков, как У. Теккерей и В. Вульф, мы уже говорили выше. Здесь приведем другой пример. Блестящий биограф, хотя и не столь блестящий интерпретатор творчества Стерна, У. Кросс, не совсем четко разграничивая Стерна-человека, Стерна-писа­теля и условного повествователя Йорика, утверждал, что в „Сентиментальном путешествии" нашли отражение меланхо­лия и чувствительность Стерна, усиленные его ухудшившимся физическим состоянием и обостренные сентиментальным увле­чением Элизой Дрейпер.

Первым исследователем, попытавшимся разграничить пози­ции автора и повествователя, был Р. Патни. Опираясь на опубли­кованное Кертисом научное издание писем Стерна, он утвер­ждал, что Стерн относительно неплохо чувствовал себя физи­чески к началу работы над „Сентиментальным путешествием" и не слишком страдал от любовного увлечения Элизой Драй-пер. Патни убедительно доказывает, что сам автор не разделя­ет чувствительно-патетической позиции своего героя-рассказ­чика. Однако Патни завершает свой анализ неверным, на наш взгляд, выводом. Он упрекает Стерна в неискренности, в жела­нии писать на потребу сентиментально настроенной публики:

„Сентиментальная поза Йорика соответствует не чувствам Стерна, а требованиям. широкой публики изображать патети­ческое, в чем Стерн весьма преуспел"²⁹.

Примерно к тем же выводам приходит двумя годами позд­нее Э. Дилуорт в монографии с красноречивым названием — „Несентиментальное путешествие Лоренса Стерна". В сознании критиков именно Дилуорт развеял миф о „чувствительном Стерне".

В полемике с выводами этих двух исследователей выдви­гает свою интерпретацию „Сентиментального путешествия" А. Кэш в монографии „Комедия моральных чувств в творче­стве Стерна". Сопоставление высказываний Йорика с текс­том проповедей Стерна приводит исследователя к выводу, что Стерн противопоставляет спонтанной чувствительности своего героя стабильную добродетель таких персонажей, как монах, старый французский офицер, хозяин осла. Ставя Стерна рядом со Свифтом и Джонсоном, Кэш отмечает, что и он „был одним из рационалистов XVIII века". С такой по­зицией, однако, нельзя согласиться. Помимо недопустимости интерпретации художественного текста на основании прямых высказываний, сделанных в нехудожественном тексте, провоз­глашение таких эпизодических персонажей, как монах или старый французский офицер, выразителями положительной программы автора неубедительно — ведь показанный со сторо­ны (в „Тристраме Шенди"), а не изнутри Йорик выглядит не менее благородным и мудрым, чем они. Однако в книге Кэша ценно то, что автор видит в Стерне не талантливого вир­туоза, ловко подделывающегося под запросы „чувствительной публики", а писателя, проповедующего определенные этиче­ские и эстетические ценности.

В последние десятилетия интерес к этому „самому совре­менному из английских романистов XVIII века" не угасает. Посвященные Стерну исследования охватывают разные ас­пекты жизни и творчества писателя. Однако в целом со­временное стерноведение больше внимания уделяет первому произведению Стерна, находя в „Тристраме Шенди" более благодатный материал для исследования актуальных во­просов современности — проблемы романного времени, проблемы коммуникации в современном мире... вплоть до рассмотрения „Тристрама Шенди" в свете математической теории игр.

Единственным исследованием, посвященным специфике европейского сентиментализма как литературного направления и дающим новую интерпретацию „Сентиментального путешест­вия", была монография австралийского ученого Р. Ф. Бриссен-

дена „Страдающая добродетель. Сентиментальный роман от Ричардсона до Сада".

Признавая, что важнейшей задачей при анализе „Сентимен­тального путешествия" остается „понять природу чувств, изо­браженных в книге и цель, которую ставит себе автор, изобра­жая эти чувства", определить „моральный статус Йориковой чувствительности", Бриссенден вступает в полемику с други­ми исследователями, прежде всего с А. Кэшем. Отвергая его концепцию Стерна-рационалиста, Бриссенден утверждает, что „чувство — один из главнейших элементов „Сентиментального путешествия" <...> Стоик - вот истинный враг Стерна, а не че­ловек, отдающийся чувству"³⁰.

Бриссенден завершает, однако свой анализ признанием многогранности этого эпохального произведения: „В каком-то смысле „Сентиментальное путешествие" — наименее сенти­ментальная из всех существующих книг, в каком-то — наибо­лее. В своем уникальном равновесном сочетании остроумия и чувствительности, скептицизма и жизнерадостности, она пред­ставляет собой квинтэссенцию положительности, непосредст­венности и изощренности, характерных для сентиментализма XVIII столетия"³¹.

Творчество Лоренса Стерна оставило свой след не только в литературе Западной Европы. Стерн быстро становился попу­лярен и в России, где уже в конце XVIII в. его читают и в под­линнике, но чаще во французских и немецких переводах. В 1783 г. появляется перевод Стерна на русский язык - „Стерно-во путешествие по Франции и Италии под именем Йорика". За ним следуют и другие — отдельные издания и журнальные публикации. Особенно популяризует Стерна издаваемый Н. М. Карамзиным „Московский журнал".

Отмечая формирующее влияние Стерна на развитие рус­ской литературы XVIII века, В. Маслов писал, что Стерн „при­влекал к себе не как юморист", а „гуманным настроением", „постоянным призывом к чувствительности, в которой... видел могучее средство для улучшения человеческих отношений"³³.

Одним из первых русских писателей, на которого творче­ство Стерна (особенно „Сентиментальное путешествие") ока­зало влияние, был А. Н. Радищев. Об этом говорил и сам Ради­щев в письме к С. И. Шешковскому: „А как случилось мне чи­тать перевод немецкий Йорикова путешествия, то и мне на мысль пришло ему последовать"³⁴. У Радищева вслед за Стер­ном путешествие становится лишь канвой для выражения мыс­лей и чувств повествователя, поэтому в композиционной орга­низации обеих книг есть много общего. Однако созданный Стер-

ном жанр свободного путевого очерка Радищев использует для постановки проблем, далеких от стернианства. По своему мировоззрению эти писатели весьма несхожи. Даже когда они обращались к важнейшим для них понятиям „сочувствия", „сострадания", „взаимной любви", они вкладывали в них со­вершенно различный смысл. Стерн говорит о непонимании и нетерпимости, которые существуют между людьми вне зави­симости от социальных устоев, показывает сложность души и то, как неразрывно переплетены в ней хорошее и дурное, „нити вожделения'* и „нити любви". Призывая людей к „взаим­ной терпимости и взаимной любви", он в то же время смотрит со снисходительным скептицизмом на человеческие слабости, видя источник их в самой природе человека. Радищев, рассматривая людские пороки как результат социального зла, гневно обличает и сами пороки, и их источники. Проявление сострадания к ближнему мыслит он в борьбе с этим злом, в истреблении его.

„Чувствительным, нежным, любезным и привлекательным нашим „Стерном"³⁵ называли современники Н. М. Карамзина. Бесспорно, Карамзин многим обязан автору „Сентиментально­го путешествия". Однако намерение русского писателя, с од­ной стороны, показать лирический облик путешественника, а с другой - сообщить соотечественникам массу полезных сведений о жизни Западной Европы, сказалось не только на тематике „Писем" и образе главного героя, но и на манере повествования. „Письма русского путешественника" — это при­мер того, как, творчески преобразуя опыт Стерна, писатель создает свое, оригинальное и по замыслу и по жанру произве­дение, рассчитанное на вкусы и нужды своей страны и своей эпохи.

Лаконичную и содержательную характеристику восприятия Стерна в России в первой половине XIX века даетМ. К. Азадов-ский: „Стернианство в первой половине XIX века было одним из значительных факторов крепнущего литературного про­цесса и общественного сознания — и в частности под стернов-ским обаянием были и некоторые будущие деятели 14 декаб­ря <...> Таким образом, „чувствительный Стерн" оказался призванным для художественного оформления дум и настрое­ний русской революционной интеллигенции двадцатых годов"³⁶.

Во второй половине XIX века обращение к Стерну сыгра­ло существенную роль в формировании творческого метода Л. Н. Толстого. Знаменательно, что работе над ранними редак­циями „Детства" непосредственно предшествовал предприня­тый Толстым, хотя и не доведенный до конца, перевод „Сенти­ментального путешествия". На разных этапах творческого пу-

ти Толстого сфера и степень воздействия на него Стерна были различны. В ранних произведениях („История вчерашнего дня", „Четыре эпохи развития") влияние Стерна заметно преж­де всего в чисто внешних приемах организации материала. Позд­нее Толстой перерос свое юношеское увлечение. Прямое влия­ние Стерна он пытается изжить уже в „Детстве". Более того, в своих зрелых произведениях Толстой приходит к художест­венным принципам, многие из которых прямо противополож­ны стерновским. Зыбкая, изменчивая, откровенно субъектив­ная картина мира у Стерна превращается в кристально четкую, поражающую своей полнотой и объективностью у Толстого; всеобъемлющая ироническая (в том числе и автоироническая) позиция повествователя в „Тристраме" и „Путешествии" весь­ма далека от абсолютности и непогрешимости авторского зна­ния в „Войне и мире" и „Анне Карениной". Однако этот, столь отличный от Стерна писатель многим обязан английскому романисту.

Некоторыми своими сторонами творчество Стерна вошло как частица в сложную творческую систему зрелого Толстого: мы ощущаем это и в „Севастополе в мае" (описание смерти Праскухина), и в „Войне и мире" (портретные характеристики героев), и в „Анне Карениной" (последние минуты Анны пе­ред самоубийством). И если от многих внешних приемов стер-новского письма Толстой со временем отказался, то принципы обрисовки персонажа — и его внешности, и его духовного об­лика, — органически усвоенные Толстым и составляющие су­щественную черту его художественного мастерства, связыва­ют его творчество с творчеством Стерна.

В советском литературоведении затронуты самые различ­ные аспекты творчества Стерна. Одной из первых работ, посвя­щенных Стерну в советское время, была брошюра В. Шкловско­го „Тристрам Шенди" Стерна и теория романа". Как отмечает зарубежный литературовед К. Харпер, „в 1921 году это была нетрадиционная интерпретация [Стерна. — К А.] не только для России"³⁷. Шкловский одним из первых в стерноведении обратил внимание на актуализацию Стерном приемов созда­ния романа: „Вообще у него [у Стерна. -К А.] педалировано само строение романа, у него осознание формы путем наруше­ния ее и составляет содержание романа"³⁸. И хотя, разумеет­ся, все „содержание романа" не сводится к этому, однако ана­лиз сознательного обнажения романной структуры в „Три­страме Шенди" был важным этапом в изучении творчества Стерна.

Если в этой ранней работе Шкловского Стерн рассматрива­ется в отрыве от философской мысли своей эпохи и от окру-

6-1406 ₈₁

жающей его литературной среды (в чем, кстати, упрекает Шкловского и К. Харпер), то другие работы советских лите­ратуроведов рассматривают творчество Стерна в философско-этическом и литературном контексте его времени.

Проблемы мировоззрения Стерна (как оно складывалось еще в его проповедях, прежде чем нашло выражение в художест­венных произведениях) были затронуты И. Верцманом³⁹ и все­сторонне развиты в монографии М. Тройской „Немецкий сенти­ментально-юмористический роман эпохи Просвещения" и в ее статье „Стерн-моралист"⁴⁰. В этих работах Тройская показала, что в пределах такого ортодоксального жанра, как церковная проповедь, Стерн ухитряется подвергать сомнению непрелож­ные моральные догмы своего времени: „Функция его пропове­дей — призыв к сомнению, к юмористической проверке как религиозной догматики, так и взглядов на жизнь и человека"⁴¹.

В монографии А. Елистратовой „Английский роман эпохи Просвещения" воссоздана литературная атмосфера, на фоне которой появились „опрокидывающие существующий канон" книги Стерна. Особый интерес представляет, на наш взгляд, вступительная статья А. Елистратовой к изданию Стерна в се­рии „Библиотека всемирной литературы". Отметив сатири­ческую направленность „Тристрама Шенди", высмеивание в нем, как и в других романах эпохи Просвещения, „мракобесия, косности и невежества", т. е. поставив его в ряд с произведения­ми Свифта, Филдинга, Смоллета, Елистратова отмечает, что „по своей манере письма автор „Тристрама Шенди" действитель­но во многих отношениях ближе к современному искусству XX века, чем кто-либо другой из романистов XVIII столетия. А за этой манерой письма, конечно, стоит и особое, новое для XVIII века восприятие и осмысление мира"⁴². В этой же статье при анализе „Сентиментального путешествия" автор впервые обращается к его жанровой специфике — вопросу, до сих пор остававшемуся „белым пятном" и в советском, и в зарубеж­ном стерноведении. При анализе этого произведения Стерна затрагивались многие существенные аспекты творчества англий­ского романиста: своеобразие сочетания сентиментальности и иронии, характер юмора и сатиры, мастерство психологического анализа и т. д. Однако если нетрадиционность романной формы „Тристрама Шенди" вызывает горячее обсуждение и споры (так, Шкловский со свойственным ему парадоксализмом на­зывает „Тристрама Шенди" „самым типичным романом всемирной литературы", в то время как Тройская считает его „анти-романом"), то вопрос о жанровой специфике „Сенти­ментального путешествия", о том своеобразном сочетании черт романа и путевого очерка, которое мы в нем находим,

обходится стороной. Исключение представляет вышеупомяну­тая вступительная статья Елистратовой, где отмечается, что „если „Тристрам Шенди" был пародией на классический роман XVIII века, то „Сентиментальное путешествие" было не менее откровенной пародией на традиционный жанр путешествия -один из самых устоявшихся и почтенных жанров тогдашней литературы"⁴³. К сожалению, это утверждение осталось не­достаточно развернутым.

Затрагиваются в советском литературоведении и другие вопросы стерноведения, в частности связь писателя с поздней­шей европейской литературой, в том числе и с русской. Твор­чество Стерна порождает и будет порождать новые исследова­ния, новые дискуссии, новые прочтения, потому что каждое поколение открывает в истинно великом нечто новое, созвуч­ное своему мироощущению.

Дата добавления: 2015-08-05