Очень ответственный редактор

Мои вольные похождения в качестве внештатного корреспондента радио и

газет завершились к концу сороковых годов. Вновь к журналистике я вернулся в

середине пятидесятых, став ответственным редактором многотиражной газеты

городского педагогического института "За педагогические кадры".

Ответственный редактор являлся лицом и в самом деле весьма

ответственным. Не столь значительным, но тем не менее прекрасно понимавшим,

какие последствия могут возникнуть, если в газете будут найдены те или иные

ошибки или возникнут какие-либо накладки. Дело было не только в том, чтобы

газета была идеологически выдержана, чтобы она содержала хвалу, а не хулу по

поводу того, что происходит вокруг, поскольку в социалистическом отечестве,

которое ежеминутно и ежесекундно занимается построением светлого

коммунистического общества, ошибок и недостатков должно быть во много раз

меньше, чем достоинств и успехов. Это и следовало отражать в газете. Если этого

не происходило, то, естественно, ответственный редактор должен был отвечать

перед парткомом со всеми вытекающими отсюда неприятностями. То, о чем я

говорю, являлось самоочевидным применительно к тем далеким и в достаточной

мере жестким временам. Но были особые требования, которым надо было

подчиняться.

Когда я приходил в издательство "Московская правда", где осуществлялся

набор и печатанье газеты в находящейся здесь же типографии, то читал газету от

начала до конца, от первой буквы и до последней не менее двух раз. Прочитав

весь текст, я начинал сверять строчки в соседних колонках таким образом, чтобы

при случайном прочтении текста не только по вертикали, но и по горизонтали от

одной колонки к другой, не возникала бы какая-либо "антисоветчина". Затем

газета передавалась в открывающееся в соседнюю комнату окошко — там сидели

цензоры. Они назывались по-разному. Иногда именовались политредакторами,

иногда представителями Главлита, но суть не менялась. Их задачей было

осуществление предварительной цензуры. В прошлом в России предварительная

цензура то возникала, то исчезала, но за содержанием того, что предавалось

тиснению в газетах и журналах, в общем-то, всегда следили очень внимательно, в

особенности в годы "сталинщины". А впрочем, и до Октября на этот счет

высказывались вполне определенно. И хотя официально предварительная

цензура отменялась, поэт-юморист писал: «хоть предварительной у нас и нет

цензуры, но помним твердо мы, что "предварилка" есть». Здесь имелась в виду

тюрьма, где осуществлялось предварительное заключение подследственных.

В период, о котором идет речь в моем рассказе, наличие цензуры скрывалось.

"В Советском Союзе цензуры нет" — так утверждала наша законность. Однако

политредактор в соседней комнате был печальной реальностью, и к нему вполне

были применимы стихи поэта-юмориста дореволюционных лет: "Здесь над

статьями совершают вдвойне убийственный обряд, как православных их крестят и

как евреев обрезают".

И в самом деле, то, что происходило в соседней комнате, полностью отвечало

этим поэтическим определениям. Иногда в тексте что-то крестообразно

перечеркивалось, а то, что цензор считал неприемлемым, отбрасывалось

безоговорочно.

Иной раз синим карандашом ставили соответствующие отметки, которые

заставляли меня ломать голову, каким образом, не производя существенной

переверстки текста, убрать то, что вызвало какие-то сомнения.

После того как цензор давал "благословение", газета могла идти в печать. Но

волнение ответственного редактора не утихает. Идя домой, он перебирает в

памяти наиболее уязвимые места газетной полосы, мучительно вспоминая, не

допустил ли все-таки какую-то ошибку, которая потом отзовется весьма

неприятными последствиями.

Напомню эпизод в фильме режиссера Тарковского "Зеркало": задыхаясь,

взволнованная бежит в редакцию сотрудница для того, чтобы еще раз проверить

текст, который уже ушел в набор, и выяснить, не допущена ли там ошибка. По

эпизоду фильма нельзя с уверенностью сказать, чего она опасалась и какая

ошибка ей мерещилась, но есть основания полагать, что несчастной показалось,

что в слове "Сталин" — вторая буква заменена другой, очень близко стоящей в

русском алфавите. Пусть тревога оказалась ложной, но вполне можно понять, чем

могла кончиться подобная накладка.

...Признаюсь, когда я читал студентам лекцию на тему: "Психология внимания", стремясь иллюстрировать ее содержание конкретными примерами, у меня не раз

возникало желание упомянуть о моей работе над газетной полосой. То, что я мог

рассказать, легко укладывалось в психологическую характеристику феномена

"устойчивости внимания". Однако я был многоопытен и, конечно, понимал, что

после обращения к подобным примерам, читать лекции мне уже больше не

придется. Впрочем, скоро моя карьера ответственного редактора оборвалась по

не зависящим от меня причинам. Я был командирован на работу в Китайскую

Народную Республику, а когда через год вернулся, газетой командовал другой

редактор, а я и не помышлял о том, чтобы вновь занять это, не отличавшееся

мягкостью руководящее кресло.

Дата добавления: 2015-07-20