Читайте также:
|
Разумеется, когда в годы господства "культа личности" в тексте допускалась
невольная "политическая" ошибка (был ли виной тому редактор или корректор), то
это кончалось ГУЛАГом. Однако, в последующие годы газетные ошибки, может
быть, и не приводили к столь трагическим "оргвыводам", но сами по себе не
предвещали ничего хорошего тем, кто был в них повинен. Думаю, что ошибки и
опечатки — это неустранимая болезнь любого печатного издания. Недаром в
записных книжках Ильфа можно прочитать такую шутливую, заметку (привожу ее
по памяти): "Британскую энциклопедию редактировали сто редакторов и правку
осуществляла тысяча корректоров, а когда первый том вышел в свет, на
титульном листе было напечатано: "Британская энциклопудия". Однако ошибка
ошибке — рознь.
Появление газетных ошибок и опечаток, — того, что в журналистском обиходе
называют "ляпами", зачастую имеет серьезное психологическое объяснение.
Казалось бы, чем внимательнее, напряженнее человек к чему-либо
прислушивается или во что-то вглядывается, тем меньше опасений, что он
пропустит нечто важное там, где ошибка недопустима. Это мнение не
соответствует действительности. Приходится вспомнить известный
психологический закон "Йеркса-Додсона". Суть его конкретно сводится к тому, что
оптимальной является средняя по интенсивности мотивация деятельности.
Слабая же или сверхсильная — ведет к ошибкам. Проще говоря, если человек не
может сосредоточиться на деле, поскольку оно для него не интересно, то он
допускает промахи. В то же время, перенапряженное внимание предельно
усиливает эмоции, которые препятствуют точности восприятия и действия.
Замечали ли вы, что иной раз, на вокзале напряженно прислушиваясь к
всевозможным сообщениям по радио и, наконец, услышав нужную информацию,
вы не успеваете удержать в памяти самое главное — время прибытия
ожидаемого поезда. Впрочем, многие ошибки объясняются рассеянностью
человека. Рассеянность в одном случае имеет в качестве причины невозможность
на чем-либо сосредоточиться, а в другом — одностороннюю сосредоточенность
на чем-либо, и это стирает все другие впечатления, все, что рядом говорится и
делается.
Между прочим, боязнь ошибиться неуклонно ведет человека к ошибкам.
Обычно на лекции по психологии внимания — пусть меня простят физики-химики
— в качестве иллюстрации я нередко использовал рассказы о рассеянности
замечательного ученого, академика Ивана Алексеевича Каблукова. Возможно,
многие из них были апокрифами. К примеру, легенда о том, что входя в трамвай,
как в любое другое помещение, он снимал галоши. Лично мне довелось услышать
только два образца рассеянности академика. Прочитав великолепную лекцию по
химии на радио для школьников, Иван Алексеевич, облегченно вздохнув, сказал
прямо в микрофон: "Ну, слава Богу! Ровно в полчаса уложился!"
Второй случай был пострашнее. Как и полагалось, свое выступление накануне
выборов в Верховный Совет он закончил здравицей в адрес Великого Вождя и
...забыл его имя и отчество. Справившись с волнением, он сказал: "Да
здравствует Вождь народов... — последовала мучительная пауза — Виссарион
Григорьевич Сталин!" (Еще одно проявление закона "Йеркса-Додсона".)
Как это ни удивительно, ему все сошло — великому ученому можно было
простить рассеянность.
Мой друг писатель и переводчик Морис Николаевич Ваксмахер составлял
весьма удивительную коллекцию. Он собирал газетные "ляпы". Мы, его друзья,
обязаны были поставлять материалы для его собрания, и каждый старался найти
что-нибудь особенно интересное в печатной продукции. Так, помню, я дал ему
вырезку из газеты "Вечерняя Москва", где рекламировалось цирковое шоу под
названием "Романтики" с участием дрессированных обезьян. Однако мой вклад
выглядел вполне рядовым экспонатом его коллекции. Там были шедевры.
В день Советской Армии — 23 февраля, как известно, газетная полоса должна
была включать военную тематику. Не оставалась в стороне от этой традиции и
"Учительская газета". Это произошло лет 30 тому назад. На первой полосе
"Учительской" была помещена фотография, относящаяся к военному быту,
весьма примитивная по сюжету. Танк стоит на лесной полянке, двое танкистов
сидят на броне. Один стоит рядом, положив руку на гусеницу. На переднем плане
несколько деревьев, позади танка густая чащоба. Вполне невинная фотография
но... Цензоры особенно внимательно приглядывались к фотографиям, где
изображалась боевая техника, явно опасаясь, не выдаст ли фоторепортер какую-
либо военную тайну (та самая односторонняя сосредоточенность, о которой шла
речь выше). На этот раз цензор ничего предосудительного на фотографии не
обнаружил, и "Учительская газета" пошла подписчикам и в розницу. А затем
началось нечто страшное для редакции. Уже с утра читатели беспрестанно
звонили по всем редакционным телефонам, и бедные сотрудники не знали, куда
деться от этих звонков. Что оказалось? С точки зрения сохранности военной
тайны фотография действительно была вполне невинной. Однако, обращая
внимание исключительно на воинскую технику и солдат, цензор проглядел, что на
переднем плане высится береза, на которой вырезаны три "классические" буквы.
Не о том думал представитель Главлита. Не на то глядел. Конечно, эта
"Учительская" стала украшением коллекции моего друга. Не помню, чем
кончилось все это для тех, кто был повинен в оплошности при публикации
фотографии, но большого скандала, кажется, все-таки не было. Гораздо хуже
складывались обстоятельства для редакции другой газеты.
Там произошла вовсе ужасная история. Не могу припомнить: материалы какого
из очередных съездов партии печатали тогда в газете — XXIV? XXV? Боюсь
ошибиться. Однако все газеты обязаны были печатать материалы съезда
полностью от слова до слова. И произошла следующая серьезная накладка. К
заведующей корректорской подошла молодая сотрудница и сказала: "Мне
кажется, что здесь смысловая ошибка". Начальница ее резко осадила: "Ваше
дело отслеживать орфографические, а не смысловые ошибки". Девушка пожала
плечами и отошла к своему рабочему месту. Газета вышла в свет, после чего, как
я слышал, и главный редактор, и другие ответственные сотрудники лишились
своего места. Что же произошло? Обычно при публикации отчетов с партийных
съездов жирным шрифтом выделялись ремарки: "Шум в зале", "аплодисменты",
"смех в зале" и т.д. Так же, традиционно, на самом съезде поименно
перечисляются деятели коммунистической партии и рабочих движений, которые
ушли из жизни после предшествующего партийного форума. Так было и на этот
раз. Не помню, какие имена "великих" революционеров были перечислены
председательствующим – Пальмиро Тольятти? Хошимин? Морис Торез? Не в
этом дело. После перечисления имен председательствующий, как то и положено,
предложил почтить их память вставанием. Далее следовало ожидать, что в
публикуемом отчете будет в скобках написано: "Все встают. Минута молчания", и
все это жирным шрифтом. Однако в скобках жирным шрифтом было набрано
нечто другое: "Бурные аплодисменты, переходящие в овацию". Как это
произошло? Из какого текста были выдернуты эти фразы, мне не известно. Но что
было – то было.
6. Обратная сторона расхожих слов
Человек не мог увидеть обратную сторону луны до начала космических
путешествий. Однако обратную сторону медали он мог разглядеть значительно
раньше.
Известно парадоксальное высказывание: "Язык дан человеку для того, чтобы
он мог скрывать свои мысли". Осмелюсь продолжить: расхожее слово дано
человеку для того, чтобы он мог заменять им свои мысли или вытеснять их из
сознания.
Очень часто в нашей повседневной жизни не берется в расчет реальное
значение слов, их семантика. Нам навязывают содержание нашего мышления. В
результате чужие мысли становятся нашими, и часто мы даже не замечаем, как
это произошло.
В стихотворении известного в прошлом поэта Виктора Гусева есть такие
строчки:
" Мы исполняли гимны в начале торжественной части,
В конце торжественной части их повторяли мы. "
В 1934 году, когда проходил XVII съезд ВКП(б), делегаты, наверняка стоя, пели
"Интернационал". Однако, если бы охранявшие съезд чекисты способны были
осознать антисоветскую сущность услышанного, никто бы из участников "съезда
победителей" живыми из зала не вышли. Все присутствовавшие на съезде
страдали политико-семантической глухотой.
Задумаемся над словами гимна:
" Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов... "
О чем пели большевики? О невольниках Черной Африки? Или о несчастных
обездоленных, заклейменных проклятием сплошной коллективизации, крестьянах,
живших около Купинска или Чугуева? Ведь в это время едва закончился страшных
голодомор, оставивший сотни тысяч трупов на Юге страны.
О чем думали участники "Съезда победителей"? Скорее всего, ни о чем не
думали. Слова "Интернационала" заменяли им мысли. Именно поэтому вожди
партии, сидевшие в президиуме, не были напуганы словами "Весь мир насилья
мы разрушим"...
Но это дела давние. Поищем что-нибудь поближе.
Вспоминается разговор с одним молодым человеком. Я его спросил: "Что вы
знаете о событиях осени 1993 года?" Почти без запинки он ответил: "Это когда
Ельцин расстрелял парламент? - Об этом я знаю.
- А как он расстреливал? Всех парламентариев подряд или каждого третьего?
- Не могу сказать. Стреляли из пушек по парламенту – я сам видел. Кажется, - с
моста.
Однако если человек, в свое время видевший телевизионную картинку, через
десять лет не может сказать о "расстреле парламента", что же будет через 30
лет? Расстрел парламента может быть поставлен в один ряд с Ленскими
расстрелами в эпоху царизма или с расстрелом рабочих в Новочеркасске в
советские времена.
Разумеется, пальбу по зданию на Краснопресненской набережной нельзя
рассматривать как простой шумовой эффект, может быть, и предотвративший
штурм Верховного Совета. Выстрелы из пушек были подобны ударам молотка по
гвоздям, забиваемым в гроб демократической репутации Бориса Ельцина. Однако
расстрела парламента в действительности все-таки не было. Громкое слово
заменило восприятие объективной реальности. Насколько я знаю, никто из
парламентариев в "Белом доме" не был убит.
Здесь я не намерен давать какие-либо оценки этих событий. Это задача
историка, а не психолога. Меня интересует обратная сторона расхожего слова, то,
почему оно так прочно закрепилось в сознании людей.
Предполагаю, что, во-первых, потому что это кому-то надо, во-вторых, в связи с
тем, что в менталитете нашего общества слова "расстрел" и "высшая мера
наказания" сливаются воедино до неразличимости.
Опять-таки слово вытеснило из сознания то, что было в действительности,
заменило его трагической картиной убийства людей. Мифология заняла место
истории.
"Народ", "свобода слова", "права человека", "демократия" – святые слова...
В радиопередаче успел услышать и записать на листке: "В демократическом
государстве власть должна принадлежать народу, а не коррумпированной
бюрократической верхушке". Замечательные слова! Однако как их реализовать.
Господин Великий Новгород умел решать такие проблемы. Собиралось вече, и
всенародно принимались военные, хозяйственные и кадровые установления. На
острове Хортица запорожские казаки под крики "Любо!" диктовали
дипломатическую ноту турецкому султану.
Однако в наше время подобные простые решения затруднительны. Не
соберешь стопятидесятимиллионный народ на одной площади. Впрочем, не беда.
Можно использовать демократический путь – выборы депутатов, которым
делегированы права принимать законы от имени народа. Избирается парламент и
начинает законодательную деятельность.
Может быть, психологи, мои собратья, придумают тесты, позволяющие
выявлять отсутствие бюрократичности и коррумпированности. Правда, не знаю,
кому будет поручено проверить эти тесты на надежность и валидность.
Но как бы то ни было, законы надо исполнять. Назначается управляющий орган
– правительство. Кто будет выполнять его распоряжения. Ну, конечно, вчерашний
электорат.
Закономерный вопрос – у кого будет власть? У народа? Комментарии, по-
моему, не требуются.
Я перевернул листок и написал на обратной стороне: "демагогия".
Нам не занимать опыта использовать слова "народ" и "демократия". Это было
всегда универсальной отмычкой, но идеологическое начальство знало, что
слушающие эти слова не пропускают их в сознание. Так, в социалистический
лагерь входили "страны народной демократии". Переведем на русский язык:
"страны народного народовластия". Звучит эффектно.
Слово "демократия" в настоящее время тоже подвергается популистской
обработке. Появилось ходкое словечко "управляемая демократия".
Управляемыми могут быть люди, народы, даже некоторые государства, но не
демократия, а также диктатура, тирания. Они являются управляющими, но не
управляемыми. Однако для политтехнологов, изобретающих эти слова, это – не
термин, а ярлык.
Очень часто в СМИ можно услышать обсуждение вопроса, есть ли в нашей
стране свобода слова. Утверждается, что нарастает авторитаризм, господствует
управляемая демократия, быть может, ГУЛАГ не за горами. Заявляется, что
появились у нас политические заключенные, узники совести, хотя не очень
понятно, есть ли у этих узников совесть и являются ли эти заключенные именно
политическими.
Мне кажется, что к проблеме свободы слова надо подходить
дифференцированно. Поставлю вопрос: "Кто у нас имеет наименьшие
возможности использовать свое конституционное право на свободу слова?"
Предполагаю, что это – президент страны. (Впрочем, в других государствах
аналогичная ситуация).
Руководители такого уровня вынуждены считаться с дипломатическими,
политическими, экономическими, вообще, статусными ограничения. Каждое
неосторожное слово может быть поставлено им в строку.
Хрущев 50 лет назад обещал показать империалистам "кузькину мать". А
сравнительно недавно Ельцин собирался "лечь на рельсы".
Здесь наблюдается обратная зависимость: чем выше ответственность
государственного деятеля, тем осторожнее он должен обращаться со словами,
свободно их использовать. Тем труднее говорить, что хочется, кому хочется и где
хочется.
Однако если спуститься по информационной вертикали вниз, то у ее подножия
гнездятся т.н. независимые, радикально протестные СМИ. Свободные и
безответственные, подобно ораторам Октябрьской площади в "красные дни
календаря". Они действительно совершенно независимы от тех организаций и
лиц, которые их не финансируют, и они не обижаются, когда их перепродают на
медиарынке.
Именно в этих изданиях чаще всего звучат слова об отсутствии свободы слова.
Комизм ситуации заключается в том, что эти слова звучат на фоне безоглядного
словоговорения и свободомыслия.
Оппозиция, конечно, необходима. Без нее невозможно нормальное развитие
жизни общества. Часто приходится слышать, что оппозиция должна быть
конструктивна. Это невозможно оспаривать. Но, к сожалению, конструктивность
зачастую подменяется глумливостью, не несет в себе созидающего начала.
Однако если оппозиция будет действительно конструктивна, кому-то не грех к ней
присоединиться.
Еще одна расхожая сентенция, привычно звучащая образцом благородства и
гуманности "Мне чужды ваши взгляды, но я готов жизнь отдать, чтобы вы имели
право их высказывать".
Это пришедшее из глубины веков эхо вольтерианства, на мой взгляд, дико
звучит в XXI веке, когда публично благославляется однополярное насилие,
поднимает голос ксенофобия, не умолкает ультрарадикальная риторика, доступ к
телеэкрану и микрофону обрели пособиники террористов. Эти опасности
увеличиваются стократ благодаря всемирной паутине. Призыв к толерантности
как самоцели становится анахронизмом.
Не будем абсолютизировать. Мне могут быть чужды взгляды какого-либо
литературного критика, возмущения экономиста использованием резерва
стабилизационного фонда или восторги по поводу тяжелого рока. Разумеется, не
об этом идет речь. Почему мне нужно отдать остаток моей жизни для того, чтобы
кто-то мог цитировать и комментировать страницы "Майн кампф"? Моей жизни я
могу найти лучшее применение.
Меня могут спросить: "Разве вы не сторонник либеральных ценностей? Может
быть, вам претит толерантность?" Отвечу: популистский либерализм, на мой
взгляд, представляет серьезную угрозу для демократии, поскольку расчищает
путь экстремизму. Попустительство создает для него благоприятные
возможности.
Дата добавления: 2015-07-20; просмотров: 84 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Очень ответственный редактор | | | Терроризм и его гулкое эхо |