Обычай и закон

У каждого члена первобытной общины есть права и обязанности в нашем понимании этих слов. Скажем, право участвовать в народном собрании, обязанность мстить за убитого члена рода; но для него самого между правами и обязанностями различий нет. Энгельс говорит, что индейцу вопрос о том, являются ли кровная месть либо участие в общественных делах его правом или его обязанностью, показался бы нелепым в той же степени, как вопрос, обязанность или право — сон, еда, охота (см.: Маркс К.., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 159).

В первобытном обществе соблюдать обычай заставляет не государство, которого нет, и не временные вожди или шаманы. В обычае воплощается авторитет всего общества в целом, все члены которого убежде

ны в необходимости и непогрешимости каждого из обычаев, составляющих строгую систему. За нарушение большинства обычаев даже не предусматривается наказание. Преступление обычно несет наказание в себе самом. Вот история, рассказанная этнографом Л. В. Шапошниковой, жившей в селении племени тода в Индии.

Человек из соседнего племени бадага обидел отца восемнадцатилетнего тода по имени Мавиаркутен, а при встрече грубо оскорбил самого Мавиаркутена. Юноша не выдержал и бросился на оскорбителя. В драке бадага был убит. Родственники и соседи убитого были приглашены на совет племени, собравшийся обсудить это событие.

— Бадага вели себя вежливо и спокойно. При чем тут полиция? — говорили они.— Никто из нас туда не пойдет. Всем известно, что покойный был грубым и жадным.человеком. Он обманывал... Тода никогда с нами так не обходились, как. этот бадага. Терпение когда-то должно было кончиться. Пусть. заплатит вдове сколько может. Мы не пойдем в полицию...

Бадага не обвиняли убийцу. Они простили его. Но не простило ему этого собственное племя. И сам он не нашел себе оправдания.

Отец поседел, мать не хотела смотреть на сына, родственники не приходили в селение, девушки избегали парня. И он больше не гонял буйволиц на пастбище, а бродил по джунглям. И через несколько дней покончил с собой.

Такова участь убийцы. Не правда ли, это очень напоминает библейское описание ужаса, постигшего Каина, после того как он убил своего брата? А ведь

==173

закона, по которому Каин мог бы понести наказание, не было. Библия в данном случае отражает строй жизни и образ мысли древнего родового общества.

Традиции и обычаи способствуют устойчивости и равновесию родоплеменной общины, ее сохранению в неустойчивом мире. Внешним ударам она нередко способна сопротивляться лучше, чем раннеклассовое государство, где социальная рознь подрывает единство общества. Характерный пример: испанцы не слишком легко, но довольно быстро разгромили великие державы ацтеков и инков в Америке, однако вплоть

телей. Там же, где захватчики столкнулись с «обществом равных», победителям трудно пожать плоды военных успехов.

Поэты воспевают любовь родовых обществ к свободе. Историки же должны объяснить, на какой почве эта любовь к свободе дает реальную силу в борьбе против несравненно более сильного врага. Доблестное сопротивление черногорцев во время турецкого нашествия на Южную Европу в конце XV века было сравнительно успешным, хотя черногорцев гораздо меньше, чем их соседей — сербов, венгров, греков, не в последнюю очередь потому,

Одним из самых жестоких зрелищ были бои гладиаторов в Древнем Риме.

до XIX века не смогли подчинить себе некоторые племена в аргентинских пампасах. Та же картина наблюдалась на многих территориях Африки, Азии, Океании, Северной Америки. Там, где далеко зашло классовое расслоение, где есть антагонистические противоречия и присвоение труда непосредственных производителей господствующим слоем, там завоеватели после победы могут успешно развернуть собственную систему эксплуатации, используя опыт местных угнета-

что черногорцы очень долго сохраняли родовой строй, классового расслоения почти не знали и источником их силы была мощь обычая.

В родовом обществе до появления государства системы права в строгом значении этого слова не существует. Поведением членов общества управляет не система законов, а обычаи, причем спорные вопросы возникают по поводу тех или иных ситуаций чрезвычайно редко, потому что, по выражению Энгельса, «в большинстве случаев вековой

==174

обычай уже все урегулировал» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 98).

Существует мнение, что все правила поведения можно объяснить разумно, что все они появлялись целесообразно.

Можно, например, встретить объяснение запрета на свинину у последователей ислама и иудаизма: создатели этих религий, арабы и древние евреи, жили в местах с жарким климатом, а жирное свиное мясо и портится легко, и может быть вредно в жару... Вот религии якобы и зафиксировали этот запрет, в пользу которого говорила практика.

христианской, кое-кто видит заботу о здоровье верующих. Как же, ведь и современная медицина использует иногда лечение голодом, призывает не переедать.

Забывают, однако, что в пору возникновения христианства, скажем, да и в пору возникновения других мировых религий сытость отнюдь не «угрожала» трудящимся.

Впрочем, нередко за появлением религиозных постов действительно стояла историческая целесообразность — посты приурочивались к тем периодам года, когда с едой было плохо. У многих эскимосских племен

Однако у народов, живших даже и в еще более жарких районах планеты, свиноводство нередко процветало. Так обстояло и обстоит дело, например, в некоторых странах Африки, в тропической Океании. И у жителей этих земель как будто нет оснований жаловаться на вред, приносимый свиным мясом.

Или вот другой пример. В постах, устанавливаемых в определенные дни и недели года многими религиями, в том числе

запрещалось есть в один день и рыбу и мясо — сезоны рыбной ловли и охоты на животных не всегда совпадали, и надо было добывать ту пищу, которая в данный момент наиболее доступна.

До сих пор, как полагают, привычное меню ряда европейских народов сохраняет следы старого и очень распространенного правила — не смешивать мясные и молочные продукты. Правила, введенного явно с расчетом: когда

Так изобразил бой гладиаторов древнеримский художник.

==175

много молока, скот можно и поберечь.

Однако далеко не всегда цели, естественные для наших предков, кажутся нам такими. Если в мифологии и религии отражался быт людей, то мифологические и религиозные представления, в свою очередь, накладывали на этот быт свою печать. Даже те посты, в основе введения которых лежала экономическая целесообразность, были установлены впервые в небольших районах, где складывалась та или иная религия, были приспособлением к конкретным хозяйственно-географическим условиям. Но вот христианство с восточных берегов Средиземного моря разошлось по всему свету, проникло в земли, где и условия были другими, и хозяйство велось иначе, а часто и сам сельскохозяйственный календарь не совпадал с церковным, как в странах Южного полушария земли, где январь — летний месяц, а июнь — зимний. Однако церковь не стала из-за этого переносить установленное в древности время постов.

Словом, нередко постились по указанию служителей церкви, принося этим жертву богу, вне всякой зависимости от реальных условий жизни.

Разнообразие традиционных правил жизни у разных народов и в разные времена просто поразительно.

«Если бы предоставить всем народам на свете выбирать самые лучшие из всех обычаи и нравы, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы свои собственные. Так, каждый народ убежден, что его собственные обычаи и образ жизни некоторым образом наилучшие... Царь Дарий во время своего правления велел

призвать эллинов, бывших при нем, и спросил, за какую цену согласны они съесть своих покойных родителей. А те отвечали, что ни за что на свете не сделают этого. Тогда Дарий призвал индийцев, так называемых каллатиев, которые едят тела покойных родителей, и спросил, за какую цену они согласятся сжечь на костре своих покойных родителей. А те громко вскричали и просили царя не кощунствовать. Таковы обычаи народов, и мне кажется, прав Пиндар, когда говорит, что обычай — царь всего» (Геродот).

Одни и те же качества людей и одинаковые поступки совершенно по-разному оцениваются окружающими в зависимости от времени и места.

Такое, например, прекрасное и высоко ценимое в нашем обществе качество, как инициативность — умение самому что-то интересное придумать, предложить, осуществить,— далеко не всегда и не всюду рассматривалось как достоинство.

Вот что пишет, например, Всеволод Овчинников в книге «Ветка сакуры».

«Не прогуливай, не опаздывай, не усердствуй»,— гласит заповедь, которую слышит японский служащий, впервые переступая порог фирмы... Особую склонность избегать самостоятельных решений проявляют в японском деловом мире люди, только что повышенные в ранге... Японская мораль не стимулирует появления выдающихся личностей, она, словно молоток, тут же бьет по гвоздю, шляпка которого слишком торчит из доски».

Надо сказать, что на Японии все еще сказывается ее относительная молодость. Правда, возрасту японского государства могут позавидовать почти

==176

все державы мира. Но древняя империя стала современным государством всего сотню лет назад. До того ее границы были практически закрыты для иностранцев, да и для самих японцев, лишенных возможности ездить в чужие земли. За короткое время превратившись в одну из наиболее развитых в промышленном отношении стран, Япония сохранила в быту много пережитков феодализма и даже первобытно-родового строя. Это подавление инициативы, ограничение ее чрезвычайно узкими рамками, бесспорно, один из таких пережитков.

Но если нормы, согласно которым человеку выставляется «оценка за поведение», и сегодня не везде одинаковы, то что же было раньше! Какой-нибудь воин с Борнео мог цениться окружающими прежде всего за количество собранных в его хижине черепов убитых врагов. Индейцы, герои Купера, гордятся числом висящих на их поясе скальпов. При дворе французских королей XVI века прославляются дуэлянты.

Один из героев повести Проспера Мериме «Хроника времен Карла IX» рассказывает другому: «Заправский дуэлянт — это доведенный до совершенства светский человек, который дерется на дуэли, если другой заденет его плащом, если в четырех шагах от него плюнут или по всякому другому, столь же основательному поводу».

По сообщению того же Мериме, «по всей Франции, из конца в конец, чрезмерная чувствительность приводила к самым мрачным последствиям и, по среднему подсчету, за царствование Генриха III и Генриха IV дуэльное поветрие стоило жизни большему количеству знатных

12 Ю. В. Бромлей, Р. Г. Подольный

людей, чем десять лет гражданской войны».

Разные народы в разное время по-разному представляли себе доказательства воли и мужества.

В испанских балладах о Сиде оскорбленный врагом старик связывает своим трем сыновьям руки и начинает издеваться над юношами. Двое просят милости, а один (в будущем Сид, Сид — это прозвище) угрожает отцу. Отец восхищен им, именно ему доверяет он свою месть. Сид проявил в трудную минуту мужество.

Но в Китае и Японии сочли бы, что именно он не выдержал испытания. Отцу следовало повиноваться без намека на сопротивление.

В Европе издавна поэтизируют сопротивление молодых людей браку по воле родителей. Юноша и девушка проявляют волю и мужество, сопротивляясь деспотизму матери и отца. Отважный Ромео, мужественная Джульетта — близкие и знакомые нам герои. Но даже во многих современных японских романах и фильмах истинно мужественный герой — тот, кто в подобном случае подчиняется чужому желанию.

Всадница выпала из седла, застряла ногой в стремени, ее волочит взбесившаяся лошадь. Хорошо или плохо оказать ей помощь? Это совсем не праздный вопрос, потому что если дело происходит, например, в Испании в XVIII веке, а неудачливая всадница — королева, то спасти ее — преступление.

Десятки присутствовавших при этом трагическом происшествии испанцев не двинулись с места. Зато два французских офицера отважно бросились на помощь и освободили королев-

==177

скую ногу от стремени. А потом им пришлось срочно спасаться бегством. Бегство, собственно говоря, дозволили намеренно: не хотелось казнить отважных иностранцев, да и дело ведь происходило в просвещенном XVIII веке. Буква же закона требовала смерти за прикосновение к ноге королевы.

На острове Фиджи в прошлом веке съели английского миссионера. К этому времени, собственно, фиджийцы успели почти отказаться.от людоедства, и к миссионеру они относились совсем неплохо. Но незадачливый англичанин вздумал из чистой любезности причесать своей гребенкой местного вождя. Между тем прикосновение к волосам вождя было табу. Нарушитель табу подлежал смерти и съедению...

Луис Лики, ныне знаменитый антрополог, оказался первым белым ребенком в той восточно-африканской местности, где поселились его родители. Вожди племени кикуйю приходили посмотреть на младенца и выражали свое уважение и доверие к нему, более того,«передавали» жизнь каждого члена племени в руки новорожденного, но делали это... торжественно плюнув на ребенка.

Считается невежливым не снять шапку, входя в дом, но правоверный мусульманин почувствует себя оскорбленным, если вы войдете к нему без шапки.

Герой старинного романа утверждал, что справедливость зависит от географии: то, что считается преступлением в одном месте, может быть подвигом в другом.

И он был не совсем неправ. Одно из страшнейших преступлений у народов, занимающихся пашенным земледелием, — ко

нокрадство. В старой России пойманных конокрадов нередко убивали на месте — это в стране, где жалость к пойманным преступникам, как давно отмечалось, была характерна для народа.

Лошадь для земледельца необходима в труде, и лошадей в хозяйстве немного, по большей части одна-две.

А вот у кочевников, где «на душу населения» лошадей гораздо больше, и роль их иная, и отношение к захвату чужих коней другое. Это скорее лихачество, подвиг, чем преступление. Молодежь кочевых народов в Африке, Азии и Европе с одинаковым азартом предпринимала набеги на чужие табуны и стада. При этом, если речь не шла о подлинной вражде между соседними родами и племенами, соблюдались определенные рамки. Удальцов могли наказать старейшины, если обиженные соседи были достаточно сильны или дружба с ними была очень важна, но наказание, ежели оно следовало, не могло быть слишком суровым.

У «хорошо» много форм: человек может поступить правильно, вежливо, деликатно, мудро, отважно, героически. У «плохо» — тоже. Можно сделать ошибку, допустить проступок, совершить преступление.

И в оценке всех поступков, дурных и хороших, мы, по существу, руководствуемся не столько собственным умом и собственным опытом, сколько умом и опытом сотен предшествовавших поколений. Этот опыт сконцентрирован в томах уголовных и гражданских кодексов, в обычаях и привычках, в правилах вежливости. Каждый из нас — тоже средоточие этого опыта, хочет он этого или нет.

==178

«Его величество обычай» отчаянно сопротивлялся новым порядкам, складывавшимся в условиях классового расслоения, замедлял этот неизбежный исторический процесс, ставил в его колеса палки.

Вот тут-то обычаю и противопоставляется закон, тут-то вместе с организацией для подавления угнетенных классов — государством — приходит в мир правовая система, основанная на законодательстве. Правда, не сразу. Своеобразную переходную форму от обычая к закону представляло так называемое обычное право. Это право, по определению этнографа А. И. Першица,— совокупность норм, которые в основном являются не законодательными актами, а традиционными обычаями, санкционированными государством. По мере развития общества в его правовой системе все большее место занимают новые, введенные государством нормы-законы, подтверждающие и закрепляющие классовое неравенство.

Государство и право в истории — близнецы, рождающиеся вместе. Государство — аппарат насилия одного класса над другим, а одним из главных орудий такого насилия выступает право. Разумеется, мы не собираемся подробно и систематически разбирать исторические законы и формы становления и развития государства и права. Наша задача — показать на примерах, как многообразие установлений и форм права выражает единые для всего общества исторические закономерности.

Еще в школе мы знакомимся с законами вавилонского царя Хаммурапи (1792—1750 годы до н. э.), утверждающими правовые основы рабовладельче

ского общества, с «Русской Правдой» князя Ярослава (978—1054 годы), типичным судебником феодального общества. В них четко проводятся различия в правах и обязанностях людей, принадлежащих к разным классам. А вот выдержки из хеттских законов, действовавших в Малой Азии около середины II тысячелетия до н. э.: «Если свободный человек подожжет дом, он должен снова построить дом, а что в доме пропадет, будь то люди, крупный или мелкий рогатый скот, то и за них не может не возместить».

Если то же сделает раб, обязанность выплаты возмещения ложится на его хозяина, а рабу «должны отрезать его нос и его уши».

Появление частной собственности, величайшее значение, придававшееся ей, нашли отражение в законах повсюду, где сформировалось классовое общество.

Законы Хаммурапи за хищение скота у крестьянина наказывают взыскиванием десятикратной стоимости похищенного. А если скот принадлежал дворцу или храму,— даже тридцатикратной. Постепенно и наказания за такие преступления, как убийство, нанесение увечья, оскорбления, начинают измеряться в головах скота, слитках золота или серебра и прочих материальных ценностях.

В средние века люди не видели ничего обидного в предложении «возмещения» за убийство. Зато за воровство во многих раннеклассовых государствах безжалостно казнили: частную собственность надо было поддерживать решительными и крайними мерами. Впрочем, такой характер эти меры, как пра-

==179

вило, сохраняют и в условиях сложившихся классовых обществ: при развитом рабовладении, феодализме, а также в капиталистических государствах.

Для социалистического государства главная задача не просто наказание преступника, а его перевоспитание. В эксплуататорских же государствах главным было — устрашение всех. Именно поэтому казни проводились публично, торжественно, их превращали в зрелища. «Оформление» казни различно в средневековом Китае, Фран-

цание, вспомоществование семье убитого да возмещение убытков владельцу, если это был чужой крепостной. За убийство же дворянина ему грозила месть родственников убитого или денежный штраф в раннем средневековье и тюремное заключение — в позднем. Крестьянин, убивший дворянина, был обречен на мучительную смерть, наказание несла и вся его община. Население большинства рабовладельческих и феодальных государств откровенно делилось на категории, к которым применялись разные нормы.

Крепостных крестьян в России покупали и продавали, как вещь, их дарили, ими расплачивались за карточные долги. Неврев Н. В. Торг. Сцена из крепостного быта.

ции середины XIV века, России или Индонезии XVII века, но смысл наказания один и тот же.

При феодализме особенно заметна разница в.наказании людей, принадлежащих к разным сословиям. Дворянина за убийство крепостного в худшем случае ожидало церковное пори-

Представляя своеобразный и вместе с тем неотъемлемый компонент культуры, обычаи и законы по-своему фиксируют социальные отношения людей. Не случайно этот компонент предложено именовать соционормативной культурой.

К оглавлению

==180

«Социальные нормы и обычаи, характерные для культур, скорее производят впечатление, что формировал их добрый старый естественный отбор, действовавший не на генетической, а на общественно - психологической основе и использовавший в качестве сырья вместо мутаций и рекомбинаций (генов) случайно возникшие обычаи и привычки» — так пишет известный австрийский ученый Конрад Лоренц, один из создателей этологии — науки о поведении животных. Он, конечно, специалист по поведению животных, а не людей, но к этому его замечанию стоит прислушаться.

«До сих пор нормотворчество лишь в малой степени было делом человеческой проницательности и изобретательности»,— полагает философ Э. В. Соколов. Он подчеркивает, что большинство норм складывалось стихийно, путем проб и ошибок. Точке зрения Лоренца и Соколова нельзя отказать в определенной обоснованности, и все-таки здесь необходимо определенное уточнение.

После того как на протяжении веков в философии и социологии господствовало мнение о заведомой целесообразности норм человеческого общежития (оно, это мнение, господствует и сегодня, но уже не в науке, а в быту — вспомните хоть те же наверняка слышанные вами разговоры о пользе постов), не стоит слишком ударяться в противоположную крайность. Есть нормы, вводимые или изменяемые людьми вполне осознанно, и преуменьшать значение их не следует, тем более что роль таких сознательных нормотворческих действий по мере социального развития человечества увеличивается.

00.htm - glava34

Мораль

Множеством способов воздействует общество на поведение людей. Мы уже говорили с вами о нормах поведения, утверждаемых обычаями, и о таких, что поддерживаются властью закона, прямо подкрепленной силой государственного принуждения. Организуют и регулируют поведение людей и всякого рода уставы и инструкции, и многое другое, вплоть до приказа командира в армии или указания должностного лица, представителя государственной либо местной власти, руководителя предприятия и т. п.

Среди всех этих механизмов регулирования особое место занимает мораль. Нет такой формы деятельности человека, на которую не распространялась бы ее власть. Мы говорим о трудовой морали и морали семейной, о бытовой и профессиональной морали... Главное здесь, что моральные требования получают идейное обоснование, что они опираются на представление о том, как человеку должно себя вести. Моральное поведение строится в соответствии с нравственными идеалами и принципами, причем особое место тут занимают понятия добра и зла.

Моральные, нравственные представления вырабатываются обществом. И меняются по мере его развития.

Есть в общественной морали черты общечеловеческие. Сострадание и верность слову, стремление помогать друзьям и заботиться о больных и слабых — все это можно отнести к таким моральным качествам, которым придается большое значение и в бесклассовом первобытном обществе, и на любых стадиях развития общества классового.

==181

Моральные нормы такого рода служат основными правилами всякого человеческого общежития.

Но представления о нравственном долге человека со временем неизбежно меняются. В каждом классовом обществе, учит марксизм, господствует мораль правящего класса. И классовая мораль объявляет естественным, неизбежным, непреходящим сначала рабство, потом крепостное право, потом право капиталиста эксплуатировать рабочих. Притом эту мораль принимает и большинство угнетенных членов каждого общества.

«Верные рабы» древности, «покорные холопы» крепостной России или феодальной Франции, те рабочие буржуазных стран, которые почитают хозяина завода или фабрики как своего «кормильца» и «благодетеля»,— вот только некоторые примеры того, как угнетенные принимают даже такие моральные нормы эксплуататоров, которые, по существу, направлены прямо против них. Какое глубокое воздействие оказывает мораль господствующего класса на обычных людей, прекрасно видно на примере героя книги Марка Твена Гекльберри Финна. Помогая негру Джиму бежать от его «хозяйки», Гек испытывает подлинные угрызения совести.

Гек говорит своему другу Тому Сойеру: «...Я тут хочу выкрасть одного негра из рабства... Ты скажешь, что это низость, прямо-таки подлость. Ну так что ж, я подлец, я его и украду, а ты помалкивай, не выдавай меня. Согласен, что ли?»

Том обещает тут помочь Геку. И что же, как это обещание принимает Гек?

«Ну, меня так и подкосило на месте! Такую поразительную штуку я первый раз в жизни слышал; и должен вам сказать: Том Сойер много потерял в моих глазах — я его стал меньше уважать после этого».

Гек бунтует против морали своего общества, но внутренне осуждает и того, кто присоединяется к этому бунту, и самого себя.

А вот что рассказывает Марк Твен в «Автобиографии»: «В школьные годы я не знал отвращения к рабству. Я не подозревал, что в нем есть что-нибудь дурное. Никто не нападал на него при мне: местные газеты не высказывались против рабства; с кафедры местной церкви нам проповедовали, что бог его одобряет, что оно священно и что сомневающемуся стоит только заглянуть в Библию,— в подтверждение этого нам приводили тексты; если сами рабы ненавидели рабство, то они благоразумно молчали».

В России при крепостном праве помещики считали совершенно естественным, что они могут торговать людьми, наказывать их плетьми или еще как угодно. И не было у помещиков даже того «оправдания», что они продают и избивают людей с другим цветом кожи, принадлежащих к другому народу.

Но в каждую эпоху морали угнетателей противостоит мораль угнетенных. Сами восстания рабов, крепостных, рабочих, помимо всего прочего, еще и свидетельства ее существования.

И не только они, конечно. Степан Разин, чье осуждение официальной моралью было закреплено церковной анафемой, проклятием, стал тем не менее русским народным героем, о нем, а не о тех, кто подавил

==182

его восстание, слагали песни и сказы крестьяне. Крестьянская оппозиция феодальной морали сделала в Англии национальным героем Робина Гуда, грабившего богатых и заботившегося о бедняках. А среди русских былин есть немало таких, где суетным и жадным князьям, трусливо уступающим врагам Руси, противопоставляется крестьянин-богатырь Илья Муромец именно как носитель антифеодальной морали.

Есть у морали особенность, на которую обратил внимание Фридрих Энгельс: «Когда... мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть,— то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы говорим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству... Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым» (Маркс К,., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 184).

Моральное сознание человека способно опережать свое время, и на борьбу против старого мира угнетения пролетарских революционеров толкало прежде всего нравственное возмущение этим угнетением.

Моральное сознание каждого человека, отражающее противоречия окружающего мира, становится ареной борьбы между разными моральными позициями. В нравственном мире отдельного человека отражены так или иначе не только его классовое происхождение и

воспитание, но и личный опыт, особенности характера, темперамента, бесчисленное количество всякого рода обстоятельств— социально-политических, семейно-бытовых и иных.

Человек не автоматически принимает все существующие моральные ценности, а в определенной мере производит выбор среди них.

В истории именно эта особенность морали способствовала ее развитию, движению вперед.

Открытия в сфере морали имеют в истории не менее важное значение, чем крупнейшие из открытий науки.

Около двух тысяч лет назад философы-стоики Греции и Рима говорили о равенстве всех людей. Европейское Возрождение в XV—XVII веках изменило отношение общественной морали к труду, презираемому рабовладельцами и феодалами. Буржуазия, передовой тогда класс, внесла в нравственность Нового времени уважение к труду, в первую очередь, конечно, к ее труду. Выработка новых нравственных принципов отношений между людьми, отрицающих всякое угнетение, была начата социалистами-утопистами, от Томаса Мора до Фурье и Оуэна, и продолжена Марксом, Энгельсом, Лениным.

Разумеется, появление новых нравственных принципов и моральных норм делается возможным тогда, когда история подготовила для них социальный фундамент. И достоянием многих они становятся по мере созревания подходящих условий. Не случайно Г. В. Плеханов считал нужным напомнить: «Нравственное развитие человечества следует шаг за шагом за экономической необходимостью; оно точно приспосабливается к реальным по-

==183

требностям общества» (Плеханов Г. В. Избр. философ, соч. В 5-ти т., т. 2, с. 51).

Современная мораль многослойна. Немало в ней такого, что досталось нам в наследство и от родового общества, и от последующих досоциалистических стадий социального развития. Но в нашем обществе побеждает система нравственности, которая — впервые в истории — не нуждается ни в иллюзиях, ни в лицемерии. Она включает в себя моральные достижения предшествующих эпох, ее неотъемлемые качества — коллективизм, человеколюбие, гуманизм. У нее есть главная задача, которую Ленин сформулировал так: «Нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 313).

«Человек — высшее существо для человека», и это категорический императив (то есть безусловное требование), повелевающий «ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом...» — писал Карл Маркс (Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 422).

И в моральный кодекс нашего общества вписаны обязывающие слова: «Человек человеку — друг, товарищ и брат».

Издавна предпринимались попытки объяснить само появление нравственности волей божьей, вывести моральные нормы из религиозных воззрений, наконец, объявить, что без веры в сверхъестественный нравственный идеал невозможна нравственность вообще.

«Страх божий» служит своего рода гарантом соблюдения ве

рующим моральных заповедей его религии, надежда на загробное воздаяние должна побуждать к добрым и благородным поступкам. Бог выступает тут чем-то вроде доброго и строгого папеньки для ребенка: будешь себя хорошо вести — вознаградит, нарушишь раз навсегда установленный порядок — накажет...

Есть что-то унизительное для современного человека в таком подходе. Люди должны же научиться чувствовать себя взрослыми! И даже многие верующие воспринимают такой подход как явно упрощенный. Но — никуда не денешься: он утверждается священными книгами иудаизма, христианства и ислама. Такие философы XVIII века, как Вольтер, прямо подчеркивали своего рода «полицейские функции» религии, полагали, что она нужна именно для обуздания «простого народа». Эксплуататоры всегда и использовали ее как идейное оружие. Призывы евангелия «Рабы, повинуйтесь господам своим», как и требование воздавать «богу — богово, а кесарю — кесарево» — прямые тому свидетельства. Хотя, разумеется, нельзя ограничить моральную сторону религии только выполнением такой сугубо утилитарной функции.

Утверждение, будто без религии сама мораль невозможна, прямо опровергается историей. И не только историей последних столетий, когда число атеистов на земле стало стремительно увеличиваться. В древнем Китае, например, система моральных утверждений и запретов конфуцианства не связывалась с какими-либо религиозными основаниями. И некоторые нравственно-философские учения Древней Греции, как и древней

==184

Индии, были строго атеистическими.

Около полутора тысяч лет господствовало христианство на большей части территории Европы. И прошли многие века, с тех пор как ислам утвердил себя в Северной Африке, Западной Азии, на огромных территориях Южной и Средней Азии. Насколько же велики оказались нравственные достижения этих, например, религий?

Статистика категорически утверждает: в странах, где господствует религия, преступность ничуть не ниже, чем в других, где атеисты составляют гораздо больший процент населения. И примерно одинаковая доля как верующих, так и неверующих становится преступниками. Не избавляет религия и от пороков, не наказываемых законами, например, от лицемерия. Напротив, с давних пор лицемерами считают как раз святош, и мольеровский Тартюф — весьма убедительное тому доказательство, как и Фома Опискин у Достоевского...

00.htm - glava35

«Свои» и «чужие»

Обратимся вновь к истории морали, к одной из сторон ее развития. Во многих обществах прошлого человек мог не испытывать ни малейших угрызений совести, если по его вине пострадал человек, к его обществу не принадлежащий, «чужой».

Печально, но такое деление на «своих» и «чужих» проходит почти через всю историю человечества. До высшей точки — и тем самым до абсурда — довели его расистские теории и фашистская практика XX века. Известно, что вожди «третьего рейха»

так и учили молодых немцев: честными, добрыми, справедливыми те должны быть лишь по отношению к своим, «арийцам». Даже право жить, в конечном счете, признавалось лишь за людьми «высшей расы». Однако в тех или иных формах деление на «своих» и «чужих» существовало и в доклассовом обществе, и в «античности», и при феодализме, причем часто это влекло за собой трагические последствия.

Другое дело, что проводилось такое деление в разные эпохи на основе разных принципов.

В родовом обществе самые близкие «свои» — члены рода, затем — члены племени, еще дальше, но все еще в какой-то мере «свои» — члены союзных племен.

Даже самоназвания многих племен и народов означают в переводе всего лишь «люди» или «настоящие люди». Остальные, выходит, не люди или, по крайней мере, если и люди, то какие-то ненастоящие. И законы племени, охраняющие жизнь и имущество «своих», могли на всех прочих не распространяться.

Еще не так давно этнографы все случаи бесцеремонного обращения части аборигенов Океании, Новой Гвинеи и некоторых других земель с имуществом европейцев объясняли отсутствием у этих аборигенов представления о собственности. Магеллану, как известно, при «первом знакомстве» пришлось выстрелами отгонять туземцев, пытавшихся взять с собой с его корабля все, что им нравилось.

Но, как считают теперь, по большей части это отнюдь не следствие идеи, будто все принадлежит всем. Папуасы могли забирать себе чужие вещи в ближнем городке, в то же время никто из них не взял бы чужое

==185

в поселении родного племени. Причина? Во-первых, правила поведения человека в своем племени одни, а среди людей иных племен — иные; во-вторых, в этом случае, казалось «преступнику», он может не бояться наказания: как в таком большом городе разобраться, кто где и что взял, как отличить среди множества вещей именно ту, что ему приглянулась?..

Надо также сказать, что деление на «своих» и «чужих» в родовом обществе при всей его категоричности в то же время по большей части не прокладывало непроходимой пропасти между «своими» и «чужими». В каждом племени предусматривались специальные обряды, с помощью которых «чужой» мог стать «своим». Племена индейцев и арабов, африканцев и жителей Океании легко принимали в свой состав мирных пришельцев и даже побежденных врагов.

При рабовладельческом строе ситуация усложнилась. Кажется, свободные граждане одного государства вроде бы должны быть «своими» друг для друга, как прежде — члены одного племени. Но разве «свои» для римских патрициев свободные плебеи, хотя во время войн с соседями те и другие сражаются плечом к плечу? И патриций может совершить по отношению к плебею поступок, какого никогда не позволит себе с другим патрицием.

А при феодализме границы между сословиями оказываются гораздо более важными, чем между странами и народами.

Для феодала, по большей части, крестьяне — и не только собственные крепостные, но и крестьяне соседнего помещика, и даже земледельцы в соседнем королевстве — это холопы, не достойные называться людьми.

Провансальский барон Бертран де Борн в XII веке писал: Любо видеть мне народ Голодающим, раздетым, Страждущим, не обогретым! Пусть мне милая солжет, Ежели солгал я в этом!..

Если причинят виллану Вред, увечье или рану, Я его жалеть не стану, — Недостоин он забот.

Испанскому идальго несравненно ближе был польский шляхтич, русский дворянин, французский шевалье или английский барон, чем соотечественники — испанские крестьяне. Дворянин свободно может покинуть земли своей родины и перейти на службу к соседнему государю, и, за исключением особых случаев, никто не может упрекнуть его в измене. Под высокой рукой великих князей московских собрались в качестве мелких удельных князей, бояр, служилых дворян, в числе прочих, представители знатных литовских и польских родов, даже потомки тех или иных ханов Золотой Орды (а через них — самого Чингиза).

Привязанный к земле средневековый крестьянин обычно был лишен возможности реально ощутить такую сословную близость со своим зарубежным собратом. Но вот западноевропейским ремесленникам для совершенствования в мастерстве приходилось нередко странствовать по чужим землям, и там они пользовались защитой городских ремесленных цехов, были «своими».

При капитализме сословные деления устарели, зато в буржуазном обществе резко обозначились границы между классами. И моральные нормы внутри разных классов буржуазного общества далеко не во всем совпадают.

==186

Пролетарий не «свой» для буржуа, и наоборот. С одной стороны, класс капиталистов принимает этот факт как естественный. Но с другой — классовая солидарность рабочих страшит капиталистов. Поэтому именно в буржуазном обществе часто особую силу приобретает национализм, объявляющий «своими» друг для друга всех представителей данного народа, независимо от классовой принадлежности, и противопоставляющий их людям других национальностей. Борясь против всякого угнетения, в том числе и национального, рабочий класс выступает под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». По словам Ф. Энгельса, «мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике» (Маркс К... Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 96).

00.htm - glava36

Обряды

— А что такое обряды? — спросил маленький принц.

— Это тоже нечто давно забытое. Нечто такое, отчего один какой-то день становится не похож на все другие дни, один час — на все другие часы. Вот, например, у моих охотников есть такой обряд: по четвергам они танцуют с деревенскими девушками. И какой же это чудесный день — четверг!

А. СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

Почти все обычаи, разнообразию которых мы вместе с читателями удивляемся с первых страниц этой книги, представляют собой формы, в которых осу

ществляются в каждом обществе принятые в нем нормы поведения.

Обычай — способ выполнять действие, которое так или иначе должно быть выполнено... Есть кашу можно ложкой, вилкой, специальными палочками или просто собственными пальцами. Но есть-то нужно.

Однако есть и такие действия, без которых в принципе можно бы вроде и обойтись, но люди выполняют их, придавая им порой очень большое значение. Речь идет об обрядах.

Мужчина и женщина, полюбив друг друга, могут просто поселиться вместе и начать семейную жизнь. Но обычно они все-таки устраивают свадьбу. Свадьба — обряд.

Выросший хлеб надо сжать. А Антон Семенович Макаренко начинал в своей колонии уборку ржи с праздника Первого снопа. И это тоже обряд.

А вот как описывает азербайджанский писатель Максуд Ибрагимбеков поминки, устроенные одним из его персонажей: «Давал поминки Джалилмуаллим и на третий день, и на седьмой, и в последний раз на сороковой. Неукоснительно делал все, что полагается, для того чтобы должным образом почтить память незабвенной матери Мариам-ханум.

В каждодневных трудах и заботах постиг он глубокую мудрость бесчисленных поколений предков своих, придумавших и сохранивших обычаи, могущие показаться ненужными и бессмысленными человеку недалекому, тщательное выполнение которых только и позволяет, в суете и хлопотах, в окружении людей, временами забывать о вечной утрате едино-

==187

кровного существа — горе, страшнее и мучительнее которого не знал весь род людской за долгое время своего существования...

Все свои сбережения до единой копейки потратил Джалил-муаллим в эти сорок дней. Потратил без всякого сожаления, в твердой уверенности, что не подобает ему экономить в столь святом и важном деле. Полагал Джалил-муаллим, что уровень и тщательность выполнения этого обряда очень точно отличают людей порядочных и заслуживающих уважения и одобрения окружающих от других — без роду и племени и в большинстве своем беспутных».

Мы привели эту длинную цитату еще и потому, что здесь хорошо показан смысл — психологический, социальный, нравственный, — который вкладывается в обряды теми, кто их выполняет.

Но значение обряда в человеческой жизни, значение его для скрепления общественных связей намного шире. Во время обрядов непосредственные

Праздничное шествие с факелами (Япония).

==188

участники их и зрители соединяются общими мыслями и чувствами, сближаются сопереживанием.

Кроме того, как формулирует философ и социолог И. В. Суханов, став общепринятой, обрядовая форма подчиняет переживания и мысли молодых поколений общему направлению переживаний и представлений, свойственных духовной жизни ушедших поколений, оставивших в наследство молодым готовые русла выражения эмоций и мыслей (См.: Суханов И. В. Обычаи, традиции и преемст

венность поколений. М., 1976, с. 48).

Обеспечение сопереживания между людьми во времени и пространстве, причем сопереживания наиболее значительных событий в жизни, — уже эта чрезвычайно важная общественная функция обеспечивает обрядам особое и незаменимое место в человеческой жизни, при любом социальном устройстве. И понятно, что с очень давних времен религия стала не только присваивать себе многие древние обряды, но и создавала свою собственную обрядность, соот-

Игры вокруг «майского дерева» во время весеннего праздника — любимое развлечение детей и молодежи во многих европейских странах.

==189

ветствующую религиозному вероучению.

Религиозный обряд воспринимается верующими как способ воздействия на сверхъестественные силы или способ прямого общения с ними. От имени самого бога благословляет священник молодых во время церковного бракосочетания. Во многих обрядах современных религий (иудаистских, христианских, мусульманских и др.) можно найти унаследованные от древних верований магические заклинания, призванные изменить естествен

ный ход вещей в угодную людям сторону.

По мере социального, научно-технического и культурного развития общества влияние религии слабеет и соответственно уходит из жизни людей религиозная обрядность. Ее место занимают гражданские обряды.

В сегодняшней жизни советских людей обрядам принадлежит очень заметное место. Партия, государство, общественные организации объединили ныне свои усилия в деле создания и внедрения новой социалистиче-

На традиционном карнавале в Бразилии.

Дата добавления: 2015-07-17