Стендаль 3 страница

Ноги едва гнулись, но Том заставлял себя идти, приближаясь к мутной пелене из обезображенных лиц. С каждым шагом животный страх сильнее наваливался на него, но Шакал, стиснув зубы, превозмогал его удушающую хватку. Прошлое брезжило на расстоянии вытянутой руки. Билл обернулся, большими от волнения глазами глядя на ссутулившуюся напряженную спину главаря. Том пригнулся, словно готовясь к прыжку, и вдруг выпрямился, опуская плечи.

«Уходите. Все кончено. Я больше не принадлежу вам».

Призраки продолжали висеть, тараща сотни пустых глазниц.

«Я вас отпускаю. Уходите и ищите себе новое пристанище».

По видению прошла легкая рябь, и Том изумленно смотрел, как чудища обретают человеческий вид. Обрастая кожей и клочками одежды, мужчины и женщины беззвучно, плакали и тянули к нему руки.

«Я вас всех прощаю и отпускаю. И вы меня простите. Пусть каждый идет своей дорогой. Вы свободны».

Том лишь услышал легкий странный хлопок, и видение исчезло, в мгновение ока растворившись в воздухе. Тут же высоко в небе закричала птица, а усадьба со страшным грохотом рухнула на землю, деревья зашумели, трогая друг друга ветками. Сильный порыв ветра налетел и ударил Тома в грудь, и Шакал попятился, чувствуя, что тело становится воздушным, а ноги не касаются земли, голова запрокинулась. Вскрикнув, Билл подбежал к Тому, подхватывая на руки безвольное тело.

- Том, что с тобой? Не молчи, прошу тебя!

Шакал молчал, отчетливо, как никогда раньше, слыша стук собственного сердца. Высоко вверху было небо, невзрачное, бесцветное, но не скованное ничем, свободное. Такое же свободное, каким стал и он сам. На лицо падали горячие капли, и Том, наконец, очнулся и перевел взгляд на Билла.

- Том! – обрадовался принц. – Как же ты меня напугал! Скажи, скажи скорей, они исчезли?

Главарь сел и огляделся. Между обугленных деревяшек промелькнул и спрятался какой-то белый зверек.

- Их нет, - произнес он. – Их нет. Они ушли. Я смог. Я смог, Билл!

Билл расширившимся глазами наблюдал, как изменилось лицо Тома, как тот неуверенно хохотнул, а затем счастливо рассмеялся и повалился на спину, раскидывая в стороны руки. Он наконец-то был молод и свободен.

- Я так рад, - прошептал Билл, улыбаясь. – Что ты сейчас чувствуешь?

Том перестал смеяться и пристально посмотрел на принца.

- Что я чувствую? Ну, мне хочется есть.

Билл потупился, ощущая невесть откуда взявшуюся неловкость и растущую досаду.

- А еще… тебя. Тебя чувствую, Билл.

Том не мог уснуть. Рука, придавленная тяжестью тела Билла, постепенно онемевала, но высвобождать он ее не хотел. Спутанные на ветру волосы принца приятно щекотали лицо и пахли чем-то неуловимым, сладковатым, отчего в груди все стеснительно замирало. Том чутко прислушивался к этому чувству, боясь вдруг вновь заметить в нем опостылевшие примеси черноты, но каждое чуть серое пятно дрожало и исчезало, смываясь из души. Прежние думы не давали покоя, принося в сон жуткие видения и боль, но и сейчас сон не смежал веки, главаря не оставлял иной страх – страх того, что он уже пребывает во власти обманного сна и, проснувшись утром, обнаружит, что чудесное избавление ему пригрезилось. И он не спал, бережно держа в руках единственное, но такое важное доказательство того, что с гнетом бесов над ним покончено. Пусть они явятся из темноты, нашептывая на ухо коварные речи, и он покажет им, кому теперь принадлежит, и если понадобится, вступит с ними в бой. Том свел брови и погрозил темным углам кулаком, как делал его отец, укладывая маленького боящегося злых ведьм сына спать.

Билл глубоко вздохнул и пошевелился, открывая глаза. Он чуть обернулся, и Шакал вернул руку на его живот, притягивая ближе и зарываясь лицом в шею. Принц поежился от сладкой дрожи, пробежавшей по телу, и улыбнулся.

- Не спится? – шепотом спросил он. Том кивнул, проведя носом по тонкой коже за ухом Билла. Зажмурившись от удовольствия, Билл поднялся и сел, ладонь главаря мягко скользнула по боку и придержала его за руку. Том вопросительно посмотрел на него.

– Мне нужно выйти, нужда зовет.

Шакал ухмыльнулся и разжал пальцы.

Вернувшись, Билл увидел, что уже зажжен факел, а Том сидит, задумчиво смотря перед собой, но на самом деле внутрь себя. И понял, что не может снова заснуть, оставив его наедине со своими мыслями. Принц подошел и сел рядом.

- Знаешь, я подумал, может, ты покажешь мне, что в твоем сундуке? Мы все равно оба не заснем.

- Там нет ничего занятного, Билл. Но, раз ты просишь, так и быть.

Том встал и подтащил сундук к шкурам, сбросив с него наваленную одежду. Замка не было, кованые узоры, когда-то покрытые позолотой, истерлись и покрылись пятнами ржавчины, синяя краска потускнела, но сундук все еще был прочен и красив. Открыв его, Том развел руками, позволяя Биллу самому брать все, что приглянется. Принц вынул из сундука маленький мешок, в котором перекатывались и глухо стучали друг о друга какие-то деревянные фигурки. Билл развязал его и улыбнулся.

- Похоже на шахматы.

- Что? – переспросил Том.

- Это такая игра индийская. Мы с отцом часто играли. Я бы показал тебе, но их слишком мало, и доски нет.

- Не знаю ничего про это. Меня на этих фигурках отец считать учил. Правда, он и сам плохо умел. Как-то так… - Том взял в руки пару фигурок. – В дозор идут вдвоем или втроем. А вот в отряде два раза по пять или три раза по пять… Но тут столько нет.

Принц опустил глаза, сдерживая улыбку от сосредоточенного выражения лица Тома.

- Я тебя научу как-нибудь. И читать тоже. – Билл взял в руки небольшую книжку в твердом переплете. – Но я сомневаюсь, что из меня выйдет достойный учитель, я и сам ленился на уроках латыни. Мне кажется, это ваш христианский Коран. Жаль, что мои книги все утонули, они бы для учения сгодились больше.

- Почему?

- Во-первых, они были написаны учеными мужами. А во-вторых, это помогло бы тебе узнать меня, мою страну. Ведь вся жизнь араба строится на Коране.

- А какая разница между вашим Кораном и нашим?

- Ну… - Билл замялся. – На самом деле это почти одно и то же, у нас одна и та же вера. Но различий много…

- Но если одна вера, то и эта книжка сойдет, так ведь?

Главарь насмешливо глядел на растерянного принца. Забрав у него книгу, он бросил ее обратно в сундук.

- Билл, я не прочь поучиться читать, и мне сгодится любая книга с буквами. Я уже говорил, что не верю ни в какого Бога.

- Даже после того, как ты исцелился?

- Именно, я только стал свободным, и мне не нужны новые оковы.

- Неужели ты считаешь, что это лишь твоя заслуга?

Том недоуменно нахмурился.

- Не понимаю тебя. Не ты ли мне говорил, что это я сам должен отпустить свои обиды? Я отпустил, я сумел. И если я кому и должен быть благодарен, так это тебе, что открыл мне глаза.

- Но я так долго молился, чтобы на меня сошло прозрение, как помочь тебе. И молился, чтобы у тебя появились силы…

Билл расстроенно вздохнул, и Том мысленно обругал себя бранными словами. Убрав лежащие между ними шахматы, он придвинулся к принцу и привлек его к себе.

- Спасибо тебе за это, я бы без тебя не справился. Но прошу, не будем больше о богах, я не хочу, чтобы мы спорили из-за этого.

- Ты прав, я не должен настаивать. – Принц мотнул головой, отгоняя мысли, и вернулся к сундуку. – А зачем ты хранишь рваную одежду и негодное оружие? Обломанные рукояти и сточившиеся наконечники стрел – зачем тебе все это?

- Одежда не такая уж и рваная. Она еще послужила бы, да некому залатать. А из рукояток и наконечников еще можно что-то смастерить, но никак не дойдут руки. Отец мог сделать из этой рухляди что угодно, а я нет. Своего кузнеца у нас нет, помер давно, а городские кузнецы за работу берут плату.

- А у тебя нечем платить? – Билл выудил со дна сундука туго набитый позвякивающий кошель и лукаво взглянул на Тома. – Ты награбил по всей Франкии для того, чтобы монеты лежали без дела?

Шакал усмехнулся и покачал головой.

- Я же не умею считать.

- Ах, да. – Принц рассмеялся и убрал монеты. На самом дне сундука он нащупал какой-то продолговатый камень, завернутый в тряпку. Развернув ее, Билл округлил глаза и воскликнул: - Это же мыло! Настоящее мыло! Почему ты не дал мне его, когда я мылся?

- Я забыл про него. Не так часто роюсь в этом сундуке.

- Настоящее арабское мыло из козьего жира… Том, я хочу помыться.

- Опять? Мы же недавно прекрасно помылись в лохани.

- Это было больше похоже на размазывание грязи по себе. А ты вообще залез в воду после меня, нечистоплотный северный варвар. Том, прошу тебя, это не прихоть, а необходимость!

- Хорошо, капризная арабская неженка, заворачивай свое чертово мыло. Но воду я тебе греть не буду. Поедем утром в Магдебург искать тебе баню.

- Тогда, может, и в кузницу заедем? Я посчитаю.

Том посмотрел на Билла и улыбнулся. Тот, пыхтя и возбужденно бормоча что-то под нос, сворачивал в узел обломки клинков и наконечников, складывал в сумку ласкающие слух звоном монеты и бережно завернутое мыло. Откинувшись на спину, главарь закрыл глаза, и долгожданная усталость накрыла его. Уже в дреме он почувствовал, как ложится рядом Билл, как обнимает его, - и легкое прикосновение к губам, настолько легкое, что кожа почти не ощутила его, но ощутила и затрепетала в ответ душа.

На рассвете они вновь покинули стойбище вдвоем, оставив почесывающего бороду Якоба присматривать за порядком. Бородач долго глядел вслед удаляющимся всадникам и недоумевал, пытаясь понять, что произошло. Что-то изменилось в его вожде, и эта перемена резко бросилась в глаза, как только Шакал показался из-под полога своего шатра. Спокойный взгляд, гладкий лоб без поперечных складок у переносицы, расслабленные, а не плотно сжатые губы – все это было слишком редким, чтобы быть обычным. Якоб обернулся на Билла, но тот с вдохновенным лицом пробежал мимо, нетерпеливо кружась вокруг запрягаемого коня. Том махнул рукой, бросив: «Мы в город, приглядывай тут», и они уехали по свежему снегу.

Магдебург едва ли отличался от встречаемого ранее на пути Регенсбурга – все те же унылые крепостные стены, деревянные дома и недружелюбные жители, но в этот раз Билл не ощущал гнущего к земле тяготения. Покрывший все снег скрадывал черноту и убогость построек, а из-за облаков иногда показывалось солнце, ослепительно отражаясь от белой земли. Принц еще помнил, что случилось с ним после того, как дождливый Регенсбург остался позади, но теперь эти воспоминания казались далекими и неправдоподобными, как забывающийся сон. Билл смотрел на беззаботно покачивающегося в седле Тома и, как не пытался, не мог поверить самому себе, что именно этот человек едва не отправил его к праотцам. Тот другой, с безобразным лицом и окровавленными руками, проклятый всеми Шакал и этот молодой улыбчивый юноша двадцати лет, заботливо обнимающий во сне и терпеливо дожидающийся, пока Билл справится с возобновившим попытки сбросить седока конем, не могли быть одним человеком. Шакала, одержимого местью и презрительно щурящегося на него, с которым принц познакомился, выволоченный незнакомым бородатым мужиком из повозки, не стало, и Билл не позволит ему вернуться. Он понимал, что только теперь по-настоящему узнает Тома.

В конце улицы путники завернули в открытые ворота постоялого двора. Хозяин вышел им навстречу, что-то жуя и вытирая руки о рубаху. Том и Билл спешились и подошли к нему.

- Чего хотите? – грубо поинтересовался мужик, оглядывая гостей.

- Баню и пожрать, - в тон ему ответил Том. – А так же кузнеца. Есть в вашем городе хороший кузнец?

- Нет, только криворукий, - съязвил хозяин.

Билл отодвинул главаря и, достав из кармана кошель, позвенел им.

- Просим вас, нам нужна горячая баня, сытный обед и кузнец с золотыми руками.

Хозяин двора расплылся в беззубой улыбке и развел руками.

- Добро пожаловать, будьте как дома! Проходите, моя жена вас накормит, а я пока распоряжусь обо всем.

Повернувшись к конюшне, он свистнул, и из-за угла выбежал худой подросток и потянул коней за поводья. Билл и Том вошли в харчевню, в которой за столом возилась дородная женщина средних лет. Увидев постояльцев, она засуетилась и скрылась на кухне.

- Какие все падкие до монеток, - сказал Том, садясь за стол. Принц сел напротив.

- Бедняков можно понять. Не думаю, что постоялый двор в таком глухом месте приносит большого дохода.

- Они-то бедняки? Да они обсчитывают только так, будь настороже.

- Не знаю, не знаю, вряд ли обсчитают так, как могут на востоке. У нас это довольно знатная работа, но у любого араба при звоне и виде золота загораются глаза. Ты не представляешь, какие мы на самом деле жадные и хитрые.

Том ухмыльнулся. Из-за двери, ведущей в кухню, показалась хозяйка и поставила перед гостями миски с дымящейся похлебкой.

- Что за мясо? – строго спросил Билл.

- Кура, - ответила женщина, и принц довольно кивнул.

После трапезы вслед за хозяйкой путники поднялись на второй этаж в отведенную им комнату.

- Баня уже готова, - сказала женщина. – Можете идти мыться. За кузнецом послали, тоже сейчас придет.

Билл повернулся к Тому. Главарь отошел и сел на кровать.

- Я буду ждать кузнеца, иди пока первым.

- Ты не пойдешь со мной? – Билл почувствовал отголосок досады. Шакал поморщился.

- Не стоит, я думаю. Я схожу в баню после тебя. Обещаю помыться, как следует.

Принц промолчал. В голове возникли воспоминания о Томе у залива – упругая кожа, покрытая мурашками на холодном ветру, и становившиеся фиолетовыми соски – и подтянутое тело в свете факелов, блестящее от воды. Билл отвел глаза, сжимая в руках дорожную сумку.

- Ты прав, лучше по отдельности. Сходи к кузнецу и попроси хозяйку припасти что-нибудь нам на обратную дорогу. Скажи, что расплатимся перед уходом.

Том кивнул, глядя в пол, и Билл вышел.

Добротно сколоченная баня понравилась Биллу, ее стены и пол были сделаны на совесть. Раздевшись в предбаннике, он радостно вошел в горячее пространство, освещаемое лишь маленьким окошком под потолком. Опустив руки в горячую воду, принц с наслаждением прикрыл глаза, тепло побежало по телу, даря ласку каждой промерзшей частице. От долгого лежания мыло засохло и пенилось плохо, и Билл просто тер им кожу. Кусок выскальзывал из руки, оставлял блестящие разводы на теле, мелкую пену на курчавившихся волосках на подмышках и низу живота.

Шакал выложил перед кузнецом из мешка весь накопленный скарб. Почесывая в затылке, тот принялся перебирать наконечники, раздумывая, что с ними можно сделать. Оставив кузнецу железо и обещание заплатить перед отъездом, Том вышел на свежий воздух. Зимний день был короток, и вновь начинало смеркаться, двор погружался в темноту. Хозяин закрыл ворота, перед ними лежала лохматая собака, выгрызая из шерсти блох. За спиной открылась дверь, и выглянула хозяйка.

- Вы в баню? Возьмите лампу, там уж темно, наверное. Дрова в предбаннике, если похолодало.

Том принял из ее рук лампу и пошел, освещая протоптанную в снегу тропинку. Из трубы бани вверх поднимался дым, а сама она была маленькой и теплой и неудержимо манила, приглашая забрать скрытое за ее стенами свое нечаянное счастье.

Старые петли тихо скрипнули, и круг света пал на вещи Билла, аккуратно сложенные на низкой лавке. Поставив лампу на пол, Том торопливо разделся, дрожащими руками бросая свою одежду рядом. В стене у самого пола за маленькой дверцей горел огонь, главарь открыл ее и бросил в печь несколько деревяшек. Пытаясь пересилить волнение, он толкнул влажной ладонью дверь в баню, и вырвавший оттуда пар обволок его, затягивая внутрь. Лампа осветила вьющиеся клубы пара и белое тело, спрятанное за ними. Билл быстро обернулся, испуганно глядя на вошедшего. Том поставил лампы на скамейку у двери и подошел к нему.

- Знаешь, если долго сидеть в бане, можно и удар схлопотать, - сказал он. Лица Билла почти не было видно, и Том лишь слышал его дыхание и чувствовал жар мокрого тела. Он наугад подался вперед, встреченный на полпути губами Билла. Принц скользнул в его объятия, оказываясь в крепком кольце рук, жадно целуя в ответ.

Пар заполнил тесное пространство, захватывая воздух в плен, жара сдавила со всех сторон. Билл с судорожным вздохом оторвался от губ Тома, прислоняясь лбом к горячему плечу. Его лицо пылало от счастья и стыда за свое твердое обжигающее желание.

Принц отсчитал положенные за гостеприимство монеты, и, забрав наточенные наконечники и возрожденные заново клинки, они покинули постоялый двор и Магдебург, несмотря на то, что стояла уже ночь. Мир превратился в сверкающий черно-белый, с отливающими серебром звездами-бриллиантами, брошенными на атлас ночи неведомой богатой царицей. Один самый большой лунный алмаз катился вслед за путниками по небу, освещая им дорогу. Ночь была ясной и тихой, без единого порыва ветра или холодного шепота мороза. И всадники ехали молча, не смея нарушить эту гармонию, позволяя себе лишь легкую улыбку на губах.

- Почему ты не захотел остаться на ночлег? – наконец, спросил Билл. – Переночевали бы там, а утром вернулись. Лагерь же никуда не уйдет.

- Я не привык спать в чужом месте. Лучше в своем шатре. Или ты устал? Почему не сказал, мы бы не остались.

- Нет, я не устал, наоборот, полон сил. Почему бы нам не построить свою баню в стойбище? Не греть же всем воду на кострах и мыться в лохани.

- Хорошо бы было. – Том зевнул. – Да только там тоже премудрости свои, печь надо сложить, стены как-то конопатить… Да и куда нам ее потом девать? Большую часть года мы ездим, где в деревне вымоемся, летом в реках. Это только для оседлых самое то.

Билл повернулся к Тому и задумчиво посмотрел на него.

- Я тут подумал… Вчера утром, когда я вышел из шатра, мне показалось, что мы так стояли всегда и могли бы стоять. Не то, чтобы я почувствовал себя дома, но… мне понравилась эта мысль.

- Намекаешь на то, что теперь мне не от чего бежать? Может и так. Но я пока не готов к тому, чтобы осесть и обрасти корнями.

- Почему нет? Теперь тебя ничто не заставляет искать укрытия и прятаться по лесам.

- Пойми, я все еще считаюсь негодяем и душегубцем. Останься я жить где-нибудь, рано или поздно меня найдут, я тогда я никому не докажу, что отрекся от зла.

Принц понимающе промолчал и натянул поводья.

- Давай передохнем. Мой желудок снова пуст. Что нам дала с собой хозяйка двора?

Том спешился и отцепил от седла сумку. Скинув плащ, он постелил его на снег и сел.

- Тебе должно понравиться.

- Что это? – Билл глядел на плотно завязанные горшки. Главарь достал хлеб и отрезал от него два больших куска.

- Сметана и мед. Хлеб, как видишь, не самый свежий. Сделан из остатков муки и отрубей. Где-то была у меня ложка…

Билл осторожно поворачивал в руках хлеб с толстым слоем густой сметаны на нем и политым сверху золотистым медом. Мед стекал с краев на пальцы, норовя капнуть на одежду или забраться каплями под рукав. Его сладость, кисловатый вкус сметаны и сухого хлеба слились для принца в одно долгое ощущение безмятежной ночи и радостного волнения. Но кое-что все же не давало ему покоя.

- В кувшине молоко, но придется пить прямо из горла, кружек с собой нет, - бормотал Том, попутно пережевывая свой кусок.

- Том, - позвал Билл, и он поднял голову. – Том, я люблю тебя.

Шакал опустил глаза, чуть улыбнувшись в ответ. Принц поджал губы и, проглотив ком в горле, сказал:

- Я хотел бы знать, что ты решил насчет меня. Теперь, когда твоя душа открыта, мне нужно знать, что ты чувствуешь ко мне.

- Я же сказал тогда, на пепелище. И сегодня… Я пришел к тебе не просто так, а потому что хотел видеть тебя.

- Это можно воспринять как угодно. На пепелище ты сказал, что чувствуешь меня, а это может значить, что я был первым живым человеком, которого ты почувствовал рядом. А насчет бани – мне было приятно, не скрою. Но ты, вероятно, привык ласкаться в банях, в прошлый раз вообще девку притащил…

Главарь хмыкнул, отхлебывая из кувшина.

- Нашел, что сравнить. Билл, ты, помнится, говорил, что тебе все равно, полюблю я тебя или нет, лишь бы быть со мной рядом.

Билл замер, грудь наискось пронзила нить боли.

- Да, но…

Том посмотрел на Билла – губы того дрожали, и весь он сник разом – и всплеснул руками.

- Ну, что ты хочешь услышать от меня? Что я тоже люблю тебя? Что уже не мыслю жизни без тебя? Ну, что тебе в этих словах, Билл? Когда ты признался мне, я понял, что хочу ответить тебе тем же, и мечтал, что смогу сказать тебе те слова, что ты ждешь от меня. Но сейчас я понимаю, что их слишком мало, непростительно мало. Какое они имеют значение? Разве я смогу в них выразить, что чувствую к тебе?

Принц мгновение молчал, затаив дыхание, а затем расцвел в улыбке и уронил голову на руки, радостно выдыхая. Том покачал головой, глядя на него.

- Неужели тебе этого достаточно? – Билл кивнул несколько раз, пряча блестящие глаза. – А мне - нет. Я хочу доказывать это своими делами. Ты доказал мне свою любовь, теперь моя очередь. Я хочу быть достойным твоей любви.

Билл выпрямился и решительно потянул на себя главаря. Измазанные медом и молоком губы столкнулись, сливаясь в нежном поцелуе, за которым уже кипело и томилось сладкое безумие. Принц мягко опустился на землю под напором Тома и вдруг почувствовал, как сильно закружилась голова, а звезды на небе завертелись и смешались в одно. Положив ладонь Тому на грудь, Билл отстранил его и с трудом вымолвил:

- Едем… скорее…

Билл не помнил, когда разум его вдруг померк, снисходительно уступая зову тела. Он помнил лишь, как они ворвались в шатер, как Том легко подтолкнул его на шкуры, как его дрожащие пальцы пробрались под пояс штанов, стягивая их с узких бедер. Краснея, принц приподнялся, выскальзывая из одежды. Где-то далеко, за пределами сознания потерялись стыд, страх и грозящие карой запреты.

В шатре было темно, факелы давно потухли, и Билл был рад этому, не зная, что Том прекрасно видит в темноте, как горит изнутри его тело, а кожа мерцает золотым свечением. Билл был рад, что не видит Тома, иначе б он совсем лишился рассудка. Он чувствовал его робкие, но страстные прикосновения, жаркое дыхание, запах его влажного гибкого тела, и всего этого было достаточно, чтобы сходить с ума, извиваясь на щекочущих голую спину шкурах. Они лишь касались друг друга, безотчетно целуя в губы, шеи и плечи, переплетаясь и раскрываясь друг другу.

Тело пронзали мириады крохотных молний, и пальцы ныли от нестерпимого желания. Осмелев, Билл опустил руку и коснулся Тома. Тот замер на мгновение и с глухим стоном подмял принца под себя, стискивая ладонями гладкие ягодицы. Билл вскрикнул, выгнувшись и поднимая навстречу обжигающему Тому бедра. Том вжался в них, вздрагивая от трения напряженной плоти, сминал черные волосы в пальцах и целовал, захватывая губами мягкую кожу, гладил ее, лизал, упиваясь сладостью и податливостью желанного тела. Они двигались навстречу друг другу, разрывая благосклонную ночную тишину вздохами и бессвязным шепотом, пытаясь крепче ухватиться друг за друга, скользя и задыхаясь. Билл судорожно цеплялся за плечи и спину Тома, чувствуя, как стремительно накрывает с головой волна ослепительного восторга, одна на двоих…

Пальцы Тома крепко сжимались на бедре, принося ощутимую боль, и принц лениво накрыл ладонью его руку, расслабляя ее. Он был счастлив, так счастлив, что в глазах стояла влажная пелена, а виновник этого все еще лежал на нем, тяжело дыша и медленно приходя в себя. Другой рукой Билл обнимал его и улыбался – тому, как стекает по его телу их обоюдное удовольствие, тому, как бесстыдно он вел себя, достигнув пика, тому, как болели от поцелуев губы.

Том пошевелился, сползая с него и поворачиваясь на бок, сонно обнял Билла, укладывая голову на его плечо. Чуть слышно произнес:

- Люблю тебя…- и мерно задышал. Билл, прикоснувшись губами к его волосам, нащупал край покрывала и натянул его на их остывающие тела.

Ночь постепенно слепла, одну за другой снимая с неба свои звезды.

Плавный ход рассказа прервался надрывным сухим кашлем, и Ахмед закрыл рот ладонью, болезненно сводя брови. Из дома тут же выбежал молодой слуга, протягивая господину пиалу с целебным снадобьем. Ахмед отпил из нее, чувствуя, как при каждом глотке горло смягчается и перестает першить. Вернув слуге пиалу, он протянул ему и свою трубку.

- Начини-ка, дружок, ее по новой, совсем истлела.

- Но, господин, - возразил слуга. – Врач запретил вам курить.

- Ничего, мы ему не скажем. Я и так уже болен, ничего не будет от одной трубки. Мне нужно держать ее в руках, иначе мысли все путаются…

Ахмед сложил руки в ожидании, глядя на слушателей выцветшими улыбающимися глазами, наблюдая, какое впечатление производит на них его неспешный рассказ. Сидящие вокруг дети были еще слишком малы, чтобы понять, в чем смысл и таинство последних событий этой истории. А юноши и девушки постарше смущенно отводили глаза и принимались с чрезмерным интересом оглядывать пыльную улицу, залитую полуденным солнцем. Соседка Ахмеда, почтенная мать семейства, поймав его хитрый взгляд, возмущенно отвернулась, пробормотав:

- Совсем старик стыд потерял, рассказывать такое…

Слуга вынес из дома начиненную трубку и залез на маленькую лестницу, расправляя над хозяином войлочный навес, чтобы защитить от палящих лучей. Ахмед закусил конец трубки, собираясь с мыслями.

- Что я вам рассказывал? Ах, да…

Девушки оживились, горя от нетерпения узнать, что еще произошло между принцем и варваром, но стеснялись спросить. Но старик, к их сожалению, произнес:

- Оставим пока наших героев нежиться в сладкой дреме. Пусть отдыхают пока, ведь на этом их путь не заканчивается. Оставим пока и халифа переживать свое горе, избавим его от нашего ненужного сострадания.

- О чем же тогда ты нам расскажешь, дед? – Взрослый мужчина в чалме подошел и сел рядом с Ахмедом. – Может, о том, какие дела творятся в Дамаске в отсутствие правителя? Ведь подлый аль-Мамун захватил там власть и творит злодеяния.

Старик кивнул, выпуская изо рта дым.

- Это так, вволю аль-Мамун потешился над народом, указы издавал немудрые, казни проводил жестокие. Но всему на свете есть отплата, и бесстыдному тирану стали являться ночные видения…

- Господин, наместник Исфахана отказывается признавать ваше правление.

- Отказывается? Что ж… - Аль-Мамун поднялся с трона и подошел к гонцу, заложив руки за спину. – Его право. Увы, я не Аллах, чтобы изменить его волю. Мне ничего не остается, кроме как сломить ее. Отправляйся обратно в Исфахан и передай этому зарвавшемуся глупцу, что если он добровольно не склонится передо мной, то я превращу его город в руины, а его самого – в корм для падальщиков.

Гонец поклонился и вышел из зала. Лжеправитель сжал кулаки, хрустя суставами, и подошел к большому аркообразному окну, обращенному на площадь перед дворцом. Повседневная жизнь, казалось, текла как раньше, но страх сковывал движения простого народа, спешившего по делам, рынок все так же шумел, но люди ходили с опущенными головами, прятали лица и обеспокоенные, полные боли глаза. Площадь перед дворцом они старались обходить стороной, лишь безразличная стража бродила по ней, смотря по сторонам, да крупные стервятники, расправив широкие крылья, по-хозяйски вышагивали, слетевшись на добычу. Поживиться им было чем – посреди площади на длинной перекладине висели восемь придворных советников и наместников, наотрез отказавшихся признать нового халифа. Аль-Мамун поковырял в зубах, раздумывая, с какой стороны повесить непокорного из Исфахана.

Один за другим, мудрецы и визири, воины и просто знатные люди отвергали его власть, оказывали сопротивление его гнету и воле, оставаясь верными Шахджахану. Каменные плиты площади были пропитаны их кровью, ее душные испарения поднимались вверх, отравляя горячий воздух. Аль-Мамун надеялся запугать людей, заставить их покориться, вешал трупы на обозрение, чтобы они были напоминанием и предостережением для излишне горделивых, но все было тщетно. Он ярился, метался и рычал, угрожал и расправлялся, но верных его брату не уменьшалось. Пониманию деспота было недоступно, почему они выбирали смерть. Он объявил о гибели Шахджахана и молодого принца, но ему не верили.

Аль-Мамун отошел от окна и вышел из тронного зала, направившись вдоль по коридору. Стражи и слуги, встречающиеся по пути, покорно склоняли головы, но их ненавидящие взгляды жгли спину, их мысленные проклятия были почти осязаемыми. Ему пришлось перевести из Багдада почти всех верных ему людей и наполнить ими дворец, все кажущиеся ему опасными изгонялись прочь. Лишь поставив под дверью отряд вооруженных до зубов солдат, он мог уснуть. Но от ночных кошмаров охрана за дверью не спасала.

Вот уже которую ночь повторялся один и тот же страшный сон. Аль-Мамун видел себя стоящим в густом живом тумане, пробирающемся своими невесомыми пальцами в его тело, наполняющими изнутри. Из-за тумана невозможно было понять, где он находится, в узкой ли комнате или на бескрайнем поле. А может, в дремучем лесу-лабиринте, потому что вскоре в туман вплетался звериный вой, и начинали зажигаться зловещие огни желтых глаз. Вдруг жадные челюсти начинали щелкать острыми клыками у самых ног, когтистые лапы хватали его и раздирали в кровь. Он видел, как из тумана высовываются волчьи морды, как капает с клыков слюна, видел обезумевшие глаза. Крича и отбиваясь, он пятился прочь, ища выход, и тут из тумана проступало бездонное черное нечто, и аль-Мамун срывался в него… Подскакивая на постели, он просыпался, все еще слыша свист ветра в ушах, и нестерпимый холод заставлял его кутаться в одеяла и стучать зубами. А ноги болели, горели, как от укусов.

Дата добавления: 2015-07-08