Любовь — как дерево; 1 страница

Она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо

И нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца.

В.Гюго

Третий день лил дождь, то утихая, то вновь усиливаясь так, что плотная стена капель застилала обзор как туман. Билл зябко кутался в плащ, мрачно глядя на глубокие лужи, булькающие под копытами коней, на грязные волны, расходящиеся от колес. Отвратительная погода накладывала отпечаток и на людей – стойбище еле брело в полном молчании, женщины и дети попрятались в повозках, не высовывая наружу носа. Всадники же ехали, накинув на головы широкие капюшоны плащей и склонившись к коням, словно само темное и тяжелое от туч небо гнуло их к земле. Порой в низинах пузыри на поверхностях луж лопались у самого стремени, и Билл опасливо подбирался в седле, памятуя о своей встрече с холодной рекой, едва не окончившейся для него трагично.

С севера шли и шли тучи, набиваясь в пухнущий клубок, и Билл, поглядывая на них из-под кромки капюшона, чувствовал, как так же изменяется и набирает силу что-то у него внутри. Что-то неведомое, встающее комом у горла и заставляющее неметь кончики пальцев, что-то, что ворочалось в груди и билось вместе с сердцем, проникая в сердце… Принц глубоко вздохнул, успокаивая мысли свежим воздухом, и опустил голову, рассудив, что если перестанет мучить себя думами, то причина душевных метаний отыщется сама.

Тело само собой выпрямилось в седле, голова вскинулась, а глаза стали взволнованно бегать по спинам и силуэтам варваров. Билл чувствовал призыв, словно кто-то упорно хотел поймать его взор, заглянуть ему в глаза. Принц даже привстал, ища того, кто безмолвно, но так отчаянно звал его. И лишь встретившись со знакомым колючим взглядом с прищуром, Билл замер и опустился обратно в седло, неосознанно стараясь не потревожить почти осязаемую натянутую нить, протянувшуюся между ним и Томом.

Шакал продержал взгляд Билла чуть дольше мгновения и отвернулся, натягивая ниже на лицо грубую ткань плаща. Он стоял, пропуская тяжело передвигающихся в воде всадников вперед себя. Билл оглянулся вокруг и едва смог сдержать улыбку – задумавшись, он отстал от Тома и ехал теперь без надзора, как один из варваров. И Том терпеливо дожидался его вместо того, чтобы прикрикнуть на замешкавшегося пленника. Принц прибавил шагу, понукая коня, и нагнал главаря, смиренно становясь рядом, чтобы не испытывать судьбу.

Дождь все не кончался. Выбившиеся из сил лошади вставали, несмотря на волю седоков, скот ложился прямо в воде. Уставшие варвары оборачивались на главаря и переговаривались в ожидании приказа. Билл косился на их нахмуренные брови и поджатые губы, ощущая, как растет в воздухе недовольство.

Шакал задумчиво смотрел куда-то вдаль, отрешившись от действительности, и лицо его казалось чистым и невинным, на несколько мгновений все тяжелые думы и невзгоды стерли с него свои следы. Продольные морщины на лбу и в уголках рта разгладились, и четкий профиль на фоне темной холщовой ткани светился, словно очерченный искусным художником – высокий лоб, ресницы с блестящими на них каплями дождя, нос, по-детски закругленный вверх, расслабленные губы.

Билл закусил губу, не желая рушить этот хрупкий покой, так странно и зыбко царивший вдруг в Томе. Но выбора не было – к ним уже подъезжал зло пыхтящий варвар, готовый разразиться негодованием. Принц положил руку и плечо Шакала и сжал пальцы. Тот очнулся и повернул голову, глядя на Билла уставшими глазами.

- Шакал, ты нас утопить решил? – Грозно спросил варвар, картинно всплеснув руками. – Того гляди водянку все подцепим, сколько можно нас по воде гонять? Когда отдыхать будем?

Зрачки Тома увеличились, а темные радужки вдруг тускло замерцали, по узорчатым прожилкам побежали крохотные золотые искорки, добавляя в цвет янтаря. Билл смутился, и его ладонь, соскользнув с плеча главаря, проехалась по руке Тома до локтя и сжалась в кулак. Шакал вздрогнул и поспешно повернулся к варвару.

- Отдыхать захотел? Ну, отдыхай. Прямо в лужу и ложись, как свинья. Как тебе такое предложение?

Варвар засопел и процедил сквозь зубы:

- Люди устали…

- И что я, по-твоему, должен сделать? Велеть дождю прекратиться? По-твоему, я господь всемогущий? Отчего же ты так неучтиво со мной разговариваешь, коли я господь?

Билл поморщился, задетый богохульством Тома, но промолчал

- Кто еще хочет пожаловаться? – Крикнул Том, оборачиваясь к остальным варварам. – А? Можете ныть сколько угодно, но идите, выбора у нас нет. Либо можете остаться и подохнуть, как вам угодно! А ты… – Шакал вновь обратился к нахохлившемуся всаднику. – Ты мужчина или кто? Не в дворце живешь, чтобы на плохую погоду сетовать. Даже мой раб не жалуется, хоть он и арабский неженка.

Том ухмыльнулся и возобновил путь. Принц, не веря своим ушам, возмущенно открыл рот, глядя ему вслед. Уязвленное самолюбие потребовало взбунтоваться против такого обращения, но, завидев косой взгляд надувшегося здоровяка, Билл благоразумно решил держаться ближе к Шакалу.

Спустя некоторое время изможденному обозу удалось выйти на возвышенность. Небольшой пригорок был совсем не укрыт от дождя деревьями, но вполне пригоден для привала – лучшего места в ливень было не найти. Размокшая земля проваливалась под тяжестью людей и повозок и сползала с пригорка пластами. Том махнул рукой, разрешая остановиться, и по лагерю разнесся вздох облегчения, смешанный с недовольным ропотом. Варвары вбивали в податливую почву колышки и протягивали на них плотные полотна, пытаясь разжечь в самодельном укрытии костерки. Но дождь как назло изменил направление и хлестал наискось, заставляя людей проклинать коварное буйство природы.

Билл спешился, морщась и шипя, одежда худо-бедно защищала от холода, но холодные струйки текли с волос за шиворот. Якоб помахал ему рукой, приглашая присоединиться к слабо разгоравшемуся костру, но принц остановился в нерешительности, оглядываясь на Шакала. Том пожал плечами и бросил:

- Иди.

Маленький костер неуверенно дымился, несколько мужчин, сидящих в кругу, загородили его спинами от ветра и воды, доставая из котомок нехитрую провизию. Принц приблизился к ним, с удивлением отмечая, что не только его друг, но и другие варвары теснятся, давая ему дорогу к теплу.

- Боюсь, горячего не будет, - пробурчал Якоб. – Придется перебиваться холодным, да еще и всухомятку. Что у нас есть?

- Хлеб, солонина, овощи, - ответили ему.

- Хорошо, что солонина. У меня еще есть сушеная рыба…

Билл покосился на беловатый кусок, похожий на мраморный брус, усыпанный кристалликами соли.

- Это что? – Спросил он.

- Солонина-то? Замороженное мясо. Не свинье. – Якоб подмигнул Биллу и стал делить кусок мяса на равные доли. Билл улыбнулся, оглядывая лица варваров. Все они были радостными, оживленно переговаривались, и даже бьющие в спины струи не могли испортить долгожданный отдых.

- Давайте выпьем вина, чтобы согреться. Где тут моя фляжка родимая?

- Давайте… за память Ангуса.

Варвары приложились к горлышкам фляжек и бурдюков. Принц потупился, испытывая тянущее чувство на сердце, и обернулся, выискивая взглядом Тома. Одинокая фигура Шакала возвышалась над скорчившимися над землей людьми, он стоял поодаль от всех, подверженный злым порывам ветра и острым уколам капель дождя. Билл сжал руки и повернулся к Якобу.

- Извини, - виновато сказал он. – Но… я пойду к Томасу. Спасибо тебе.

Бородач бросил быстрый взгляд в сторону главаря и кивнул. Билл аккуратно завернул в подол плаща свой кусок солонины, подумав, взял еще один и поднялся.

Огибая дрожащие группки людей, он продвигался к Тому, как вдруг услышал отчетливое:

- Совсем щенок борзой стал, сладу нет никакого. Руки чешутся проучить.

Принц остановился, как вкопанный, а в душе волной поднялось негодование. Разум твердил не вмешиваться, не подвергать себя опасности. Но его заглушила почти забытая, почти стершаяся царская гордость принца. Билл посмотрел на того, кто позволил себе неуважение в адрес своего господина, это бы тот самый варвар, что возмущался ранее. Вояка заметил гневный взгляд Билла и осклабился.

- Чего уставился? Раб…

- Как ты смеешь говорить так о своем вожде? – Негодующе спросил Билл. – Ты хоть можешь себе представить, каково это – принимать важное решение, от которого зависит судьба людей? Знаешь, какая это ответственность? Полагаю, что нет. Но, видимо, ты метишь на место вождя, раз позволяешь себе чернить его за спиной. Уймись, жалкие черви способны лишь пресмыкаться по земле, а не править.

- Чего? Я червь? – Варвар раззявил рот, пораженно хлопая глазами. По рядам притихших и слушавших перепалку людей прошел смешок. Мужчина привстал, хрустя кулаками. – Да я тебя сейчас…

- А ну сядь. – Том вышагнул из-за спины принца и толкнул в грудь незадачливого драчуна. Тот приземлился на зад, не успев толком встать. Шакал навис над ним, загораживая собой пленника. – Какой прыткий, полез к хилому арабу драться. Ты со мной подерись!

Грубиян вжал голову в плечи, исподлобья глядя на главаря.

- Давай, раз уж я тебе так осточертел, сразимся, посмотрим, кто из нас более достоин людей вести.

Варвар мотнул головой, опуская голову. Том сплюнул, презрительно скривив губы, и направился к своему месту, кивком указав Биллу следовать за собой. Дойдя до повозки, перевозившей его большой шатер, Том нагнулся и пролез под днище, устраиваясь прямо на земле. Принц остановился рядом, недоуменно глядя на сапоги Шакала, торчащие из-под телеги.

- Ну, чего там мокнешь? Залазь, - послышался голос Тома. Билл потоптался и неохотно последовал за ним. К приятному удивлению Билла на хлюпающей земле был разостлан кусок прочной шершавой ткани, а днище телеги было сухим, и с него не капала вода. Устроившись на спине, Билл затих, блуждая взглядом по былинкам и паутине, застрявшим в щелях между досками. Шакал молчал, его тихие выдохи были созвучны с шумом падающей воды. Дождь постепенно утихал.

- Чего это ты меня защищать взялся? – Нарушил неловкую тишину Тома.

- Это солидарность, – подумав, ответил Билл. – Мои подданные никогда бы не позволили себе хаять своего правителя. И твои не должны.

- Подданные? – Главарь коротко и хрипло рассмеялся, и по телу принца от этого тихого звука прошла дрожь. Билл повернул голову к Тому, изумленно распахнув глаза. В полумраке блеснули ровные зубы, и Шакал тотчас сомкнул губы, пряча улыбку. Искоса глядя на Билла, он кашлянул и продолжил: - Подданные у Людовика, а у меня лишь мешок с гадюками, исходящими ядом, и они держат меня, как кандалы. Будто я тяну их куда. Давно бы уже осели в каком-нибудь княжестве и отдавали свои запасы в дань. Мне никто из них не нужен.

- Зачем же тогда ты их ведешь?

Том смотрел вверх невидящим взором. Он приоткрыл губы, вдыхая, словно хотел сказать что-то, но промолчал. Билл вздохнул и зашевелился, вытаскивая завернутую в плащ солонину.

- Я принес еду.

Шакал приподнялся на локте и усмехнулся.

- Ты хоть знаешь, что это?

Принц замер.

- Якоб сказал, что это не свинья.

- Не свинья. Это оленина. Делается из тех самых оленей, которых ты мне стрелять мешал.

Билл поджал губы, чувствуя, как накатывает тошнота, и отодвинулся от мяса.

Расстроенный вздох, печальные глаза. Том отвернулся, отходя в противоположный угол шатра и складывая руки на груди. Ангус покачал головой, глядя на ссутуленные плечи сына.

- Томас, прошу тебя. Не будь ребенком. Тебе четырнадцать, пора понимать…

- Не хочу. Черт! Почему ты меня не слышишь? Я не хочу быть вождем!

- Но почему?

- Как ты не понимаешь? – Горячо воскликнул Том, взмахивая руками. – Это значит, что я должен буду править, всем указывать! Я должен буду все всегда решать, за всех думать. Это же власть! Она портит людей, заставляет думать, что они лучше всех, распоряжаться чужой жизнью. Я не хочу стать тираном!

- Значит, по-твоему, я тиран? Я думаю, что я лучше всех?

Том прикусил язык.

- Нет, ты другой. Но тебя выбрали вождем твои друзья, да тебе и самом нравится быть вождем, ты вырос среди них, знаешь, что им лучше.

- А разве с тобой не точно так же? – Ангус поднялся и подошел к сыну, кладя руки ему на плечи и смотря в глаза. – Ты тоже вырос среди варваров и тоже знаешь нашу жизнь.

Мальчик отвел взгляд.

- Томас, ну что с тобой? Я вложил в тебя все свои знания, воспитал тебя настоящим воином. Конечно же, я хочу, чтобы ты стал моим наследником, моим преемником. Что в этом такого?

- Я не смогу быть таким, как ты, - тихо ответил Том, глядя в пол. – Я не такой. И меня не примут.

- Глупости…

- Меня уже не принимают! Я же не слепой! Я вижу, как меня сторонятся, слышу, что говорят обо мне. - Ангус помрачнел, и Том, заметив это, заговорил тише и спокойнее: - Нет, ты не беспокойся, меня это не обижает. Мне не привыкать… Но я не смогу дать твоим людям то, что им нужно.

- Нашим людям, Томас.

- Твоим людям, отец. Я не хочу быть их вождем.

Варвар крепко обнял сына, прижимая его к груди.

- А чего же ты тогда хочешь?

- Я не знаю… Просто сесть на коня и мчаться на нем, пока хватит сил. Куда-нибудь далеко… туда, где всегда тепло и всегда светит солнце… и город… такой белый, с высокими башнями и разноцветными стеклами… со странными деревьями, на которых растут самые сладкие плоды…

- И что же в этом чудесном городе такого?

- Там живет моя судьба. У нее черные волосы и тонкие руки. Я приеду в этот город, и она выйдет ко мне из самого красивого замка, сядет позади меня на коня, и я увезу ее на край света.

- Здорово ты придумал, - добро усмехнулся Ангус и потрепал сына по голове. Том вывернулся из-под руки, обиженно глядя на отца.

- Я не придумал! Это мне бабка Августа нагадала! Она сказала, что так все и будет!

Ангус опустил голову, пряча улыбку, а затем серьезно посмотрел на Тома.

- Сын, нельзя путать сказки с явью. Твоя бабка тебя любила и жалела. Я тоже, но я хочу, чтобы ты знал, какая она, эта судьба. Судьба не дает что-то, она приходит лишь отнимать. Томас, прошу тебя. У нас вся жизнь впереди, я буду рядом, буду помогать тебе. Здесь не только я, но и все остальные – твоя семья. Ты нужен своей семье.

Том стиснул зубы. Отец смотрел на него с болью и мольбой во взгляде. Мальчик не мог подвести его.

Сквозь сон пробивался запах мокрой земли, чистой омытой травы. Билл почувствовал его, едва проснувшись и еще не открыв глаза. Принц вдохнул свежую сладость утра полной грудью и потянулся. Запоздало пришла мысль, что спал он не один, и Билл, опомнившись, прижал руки к груди и открыл глаза, чтобы проверить, не потревожил ли он сон Тома. Но нечаянного соседа рядом не было, а сам Билл лежал посередине, раскинув в разные стороны руки и ноги. Полежав еще немного и прогоняя остатки сна, он вылез из-под повозки.

Лагерь был тих и спокоен, солнце едва всходило над горизонтом, окрашивая край неба в нежный малиновый цвет. Билл подошел к краю лагеря и восхищенно выдохнул, вглядываясь в представшую его взору картину. Блестящий и переливающийся от росы холм спускался в низину, стоящую в воде и кажущуюся глубоким зеленым озером. Прибитая к земле трава выпрямилась и шелестела, ветер будто пускал по ней легкие волны, равномерно качая гибкие стебли. Впереди, за травяным морем, слепил разноцветьем лес, тонкие лиственные деревья уже печально отпускали пожелтевшие листья на волю, горели багряным осязаемым закатом. Лишь кое-где еще виднелись вкрапления упрямого зеленого – это упорно держали оборону могучие насупившиеся дубы и гордые ели, невозмутимо хранящие покой среди отчаянно прощающихся с летом обнаженных стволов и ветвей. А над всем этим радужным великолепием постепенно прояснялось и светлело бездонное синее небо, пожалуй, единственное имевшее право на вечную жизнь и красоту. Билл улыбался, чувствуя, как присмиревший ветер ласково играется его волосами, вид смиренно грустившей природы подарил его душе мягкое умиротворение и волнительное ощущение счастья рядом.

- Нравится? – Том подошел и встал рядом с принцем, тоже глядя на увядающий лес.

- Это удивительно. Я никогда раньше не видел ничего подобного. Столько тоски, от которой не убежать. Эти мертвые листья, теряющие силы, засыхающая трава… как напоминание о том, что жизнь тленна. Это помогает нам ценить каждое мгновение, каждый день, отпущенный Всевышним.

Шакал ухмыльнулся и покачал головой.

- Ты во всем божье провидение видишь?

- Конечно. – Том хмыкнул.

- А я не люблю осень. И без нее тяжело волочить свой крест, а эта унылость и сырость только хуже угнетает. Мне весна больше по душе. Осенью видишь, как все умирает, и знаешь, что рано или поздно смерть заберет и тебя. А весной еще есть надежда, что успеешь хоть немного пожить.

Билл повернулся к Тому. Лучи выглядывающего солнца раскрасили лицо главаря теплым медовым цветом.

- Свой дом нужно любить всяким, какой бы он ни был, - мягко заметил принц.

- У меня нет дома. Только дорога.

- Тогда люби свою дорогу. Пусть она будет трудной и жестокой, как вчера, или тихой и светлой, как сегодня. Она может быть какой угодно. В конце концов, любая дорога ведет к дому. Так говорят мудрецы моей страны.

- А я слышал, что любая дорога упирается в погост. – Том присел и, сорвав высокую травинку, стал бездумно крутить ее в пальцах. Билл долго смотрел на его беспокойные руки, а затем вновь перевел взгляд в даль.

- Странно, как непохожи наши края, - сказал он, помолчав, когда высоко в небе на юг пролетела стая птиц. – Здесь столько простора! Столько плодородной земли! Можно построить дом где угодно, пахать землю, собирать дары леса – и все будет твое. Блаженная тишина… А у нас пустыня. Она так же безгранична, как ваши степи, но в ней нельзя жить. Поэтому все люди живут рядом, дом возвышается над домом, улицы петляют и извиваются, как змеи, и все полны народа. У нас всегда шумно. И когда утром выходишь на балкон, видишь город, полный движения и голосов.

- Твой дом там, где всегда тепло и светло, - задумчиво произнес Том. – А твой город? Какой он? Он белый?

- Да, он белый, из белого мрамора. А в окнах моего дворца цветные витражи, и когда они ловят наше солнце, такое же белое, то разноцветные лучики ползают по полу и столам, и виноград становится красным, а персики синими.

Билл с нежностью вспоминал родной дом, а Том сидел, кусая острыми зубами губы, и сжимал кулаки, вгоняя в ладони обкусанные ногти. Хрупкая сломанная былинка безвольно висела в его пальцах.

Тяжелые каменные своды угнетали своим мрачным великолепием. Снаружи замок был похож на угрюмую военную крепость или обиталище злого колдуна, а внутри – на сырую темницу или огромный тайник со множеством ловушек, ходов и комнат. Серые стены мало украшали грубо выполненные фрески, а на высоких окнах стояли решетки, что еще больше подавляло. Небольшой тронный зал квадратной формы освещался подвешенной под потолком люстрой из кованого железа, в которой, капая растаявшим воском, тускло горели свечи.

Шахджахан сидел за высоким дубовым столом, не придвигаясь к нему – днище столешницы было испещрено торчащими щепками и зазубринами. После многих и многих дней почти беспрерывного пути долгожданный отдых не приносил удовлетворения. Может быть, для его воинов – но не для него. Едва опустившись на стул, он вновь желал вскочить и броситься делать что-то, лишь бы не чувствовать, как по капле из его души уходит надежда.

- Простите меня за столь скудный прием, халиф Шахджахан, к сожалению, обстоятельства не позволяют мне закатить в честь вашего визита достойный вашего положения пир.

- Поверьте, менее всего мне сейчас хочется пировать. – Халиф устало потер лоб.

Король Франкии Людовик был старше его раза в два, смотрел бесцветным взглядом, по которому нельзя было понять, что он чувствует. По глубоким морщинам на лбу и нервной судороге у рта короля Шахджахан мог видеть, что монарху довелось многое перенести за свою жизнь. Людовик был стар и слаб, и уже не был способен держать в руках власть над своим большим государством. Впрочем, халиф знал, что и в молодости Людовик этим не отличался.

- Отдохните с дороги, халиф Шахджахан, утолите голод. Даю вам свое слово, мы найдем вашего сына. Я разошлю отряды во все концы Франкии, они прочешут каждый закоулок, обыщут все холмы и леса. Мы не остановимся, пока не отыщем принца. Это будет первым доказательством моей преданности вам, как вашего союзника.

Вокруг стола бесшумно сновали слуги с подносами, но халиф не притрагивался к еде. Низко опустив головы, рядом с ним горестно молчали Шариф и другие мудрецы, сопровождавшие Абильхана в пути. Шахджахан не выразил им своего гнева и не грозил смертной казнью, но обреченное отчаяние, сквозившее в его облике, мучило их сильнее. Невыносимое беспокойство за судьбу принца болью выворачивало старцев наизнанку.

- Шариф! – Ученый муж вздрогнул от гулко прозвучавшего голоса халифа. – Расскажи, как все было.

Мудрец сглотнул и несмело начал:

- Мы остановились на ночлег. Вероятно, где-то до этого мы сбились с пути и посчитали, что идем по верной дороге. Это была заброшенная местность. И была ночь. Тут Хаким увидел людей, выходящих из леса. Мы решили, что это встречающие, посланным королем Людовиком. Хаким, что они тебе сказали?

Хаким, сидевший по правую руку от Шахджахана, затрясся мелкой дрожью, вспоминая тот злополучный вечер.

- Это были варвары, - сказал он. – Они стали глумиться и кидать в нас отрубленными головами несчастных солдат. А потом напали. Их было много, очень много! Они вышли из леса, стали свистеть и стрелять по нам…

- Они бы перебили нас всех, как детей! – Воскликнул Шариф. – Наши воины пытались отразить атаку, но ничего не вышло. Мы решили бежать, чтобы сохранить жизнь принцу. Но… господин… милосерднейший… Прости нас, дряхлых дурней! Вели казнить! Нет нам места на земле!

Старец тихо заплакал, закрыв глаза ладонью. Шахджахан покачал головой и поднялся из-за стола.

Два правителя неспешно прогуливались по коридорам замка. Халиф подавленно молчал, и Людовик не утомлял его беседами. Проводив гостя до двери отведенной ему покоев, король пригласил его внутрь и запер дверь.

- Когда ваши послы прибыли ко мне, на них не было лиц. Я видел мудрость в их глазах и почтенные седины, но они рыдали, как дети, и валялись у меня в ногах. Я сразу понял, что случилась беда, ведь принца среди них не было. В письме, которое вы мне прислали, говорилось, что прибудет ваш сын, что он молод и горяч, но умен и смекалист не по годам…

Шахджахан кивнул, вздыхая.

- Так и есть. По крайней мере, был… Людовик, я не знаю, как благодарить вас за помощь. Абильхан – мой единственный сын, моя надежда, моя отрада… Если я потеряю его, то и мне незачем жить на свете.

- Понимаю вас. Потому-то я и обязан вам помочь, из глубочайшего к вам уважения, а так же из простой отцовской зависти. – Людовик невесело улыбнулся. – У меня много детей, халиф, много сыновей. И все они по очереди восстают против меня. Мой старший сын Пипин дважды восставал против меня, и к нему присоединились и младшие сыновья, Лотарь и Людовик. Мне пришлось сходиться на поле со своими сыновьями, представляете?

Халиф изумленно глядел на короля. Слова, с горечью произносимые Людовиком, казались нелепыми и страшными.

- Мы вернем вам сына, а после все вместе приедем в Ахен, в мой роскошный замок, устроим праздник, я покажу вам собор, который построил сам, он невероятно красив. Может, потом съездим в Париж, я планирую перенести туда столицу…

За закрытой дверью в коридоре послышались громкие голоса и топот. В дверь застучали сразу несколько рук, крики усиливались. Людовик подошел к двери и распахнул ее, сердито глядя на посмевших помешать королевской беседе.

- Ваше величество! – Наперебой закричали слуги. – Там гонец! Гонец из Сирии!

Шахджахан обеспокоенно переглянулся с Людовиком, и монархи поспешили спуститься в тронный зал. Гонец лежал навзничь, раскинувшись на полу, и часто дышал. Вокруг него толпились взволнованные арабы, кто-то подносил чарку с водой к иссохшим губам. Шахджахан склонился над измученным гонцом.

- Я слушаю тебя, храбрый воин, - сказал он.

- Господин… беда… - Гонец закашлялся.

- Ну же, говори! В чем дело?

- Ваш брат аль-Мамун… он захватил Дамаск… и объявил себя правителем Арабского халифата…

Арабы возмущенно вскрикнули, глядя на халифа. Тот медленно выпрямился и сжал кулаки, сдерживая себя. Хаким трусливо спрятался в тень, боясь, что Шахджахан догадается о его предательстве. Халиф совладал с собой и вновь обратился к гонцу с непроницаемой маской на лице.

- Чего он хочет?

- Хочет, чтобы вы признали его власть и уступили ему трон. А если вы не согласны, он вызывает вас вернуться и вступить с ним в бой, иначе он устроит расправу над вашими приверженцами.

- Что будем делать, господин? – Спросил Шариф.

Шахджахан задумался, прикрыв глаза. В тяжелой тишине угрожающе потрескивали свечи.

- Жизнь моего сына важнее неуемных амбиций моего брата, - наконец, ответил он. – Передай аль-Мамуну, что он может прохлаждаться на троне, пока мы будем искать Абильхана. Но затем я вернусь, и он ответит за все.

- Смотрите-ка, сколько добра, настоящее богатство!

Варвары, довольно гогоча, разбирали содержимое большой телеги, с замысловатыми узорами по бортам, в которых Билл с удивлением узнал византийскую роспись. Проснувшись утром, он обнаружил, что Тома и большинства всадников не было, и большую часть дня кочевое варварское племя шло под руководством Якоба и еще нескольких мужчин в возрасте. Лишь к вечеру они нагнали молодых воинов, которые, как оказалось, промышляли на торговых дорогах Франкии. «Промысел» оказался удачным – несколько телег обоза из Византии, наполненных восточным товаром, парчовыми тканями, выкрашенными мереной и шафраном, закупоренными сосудами с оливковым маслом и виноградным вином. Варвары в шутку укутывались в отрезки тканей, изображая византийских богачей, и от души смеялись над нерадивым другом, по ошибке отхлебнувшим из кувшина масла вместо вина.

Билл подошел к телеге и с замиранием сердца провел ладонью по знакомой, но почти забытой гладкости искусного шелка. Внутри все затрепетало от воспоминаний о нежности постельного белья, летящих одеяниях, ласкающих кожу. Том, стоящий рядом, заметил его мечтательный взгляд и поглаживание руки, пробующей мягкую поверхность.

- Если после дележа что-то останется, возьмешь себе, - негромко бросил он, чтобы не слышали остальные. Принц улыбнулся краем губ и, оглядевшись по сторонам, спросил:

- А где же торговцы? Вы убили их?

- Нет, они струсили и сбежали, едва завидев нас, побросали все свое добро. – Том поднял голову и посмотрел Биллу в глаза. – Прямо как твоя охрана той ночью.

Билл удивленно поднял брови, заметив лукавые искорки во взгляде Шакала.

- Что в этом веселого?

- То, что про арабов ходят слухи, будто они жестоки и упорны в бою, а на деле оказывается, что трусы.

- Неправда! – Воскликнул Билл, оскорбившись. – Мы просто не видим смысла в пустом безрассудстве. Если понятно, что враг превосходит по силам, мы предпочитаем отступить, чем бессмысленно жертвовать жизнью.

Том оперся локтем о борт телеги, подкидывая в руке массивную позолоченную брошь, найденную в сундуке. Билл растерянно смотрел на него, не понимая, как объяснить странное веселье главаря и чего стоит от него ожидать.

- Твои люди бесстыдно бросили тебя, а ты их оправдываешь. Неужели ты и впрямь так великодушен? Или тебе просто не хочется признавать, что они вовсе не уважали тебя?

Глаза Билл сузились, и он обиженно поджал губы.

- Просто я умею прощать, а не ношу зло в себе и не пестую его, как любимое дитя. Если только и делать, что злиться и помнить обиды, когда же тогда жить?

Шакал выбросил брошь обратно в сундук и отошел от телеги, нахмурив брови.

- Опять лезешь мне в душу?

- Ты начал этот разговор первым! – Принц стукнул кулаком по деревянной стенке телеги и решительно догнал Тома. – Знаешь, ты только и делаешь, что говоришь об этом, постоянно оскорбляешь, проклинаешь, задираешь… И почему-то только в моем присутствии. Ты хочешь, чтобы я тебя пожалел? Но стоит мне попытаться сделать это, как ты унижаешь меня побоями. И если бы я не знал, как сильно ты ненавидишь аристократов, вроде меня, подумал бы, что тебе нравится мое внимание.

Шакал резко остановился и обернулся на Билла, хватая ртом воздух от смешанного чувства негодования и удивления. Хотелось одновременно и ударить чересчур прозорливого араба, и сесть на землю, закрыв голову руками от оглушительного осознания того, что тот все же прав, что становится так спокойно и тепло, когда пара глубоких светящихся жизнью глаз обращена только к нему.

Билл напрягся, готовый в любое мгновение уйти от удара, но Том не двигался, продолжая ошеломленно сверлить пленника взглядом. В груди парным молоком разливалась предательская радость, растерянное лицо всегда собранного главаря вызывало в сердце необъяснимую привязанность к человеку, причинившему немало боли. Принц слышал, как Якоб зовет его, но не мог сдвинуться с места, воздух между ним и Шакалом пружинил, словно примагничивая их друг к другу.

Том не выдержал немой схватки первым и отвел глаза. Нужно было найти причину, любую, чтобы только не молчать, не смотреть, не позволять этому арабу и дальше читать себя как открытую книгу. И причина нашлась – из-за поворота узкой лесной дороги мчался его дозорный Хергер, взмокший и напуганный.

Дата добавления: 2015-07-08