Введение в Schizophrenie 1 страница

Четыре исследования в этой книге — это попытки постичь структурный и динамический порядок человеческого существования, которое обозначается в психиатрической клинике как шизофрения. Метод отбора этих исследований ни в коем случае не основан на каком-либо особом предвосхищаемом «исходе». В самом деле, состояние дазайнсана-литического понимания шизофрении было в то время таково, что нельзя было предвидеть никакого особого результата. Следовательно, все зависело от способности учиться и руководствоваться беспристрастным рассмотрением уникальных аспектов каждого отдельного случая. По самой природе вещей такое обучение могло продвигаться только очень медленно, шаг за шагом.

Тем не менее, подбор этих историй болезней должен был удовлетворять определенным условиям. Первым и самым важным было то, чтобы в распоряжении имелось достаточно материала из истории жизни и течения болезни, в особенности как можно больше самоописания. В противном случае, дазайнсаналитическая интерпретация течения шизофрении была бы невозможна. Вторым условием было то, чтобы основной интерес не был направлен на так называемые конечные состояния в смысле шизофренической деградации. То есть внимание должно было прежде всего быть направлено на экзистенциальный процесс, рассматриваемый не только ретроспективно, но и, насколько это возможно, как представленный самим текущим процессом. Третье условие заключалось в предположении — которое оказалось правильным, — что понимание шизофренического существования можно облегчить и способствовать ему, если отбирать «случаи», в которых началу шизофренического психоза предшествуют в течение более коротких или более длинных периодов определенные типы «аномального поведения». Под этим понимаются типы поведения, которые, с одной стороны, соответствуют жизненно-историческому паттерну пациента, но которые, с другой стороны, уже кажутся предвестниками психоза. Вместе с этим, в-четвертых, пришла мысль, что было бы несомненно полезно отобрать как можно больше различных видов случаев, так чтобы результаты не были привязаны только к «одному классу». Если теперь оказывается, что три из наших пяти случаев касаются острого или хронического страха преследования (Илъзе, Лола Фосс и Сюзанн Урбан), это означает, помимо выполнения ранее указанных условий, что, мне представляется, проблема шизофрении достигает кульминационной точки в бреде [Wahn] и, в частности, бреде преследования.

Довольно о принципах, которые руководили отбором наших случаев. Теперь мы обращаемся к основным конституирующим понятиям наших исследований. Здесь, как и в другом месте, самое важное из этих понятий — принцип порядка, то есть вопрос о том, как можно создать определенный порядок из абсолютного, ослепительного, обширного пространства, заполненного историческими, психологическими, психопатологическими и биологическими данными, которые мы беспристрастно сводим воедино под названием «случай». Конечно, клиницист тоже пытается найти порядок в этих случаях, однако это порядок, основанный на чисто клинических представлениях и взглядах, которые, будучи основанными на натуралистско-редукционистской диалектике, преобразуют все подобные данные в симптомы болезни. Порядок, которого мы стремимся добиться в дазайнсаналитическом общении с пациентом, совершенно другого рода. Он лежит по эту сторону представлений о здоровом и больном, нормальном и аномальном, и достижим только с помощью такого вида объяснения, который рассматривает все эти данные как отдельные модусы существования, экзистенциального процесса и детерминации. Мы говорим, поэтому, о дазайнсаналитическом порядке довольно в общих чертах; он имеет чисто феноменологическую природу. Но такой порядок было бы невозможно установить, если бы Dasein как таковое не обнаруживало четкой онтологической структуры. Мы должны благодарить Мартина Хайдеггера за то, что он открыл нам априори этой онтологической структуры Dasein. Только после Хайдеггера стало возможным говорить о бес-порядке в онтологической структуре Dasein и показать, из чего она может состоять, то есть показать, на какие элементы нужно возложить ответственность за тот факт, что определенный структурный порядок, так сказать, «отрицает», что в нем обнаруживаются бреши и что эти бреши снова заделываются Dasein'ом.

С этим мы ближе к тому, что с точки зрения Daseinsanalyse является центральной проблемой шизофрении и ее решением. Ибо с обозначением отрицающих элементов в структурном порядке Dasein наряду со способами его расположения мы не только в состоянии внести дазайнсана-литический порядок в ослепительное, сверхизобильное пространство клинического случая, но мы также в состоянии дазайнсаналитически сравнить это «пространство» с совершенно иными видами «пространства» в других случаях. В то время как клиническая психиатрия стремится сделать такое сравнение возможным на основаниях сходства или различия симптомов и синдромов, Daseinsanalyse обеспечивает нас систематическим сравнением другого рода — а именно, сравнением, основанным на определенных экзистенциальных процессах и тенденциях. Вместо единицы заболевания, состоящей из маленького и, вероятно, также клинически и симптоматически весьма пестрого класса, у нас есть единство четких экзистенциальных структур и процессов.

Так же как самым важным конституирующим понятием нашего исследования было понятие общего структурного порядка Dasein, так и мы приступили к подлинному исследованию шизофрении только тогда, когда добились понимания специфической онтологической структуры наших случаев. Это было возможно, как мы сказали, только благодаря тому, что мы подходили к ним без предубеждений и позволяли только им одним руководить нами и обучать нас. Тем не менее, т. к. в задачу этого введения не может входить повторение хода нашей работы в отдельных случаях, позвольте нам лучше продолжить обсуждение вопросов относительно конституирующих категорий или основных понятий, которые в ходе исследования дали нам перспективу, чтобы можно было говорить о единстве изучавшихся экзистенциальных процессов. Я буду отсылать читателя к отдельным случаям лишь постольку, поскольку они иллюстрируют эти категории.

Так как первое основное понятие, которое возникает из наших исследований, — это понятие несогласованности опыта, несколько замечаний о согласованности («естественного») опыта должны служить вступлением. Естественный опыт — это^опыт, в котором наше существование движется не только, не раздумывая, но, кроме того, без проблем и ненавязчиво, так же плавно, как естественная цепь событий *. Это свойство беспро-блемности связано, прежде всего, с объективностью. Даже когда нечто нам неизвестно, это нечто не выпадает из самоочевидного контекста, которым является естественный опыт. Цепь событий в опыте может, следовательно, быть «естественной» только постольку, поскольку она согласована в своей основе, то есть в нашем смысле находится в гармонии с вещами и обстоятельствами, с другими (которых мы встречаем в нашем повседневном взаимодействии с обстоятельствами и вещами) и с самими собой: одним словом, имеет значение пребывания [Aufenthalt. — Хайдег-гер]. Непосредственность этого пребывания среди «вещей» или «обстоятельств» проявляется в нашем позволении сущим — всем сущим — быть как они есть в себе. Это позволение-быть, однако, ни в коем случае не является самоочевидной или простой деятельностью, но, скорее, — это слишком убедительно и прискорбно показывают наши исследования отдельных случаев — нечто очень конструктивное и активное.

А. Основным понятием, используемым при объяснении того, что называется шизофреническим экзистенциальным паттерном, оказывается понятие нарушения согласованности естественного опыта, его несогласованность. Несогласованность подразумевает именно эту неспособность «позволить вещам быть» при непосредственной встрече с ними, другими словами, неспособность безмятежно пребывать среди вещей. Случай Эллен Вест предоставляет нам ясный пример такой неспособности. Мы видим, как Эллен Вест деспотично распоряжается «вещами» вокруг себя, словно диктуя им, какими они должны быть: тело не должно слишком сильно толстеть, а должно оставаться худым — фактически, она сама не должна быть такой, какая она есть, а должна стать совершенно другой (ср. «Создатель,., сотвори меня во второй раз и сотвори меня лучше!»). Человеческое общество не должно быть таким, какое оно есть, но должно измениться. Этот пример показывает, что, когда мы говорим о «позволении вещам быть», мы не говорим о квиетисте, который как бездействующий оставляет все в мире нетронутым.

Наоборот, революционный дух, который стремится ниспровергнуть вещи мира, на самом деле пребывает в ненарушенной непосредственности среди них; в противном случае он не мог бы ниспровергнуть их, не мог бы покорить их. Ситуация совершенно иная с Эллен Вест и другими нашими пациентами. Они продолжают страдать, потому что дела обстоят не так, как они хотели бы, и продолжают просто диктовать, какими вещи должны быть; это значит, что их способ поведения — это способ простого желания и преследования идеала. Юрг Цюнд — пример еще более ярко выраженной неспособности спокойно пребывать среди вещей этого мира. Вся его манера, поведение и заинтересованность в других «неуместны». Таким же нелепым является и искажение и лингвистическое дробление вещей, которое осуществлялось языковым оракулом Лолы Фосс. И чрезмерная забота Сюзанн Урбан о ее родителях не представляет собой спокойного пребывания среди вещей и людей. Это деспотичное распоряжение вещами сопровождается ослаблением любого по существу согласованного экзистенциального порядка. Повсюду опыт обнаруживает свои бреши, и нигде он не может примириться с самим собой и развертываться свободно.

Жизнь наших пациентов такой мукой делает то, что они неспособны примириться с несогласованностью и беспорядком своего существования и, вместо этого, постоянно ищут выход, так чтобы порядок мог быть восстановлен. Повсюду мы встречаем это неутолимое желание восстановить нарушенный порядок, заполнить бреши в опыте все новыми идеями, занятиями, делами, развлечениями, обязанностями и идеалами — словом, страстное желание «мира и гармонии» и «дома» (Эллен Вест) или даже «смерти как единственного счастья в жизни» (Эллен Вест), стремление к Нирване (Юрг Цюнд) в смысле финального ad acta отказа от вещей и, в «бесспорно финальном усилии», отказа от своего «я»

Это страстное желание «конца» возникает из-за того, что нет выхода из существования и несогласованности опыта, которая сопровождает его. «Сравнение со сценой» Эллен Вест * — это особенно драматическое и трагическое отражение этого состояния безвыходности. Но до того, как покажется этот конец, будет ли это самоубийство, уход из активной жизни или сумасшествие, мы видим, что Dasein фактически изводит самое себя в поисках все новых путей выхода, путей, которые не могут быть действенными вследствие особой жизненной ситуации пациента. Последний выход проявляется без исключения в формировании Экстравагантных [verstiegene] идеалов, которые маскируются под жизненную позицию, и в безнадежном усилии следовать и отстаивать эти идеалы.

[* См. «The Case of Ellen West», in Rollo May, Ernest Angel, and Henri F. Ellenberger (eds.), Existence (New York, 1958), pp. 237—364. Книга Бинсвангера Schizophrenie состоит из пяти исследований конкретных случаев: «Ильзе», «Эллен Вест», «Юрг Цюнд», «Лола Фосс» и «Сюзанн Урбан». Переводы первых двух можно найти в Existence. Данная книга содержит четвертое исследование: «История болезни Лолы Фосс».]

Но даже когда дело доходит до активного действия как пути выхода из невыносимо запутанной жизненной ситуации — как было в случае с Ильзе, — его тщетность легко увидеть в его несоответствии жизненной ситуации. Поступок Ильзе и его несоответствие нужно понимать как неизбежно предрешенный и как подготовительный к другому пути выхода, который принимает форму (острого) психоза. Несоответствие действия Ильзе конкретной ситуации показывает, что здесь последовательность опыта, хотя еще не разорванная, уже, по-видимому, находится под угрозой. Ибо Dasein, так сказать, «хватается слепо и ошибочно» в своем выборе средств, переходит свои собственные пределы в единственной опытной возможности, которая, независимо от ее собственной внутренней согласованности, имеет все отличительные признаки большей несогласованности. Это то, что мы имеем в виду, когда говорим о «несоответствии жизненной ситуации». Оно проявляется не только в <, практической» непригодности средств, которые она выбирает, но более существенно в том, что Сами «средства» несут признаки опытной несогласованности. Сожжение кисти и руки — это ни целенаправленное действие в техническом смысле, ни «доказательство любви», которое сообразно «эмоциональной ситуации». Это противоречит подлинной «логике эмоции» — если можно воспользоваться таким выражением, — так как речь идет вовсе не об акте или даре любви, который другой может принять как таковой, но, скорее, о демонстрации мученического страдания «от любви». В результате это страдание не может выковать никаких цепей, никаких «уз любви», и не может открыть никаких выходов из невыносимой ситуации жизни.

В. Даже во время акта сожжения руки поведением Ильзе уже управлял определенный набор альтернатив — альтернатив либо силы, победы и избавления, либо поражения и бессилия. Мы, таким образом, приходим ко второму конституирующему понятию нашего исследования: расщепление согласованности опыта на альтернативы, на жесткое или-или. Этот фактор имеет огромное значение для понимания хода, принимаемого той формой существования, которая обозначается как шизофрения. Несогласованность опыта теперь подвергается очевидно новому упорядочиванию, среди беспорядка опытной несогласованности происходит очевидное занятие позиции. Мы, таким образом, возвращаемся к тому, что мы стали опознавать у всех наших пациентов как формирование Экстравагантных идеалов. Dasein теперь ставит все на «сохранение» этой позиции, на — другими словами — следование этому идеалу до конца. Идеал является Экстравагантным, потому что он совершенно не соответствует всей жизненной ситуации и, следовательно, не представляет собой подлинное средство. Наоборот, он воздвигает непреодолимую и непроходимую стену на пути существования. Dasein больше не может найти путь назад из этой Экстравагантности и вместо этого все больше и больше запутывается в ней. Результат этого еще более катастрофический, т. к. формирование Экстравагантных идеалов представляет собой только одну сторону альтернативы, тогда как другая охватывает все, что противоречит этому идеалу.

По сравнению с суровым экзистенциальным напряжением, вызванным обеими этими альтернативами, несогласованность опыта была сравнительно безобидной. Ибо теперь Dasein разрывает борьба между обеими сторонами альтернативы, на которые она расщеплена. Теперь это становится вопросом либо способности следовать Экстравагантному идеалу, либо полного отказа от него. Но ни то, ни другое теперь невозможно — мы видим это особенно ясно в случае Эллен Вест и Юрга Цюнда. Для Лолы Фосс и Сюзанн Урбан это или-или еще более жесткое и непреодолимое. Больше не может быть и речи о том, что Лола в состоянии отказаться от Экстравагантного идеала абсолютной безопасности, предоставленного ей ее языковым оракулом, потому что здесь, как и везде, отказ от Экстравагантного идеала означает беспредельную тревогу подчинения другой стороне альтернативы. Подобным образом и Сюзанн Урбан не может ни при каких обстоятельствах отречься от своей переполняющей заботы о своей семье. В обоих случаях утрата опоры на Экстравагантный идеал означает, что Dasein становится тревожным — тревога по поводу преследования (бред преследования). Вместо свободно развертывающегося опыта мы находим — во всех наших случаях — «лишение свободы», или «кабалу», в «сетях», или «путах», жесткой альтернативы (Эллен Вест). Dasein не может остановиться ни на одной из сторон альтернативы, и его бросает от одной к другой. И чем выше становится отдельный идеал, тем сильнее и взрывоопаснее угроза, поставленная другой стороной альтернативы.

Чтобы понять действительный экзистенциальный смысл альтернативы данного пациента, недостаточно, однако, иметь их перед нами в той форме, в какой они представляются самому пациенту и в которой они были сообщены нам. Эти сообщения должны быть подвергнуты дазайнс-аналитическому истолкованию. В этом отношении давайте коротко взглянем на альтернативы, между которыми подвешено существование Эллен Вест, и на те, с которыми подобным образом столкнулся Юрг Цюнд. В первом случае мы видим альтернативы полноты и худобы, а в последнем, альтернатива — между пролетарским и аристократическим.

Сама Эллен Вест говорит о своем конфликте, о «вечном разногласии между желанием быть худой и неспособностью ограничивать прием пищи», о борьбе между ее «природой», или ее «судьбой», что она должна быть толстой и бодрой, и ее «твердым намерением быть стройной и хрупкой». Даже ее первый психоаналитик не был удовлетворен этой формулировкой и пытался усовершенствовать ее с помощью уравнения: стройный=высший, интеллектуально-духовный тип; толстый=еврейско-буржуазный. Этс уравнение говорит, что телесное существование Эллен Вест имеет не первостепенное или решающее значение. Daseinsanalyse не может удовлетвориться ни подобными уравнениями, ни понятием психогенеза, ни сомнительными концепциями психосоматики. Oaseinsanalyse тоже убежден, чтс эту жизнь разрушает не только телесная альтернатива между стройностью или полнотой; но он идет дальше в том отношении, что он указываеа на извращенную² и, следовательно, совершенно несоответствующую роль, которой обременена телесность в этом Dasein — а именно, роль преодоления основного опытного раскола между альтернативами жизни и смерти, идеала и реальности, «природы», или «судьбы», и своеволия, альтернативами, которые являются всецело экзистенциальными. К этому добавляется императив, чтобы согласованность опыта, «психический» и «гармонически настроенный» порядок жизни был таким образом восстановлен. Только из-за порочности этого императива построение идеалов могло «зайти так далеко» [sich versteigen]. Другими словами, только из-за этого императива идеал стройности мог получить такую непреклонную, безжалостную власть над Dasein. Эта власть происходит не из уравнения и не из какого-либо вида символизации, а, скорее, из желания снова подхватить утерянную нить опытной согласованности, нить, которая, однако, уже непоправимо порвана. Хотя нити согласованности опыта можно, фактически, следовать, только принимая бытие и предоставляя вещи и события самим себе — среди них тело, природу, судьбу и жизнь, — в случае Эллен Вест эти вещи не предоставляются самим себе, а, скорее, «выслеживаются», «порабощаются», даже отрицаются.

Тогда как для Эллен Вест подобная западне экзистенциальная альтернатива распространялась на телесную сферу, в случае Юрга Цюнда она была выражена в социальном отношении, как мы уже упоминали, в альтернативе между идеалом благородного, аристократичного grand-seigneur и пролетарской действительностью. Хотя может показаться, что оба набора альтернатив (телесные и социальные) имеют мало общего, они становятся вполне сопоставимыми, когда мы прослеживаем их экзистенциальные основы. Роль, которую играет телосложение в существовании Эллен Вест, принимает здесь форму «принадлежности», бы-тия-вместе-с в общении или связи с другими, или, как я это назвал, mitweltlich схватывания и схваченности чем-то³. Для Юрга Цюнда «принадлежность», или социальное существование, обременено ролью преодоления опытного раскола между экзистенциальными альтернативами жизни и смерти, идеала и реальности, природы (или судьбы) и воли. Фактически, императив требует не только преодоления этого раскола, но и восстановления психического и эмоционального порядка.

Когда, в отношении Эллен Вест и Юрга Цюнда, мы говорим об экзистенциальных альтернативах и о перенесении этих альтернатив в телесную и социальную сферы, важно помнить о том, что мы таким образом имеем дело с дефектными экзистенциальными модусами. Эта дефектность возникает из опытной несогласованности и расщепления опыта на отдельные альтернативы. Итак, полное погружение Dasein в отдельную пару альтернатив также означает, что существование может, вообще, организовывать себя во времени только в модусе «дефектности» — то есть в модусе, который мы стали распознавать как падение в мир или, короче, как «омирение» [Venueltlicbung]. Это проявляется наиболее ясно в «сокрытии», связанном с феноменом «защищающего» стыда⁴ (стыдливости, pudeur, Scham), посредством дефектного модуса публичного стыда (происходящего из осуждения самого себя, перенесенного на других — Schande, la honte). Но та же самая вещь (омирение), кроме того, проявляется в дефектности тех модусов, в которых мы встречаем совесть, сожаление, подлинный юмор и, прежде всего, любовь у наших пациентов. Мы почти всегда обнаруживаем, что подлинный двойственный экзистенциальный модус Dasein присутствует в модусе дефектности. Вместе с этим мы обнаруживаем — даже в случае Эллен Вест, и несмотря на все, что мы можем сказать о ее готовности к смерти — невозможность подлинного бытия-к-смерти [Sein zum Tode] в смысле бытия Dasein впереди самого себя в решимости, а также в смысле способности Dasein быть целым, всеполно-той. Хотя самоубийство Эллен Вест указывает на тот факт, что она «положила конец» своей жизни, при этом подразумевается не подлинное «умирание», но, скорее, то, что ее «жизнь прекратилась»⁵. Все это служит тем более ясным указанием, что представляет собой то, что отличает несогласованность опыта и его расщепление на жесткое или-или, т. е. онтологическую структуру существования в качестве шизофреника, от экзистенциального процесса в смысле опытной согласованности.

C. Дополнительным конституирующим понятием для наших исследований было понятие прикрытия. Под этим мы подразумеваем сизифопо-добное усилие скрыть ту сторону альтернативы, которая невыносима для Dasein, так чтобы Экстравагантный идеал мог быть таким образом подкреплен. Юрг Цюнд — классический пример этого, и его случай дает нам точку зрения, с которой можно понять манерность, а также, до определенной степени, художественный маньеризм⁶. Чем был для Юрга Цюнда покров элегантных манер (которые превратились в застывшую манерность), тем постоянные усилия оставаться худой и слабительные средства были для Эллен Вест, прикрывание тревоги и поддержание идеала спрятаннос-ти посредством слогового оракула и его «решения» были для Лолы Фосс, и скрывание ужасов тревоги посредством ипохондрически подавляющей заботы о благоденствии ее семьи было для Сюзанн Урбан.

D. В этом отношении мы воспользовались дополнительным понятием: понятием истирания существования (как бы посредством трения), кульминации антиномических напряжений, вызванных неспособностью более найти выход или вход, кульминации, которая является отказом ПАИ отречением от всей антиномической проблемы как таковой и которая принимает форму экзистенциального ухода. В этой связи уместен более пристальный взгляд на конкретные случаи.

1. Я только что говорил об уходе Эллен Вест из жизни. Ее отказ от жизни был самой активной, решительной и своевольной формой ухода ческого напряжения существования посредством изъятия жизни в форме самоубийства, ни разрешении посредством изъятия жизни из общества в форме «глубокой озабоченности», но, скорее, об изъятии жизни из ее собственного контекста принятия решений за счет того, что все решения поставлены в зависимость от другого. Антиномическое напряжение Dasein, сознание того, что больше нет ни выхода, ни входа, достигает здесь своей кульминации в отказе Dasein от своей способности выбирать перед решениями врагов. Это контекст, в котором мы можем очень поучительно рассмотреть языковой оракул Лолы как переходную стадию.

Он показывает нам, во-первых, что Лола отказалась от своей личной способности принимать решения и позволяет давать себе советы только «вещам», которые, с их стороны, являются не объектами или вещами как они есть в себе, а, скорее, вещами, лингвистически смоделированными и созданными ею. Создание и воссоздание, спонтанность и восприимчивость здесь вступают в самый удивительный союз, в котором спонтанность, тем не менее, все еще превалирует. В той мере, в какой Лола Фосс полагается на то, что вещи (которые она сама, по большей части, создала) «говорят» ей, все зависит от того, что она должным образом уделяет внимание тому, что они говорят, или, другими словами, от ее правильного понимания или истолкования языка вещей. В этом отношении важно заметить, что язык вещей ограничивается приказыванием или запрещением и что сама пациентка видит все свое «спасение» в строжайшем повиновении запрещениям или приказам этих плодов ее собственной фантазии. От простого суеверия следует отличать комплекс преследования Лолы Фосс, когда она начинает чувствовать себя связанной уже не решениями ее созданного ею самой оракула, но решениями созданных ею врагов, как произошло с Ильзе и Сюзанн Урбан. Наконец, нам нужно отметить замещение, которое заключается в том, что слепое повиновение приказам и запретам оракула, по-видимому, все же оставляет в психозе место для свободы либо повиноваться, либо убежать от требований ее врагов. Эта свобода, однако, покупается ценой полной зависимости от врагов, ценой психоза преследования.

Итак, общим относительно как оракула, так и психоза является необходимость угадывать или истолковывать слова врагов, которые, на самом деле, она сама заставляет их сказать. Тогда как в отношении оракула мы все еще могли говорить об определенной активности с ее стороны, здесь царит полная и абсолютная пассивность. Ибо, в психозе, какая бы активность ни появлялась, это активность только в рамках пассивности, в рамках полного подчинения Dasein воле чуждых сил, другими словами, в рамках полного отказа Dasein от самого себя. Где, однако, мы таким образом отказываемся от самих себя, там мы становимся жертвой в руках других. Уход от проблемы существования, отречение Dasein от его личной проблемы, проявляется здесь в форме пассивности превращения в жертву и принесения в жертву.

5. В случае Сюзанн Урбан мы пытались понять ее психоз преследования с помощью феноменологического изучения Власти Ужасного (которое вырвалось из koinonia экзистенциальных событий) и в жизненно-историческом развитии этой власти, Здесь мы делаем заключения относиактивность и пассивность, в данном случае — спонтанность того, кто производит впечатление и оказывает влияние ⁷, и восприимчивость того, на кого производится впечатление и оказывается влияние, экзистенциально не противоположны, но, скорее, нераздельно связаны друг с другом.

Мы можем сказать, что, как мученик, Dasein было все еще в значительной степени способно на самоуправление или что, иначе говоря, существование все еще продолжалось (хотя и в форме, несоответствующей ситуации) в пределах опытной согласованности — так что то, о чем шла речь, было, так сказать, «скачком», а не отделением от мира. Но на пути от мученичества к безумию, от самопожертвования к тому, чтобы быть принесенным в жертву рукой других, Dasein постепенно теряет регентство над самим собой. Это впервые проявляется в появлении «безумных идей». Другими словами, в угрозе согласованности опыта и, вместе с этим, целостности «мира». Перед поступком (сожжения руки) у Dasein не было выхода из альтернатив победы и поражения, «экстренного» разрешения жизненной ситуации и ее невыносимого продолжения. В этих обстоятельствах акт сожжения руки, принесение руки в жертву, представился как единственный возможный выход, то есть возможность для самой пациентки почувствовать себя свободнее посредством убедительного показа ее отцу его «несправедливости». Этот способ справляться с ситуацией был настолько неподходящим, что он должен был потерпеть неудачу. Dasein было в замешательстве относительно того, куда поворачивать, и впервые столкнулось с абсолютной невозможностью позволить дальнейшее последовательное развертывание опыта. Согласованность опыта нарушается, кроме одного из его экзистенциальных направлений, оставляя, так сказать, пустоту. Эта пустота заполняется снова: но заполняется формой опыта, которая, хотя она и связана в значительной степени с предшествующим ей опытом, тем не менее, совершенно не согласуется с ним, то есть той формой существования, которую мы описываем как превращение пациента в жертву рукой других. Несогласованность проявляется в том, что Dasein теперь сковано моделью, в соответствии с которой формируются все вновь появляющиеся опыты — как отношения к «я», как несправедливости, совершенные в отношении пациента, как мучения, как преследования, а также как преследования в смысле принуждения любить. Все это становится яснее, как только мы обращаемся к случаю Лолы Фосс, и еще яснее в случае Сюзанн Урбан.

4. Так же как случай Ильзе представлял особый интерес потому, что он представил нам переходную стадию между здоровьем и психозом в форме единичного события и поступка, так случай Лолы Фосс представляет собой еще более поучительный пример переходной стадии в форме почти- психотического суеверного языкового оракула. Эта «игра» давала Лоле Фосс, цепляющейся за свой идеал укрытости, время, чтобы найти опору. Какой бьг шаткой ни казалась эта опора постороннему, она перекинула мост между ее тревогой перед лицом невыразимого Жуткого и Внушающего ужас и ее капитуляцией перед тайным заговором персонализированных врагов — то есть мост к отречению Dasein от его индивидуальной автономии. Здесь речь идет ни о разрешении или, точнее, отрешении от антиномического напряжения существования посредством изъятия жизни в форме самоубийства, ни разрешении посредством изъятия жизни из общества ι форме «глубокой озабоченности», но, скорее, об изъятии жизни из ее собственного контекста принятия решений за счет того, что все решения поставлены в зависимость от другого. Антиномическое напряжение Dasein, сознание того, что больше нет ни выхода, ни входа, достигает здесь своей кульминации в отказе Dasein от своей способности выбирать перед решениями врагов. Это контекст, в котором мы можем очень поучительно рассмотреть языковой оракул Лолы как переходную стадию.

Дата добавления: 2015-07-10