Попытки реформ на фоне тридцатилетнего застоя. Крымская катастрофа 6 страница

и частные. Училища могли существовать в двух формах — I и II раз­ряда, различаясь по срокам обучения и соответственно по програм­ме. Это были трех- и шестиклассные школы, дающие среднее обра­зование и аналогичные мужским гимназиям, хотя они и ставили за­дачу воспитания не деятельниц общественной и государственной сферы, а будущих жен и матерей семейства. Женские училища учреж­дались как общеобразовательные заведения открытого типа для при­ходящих учениц. Введение этих училищ в общую систему образова­ния обеспечивалось тем, что они находились в ведении Министерства народного просвещения, будучи под непосредственным контролем по­печителей учебных округов, дававших, кстати, разрешение на их от­крытие. В 1870 г., в условиях озабоченности правительства фактами революционного движения и развитием либеральных настроений, «Положение» 1860 г. ревизуется правительством: влияние Министер­ства народного просвещения на эти учебные заведения, превращен­ные по закону 1870 г. в женские гимназии и прогимназии, расширя­ется за счет сужения прав попечительских советов. И все же начало системе среднего женского образования в России было прочно поло­жено, и в течение второй половины XIX в. число женских гимназий быстро растет⁴⁴.

Гораздо сложнее оказалось решение судьбы высшего женского образования. В начале 1860-х годов под давлением движения за выс­шее образование для женщин правительство уступило, не препят­ствуя посещению ими лекций в университетах в качестве вольнослу­шательниц. Однако когда в 1862—1863 гг. власть столкнулась с силь­ным общественным движением, то запретила слушание лекций. Это вызвало отток российских девушек в европейские страны для полу­чения высшего образования, прежде всего в Швейцарию. Тогда пра­вительство пошло на другую уступку — разрешило в России учреж­дать высшие женские курсы как частные, но имеющие университет­ские программы. Несмотря на то что во главе Министерства народного просвещения стоял тогда Д. А. Толстой, человек крайне консервативных взглядов, противник расширения прав женщин, все же в 1876 г. по его инициативе был принят закон о предоставлении этому ведомству права удовлетворять ходатайства об открытии таких женских курсов с подчинением их общему контролю министерства, при этом никак не участвуя в расходах на них⁴⁵. Отсутствие средств было серьезным препятствием для развития женского образования хотя бы в таком урезанном виде. Другим препятствием било официальное лишение выпускниц курсов каких-либо прав, предоставля­емых выпускникам высших учебных заведений.

Женский вопрос в России имел кроме образовательной еще одну важную грань: допуск женщин на государственную службу. И здесь был сделан шаг вперед. В 1864 г. женщины были допущены на службу в качестве телеграфисток, причем («в виде опыта») только в Великом княжестве Финляндском. Поскольку Александр II благосклонно отнес­ся к этой частной, разумеется ограниченной, мере, пометив на полях: «Полагаю, что со временем можно было бы допустить женщин и в Империи»⁴⁶, то уже с 1865 г. она распространилась и на другие россий­ские территории. В 1871 г. шеф жандармов П. А. Шувалов представил

записку, в которой показал себя человеком весьма традиционных взгля­дов на роль женщины, но, откликаясь на повседневное обсуждение этой темы и явную нужду части женщин в заработке, как и государ­ственную потребность в женском труде, предложил все же назвать сфе­ры государственной службы, где возможно и целесообразно привлече­ние их в качестве служащих. Это оказались медицина (только предпо­лагалась, что женщины будут работать аптекарями, фельдшерами, оспопрививательницами), счетоводство и воспитание детей.

Женское образование было лишь малой частью предпринятой правительством реформы, затронувшей главным образом мужчин.

«Положение о начальных народных училищах», принятое 14 июля 1864 г., передавало инициативу открытия начальных школ обще­ственным силам47. Отчасти это диктовалось стремлением привлечь общество к сотрудничеству, дать ему возможность участия в деле народного образования, но также и крайне ограниченными финан­совыми возможностями казны. Однако ни при каких обстоятельствах власть не соглашалась на независимость школы и пыталась coxpa нить контроль за ней. В данном случае это достигалось учреждени­ем в уездных и губернских городах училищных советов, возглавляе­мых архиереем и имевших смешанный состав: туда входили как чи­новники, так и земские деятели. Такие школы должны были давать элементарные начала грамоты, счета и, естественно, закона божия. «Положение» было принято с учетом еще не созданных, но созда­вавшихся учреждений местного самоуправления — земств.

Следующей ступенью образования — средней — были всесослов­ные семиклассные мужские гимназии, устав которых был принят Государственным советом и высочайше утвержден вслед за «Поло­жением» о начальной школе — 19 ноября 1864 г.⁴⁸ Как и многие преобразования того времени, гимназический устав нес в себе огра­ничения. В данном случае это была плата за обучение — существен­ное препятствие для малоимущих. Но такова была официальная политика, придерживающаяся постулата нецелесообразности увели­чения числа имеющих образование бедняков, отрывающихся тем самым от своей среды и предъявляющих претензии к власти. Имен­но этот еще либеральный устав закладывал основы деления средней школы на классическую (гуманитарную) и техническую (реальную). Это была, по сути дела, ранняя профориентация: выпускники клас­сических гимназий, в отличие от реалистов, без экзаменов прини­мались в университеты, зато реалисты пользовались льготами при поступлении в технические учебные заведения.

Университетская реформа, принятая годом ранее (18 июня 1863 г.), решала проблему высшего образования⁴⁹. То, что утверждение универ­ситетского устава предшествовало реформе начального и среднего об­разования, объясняется тем, что высшая школа более всего пострадала от подозрений и ограничений 1848—1854 гг., когда число студентов было сокращено, преподавание поставлено в жесткие рамки, а фило­софия исключена из предметов учебной программы. В итоге в момент, когда Россия испытала особенную нужду в кадрах образованных лю­дей для проведения реформ и дальнейшего их развития, она оказалась перед необходимостью спешно укреплять университеты. Власть очень

300 трудно расставалась со своими привычками и традициями, убеждени­ями и предрассудками, и университетская реформа растянулась надол­го. Как и реформа начальных училищ и гимназий, она была проведе­на благодаря большим усилиям нового министра народного просвеще­ния А. В. Головнина, назначенного на этот пост в конце 1861 г. Только с его приходом в учебное ведомство оно обрело реформатора, готово­го сотрудничать с обществом, выслушивать контраргументы и рассмат­ривать их, имеющего и программу, и либеральные убеждения. Пожа­луй, в подготовке университетской реформы участие общества прояви­лось сильнее, чем в какой-либо другой. Правда, еще до Головнина (в конце 1861 е) была сформирована комиссия под председательством по­печителя Дерптского учебного округа Е.Ф. фон Брадке, куда входили Н. X. Бунге, А. В. Никитенко, С. М. Соловьев, Н. К. Бабст и др., со­ставившая проект реформы, опубликованный в печати.

История российских университетов в XIX в. — это история посто­янных метаний власти между уставами «либеральными» и проникну­тыми духом «охранительства». Власть порой несколько отпускала вож­жи, и тогда университеты, которым предоставлялась самостоятельность и значение питомников лучших кадров учителей, врачей, юристов, на­чинали оживать, приглашать способных преподавателей, расширять состав студентов, культивировать научную работу. Опасный или кажу­щийся опасным поворот событий в России или Европе заставлял са­модержавие прежде всего принимать меры к «обузданию» печати и университетов, в которых оно видело опасных оппонентов. Поэтому университетский устав 1863 г. не был чем-то принципиально новым. Он возрождал основы университетской автономии, коими университеты пользовались при их учреждении в начале века. Новый устав большое место уделял выборному началу: все вакансии заполнялись путем вы­боров, в том числе и профессорские. Власть Министерства народного просвещения сказывалась лишь в том, что министр должен был утвер­ждать избранных профессоров. Всеми учебными и учеными делами ведал Совет университета, состоящий из профессуры, делами факуль­тетов — собрания профессоров. Хозяйственные и студенческие дела решались правлением из деканов во главе с ректором. Наблюдение за порядком осуществлялось не чиновником министерства, а проректором и инспектором, и даже проступки студентов рассматривались универ­ситетским судом. Но, разумеется, известное право контроля предостав­лялось и попечителям учебных округов, решавшим наиболее важные университетские дела вместе с министром народного просвещения (на­пример, о нарушении Советом устава). Воспрепятствовать доступу де­мократических слоев к высшему образованию, а вместе с тем и к дво­рянству, чинам и государственной службе должна была плата за обуче­ние студентов. Правда, предусматривались и случаи снижения платы или вовсе бесплатного обучения⁵⁰.Большим событием в общественной и политической жизни России, повлиявшим на всю ее пореформенную историю, была земская рефор­ма, юридически оформленная высочайше утвержденным 1 января 1864 г. «Положением о губернских и уездных земских учреждениях»⁵¹. Текст закона, как и всех других, формировался долго начиная с идей созда­ния местного самоуправления, затем обсуждения в обществе, министер-

ских кабинетах и печати основных его принципов, и, наконец, воплотившись в несколько последовательных проектов, корректируемых по отзывам ведомств и откликам печати, где в 1862 г. были опубликова­ны на всеобщее обсуждение основные положения реформы. Реформа, реализация которой принесла самодержавию множество хлопот, в пе­риод ее разработки становилась для власти все более неотложной. На­чавшись как ответ на критику обществом положения на местах, про­винциальной отсталости и местного произвола, как идея всесторонне­го оживления экономики и культуры с помощью мобилизации общественных сил, земская идея на последнем этапе — перед приня­тием Государственным советом закона — была для правительства в пер­вую очередь средством консервации самодержавной формы правления, предоставления обществу самоуправления на низшем, провинциальном уровне, чтобы не допускать его в столицу.

Власть отреагировала да общественные настроения, да и на соб­ственные потребности в реформе местного управления., уже в марте 1859 г. создав особую межведомственную комиссию под председатель­ством Н. А. Милютина. Причем уже тогда, на стадии очень осторож­ного формулирования задач властью, в высочайшем повелении о со­здании комиссии говорилось: «Предоставить хозяйственному управле­нию большее единство, большую самостоятельность, большее доверие и определить степень участия каждого сословия в хозяйственном уп­равлении»⁵². Другими словами, функции нового Института были оп­ределены как хозяйственные, а состав как разносословный. Кон­кретные формы самоуправления были внутренне тесно связаны с тем, как будут разрешены крестьянский вопрос, податной (поскольку в сферу деятельности этих учреждений должны были попасть местные налоги) и др., а потому, по крайней мере до 19 феврали 1861 г., когда определилось правовое и земельное положение крестьян и помещи­ков, в земской комиссии шла обычная подготовительная работа. На­стоящая законотворческая деятельность началась в 1862 г., когда но­вый министр внутренних дел П. А. Валуев напомнил Александру II о необходимости продолжения реформ и одновременно стал готовить преобразование Государственного совета на началах представительного учреждения. Валуев, имевший в то время иллюзии относительно воз­можных объемов преобразований, считал самым важным делом вла­сти проведение реформы Государственного совета с присоединением к нему палаты депутатов, которую пока составят временные депута­ты, а после земской реформы туда войдут и земские представители. 23 февраля 1862 г. он разговаривал об этом с Александром II, и, по­скольку тот категорически идеи не отверг, министр, по наследству по­лучивший пост председателя земской комиссии, начал спешно гото­вить проект создания земских учреждений, чтобы форсировать ста­бильность работы преобразованного Государственного совета. Предварительно он выяснил точку зрения вел. кн. Константина Ни­колаевича на свой проект и нашел в нем оппонента; ибо тот развил мысль о «противопоставлении дворянскому сословию с его исключи­тельными требованиями консервативного представительства, основан­ного на правах поземельной собственности», что осуществляется в рамках «провинциальных полупредставительных собраний»⁵³. Обсуж-

дение доклада Валуева 8 марта 1862 г. в Совете министров выявило полное отсутствие «по этой части твердо установившихся понятий», и тогда Валуев собственноручно составляет проект. Этот проект (15 марта) был поставлен на вторичное обсуждение и раскритикован Константином Николаевичем. В результате император распорядился, чтобы Константин Николаевич взял на себя доработку проекта в осо­бой небольшой комиссии, состоящей из нескольких членов Совета министров. На этом этапе (март — июнь 1862 г.) конструирование проекта находилось в руках великого князя, который довольно быст­ро переделал проект, усилив идею бессословности, продиктованную вовсе не демократическими взглядами великого князя и императора, а задачей обеспечения баланса разных социальных сил и увеличения представительства крестьян. Обсуждение переработанного проекта в Совете министров проходило уже в отсутствие великого князя, назна­ченного наместником в Царство Польское, и проект на этом предва­рительном этапе был утвержден. «В последнем заседании Совета ми­нистров проект о земских учреждениях, составленный под твоим ру­ководством, был принят единогласно с самыми малыми изменениями, как ты увидишь из моих пометок на моем экземпляре», — писал им­ператор брату в Варшаву 29 июня 1862 г.⁵⁴

В период продолжительного отсутствия Константина Николаеви­ча в столице судьба проекта земской реформы находилась в руках министра внутренних дел. Последний этап его разработки начался в марте 1863 г. Идея одновременного создания местного и частично общенационального представительства, обсуждавшаяся на секретном совещании у императора, была похоронена. Осталось только мест­ное. Главными предметами споров были состав, функции и взаимо­отношения местного самоуправления с властями. Принятый 1 янва­ря 1864 г. закон стал итогом столкновения множества идей и пред­ставлений, требований и возможностей, уступок и принципов.

В итоге компетенция земства в ст. 1 определялась как круг дел, «относящихся к местным хозяйственным пользам и нуждам каждой губернии и каждого уезда», что и было предопределено в самом на­чале. В структуру этих дел входили вопросы благоустройства, соци­ального призрения, просвещения, медицины, попечение о местных торговле и промышленности. В основу представительства был поло­жен не сословный принцип, а хозяйственные интересы, и они были достаточно широко отражены. Куриальный принцип выборов дол­жен был обеспечить (и обеспечивал) примерно равное представи­тельство крестьянства и дворянства в уездных земских учреждениях при незначительном представительстве городских имущественных слоев. Земельный ценз для помещиков (разный для уездов, но рав­ный 200—350 десятинам или 15 тыс. руб. годового дохода) следует признать умеренным, рассчитанным на привлечение самой много­численной группы землевладельцев — среднепоместного дворянства. Уездные земства выбирали губернских земцев по два от уезда. Со­брания гласных, уездные и губернские, собирались лишь раз в год на несколько дней для решения организационных и финансовых дел. Постоянно же действующим органом становилась малочисленная (три человека — уездная и до шести —губернская) управа. Финан-

совой основой деятельности земских учреждений предполагались местные сборы, назначаемые самими земскими учреждениями по раскладке.

Отличительная черта реформы — ее территориальная ограничен­ность: только 34 губернии Центральной России должны были по­пасть в число тех, где создавались земские учреждения. Но были и другие ограничения. Принцип неравноправности власти и самоуп­равления выразился не только в строгой регламентации предметов ведения земств, но и в том, что ст. 9 устанавливала контроль губер­натора над постановлениями земских учреждений. «Начальник гу­бернии имеет право остановить исполнение всякого постановления земских учреждений, противного законам или общим пользам» — так неопределенно формулировалось это право губернатора.

Созданием земских учреждений власть как бы породила своего соперника по деятельности, в глазах общества — конкурента, слу­жение которого обществу можно было противопоставить бюрокра­тической машине. Это болезненно воспринималось властью, кото­рая даже в весьма умеренных заявлениях земских собраний или действиях управ усматривала для себя опасность. В результате реформы власть не, ушла от конституционной проблемы. В самой природе земских учреждений была заложена определенная двойственность, и она не замедлила проявиться. Земство постепенно взяло на себя ту задачу оппозиционной деятельности, которая в странах с парламент­ским режимом осуществляется политическими партиями, и в конце концов способствовало подготовке таких партий либерального тол­ка. Земство мобилизовывало по России общественно активные эле­менты: только земских гласных в России ежегодно насчитывалось около 12 тыс. человек. Эта цифра много-кратно увеличивалась так называемым «третьим элементом» земства, т. е. привлекаемыми к его работе служащими, местной интеллигенцией. Повседневная трудная работа земцев, вызывавшая и оптимизм, и неприязненную критику, в итоге преображала российскую провинцию и российскую деревню, создавая школы, медицинскую службу, доселе неведомую, систему страхования и кредита⁵⁵.

Судебные уставы, утвержденные императором 20 ноября 1864 г.⁵⁶ и ставшие правовой основой реформы российского судоустройства и судопроизводства, завершали почти десятилетний путь российского общества и власти к созданию современного суда. Преобразование судебной структуры обозначалось почти во всех самых ранних про­граммных записках как наиболее неотложное, наряду с отменой кре­постного права. Достаточно сослаться на известнейшую записку Н. А. Мельгунова (март 1855г.), сначала ходившую в рукописи, а за­тем опубликованную А. И. Герценом в первом выпуске «Голосов из России». В ней содержалась разносторонняя критика николаевской системы, в том числе судебной сферы. Говорилось о множественности судебных инстанций как причине медлительности судопроизвод­ства, его закрытости и тайне, а значит — невозможности обществен­ного контроля, неразграничении полномочий судебной власти и ад­министративной, пренебрежении бюрократии законами и неверии «народа» в правосудие. Мельгуновым уже тогда назывались принци-

пы, ставшие затем основой судебной реформы. «Не говорим, чтобы тотчас же были Суды присяжных, на первых порах гласность в су­допроизводстве может существовать и без них. Она должна быть дво­якого рода, судопроизводство, сколько возможно, устное и при от­крытых дверях; а также право публичного протеста против всякого злоупотребления и произвола в следственной, судебной, исполни­тельной сфере. Это право не отнято даже в теперешней, император­ской Франции», — заявлял Мельгунов⁵⁷. Это была критика слева в программе либеральной. Но и в записке того же времени, принад­лежащей человеку из противоположного лагеря — М. А. Безобразову, написанной в защиту крепостного права, признавалось, что в России нет правосудия⁵⁸. К. П. Победоносцев в 1858 г. утверждал в статье о В. Н. Панине, министре юстиции: «У нас нет никакого правосудия»⁵⁹. «Известно, — писал Победоносцев в этой же запис­ке, — что устройство судов в России находится в низкой степени, что все суды у нас в жалком положении. Необходимость реформы в этом отношении становится с каждым днем все ощутимее, требо­вание общего мнения — настоятельнее; понятно, что по характеру гр. Панина невозможно и ожидать от него ни малейшего движения к реформе. Всеми силами своими держится он за существующий почти хаотический беспорядок»⁶⁰. Победоносцев имел право так ут­верждать. В царствование Николая I от Министерства юстиции не исходили в этом плане никакие законодательные инициативы. Их брал на себя, поэтому, правда с минимальным успехом, главноуправ­ляющий II отделением гр. Д. Н. Блудов. Но и с воцарением Алек­cандра II, когда власть осознала неудовлетворительность существу­ющей судебной системы, со стороны Министерства юстиции не последовало никаких действий. Новый император старался неспеш­но заменять прежние министерские кадры, оказавшиеся неспособ­ными к деятельности в новых условиях, но почему-то Панин в это ответственное для судебных преобразований время продержался в кресле министра до октября 1862 г., когда разработка судебной ре­формы близилась к своему благополучному завершению.

Получилось так, что Министерство юстиции оказалось менее все­го причастно к разработке — причем на принципиально новых ос­новах — реформы всего судоустройства и судопроизводства. Ею за­нимались Морское министерство, печать, И отделение, Государствен­ная канцелярия.

Д. Н. Блудов уже в 1855 г. поднял свои прежние разработки, за­тем составил новый проект судопроизводства, рассматривавшийся не раз в Государственном совете, однако отвергнутый последним, по­скольку общественное мнение и власть к этому времени уже сильно продвинулись в своих представлениях о формах преобразования суда.

Огромную роль в распространении представлений о состоянии русского судопроизводства и судебных системах европейских госу­дарств сыграла российская пресса, преимущественно журналы, по­скольку становление газетной периодики в России запаздывало. Журналом, стимулирующим обсуждение, стал официальный орган Морского министерства «Морской сборник». Во второй половине 1850-х годов на его страницах была поднята тема преобразования

морского суда и в этой связи начато обсуждение самых общих по­ложений судебной реформы, но в «привязке»- их к уставу морского суда⁶¹. Проблемы судебной реформы, которая по значению нередко приравнивалась общественным мнением к отмене крепостного пра­ва, поднимали и другие (можно сказать, все другие) журналы: «Рус­ский вестник», «Современник», «Время», В русском переводе появ­лялись важнейшие работы европейских юристов. В 1860 г., напри­мер, было издано сочинение И. Бентама «О судоустройстве», а Н. Г. Чернышевский опубликовал в «Современнике» рецензию на это издание. В журналах появлялись обзоры новых сочинений такого рода. Все это формировало представления российского читателя о будущей реформе.

Толчок к завершению реформы был дан в конце 1861—начале 1862 г., после того как отмена крепостного права была провозглаше­на и начала осуществляться. Александр II запросил справку о состо­янии проекта и стадии его обсуждения. Поскольку проект находил­ся в Государственном совете, который к тому времени возглавил Д. Н. Блудов, то государственный секретарь В. П. Бутков составил своего рода справку о состоянии дел. Последовало высочайшее по­веление о порядке рассмотрения проектов. Их пересоставление было передано в Государственную канцелярию, которая должна была под­готовить проект вместе со II отделением и чиновниками Министер­ства юстиции. В дело вступили юристы, которым П. П. Гагарин, сменивший в 1862 г. Блудова как председатель Государственного со­вета, исходатайствовал полную свободу действий. Нестесненные в своих полномочиях члены новой законотворческой комиссии спеш­но (апрель — июль 1862г.) сумели составить не проект, а концеп­цию реформы в виде «Главных начал». Сделать это быстро стало возможно потому, что уже определились важнейшие основания ре­формы. Труд юристов был рассмотрен в августе — сентябре 1862г., одобрен, высочайше утвержден 29 сентября 1862г. и разрешен к об­народованию и рассылке. «Начала» были опубликованы в «Собрании узаконений и распоряжений правительства» и разосланы в универ­ситеты и на суд специалистов и заинтересованных лиц. Это было официальное приглашение к дискуссии, и участие общества в деле обсуждения судебной реформы было максимальным. В ее разработке участвовали все значительные правоведческие силы России, ко­торые составили впоследствии костяк новой судебной системы, при­тянувший в свои ряды новые кадры юристов, которыми вскоре про­славилась Россия. А. Ф. Кони рассказывал, что в 1862 г. он намеревался поступить на математический факультет Московского университета и изменил свое намерение под влиянием разговора с двумя юристами, служившими, кстати сказать, не в Министерстве юстиции, а в ведомстве внутренних дел? «Их широкие взгляды на начала правоведения» и отношение к предстоящей судебной реформе произвели в мировоззрении Кони настоящий переворот, в итоге приведший его сначала на юридический факультет, а затем и в ряды самых передовых и известных юристов своего времени. Участие рос­сийского общества, а юристов в особенности, в подготовке и про­ведении судебной реформы создали довольно многочисленную об-

307 щественную прослойку, считавшую новый суд делом своей жизни и сопротивлявшейся затем всем попыткам изменить устои реформы.

Параллельно с обсуждением «Главных начал» реформы в печати и в кругу юристов комиссия, учрежденная при Государственной кан­целярии, вела составление собственно проектов судебных уставов, объединявших и «Начала», и поступающие соображения с мест. Эта работа была завершена к осени 1863 г., документы разосланы на отзывы учреждений — И отделения, Министерства юстиции и т. д. -и переданы после принятия или отклонения предложений и заме­чаний в Государственный совет, где прошли обычную процедуру рас­смотрения62. 20 ноября 1864 г. Александр II подписал Судебные ус­тавы и указом Сенату предписал их опубликовать. В этом указе на­зывались «начала», как считал монарх, реализованные в реформе: «суд скорый, правый, милостивый, равный», судебным учреждени­ям давалась «надлежащая самостоятельность», «возвышающая» их. В качестве одной из задач проводимой реформы провозглашалось «утверждение в народе уважения к закону».

По новому судоустройству, внедряющему самые передовые по тем временам принципы организации судебных учреждений и ведения су­дебных процессов, вводились: равенство всех граждан перед законом, отделение судебной власти от административной и несменяемость су­дей, обеспечивающая их независимость, гласное, устное и состязатель­ное судопроизводство. Вводились новые правовые институты: присяж­ных заседателей, выносящих вердикт, и присяжных поверенных (адво­катов), осуществляющих правовую консультацию и защиту сторон.

Суд состоял из нескольких инстанций: низшую являл собою вы­борный мировой суд, рассматривавший на местах — при упрощен­ном судопроизводстве — в мировых участках малозначимые дела с ограниченными мерами наказания, Далее следовал коронный суд: его низшей инстанцией был окружной суд, верхней — судебная па­лата, одна на несколько губерний.

Новизна дела, открытость судебного процесса, приток в ряды магистратуры и адвокатуры талантливых деятелей быстро изменили отношение общества к суду в России, сделали судебные заседания заметным общественным явлением. В газетах и журналах создавались разделы судебной хроники и даже отделы с широкими задачами обсуждения судебных проблем. Дела уголовные, гражданские, поли­тические стали достоянием гласности. Россия сделала шаг к право­вому обществу и правовому государству.

Самой ограниченной из «великих» реформ 1860-х годов оказалась цензурная. Готовилась она, впрочем, как и все остальные, долго и мучительно. В самых первых рукописных записках, во множестве появившихся со смертью Николая I, в качестве одной из причин все­сторонней отсталости России называлась разобщенность власти и общества, отказ власти от сотрудничества, завязанный обществу рот.

Допущение гласности, предоставление обществу права на высказы­вание называлось в числе самых неотложных и необходимых мер по возрождению страны. И хотя цензурная реформа приняла конкретные очертания примерно с 1862г., с момента прихода в Министерство на­родного просвещения А. В. Головнина в качестве его руководителя,

308 подготовка реформы началась немедленно после смены царствований и была просто частью текущей политики Министерства народного про­свещения, в ведении которого находилась тогда цензура.. Разработка цензурной реформы как таковой началась в 1862 г. с формирования комиссии Д. А. Оболенского, создавшей проект, в конечном итоге положенный в основу закона 1865 г. Но к этому времени работа могла идти интенсивно только потому, что ей предшествовал длительный период обсуждения множества проектов и предложений.

А. В. Никитенко, на первых порах принимавший самое активное участие в реформе как близкий к тогдашнему министру народного про­свещения А. С. Норову, считал, что преобразование должно быть не­медленным и свестись к составлению инструкции цензорам, где рег­ламентация явится путеводной нитью цензоров вместо произвола, и кадровые перемены обеспечат квалифицированный состав цензорско­го корпуса. По его мысли, цензура должна определить общие начала цензурной политики, а не заниматься мелочными предписаниями по каждому случаю. Никитенко составил по этому поводу инструкцию, не раз готовил всякого рода объяснительные записки, но дело не сдвину­лось с места в немалой степени потому, что Александр II еще не уяс­нил себе контуры реформы, как и министры, которым в России толь­ко и было предоставлено право законодательной инициативы.

Принятию цензурной реформы предшествовало множество про­межуточных мер: попытка (1859 г.) создать Министерство цензуры, временные правила, правила наблюдения за типографиями (1862 г.), передача в 1863 г. цензуры в ведение Министерства внутренних дел и т. д., и т. п. Но постепенно в представлениях императора и при­частных к делу министров откристаллизовались некоторые основные положения, на которых могла строиться реформа. Это было отри­цание свободы слова и печати как несовместимого с принципом самодержавия, на чем настаивал АлександрII. Когда в 1863 г. дело цензурной реформы попало в руки П. А.Валуева, процесс убыстрил­ся ибо тот был человеком опытным и деятельным, усвоившим на­выки составления реформаторских проектов. Среди существовавших тогда в Европе цензурных законов он избрал французский вариант как наиболее отвечающий российским условиям и осуществил его, тем более что тот был созвучен и предварительному проекту, выра­ботанному первой комиссией Оболенского (была еще и вторая, представившая окончательную редакцию проекта).

Дата добавления: 2015-07-10