Попытки реформ на фоне тридцатилетнего застоя. Крымская катастрофа 4 страница

Западное влияние и западные модели устройства социально-эко­номической жизни хлынули в стоявшую на пороге преобразований и преобразующуюся Россию могучим потоком. Опыт и образцы Запада (особенно часто Англии, но не только) постоянно фигурировали в российской публицистике, поднимающей темы грядущих реформ. При обсуждении внутриполитических проблем в ученых обществах и общественных собраниях выступавшие ссылались на достижения За­падной Европы и предлагали выбрать наиболее применимый для Рос-

сии вариант (например, налоговой или образовательной систем, ипо­течного банка, государственного управления). Подготовка всякого за­конопроекта начиналась с составления справки по истории вопроса в России и о положении в западноевропейских странах, а то и с ко­мандировки чиновников в государства Европы для уяснения поста­новки там цензурного, налогового, железнодорожного и других дел. М. X. Рейтерн, будущий министр финансов, в 1856 г. был послан на несколько лет в Европу для изучения там счетоводства (а на деле — финансовых систем) с последующей задачей применения его в Мор­ском уставе. Й он был лишь одним из целой группы. М. П. Веселовский в период подготовки в Податной комиссии налоговой реформы длительное время собирал в европейских странах материалы по состо­янию и принципам налогообложения³.

Другой проблемой, встающей перед любым исследователем исто­рии внутренней политики, является наличие у власти программы либо ее элементов. Это необходимо и для уяснения смысла разроз­ненных действий власти, и для соотнесения планировавшегося с осуществлённым, между которыми всегда есть нестыковка. В XIX в. российская система государственной власти обязательного наличия такой программы вовсе не предусматривала. Среди ее высших госу­дарственных учреждений не было учреждения, обязанного занимать­ся составлением общегосударственной программы или плана дей­ствий на больший или меньший срок. Известно, что российское пра­вительство не было правительством, «кабинетом», в европейском смысле слова, исполнительной властью, формируемой на основании программы парламентского большинства или победившей на выбо­рах партии. Более того, условное российское правительство, комп­лектуемое монархом, никогда не было однородным и раздиралось внутренними противоречиями, как принципиальными, так и личны­ми. А может быть, в этом и состоял расчет носителя верховной вла­сти? Ибо в таком случае он заранее разрушал столь опасную для себя Дружную оппозицию и тем самым приобретал большую свобо­ду действий. Зато именно в силу существования российской формы абсолютизма — самодержавия — любой из министров или даже под­данных мог, если император того пожелает, стать составителем та­кого рода программы. Иметь программу внутриполитической дея­тельности, которой занимался по крайней мере десяток министерств, было правом только монарха. Явное объединяющее начало в рефор­мах 1860-х годов позволяет отбросить предположение о том, что рос­сийская внутренняя политика была кораблем без руля и ветрил. Сле­довательно, у российского правительства были общие представления о сумме связанных между собою мер правительственной политики, их общей основе и конкретных формах. И поскольку факт отсут­ствия официального документа, который бы считался долгосрочной (стратегической) общегосударственной программой, бесспорен, как бесспорно и наличие «пакета» проведенных реформ, исследователь­ская задача не снимается, а лишь усложняется и может быть пред­ставлена только в виде условной реконструкции. И тем не менее можно сказать, что общегосударственная программа для России того времени — существовавшая реальность.

Условная правительственная программа времен внутреннего кри­зиса 50-х — начала 60-х годов — точная копия программы либера­лов этого периода, быстро формировавших свою идеологию. Если о либеральной программе можно говорить без пояснений, поскольку она в значительной мере известна⁴, то существование правитель­ственной программы приходится доказывать. Между тем в россий­ском обществе (включая чиновников и государственных деятелей) был распространен «набор» современных им идей, которые испове­довали многие.

Российское общество, при бесспорном наличии в нем разных групп и слоев, являло собою систему сообщающихся сосудов, и об­щественно-политические идеи и предложения не оседали в каком-либо узком кругу, их породившем. Записки, составленные в интел­лигентских кругах, читались не только чиновничеством, но и бюро­кратической элитой и даже императорской семьей и были, как показывают известные дневники, предметом обсуждения даже при самых светских поводах для встречи. В этих записках, разнообраз­ных по сюжетам, некоторыми авторами уже делалась попытка если не представления целостной программы, то во всяком случае сведе­ния в «пакет» хотя бы нескольких ее пунктов.

В «Письме к издателю», открывавшем 1-й выпуск «Голосов из Рос­сии» (1856 г.), К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин уже говорили не об одной какой-либо неотложной мере, а о «связке» из нескольких: «Мы думаем об том, как бы освободить крестьян без потрясения всего об­щественного организма, мы мечтаем о введении свободы совести в государстве, об отменении или по крайней мере об ослаблении цен­зуры»⁵. Разумеется, это была не исчерпывающая программа, а первые пункты ее, ближайшее осуществление которых давало бы возможность переходить к следующим. В то же время элементы программы появ­ляются в дневниках чиновников. Курляндский губернатор П. А. Ва­луев в сентябре 1855 г. в известной записке «Дума русского» наметил, а в дневнике 6 мая 1859 г он, в то время директор департамента Министерства государственных имуществ, развил программу россий­ского «кабинета»: гласность бюджета, сокращение администрации и войска, подоходный налог, преобразование коммерческого банка, це­лый, ряд экономических мер в связи с готовящейся отменой крепост­ного. Права⁶. Уже в 1857 г. ближайший помощник вел. кн. Констан­тина Николаевича цо Морскому министерству А. В. Головнин состав­ляет для своего патрона общегосударственную программу неотложных преобразований: реформа суда и полиции, утверждение принципа веротерпимости, отмена крепостного права и постановлений, препят­ствующих свободному развитию экономики (сельского хозяйства, про­мышленности и торговли); в финансовой сфере — уменьшение рас­ходов, отмена откупов, справедливое распределение налогов; в сфере управления — децентрализация и упрощение управления⁷. В 1859 г. Константин Николаевич в дневнике, как и Валуев, фиксирует про­грамму, конечно, сложившуюся в результате бесчисленных и повсе­дневных обсуждений задач политики в записках, в множившихся жур­налах, публичных лекциях, научных обществах, в государственных учреждениях⁸.

Законодательная инициатива в России принадлежала прежде всего главам министерств и приравненных к ним главных управлений, причем границы их инициативы были очерчены пределами компетенции ведомств. Это, разумеется, предопределяло сравнительно уз­кую направленность министерских программ. Как правило, их представление являлось следствием распоряжения монарха, хотя бывало и личной инициативой министра. Согласно Положению о министер­ствах, министры ежегодно, наряду с представлением императору от­чета за истекший год, были обязаны тогда же подавать и некую краткосрочную программу деятельности ведомства на год следую­щий. Однако, по свидетельству Д. А. Милютина, много лет возглав­лявшего Военное министерство, министры уклонялись от этой обя­занности, и он был единственный, кто регулярно докладывал монар­ху о ближайшем плане действий своего ведомства⁹. В 1874 г. Александр II вдруг обратил внимание на это обстоятельство. Д. А. Милютин 17 ап­реля 1874 г. пометил в дневнике: «В одно из последних заседаний Комитета министров председатель объявил нам высочайшее повеле­ние, чтобы впредь все министры соблюдали в точности статью Свода Законов, вменяющую в обязанность представлять ежегодно, кроме отчета... и план дальнейшей деятельности»¹⁰. В действительности же бывали случаи представления стратегических планов министрами, как правило, вызванные особыми обстоятельствами: смена мини­стров или кризис в отрасли. Л. Б. Шепелев исследовал программы министров финансов¹¹, в том числе и одну из наиболее важных и глубоких — финансовую программу М. X. Рейтерна, представленную им в 1866 г. в связи с поразившим тогда Россию финансовым кри­зисом. (Кстати, М. X. Рейтерн в ней отмечал йнтегрированность России в европейские экономические процессы и зависимость кур­са рубля, состояния финансов и экономики от положения в государ­ствах Западной Европы¹².) О программе Морского ведомства подроб­но написал А. П. Шевырев, программа Министерства народного просвещения в области печати была освещена Ю. И. Герасимовой. Вся книга Л. Г. Захаровой об отмене крепостного права в России имеет лейтмотив — эволюцию программы самодержавия по кресть­янскому вопросу от самой первой постановки темы «эмансипации» до утверждения Положений 19 февраля¹³.

Но кроме ведомств с жесткими границами компетенции, существо­вало и ведомство широкого профиля, призванное заботиться о бла­госостоянии населения и гражданском мире, — Министерство внут­ренних дел. Функции его были чрезвычайно; широки, и потому пред­ставляемые им программы носили межведомственный характер, а задачи правительства осмысливались некоторыми министрами внут­ренних дел как стратегические, осуществляемые по всему спектру внутренней политики. Это очень хорошо понимал и отразил в своих исследованиях П. А. Зайончковский, проанализировавший програм­мы М. Т. Лорис-Меликова, П. Н, Игнатьева, Д. А Толстого¹⁴. И. В. Орже-ховский сделал то же самое для более раннего периода¹⁵.

Все сколько-нибудь влиятельные государственные деятели пыта­лись составить и осуществить такие программы, но в них непремен­но входил пункт о создании депутатской палаты или депутатских

комиссий, допускаемых к обсуждению всех или части законопроек­тов, и другие преобразования, которые Александром II отвергались. Потому, не упуская из виду этих программ, на реализацию которых как общегосударственных они надеялись в силу своего личного вли­яния на императора и веса в правительственных кругах, все же ог­раничимся восстановлением контура программы с помощью как осуществленных, так и планировавшихся комиссиями мер.

Кроме уже известных преобразований: отмены крепостного пра­ва, создания местного самоуправления, городского и земского (уез­дного и губернского), введения нового суда (судоустройства и судо­производства), военной реформы, перестройки всей системы обра­зования, реформы финансовой¹⁶ и вероисповедной¹⁷, были намечены еще и реформа налоговой системы, над чем трудилась более 20 лет Податная комиссия при Министерстве финансов¹⁸, реформа паспор­тной системы, создание сети земельных банков и правил переселе­ния крестьян на свободные земли, смягчение режима по отношению к секте раскольников, для чего была учреждена тоже особая комис­сия. Предполагалась реформа полиции.

Итак, проведенные реформы вместе с намеченными должны были действительно коренным образом и всесторонне преобразовать Рос­сию, обеспечить свободу занятия предпринимательской деятельнос­тью, дав крестьянам возможность решить проблему нехватки земли переселением и продолжать занятия сельским хозяйством или купить участок земли, сменить сельскую деятельность на городскую и т. п. Многое из задуманного было остановлено из-за опасений слишком быстрых и резких преобразований, многое (например, организация зе­мельных банков, ускорение выкупа земли, налоговая реформа) отло­жено из-за хронической нехватки денежных средств¹⁹. Но существо­вали и такие сферы, которые были выведены из области реформиро­вания— государственная система и национальная политика.

Россия второй половины XIX в., отставая от государств Западной Европы в экономическом и социальном отношениях, разнясь от них исторически и культурно, тем не менее во многих областях была с ними схожей. Сближал ее с великими европейскими державами и имперский принцип. В имперской политике, в деле имперского строительства Россия не выпадала из общего круга империй. Круп­нейшие внутренние преобразования, великие реформы проводились ею во времена, когда строительство империи еще продолжалось, с одной стороны, а с другой — когда имперская структура постоянно давала о себе знать сложными проблемами и разнообразными наци­ональными движениями.

К моменту воцарения Александра II еще не было завершено по­корение Северного Кавказа. В течение полувека этот район продол­жал быть местом постоянных боевых действий. Между тем внутрен­ние преобразования требовали для правительства свободы рук, а обстановка в Дагестане, Чечне и на близлежащих территориях яв­лялась дестабилизирующим фактором. Надо полагать, поэтому Алек­сандр II, рассматривая в 1856 г. записку Д. А. Милютина, предла-

гавшего тактику активного подавления сопротивления горских щш-мен с помощью оказавшихся на Кавказе во время войны 1853— 1856 гг. войск, поддержал его план вопреки возражениям военного министра О. H. Сухозанета. Идея была поддержана и ближайшим товарищем Александра II — человеком, более десяти лет находившимся на Кавказе, князем А. И. Барятинским, которого император немедленно назначил наместником Кавказским и командующим войсками. Милютин и Барятинский сумели не только воспользовать­ся преимуществами, которые предоставила им обстановка (укреплен­ные линии, казачьи поселения, антивоенные настроения части гор­ских народов), но и усилить свои отряды, одновременно выработав тактику окружения Шамиля, самого опасного противника, с нане­сением ему удара со стороны отрезанной русскими войсками Чеч­ни. Все это привело к тому, что в 1859 г. исход войны на Северном Кавказе был предрешен, ибо Шамиль был пленен с остатками мю­ридов. Еще накануне пленения Шамиля вел. кн. Константин Нико­лаевич, которого Александр II известил об успехе российских войск, расценил ситуацию как окончание «со славой нашей вековой Кав­казской борьбы, которая стоила России столько крови и столько денег»²⁰. Александр II в 1860 г. признавал, что для завершения кав­казской операции он «не щадил ни расходов, ни средств к усилению тамошних войск»²¹. И хотя завершением этой войны на российской окраине считается 1864 г., однако после 1859 г. серьезных затрудне­ний в военном отношении российская сторона уже не испытывала. Если касаться имперских проблем России, то в правление Алек­сандра II самой беспокойной частью империи являлось Царство (Ко­ролевство) Польское. Наиболее интегрированная в Западную Европу; недавно (1814—1815 гг.) утратившая остатки государственной самосто­ятельности, экономически наиболее развитая и сильная политически­ми традициями Польша не могла примириться с положением части империи и постоянно заявляла об этом. Только режим военного по­ложения, введенный Николаем I после восстания 1830 г., позволял России удерживать Польшу в повиновении; Александр II все же по­пытался перейти от конфронтации и репрессий к режиму сотрудни­чества. Об этом он объявил представителям польской верхушки на приеме в Варшаве в 1856 г., заявив, что готов идти им навстречу и относиться к полякам наравне со всеми народами империи, но при условии оставления ими всяких надежд на независимость. Подтвердждением его слов стала немедленная амнистия участникам восстания, разрешение эмигрантам вернуться на родину и даже принимать уча­стие в государственной и общественной жизни Польши, восстанов­ление их в имущественных правах. Однако эти и другие умеренные уступки имперской власти показались полякам слишком незначительными, тем более что конституция 1815 г. — своего рода договор о вступлении Польши в состав России — не была восстановлена, и сама мысль о ее восстановлении властью отвергалась. Серия новых усту­пок 1861-1862 гг., вызванная волной начавшегося национально-осво­бодительного движения, с которым переплеталось и движение низов за буржуазные аграрно-экономические и социальные реформы, не остановила выступления польской оппозиции и в итоге привела к

вооруженному восстанию как в Царстве Польском, так и отчасти в литовско-белорусских губерниях, к Польше примыкавших. 1863 год был наиболее драматичным в отношениях империи с Царством Польским. Александр II, не колебавшийся в вопросе о целостности империи, очень скоро отказался от мысли о возможности соглашения с поляками на почве незначительных уступок и призвал военных де­ятелей, начавших расправляться с безоружной оппозицией или пло­хо вооруженными разрозненными повстанческими отрядами. После подавления восстания и массовых высылок не только его участников, но и всех «прикосновенных к участникам лиц» в Сибирь и внутрен­ние губернии, имперская власть прибегла к политике отрыва кресть­янских масс от польского дворянства с помощью относительно либе­ральной аграрной реформы. Но это было не решение, а лишь времен­ное «замораживание» проблемы.

Одна из ее составляющих заключалась в том, что Польша давно имела конституционный режим, сохранение которого ей обещал Александр I. Противоречие между имеющей конституцию частью империи и империей, конституции не имеющей, было важным фак­тором складывающихся между Россией и Польшей отношений. По­этому наиболее дальновидные российские идеологи и государствен­ные деятели стали предлагать решение проблемы путем сближения режимов — созданием в России представительного правления, ко­торое бы во всяком случае сделало возможным и восстановление конституции в Царстве Польском, а этот район получил бы свое место в центральном представительном учреждении. Польскому вос­станию 1863 г. Россия была обязана форсированным выдвижением в это время самого серьезного конституционного проекта, представ­ленного П. А. Валуевым. Проекту превращения Государственного совета в двухпалатное представительное учреждение не суждено было сбыться, ибо Александр II оказался под впечатлением убедительно­го эффекта применения военной силы и понадеялся на это. В пра­вительственных кругах таких государственных деятелей, считавших, что конституция для России опасна, всегда было достаточно, и решение по этому принципиальному вопросу, объединявшему и модернизацию государственного строя, и вариант решения имперской проблемы, было отвергнуто. Но косвенно борьба поляков отозвалась на имперской политике — в сентябре 1863 г. Александр II как бы в поощрение более спокойных финнов открыл финский Сейм. Дру­гой общеимперский итог восстания — срыв монетарной реформы.

В царствование Александра II завершилось и присоединение к России Средней Азии, а вместе с тем был закончен и процесс строи­тельства империи. Проникновение России в Среднюю Азию дикто­валось политическими и экономическими расчетами. Слабые и бес­покойные соседи — Кокандское и Хивинское ханства и Бухарский эмират — представлялись не только легкой добычей, за которую с Россией соперничали Персия и Англия, но и средством упрочения границ, обеспечения благоприятного торгового режима. Проникнове­ние в Среднюю Азию началось не ранее, чем были завершены война на Северном Кавказе и подавление восстания в Польше. Присоеди­нение ханств прошло двадцатилетний период рекогносцировок, воен

ных и дипломатических, использования противоречий в стане великих европейских держав, распрей между среднеазиатскими государственными образованиями и племенами. Среднеазиатская проблема была для России перманентной частью ее межгосударственных отношений с Великобританией. Постоянной силой, подталкивавшей рос­сийское правительство в Петербурге к продвижению на Восток, были главы генерал-губернаторств, Оренбургского (сначала) и Туркестан­ского (значительно позже), и военные деятели, возглавлявшие нахо­дившиеся в Закаспии войска. Умеренную позицию почти всегда за­нимало российское Министерство иностранных дел, выдвигавшее опасность возможной войны с Англией в качестве аргумента за со­хранение нейтралитета. Гораздо более жесткой была позиция Военного министерства, непрерывно получавшего донесения о нападении на российские территории кочевых племен или вооруженных отрядов, об обращении к российским властям за помощью одних племен против других. В таких обстоятельствах возможность военным ударом окон­чательно подавить распри и утвердиться в Средней Азии являлась сильным доводом при многочисленных обсуждениях среднеазиатской политики. Утверждение России на землях двух ханств и эмирата тем не менее не было одномоментным и имело ряд промежуточных ста­дий, когда устанавливались различные формы их зависимости. Но в итоге все же оказалось, что имперской России нужна единственная - полное включение этих территорий в ее состав с учреждением рос­сийской военной администрации. Постепенный захват Средней Азии в принципе завершился в 1881 г., как раз на грани царствований.

Историю реформ 60-х годов справедливо, принято начинать с кре­стьянской реформы: она была не только первым крупным и самым принципиальным из преобразований, но и как бы локомотивом, вле­кущим за собою следующие реформы. Она являлась, пожалуй, самой сложной и опасной в социальном отношении, поскольку затрагивала судьбу двух сословий — 100 тыс. помещиков и их семей и 10 млн крепостных с семьями. Опасность вспышки недовольства крестьян и сопротивления помещиков была столь велика, что подготовка этой реформы поглощала силы правительства и задерживала все остальные. Однако 1855—1861 годы не были периодом бесплодного топтания на месте, хотя российское общество в эти годы с тревогой взирало на монарха и министров, наблюдая их колебания, постоянные запреты обсуждать в печати самые жгучие вопросы политики, обещания вы­слушать точку зрения поместного дворянства и повеления Александ­ра II, чтобы дворянство высказывалось только в тех случаях, когда его спрашивают чиновники. Это была пора оппозиционных адресов дво­рянства и резких отповедей на это Александра II. Однако обращение исследователей к конкретной истории реформ, как и текущей поли­тике, показывает, что акту «эмансипации» предшествовал период иде­ологической подготовки общества и государственного аппарата к гря­дущим реформам, выработки и представлений о них, и собственно концепции каждого из преобразований. С помощью отставок прежних министров, новых назначений и перемещений начал комплектовать-

ся- кадровый корпус работоспособного чиновничества. Готовность к серьезному реформаторству, к восприятию и претворению новых идей проявилась только у чиновников «второго эшелона» министерств. Это были Н. А. Милютин, Д. А. Милютин, А. М. Горчаков, П. А Валуев, М. X. Рейтерн, А. В. Головнин, Д. Н. Замятнин, П. Н. Мельников, А. А Зеленый и др. Иными словами, реформе предшествовало время «привыкания» общества к идеям реформ, выработки общественной и правительственной программы, пробуждения общества, выдвижения работоспособных людей. Часть кадров реформаторов нашлась среди министерских чиновников, часть обнаружилась среди общественных деятелей (В. А. Черкасский, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев). В этот же период Россия пересмотрела свою внешнеполитическую доктри­ну, заявив словами нового министра иностранных дел А. М. Горчакова в его знаменитом циркуляре 1856 г. («Россия сосредотачивается»), что Россия считает себя свободной от каких-либо международных обяза­тельств, подходит к ним с точки зрения собственных интересов (это был официальный, публичный отказ от обязательств России по Свя­щенному союзу) и обеспечения благоприятных условий для внутреннего развития.

За короткое время возникла влиятельная, талантливая российская пресса, заменившая рукописную и отчасти издаваемую за границей литературу. Новая периодическая печать создавалась путем преобра­зования уже существующих журналов — расширения программы за счет учреждения политического отдела (отдела текущей иностранной политики), усиления отделов публицистики, а также учреждения но­вых журналов (газетное учредительство отставало тогда от журнально­го). Это были «Русский вестник», занявший лидирующее положение как орган либеральной ориентации, чьи статьи штудировались всей читающей Россией, «Атеней», «Век», «Экономический указатель», «Сельское благоустройство», «Молва». Характерной приметой време­ни стало необычайное распространение чтения публичных лекций по политической экономии, собиравших большую аудиторию. Лекции читали В. П. Безобразов, Н. Г. Чернышевский, Е. И. Ламанский.

Движение к гражданскому обществу выразилось и в возникнове­нии многочисленных общественных организаций — Шахматного клуба, Литературного фонда, создании воскресных школ.

Литературный фонд («Общество для пособия нуждающимся ли­тераторам и ученым») был своего рода профессиональным союзом интеллигенции, живущей преимущественно литературным трудом. Он возник по примеру английского и по инициативе группы про­грессивно настроенных журналистов и писателей — А. В. Дружини­на, П. А. Анненкова, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова, Н. Г. Чер­нышевского. Проект Устава был написан К. Д. Кавелиным и А. П. Заблоцким-Десятовским и высочайше утвержден 7 июля 1859 г. При всем том, что Литературный фонд был организацией, имевшей чисто практическое назначение — быть чем-то вроде комитета вза­имопомощи в условиях подъема общественного движения и проти­водействия властей созданию и деятельности общественных органи­заций, которые могли бы стать объединенной оппозицией прави­тельству и заменить собою политические партии. Многие научные

и общественные организации становились центрами, клубами, объе­динениями единомышленников, где те могли собираться и обсуж­дать насущные вопросы. Такой организацией отчасти стал и Лите­ратурный фонд²².

Объединяющими центрами общественной деятельности станови­лись также редакции журналов и газет, научные общества. Среди по­следних наиболее крупными и деятельными были императорские — Вольное экономическое и Географическое. Последнее, возникшее почти на столетие позже Экономического (в 1845 г.), сразу сконцен­трировало в своих рядах интеллектуальную элиту, людей, стремивших­ся к полезной научной деятельности. Такое тяготение научных кад­ров к Географическому обществу (созданному вслед за Парижским, Берлинским и Лондонским) в значительной мере было обусловлено президентством в нем генерал-адмирала вел. кн. Константина Нико­лаевича, покровительство которого обещало Обществу и финансовое благополучие, и политическое прикрытие. Ясно, что со сменой цар­ствований и без того энергичная, но скорее военно-научная деятель­ность Географического общества оживилась, и группа его членов, за­нимающихся или интересующихся политической экономией, решили самым плодотворным способом помочь правительству в осуществле­нии эффективной экономической политики, являющейся основой всех иных преобразований. Предпринимаемые в этой сфере меры должны были получить максимальное научное обоснование. Лучшие представители чиновной и ученой бюрократии (В. П. Безобразов, П. А. Валуев, К. С. Веселовский, И. В. Вернадский, В. И. Вешняков, А. П. Заблоцкий, Ф. Г. Тернер, Ю. А. Гагемейстер, Н. А. Милютин и др.), имевшие в виду создание в дальнейшем по парижскому при­меру Политико-экономического общества, решили сделать это в рам­ках Географического общества. В феврале 1859 г. они выступили с хо­датайством перед Советом Географического общества об учреждении в составе Отделения статистики новой структурной части — Полити- ко-экономического комитета. О его целях даже в ту сравнительно сво­бодную эпоху лояльные граждане и сотрудники аппарата управления говорили очень осторожно. Комитет должен был заниматься выясне­нием принципиальных проблем хозяйственной статистики, обсуждать «предметы народного хозяйства», собирать материалы по этим пробле­мам. Многие члены Комитета входили в состав министерств финан­сов, государственных имуществ, внутренних дел, да к тому же еще и открывали свои заседания для участия в них всех заинтересованных лиц — и министерских чиновников, и предпринимателей, и ученых-исследователей. Комитет преследовал, таким образом, научные, прак­тически-политические цели, но еще и идеологические — подготовку общественного мнения к широким и основательным реформам.

Комитет с большим успехом начал свои заседания, где в качестве гостей присутствовали историки, издатели, журналисты, банкиры, пред­приниматели, деятели городского самоуправления, предводители дво­рянства. В заседаниях участвовали и вел. кн. Константин Николаевич, и министр финансов А. М. Княжевич, й адмиралы Н. Н. Муравьев-Амурский и Г. И. Невельский. Число приглашенных доходило до 100 человек, а сведения о заседаниях сообщались через периодическую

289 печать. На заседаниях Комитета обсуждались проблемы рационально­го налогообложения, в том числе судьба подушной подати, подоходный налог, форма обложения налогом спиртных напитков, коммерческие кризисы, банковские системы, освоение восточных земель России, формы выкупа крестьянами надела земли, последствия отмены крепо­стного права, «налог с купечества», гласность в финансовом управле­нии. Темой одного из последних заседаний Комитета был вопрос о казенном и частном владении имуществами, где откровенно доказыва­лись преимущества частного ведения хозяйства перед казенным. Рабо­та Комитета в конце 1861 г. прервалась, ибо ученые вторглись в сферу деятельности Министерства государственных имуществ, возглавляемо­го в то время М. Н. Муравьевым, а тот употребил все свое влияние, чтобы пресечь возможность вмешательства в его дела.

17 декабря 1860 г. обсуждался вопрос «о бумажных деньгах». В хо­де прений была высказана точка зрения о «желательности» введения свободного обмена кредиток на звонкую монету, причем все выска­зались в пользу этой меры и разошлись только во мнении о сроках ее осуществления и о том, кто будет ее проводить: Государственный банк или Государственное казначейство. На заседании о торговых кризисах тема трактовалась с точки зрения того, зависят ли торго­вые кризисы в России от европейских²³.

Дата добавления: 2015-07-10