Попытки реформ на фоне тридцатилетнего застоя. Крымская катастрофа 3 страница

Одной из форм поощрения, выражения одобрения государствен­ным (военным и иным) деятелям было приглашение их императо­ром к семейному обеду, неизменно в присутствии императрицы, которая умело справлялась с ведением беседы. Она интересовалась внешней политикой и нередко присутствовала при чтении диплома­тических депеш или военных донесений³¹.

Однако императрица всегда занимала жесткую позицию в рели­гиозных вопросах как ревностная защитница православия. Ее роль стала значительной в период, предствующий русско-турецкой вой­не 1877—1878 гг., когда она, не скрывая, поощряла «славянское дви­жение» в России и выступала за военную поддержку славянского населения Балканского полуострова. В другое же время занималась отведенной ей сферой благотворительности и образования. Круг тра­диционных обязанностей императрицы в это время был расширен еще и за счет почетного председательства в возникшем в середине 1860-х годов Обществе Российского Красного Креста.

Самым привлекательным членом императорской фамилии называл ее П. А. Кропоткин, встречавший императрицу в период своего обучения в Пажеском корпусе. «Из всей императорской фамилии, без со­мнения, наиболее симпатичной была императрица Мария Александров­на... Теперь известно, что Мария Александровна принимала далеко не последнее участие в освобождении крестьян. Но тогда про это мало знали....Больше знали о том деятельном участии, которое принимала Мария Александровна в учреждении женских гимназий. С самого на­чала, в 1859 году, они были поставлены очень хорошо, с широкой про­граммой и в демократическом духе. Ее дружба с Ушинским спасла это­го замечательного педагога от участи многих талантливых людей того времени, т. е. от ссылки. Мария Александровна сама получила хорошее образование и хотела дать такое же своему старшему сыну»³².

Императрица была проницательна и хорошо понимала людей, о чем свидетельствует ее отзыв о П. А. Шувалове, относящийся к на­чалу его деятельности: не надо иметь «таланта» для того, чтобы «пользоваться слабостями» людей³³. Очевидно, имелись в виду по­стоянные его рассказы Александру II об опасном и разветвленном заговоре революционной партии и о своей личной преданности и неусыпной бдительности.

После 1866 г., когда Александр II прочно связал свою жизнь с Е. М. Долгоруковой, влияние императрицы как возможного совет­ника или человека, поддерживающего либеральные начинания им­ператора постепенно ослабевало. Зато усиливалось влияние Долго­руковой, недостаточно проясненное, но известное хотя бы из исто­рии раздачи железнодорожных, концессий³⁴.

«Императорский всероссийский престол есть наследственный в ныне благополучно царствующем императорском доме», — гласила ст. 3 Свода законов, а ст. 32 предписывала: «В манифесте о восшествии на престол возвещается вместе и законный наследник престола, если лицо, коему по закону принадлежит наследие, существует». Наслед­ственное владение престолом должно было гарантировать прочность власти и ставило в особое положение цесаревича, который официаль­но провозглашался преемником. Наличию в семье Романовых маль­чика, наследника престола, придавалось огромное значение, особен­но после того, как в ХVIII в. устойчивость трона не была обеспечена и явилась причиной многих дворцовых переворотов. Поэтому, рассказывают, Николай I был «до слез» обрадован известием о рождении, у наследника престола, будущего Александра II, в 1843 г. сына Нико­лая. Это было «вожделенное событие» в императорской семье³⁵.

О роли наследника престола, его участии в правительственной политике можно ставить вопрос только применительно ко второй половине царствования Александра II. Его первый сын и наследник скончался в 1865 г. в возрасте 21 года: С. ним правящая династия связывала многие надежды. Манифест о кончине цесаревича Нико­лая объявлял одновременно о новом наследнике престола, 20-летнем Александре Александровиче. Была сделана попытка несколько ком­пенсировать недостаточное образование последнего, дополнив его курсами по истории, праву, экономике.

В сентябре 1866 г. (как это было ранее с самим Александром II в бытность его наследником) вел. кн. Александр Александрович был назначен присутствовать — сначала без права голоса — в Государ­ственном совете, затем был введен в Совет министров, к этому вре­мени собираемый императором очень редко, и затем в Комитет министров. Для улучшения подготовки наследника к восприятию престола, Александр II намеревался ввести в обычай участие наслед­ника в приеме императором всеподданнейших докладов. Такая прак­тика существовала, но правилом она отнюдь не стала, как не стал наследник престола активным членом высших государственных уч­реждений и участником обсуждения законопроектов и докладов. Этому препятствовала и молодость наследника, и его застенчивость, и неподготовленность к такого рода занятиям. Поэтому его влияние на политику до второй половины 1870-х годов почти не ощущает­ся. Впрочем, это совершенно в российских обычаях: русский монарх был поистине самодержавным и осуществлял свою власть безраз­дельно, держа на расстоянии даже наследника престола.

В 1870-е годы делается все более заметным различие в мировоз­зрениях императора и цесаревича: если первый был откровенным западником, то наследнику с молодости были гораздо ближе славя­нофильские, или, скорее, националистические идеи. Возле него об­разуется свой кружок, явно оппозиционный по отношению к маги­стральной, реформаторской линии отцовского царствования, самой заметной фигурой которого был кн. В. П. Мещерский. Александру II претила манера действий М. Н. Муравьева, к услугам которого он прибегал только в крайних случаях, наследник же относился к это­му деятелю, исповедовавшему в политике лишь грубую силу и обрусение окраин, с большим пиететом. Отец поддерживал военного министра Д. А. Милютина в его преобразовании армии на всесо­словных началах, сын— газеты «Русский мир» и. «Гражданин», оп­понировавшие милютинским реформам. Первым крупным проявле­нием сопротивления наследника политике отца была твердо занятая им позиция в пользу военной помощи освободительной борьбе сла­вян на Балканах; Считалось даже, что Александр II, сначала пытав­шийся ограничиться лишь дипломатической и общественной поддер­жкой, уступил не внешнеполитическим расчетам, а давлению семьи. Во время войны, в которой участвовали почти все взрослые мужчи­ны императорской фамилии, наследник престола был назначен на­чальником Рущукского отряда и провел на фронте всю кампанию. Там в значительной степени формировались его пристрастия и ан­типатии и к деятелям, и к странам, и к войне именно. С этой поры,

а возможно и потому, что он становился зрелым человеком, все за­метнее влияние Двора наследника престола, а наследник уже всерьез принимает участие во всех ответственных совещаниях. Известно, что идея привлечения в 1880 г. военного деятеля с диктаторскими пра­вами принадлежит именно ему. Конституционные проблемы в 1880— 1881 гг. обсуждаются не только с его участием, но и в комиссии под его председательством. В отсутствие отца он остается хотя и не пол­новластным правителем (важные всеподданнейшие доклады отправ­ляются вслед за Александром II), но все же лицом, замещающим им­ператора. Роль наследника усиливается в 1879—1881 гг., в момент острого кризиса и начавшихся покушений, быстрого старения отца и ухода его в частную жизнь. Придворный и чиновный мир все больше начинают оглядываться на наследника, связывая с ним свое будущее и будущее России. Большую роль начинают играть разно­гласия отца и сына в связи с морганатическим браком императора.

В последние десятилетия перед падением дома Романовых монар­хия в России все более превращалась в семейное правление с возра­стающим влиянием императриц, великих князей и княгинь, претен­довавших на участие в государственных делах. Истоки семейного правления находятся во времени царствования Александра И. У Александра II было, как и у его отца, Николая I, три брата: Константин, Николай и Михаил. Двое последних в момент воцарения Александра Николаевича еще только вступали в возраст совершеннолетия. Зато великий князь Константин Николаевич, хотя и был моложе брата на 8 лет, являл собою вполне сложившуюся личность, хорошо образован­ную (чему способствовал его наставник Ф. П. Литке), умную и дея­тельную. Отец поставил его во главе морского ведомства, и честолюбивые устремления юноши на первых порах дальше усовершенство­вания русского военного флота не простирались. После воцарения Александр II остро почувствовал необходимость в новых, молодых и энергичных государственных деятелях, которым бы он доверял и ко­торые бы разделяли его представления о преобразованиях. Сначала он поддержал действия Константина Николаевича по преобразованию флота, его строительству и перевооружению. Морское министерство стало как бы визитной карточкой нового царствования, обещанием широкого спектра реформ. В 1855—1862 гг. Константин Николаевич cтал поистине правой рукой императора, разделяя с ним все заботы по преодолению кризиса. Он был для Александра II человеком, с которым можно по-семейному, не боясь огласки, обсуждать государ­ственные дела; Успехи главы морского ведомства были вполне очевид­ны, и к нему потянулись либерально настроенные чиновники и общественные деятели, которых он умело собирал в министерстве, став­шем своего рода питомником новых кадров.

В 1857 г., осенью, Александр II, озабоченный разработкой отме­ны крепостного права и не имевший возможности вникать в крес­тьянское дело повседневно, вывел Константина Николаевича из уз­коведомственной сферы и назначил членом Секретного комитета по крестьянскому делу, чтобы активизировать его деятельность. Участие

Константина Николаевича в крестьянской реформе все лbйберальйые историографы «эмансипации» считали первостепенным. Великий князь показал, что способен справиться с крупным государственным делом и потому стал для Александра II помощником, к которому император прибегал в ответственных случаях³⁶. В 1862 г., когда го­рячей точкой стало Царство Польское, наместником туда был назна­чен Константин Николаевич, а после подавления восстания 1863 г., расправлялись с которым уже совсем другие люди, Александр II назначил Константина Николаевича на самый высший и ответствен­ный в то время пост империи — председателя Государственного со­вета, доверив ему обсуждение и утверждение всех важнейших закот нопроектов будущих реформ. Великий князь сохранил свой пост, как и доверие императора, вплоть до гибели Александра П.

По-видимому, братья рассчитывали и на активное участие младших членов семьи, Михаила и Николая, в государственных делах. Но те не обнаружили ни способностей, ни желания нести это бремя. Ми­хаил осел на Кавказе в качестве наместника, Николай стал команду­ющим войсками гвардии. Но все четыре брата явились основателями многочисленных семейств, претендовавших на власть и влияние.

Говоря об императорской фамилии как центре российской госу­дарственной машины, нельзя обойти молчанием личность великой княгини Елены Павловны. Вюртембергская принцесса, вдова вел. кн. Михаила Павловича, по многочисленным свидетельствам совре­менников, резко выделялась на фоне светского общества, особенно женской его части. После смерти Николая I в живых остались толь­ко два представителя этого поколения Романовых: вдовствующая императрица Александра Федоровна и Елена Павловна. Александра Федоровна много болела, часто уезжала за границу, не играла ника­кой роли в политической жизни. Зато Елена Павловна, имевшая явный интерес и вкус к политике, ощутила себя в императорской семье старейшиной, призванной поддерживать единство, престиж и дееспособность царского семейства. Как подтверждают дневниковые записи вел. кн. Константина Николаевича, Елена Павловна пользовалась в семье уважением. Во второй половине 50-х — начале 60-х годов она постоянно устраивала у себя в Михайловском дворце се­мейные обеды, куда съезжались члены фамилии, демонстрируя се­мейную сплоченность, что должно было производить благоприят­ное впечатление на общество. Но значение Елены Павловны в российской государственной жизни состояло не только в этом. Как и императрица Мария Александровна, и вел. кн. Константин Николаевич, она поддержала авторитет власти в самое трудное для Алек­сандра II время, — в первые годы царствования. Ее дом, прежде являвшийся скорее культурным и общественным центром, превра­тился в политический салон, где в свободной обстановке происходили встречи императора и императрицы с общественными деяте­лями, публицистами, людьми с современными идеями, способными чиновниками. Она протежировала на первых; порах Н.А. Ми­лютину, В. А. Черкасскому, Ю.Ф.Самарину, П.А.Валуеву и др.; продвигала их на государственные посты. Чрезвычайно важной оказалась и ее личная инициатива в деле освобождения крестьян ее

собственного имения, восходившая к 1856 г., когда фактически на­чалась практическая разработка модели отмены крепостного права. Она финансировала и публикацию материалов по истории «эманси­пации».

Самодержавие вступило в эпоху реформ со старым инструмента­рием и прежними кадрами. И то и другое было отчасти использо­вано, особенно на первых порах, отчасти обновлено. Главными ры­чагами власти в деле проведения реформ стали гласность, деятели второго эшелона бюрократии, невостребованные прежним режимом, дворянская интеллигенция, а также государственный аппарат.

Значение гласности, допущенной правительством в обсуждении государственных дел, как фактора, повлиявшего на интенсивность реформаторского процесса и его радикальность, гораздо раньше со­ветских историков осознали зарубежные исследователи, специально этой темой занимавшиеся³⁷ . Ныне настал черед и отечественной ис­ториографии ввести эту мотивацию в работы по истории великих ре­форм.В ноябре 1858 г. Александр II, получив из некоторых губерн­ских дворянских комитетов их проекты разрешения крестьянского дела, заметил в письме к Константину Николаевичу: «Хотя я большо­го прока от них не ожидаю, но все-таки можно будет воспользовать­ся хорошими мыслями которые можно надеяться найти, если не во всех, то по крайней мере в некоторых из них»³⁸. В этих словах ключ к пониманию допущенной властью гласности: осознавая необходи­мость изменения курса внутренней политики, власть не обладала еще ни программой, ни конкретными материалами для реализации пре­образований и потому дала возможность высказываться обществу, за­являвшему о своей осведомленности в вопросах политики и законо­творчества, надеясь почерпнуть здравые идеи и предложения. Каждый раз, когда российское правительство находилось на перепутье и раз­мышляло о преобразованиях, оно отпускало цензурные поводья, нуж­даясь и в представлении об общественных настроениях, и в советах, хотя публично никогда в этом не признавалось.

Гласность обеспечила, и довольно быстро, гражданское просвеще­ние общества, усвоившего проповедь либеральной публицистики, дала идеи бюрократии и толчок ее деятельности. В условиях глас­ности начали выявляться потенциальные кадры реформаторов или их консультантов. Постепенно в режим интенсивной работы вклю­чалась и государственная машина.

Она была унаследована Александром II от предшествующего цар­ствования и приспособлена к особенностям политики и стиля рабо­ты прежнего монарха. После преобразований государственных учреж­дений, проведенных в начале XIX в. Александром I, они прошли пе­риод становления, обрастания традициями и формами в условиях текущей политики, когда от высшего и среднего слоя бюрократии требовалась лишь исполнительность. Очевидно потому, что изменив­шиеся обстоятельства должны были по крайней мере заставить власть приспособить государственные институты к решению новых задач. Границы их преобразования были очерчены общей установкой Алек-

сандра II на сохранение самодержавия в полном его объеме. Это; об­рекало их не на радикальную реформу, а на обновление, модернизацию. В целом можно сказать, что власти потребовалось сначала при­способить государственные учреждения к режиму разработки реформ, а затем строить их в соответствии с принятыми законами.

Разумеется, самой большой новацией в системе высших государ-г ственных учреждений стало сначала фактическое (1857 г.) создание, а затем и официальное конституирование (1861 г.) Совета министров. Задумывался он уже давно, еще в начале XIX в. Этот шаг к «каби­нету министров» и должен был обеспечить скоординированную ра­боту министерств и главных управлений, действовавших в отсутствие такого объединяющего органа разрозненно и даже противоречиво. Понимание верховной властью новизны стоящих задач, их разносто­ронности и в то же время подчиненности общим принципам при­вело Александра II к тому, чтобы на самом раннем этапе преобразований учредить такой совещательный и объединительный орган. Однако, вместо того чтобы создать объединенное правительство, комплектуемое из единомышленников под определенную програм­му, император поступил как деятель, приспосабливающий сложную государственную машину к изменившимся обстоятельствам. Поэто­му Совет министров был создан негласно — как относительно ши­рокое совещание министров и доверенных лиц при императоре для предварительного обсуждения ключевых политических проблем. В него входили министры, главноуправляющие, лица по назначению монарха. Председательствовал сам император. Дела в Совет мини­стров вносились, в отличие от Комитета министров, по усмотрению царя. Председательство императора в Совете министров обусловило нестационарный характер его заседаний, более строгий, чем в Ко­митете министров, состав которого Совет в значительной мере по­вторял, выбор участников заседания (в Комитет министров в случае отсутствия министра автоматически прибывал его товарищ, в Совет министров они обычно не допускались, и управляющий делами в каждом случае запрашивал императора о допущении товарища ми­нистра или приглашенных лиц). После провозглашения крестьян­ской реформы, когда встал вопрос об очередных преобразованиях, министры попытались оказать на Александра II давление с целью создания объединенного правительства и введении должности пре­мьер-министра. Однако Александр II воспротивился. Согласился лишь на официальное конституирование Совета министров, полу­чившего в конце 1861 г. свое «положение», расписывающее его со­став и порядок действий. Совет министров оказался учреждением эпохи реформ и служил делу их разработки. Все планы преобразо­ваний прошли обсуждение в этом государственном институте. Его довольно стабильное функционирование в первые годы царствова­ния свидетельствовало о том, что Александр II еще не приобрел опыта управления и прибегал к выслушиванию различных мнений, особенно важных, когда дело касалось крупнейших реформ. Когда же полоса реформ схлынула, а император приобрел достаточный навык управления, он стал предпочитать совещания в узком кругу с небольшим количеством специально приглашаемых лиц³⁹.

В эпоху реформ явно усилилось значение Государственного сове­та, через который прошли многочисленные проекты преобразований. Значительных изменений в его статусе не произошло, хотя мысль о превращении его в подобие или зачаток парламентского учреждения была заложена в каждый из проектов правительственного конститу­ционализма, появившихся в 1863—1881 гг.

Самым существенным преобразованием в структуре Государствен­ного совета стало учреждение Главного комитета об устройстве сель­ского состояния, института с двойным статусом — и высшего коми­тета, и департамента Государственного совета. Он был образован 19 февраля 1861 г.⁴⁰ в связи с утверждением «Положений» о кресть­янской реформе как преемник Главного комитета по крестьянскому делу и был предназначен для разработки последующего законода­тельства по аграрной проблеме, в частности, для изменения право­вого и поземельного положения других категорий крестьян (удель­ных, государственных и пр.) и решения ряда спорньгх администра­тивных дел. Его постоянным председателем являлся вел. кн. Константин Николаевич. Главный комитет был упразднен Алексан­дром III как институт, выполнивший свое предназначение, ибо за двадцатилетие он не только законодательно унифицировал положе­ние разных групп крестьян, но и своими «положениями» (так назы­вались постановления, выходившие из стен Главного комитета) про­ложил путь к решению текущих дел аграрной политики. Однако в упразднении Главного комитета сказался и новый курс на ревизию реформ 60-х годов и устранение из активной политической жизни прежних деятелей⁴¹.

Другие обновления коснулись группы центральных государствен­ных учреждений, «Косметические» переделки произошли в каждом из министерств и главных управлений, и выяснение их суммы и направленности, смысла и результатов еще предстоит сделать. Раз­работка реформ создавала потребность в таких ведомствах, которые, не меняя общей структуры центрального звена или внутриминистерского порядка, взяли бы на себя временное решение задач. Особен­но отчетливо это проявилось при разработке крестьянской реформы, и мотив строительства учреждений, которые бы обеспечили эту раз­работку, был специально и тщательно исследован Л. Г. Захаровой⁴².

Другие учреждения были созданы как результат законодательства о преобразованиях. Наиболее известные из них: Главное выкупное учреждение, созданное в 1861 г. в составе Министерства финансов для осуществления крупномасштабной кредитной операции по вы­купу крестьянами своих наделов у землевладельцев-помещиков, а также Главное управление по делам печати, учрежденное законом 6 апреля 1865 г. («цензурная реформа») как один из департаментов Министерства внутренних дел, но с особыми правами⁴³.

Из важнейших изменений в кругу центрального звена государ­ственного управления следует упомянуть по крайней мере два: по­явление в 1865 г. Министерства путей сообщения, что было связано с выдвижением в качестве важнейшей экономической цели строи­тельства коммуникаций, прежде всего железных дорог, и ликвидацию в 1880 г. III отделения С. Е. И. В. канцелярии.

Возможность сохранения прежней структуры государственного управления оказалась обеспеченной гибкой системой высших коми­тетов, многочисленных официальных и неофициальных учреждений, создававшихся по мере возникновения сложностей в территориальных или отраслевых проблемах. Деятельность этих комитетов (Кав­казского, Амурского, Западного, Еврейского, Сибирского, Финансо­вого) изучена еще недостаточно, и исследования по этому вопросу прояснят картину приспособления устаревавшей формы власти к новым обстоятельствам.

1 Свод законов. 1832. Т. 11 Ст. 47, 80.

2 ПСЗ. Т. 30. № 29043.

3 PC. 1885. Июнь. С. 488, 490 и др.

4 Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. М., 1961. Т.I. С. 58.

5 Жуковский В. А. Поли. собр. соч. СПб., 1902. Т. 6. С. 493.

6 Тарле Е. В. Крымская война // Тарле Е. В. Собр. соч. М., 1959. X 9. С. 503—506.

7 Bumme С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 522.

8 Аксаков И. С. Соч. М., 1886. Т. 5. С. 164.

9 Оболенский Д. А. Мои воспоминания о вел. кн. Елене Павловне // PC. 1909. Март. С. 507.

10 Татищев С. С. Император Александр II: Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 1. С. 300.

11 Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854—1886). М., 1934. С. 251.

12 Цит. по: Татищев С. С. Император Александр II. С. 331.

13 Валуев П. А. Дневник: 1847—1860 // PC. 1891. Сентябрь. С. 550.

14 РГИА. Ф. 1093. Оп. 1. Д. 338. Л. 10.

15 Валуев П. А. Дневник. М., 1961. Т. 2. С. 89.

16 Там же. С. 126. Подробнее см.: Чернуха В. Г. Из истории государственных учреждений: Главный комитет об устройстве сельского состояния // ВИД. Л., 1982. Т. 13. С. 223-249.

17 Перетц Е. А. Дневник (1880-1883). М.; Л., 1927. С. 20.

18 ПСЗ. Т. 52. № 58488.

19 Подробнее см.: Чернуха В. Г. Записка П. А. Валуева Александру II о зем­ских учреждениях // Советские архивы. 1971. № 4. С. 79—87.

20 Подробнее см.: Чернуха В. Г. Правительственная политика в отношении печати: 60—70-е годы XIX века. Л., 1989. С. 23—35.

21 РГИА. Ф. 1093. Оп. 1. Д. 337. Л. 7. Подробнее см.: Чернуха А Г. Програм­мная записка министра внутренних дел П. А. Валуева от 22 сентября 1861 г. // ВИД. Л., 1976. Т. 7. С. 210-220.

22 Мещерский В. П. Мои воспоминания. СПб., 1898. Ч. 2. С. 147.

23 ИВ. 1906.№ 5. С. 440. -

24 Голохвастов Л. Д. Из записок // РА. 1912. Ноябрь. С. 408—410.

25 Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. Тула, 1990. С. 140.

26 Из дневника А. А. Половцова (1877-1878 гг.)//КА. 1929. Т. 2(23). С. 187.

27 Толстой А. К. Собр. соч. В 4-х тт. М., 1964. Т. 4. С. 88.

28 Кавелин К. Д. Из дневника // Кавелин К. Д. Соч. СПб., 1898. Т. 2. Стб. 1173.

29 Там же. Стб. 1173. ".,.

30 Оом Ф. А. Воспоминания. М., 1896. С. 38.

31 Зедделер Л. Л. Отрывки из воспоминаний //ИВ. 1909. № 3. С. 923—924.

32 Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966. С. 159.

33 Валуев П. А. Дневник. Т. 2. С. 230.

34 См., например: Чичерин Б. Н. Воспоминания: Земство и Московская дума. М., 1934. С. 92.

277 '.

35 Корф М. А. Из записок // PC. 1899. № 11. С. 278.

36 Подробнее см.: Шевырев А. И. Русский флот после Крымской войны: Либеральная бюрократия и морские реформы. М., 1990.

37 Lincoln W. Bruce. The Problem of Glasnost' in midnineteenth Century Russian Polities // European Studies Revue. 1981. № 11(2). P. 171—188.

38 Переписка императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича: 1857—1861. М,, 1994. С. 73.

39 Подробнее см: Чернуха В. Т. I) Совет министров в 1857---1861 гг. // ВИД. Л., 1973. Т. 5. С. 120—137; 2) Конституирование Совета министров (1861 г.). Там же. Л., 1976. Т. 8. С. 164-184; 3) Совет министров в 1861-1882 г. // Там же. Л., 1978. Т. 9. С. 90-117.

40 ПСЗ. Т. 36. № 36651.

41 Подробнее см.: Чернуха В. Т. Из истории государственных учреждений: Главный комитет об устройстве сельского состояния. 1861—1882. //ВИД. Л., 1982. Т. 13. С. 223-249.

42 Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России: 1858— 1861. М., 1984. С. 92-124, 221-239.

43 Подробнее см.: Чернуха В. Г. Главное управление по делам печати в 1865— 1881 г. // Книжное дело в России во второй половине ХIХ — начале XX века, СПб., 1992. •

Глава 2

АКТИВНОЕ ЗАКОНОТВОРЧЕСТВО. 1859-1866 гг.

Программа реформ. — Фактор империи. — Проведение реформ.

Из множества задач, которые по наследству достались Александру II, он справедливо счел самой ближайшей отмену крепостного права. И осуществил ее, дав свободу помещичьим крестьянам и выравняв впоследствии условия землепользования и налогообложения для всех категорий крестьян. Тем самым были обеспечены основы свободы предпринимательства — главного устоя капиталистического общества. Зато дарование конституции или даже постепенный путь к ней пра­вительством Александра II, и прежде всего самим монархом, было от­вергнуто. Отмена крепостничества и последовавшие реформы отчас­ти сняли остроту социальных отношений и дали самодержавию как государственной системе отсрочку во времени. Но отложенное на не­определенный срок преобразование государственного строя (следстви­ем его сохранения стало множество ограничений в гражданских и политических правах российских граждан) в итоге в 1905 г. было про­ведено под давлением революционной стихии.

При обсуждении вопроса о том, какие цели ставило правительство России в конце 1850-х — начале 1860-х годов, сразу возникает тема «Россия и Запад», т. е. образцов, которым страна должна следовать, — о сохранении, уничтожении либо преобразовании существующих ин­ститутов. Иначе говоря, проблема сознательного выбора между евро­пейским и особенным, самобытным, путем. Общий ответ на этот воп­рос может быть таким: Александр II и правительство, состав которо­го он лично формировал, подбирая министров применительно к задачам политики, хотели видеть Россию великой европейской дер­жавой, подобной Англии, Франции, Пруссии, Австрии в области во­енной, дипломатической, социально-экономической, но не в государ­ственной и общественной. Александр II и министры, исполнители его предначертаний, ставили задачей сохранение единовластия и всей мощи управляемой из центра государственной машины, что перечис­ленными европейскими державами было уже утрачено в процессе длительной борьбы общества с абсолютизмом. Поэтому, разумеется, нужно говорить о двойственности идеологической доктрины и о двой­ственности целей, которые ставились не столько политикой реформ, Сколько носителем верховной власти. Те институты и сферы россий­ской жизни, которые самодержавие хотело видеть аналогичными ев­ропейским, оно и преобразовывало в соответствии с западными об­разцами. Те же, что хотело в своих интересах удержать, объявлялись непреходящими самобытными ценностями, от которых нельзя отка­заться без угрозы распада империи и хаоса в обществе. Однако, по-

скольку на авансцене правительственной деятельности были все же крупные преобразования, можно утверждать, что в этот исторический период в политике и обществе господствуют идеи европеизма. При­чин такой ориентированности на быстрое преобразование российской жизни по европейским образцам было несколько. Во-первых, евро­пейская традиция в политике, наиболее очевидно представленная Петром I, Екатериной II и Александром I, и уже высокая интегри-рованность России в европейские процессы. Во-вторых, идеология правящего монарха, Александра II, бесспорного западника по убеж­дениям и склонностям, привычкам и симпатиям. В-третьих, ситуация, в которой оказалась Россия: европейские противники России самым убедительным для нее образом — военным — доказали свое превос­ходство и ее отсталость, а стало быть, и правильность их пути. А. В. Никитенко так выразил эту точку зрения вскоре после того, как российская армия сдала союзникам Севастополь: «Лет пять тому на­зад москвичи провозгласили, что Европа гниет, что она уже сгнила, а бодрствуют, живут и процветают одни славяне. А вот теперь Евро­па доказывает нашему невежеству, нашей апатии, нашему высокомер­ному презрению ее цивилизации, как она сгнила. О, горе нам!». И еще: «Теперь все видят, как поверхностно наше образование, как мало у нас существенных умственных средств. А мы думали столкнуть с земного шара гниющий Запад! Немалому еще предстоит нам у него поучиться! Теперь только открывается, как ужасны были для России прошедшие 29 лет»¹. Перед Россией стояла задача восстановления сво­его влияния в европейских делах. Ее мощь должна была стать доста­точной для ограждения собственной целостности и поддержания ста­туса великой европейской державы, который она не хотела утрачивать. К убедительным аргументам недопустимости военного отставания (а значит, промышленного) добавился существенный фактор — нацио­нальная уязвленность, чувство оскорбления от поражения в войне. И в этих условиях поворот к западному пути развития был совершенно ес­тественным. И. С. Аксаков, душеприказчик славянофилов, ревниво взиравший на курс внутренней политики Александра II после смены царствований, в 1884 г. писал: «Составители Положения 19 февраля почти все, за исключением очень немногих, воспитались в духе со­вершенного от нее (народной жизни. — Авт.) отчуждения, на нача­лах жизни иной, западноевропейской... Но все же задача освобожде­ния крестьян оказывается сравнительно наиболее удачно разрешен­ною... Преобразования были необходимы, но где же им образцы, как не... в той же Европе?»² Аксаков верно отметил, что в основе внут­риполитического курса «великих реформ» лежит западническая, ли­беральная доктрина.

Дата добавления: 2015-07-10