Отъезд в Мадрид

Благодаря дону Фернандо де лос Риосу брат попал в Студенческую резиденцию, то есть в среду самой утонченной студенческой молодежи. Для всякого юноши, приехавшего в Мадрид из провинции, это большая удача.

Студенческая резиденция была одним из учреждений Свободного института просвещения. В ее атмосфере, в самой постановке дела ощущалось влияние дона Франсиско Хинера. Школой заведовал дон Альберто Хименес Фрауд, тесно связанный с доном Франсиско; эту связь еще более укрепила женитьба дона Альберто на Наталии Коссио, дочери дона Мануэля Бартоломе Коссио, любимого ученика и продолжателя дела Хинера; Коссио был также блестящим историком искусства и первооткрывателем Эль Греко. Общение с красавицей Наталией Коссио, ее естественность, элегантность и светскость, несомненно, помогали студентам, шлифовали их манеры; она приглашала студентов по одному или небольшими группами в директорский дом, расположенный рядом со школой и обставленный с безукоризненным вкусом.

Дон Альберто, образованный тонченный андалусец, был человеком сдержанным, немногословным, вежливым и величавым. Удивительно, как почти незаметно давал он почувствовать студентам свою власть. Помню, изредка он все же вызывал к себе учеников, чтобы пожурить их за какое-либо нарушение устава. И при этом начинал всегда с того, что вообще-то никакого устава не существует. Да, в Резиденции дисциплина была, но подчинялись ей добровольно, и состояла она в том, что каждый должен был вести себя как подобает. Не думаю, чтобы в каком-либо учебном заведении со строжайшим уставом так неукоснительно соблюдали правила достойного поведения. Самое примечательное, что Резиденция, в сущности, и не была учебным заведением. Недоброжелатели говорили, будто это не более чем светский пансион. Так оно, собственно, и было, но вот что важно: воспитанников Резиденции объединяло стремление к определенному образу жизни, а пребывание здесь давало им возможность испытать свои силы.

Когда Федерико отправился в Резиденцию (1919 г.), мы уже много лет жили на Асера-дель-Касино. Помню, как готовили его к этой поездке, как метили белье — рубашки, воротнички — несмываемой тушью. Я рисовал буквы, у меня был хороший почерк, а уж инициалы я писал просто великолепно. Мельчайшим шрифтом, почти типографским, я ставил инициалы Федерико и приписывал рядом какой-нибудь стишок, рифмуя «далия», «Наталия» и «магнолия». Федерико, конечно, рассвирепел. Мои сочинения пришлось вырезать. Наша мама спокойно и, наверное, улыбаясь, ювелирно залатала дырки, оставшиеся от моих поэтических упражнений. Я писал о том, как Федерико не лучшим образом подшучивал надо мной,— так пусть будет упомянута в этой книге и моя не лучшая шутка.

В те времена поездки, связанные с получением образования, были обычным делом, хотя чаще всего молодежь училась в местных учебных заведениях. Севильцу даже в голову не приходило ехать учиться в Гранаду, и наоборот. Также не случалось, чтобы студенты приезжали в какой-либо университет, привлеченные его славой. В ту пору ценился лишь диплом, и любой университет давал его, только один выглядел покрасивее, а другой поскромнее.

Словом, у нас в доме не было и речи о поездке Федерико в Мадрид до окончания университета, об учении в Мадриде, потому ехал он с чисто литературными целями. В провинции крепко держалось убеждение, что Мадрид и есть центр культурной жизни. Для этого были основания. Я уже много рассказывал о том, какова была культурная жизнь провинции. Конечно, в стремлении поехать в столицу сказывалось и провинциальное тщеславие: считалось, что тот, кто не завоевал Мадрид, не настоящий прозаик, художник или поэт. Напечатать в местной газете стихотворение или статью мог кто угодно, а вот сотрудничать, например, в «Эль Эральдо» — далеко не всякий. Правда, с чрезвычайным почтением у нас относились и к местным драматургам, чьи пьесы в гранадском театре ставили знаменитые труппы. Но случалось это редко. Настоящий успех можно было завоевать только в столице. Мы в «Закоулке» не раз осуждали этот чисто провинциальный предрассудок.

Федерико рассказывал мне, что однажды, возвратившись из Мадрида, он повстречал хозяина большого писчебумажного магазина, дона Эладио Перикаса, который стал знаменит благодаря единственной фразе, сказанной им местному политику-либералу, дону Наталио Ривасу, любимцу и покровителю гранадцев. Уже в преклонных годах и, видимо, в помрачении рассудка дон Наталио стал советником Франко. Ривас не упускал возможности пристроить своих политических сторонников и просто друзей на любые далеко не всегда хорошо оплачиваемые должности в провинциальном совете, в государственных учреждениях, в муниципалитете, Школе искусств и ремесел и так далее. Дон Наталио был человеком влиятельным. По случаю какого-то политического успеха — то ли он произнес незабываемую речь в кортесах, защищая интересы Гранады, то ли праздновали его назначение министром в либеральном кабинете, сейчас уж не помню,— друзья (они составляли половину Гранады) давали в его честь грандиозный банкет. Разумеется, говорили речи. Самые разные люди «поднимали бокал» за знаменитого земляка. Встал и хозяин магазина, дон Эладио Перикас. Его речь оказалась самой короткой. С бокалом в руке он посмотрел на великого политика и воскликнул:

— Наталио, пристрой нас всех!

Этот самый Перикас однажды, повстречал, как я уже сказал, Федерико на улице, и затеял разговор, который Федерико потом передал мне, подражая интонациям дона Эладио:

— Малыш, ты из Мадрида?

— Да, сеньор. Вот, вернулся.

— Ну что, добился успеха?

— Не знаю. Пожалуй, да.

— И как, официально?

— Да что вы! Разве такое бывает?!

Дата добавления: 2015-10-16