Регулируемая миграция

Регулировка иммиграции (осуществляемая с разной степенью успешности) составляет на настоящее время одну из непременных естественных функций государственной политики. Ряд современных государств пытается внести элементы регулировки и в эмигрантские процессы, направляя их в формат реализации собственной внешнеполитической стратегии. Одной из первых с данной государственно-управленческой инновацией выступила Япония, еще в 1950-е гг. заключившая ряд договоров с южноамериканскими странами о трудоустройстве японских переселенцев. Вывозя капитал из принимающей страны на родину, эмигранты, при умелой системе координации ими, могут приносить существенный доход для собственного государства (нанося, соответственно, ущерб стране эмиграции). Такого рода эмиграционный бизнес осуществляется в настоящее время на уровне государственных политик правительствами Японии, Южной Кореи, Филиппин, Турции, Армении. В противоположность накопленному ими опыту, эмиграция из России, ориентированная не на ввоз, а вывоз капитала, приносит ощутимый урон государству. Впервые в новейшей истории целенаправленное стратегическое использование эмиграционной динамики в решении геополитических задач реализуется в настоящее время Китаем. Уместно даже говорить о специфическом китайском варианте глобализации. Все этнические китайцы, вне зависимости от проживания, провозглашаются гражданами КНР. Диаспоральный китайский мир централизован и управляем из Пекина. Стирается грань между собственно миграцией и миграционной колонизацией.

Индикатором эффективности государственного управления в современном мире может служить способность реагирования на иммиграционный вызов. Миграции, при мегаисторическом масштабе их рассмотрения есть безусловное благо. Миграционная парадигма обнаруживается в генезисе любой цивилизационной и формационной системы. Другое дело, что одни цивилизации находили возможности аккумулировать иммиграционную волну, подчиняя ее собственным высшим целям, тогда как иные, не сумев совладать с ней, оказывались в состоянии турбулентности. Иммиграция, таким образом, представляет собой своеобразный экзамен государственной жизнеспособности. Показательна в этом отношении историческая метаморфоза иммиграцинной политики США. Будучи сформирована как нация эмигрантов, американская общность ограждается ныне от новых переселенцев крайне жестким миграционным законодательством (с 1921 г. действуют трехпроцентные квоты по отношению к проживающим в США нациям). Очевиден факт утраты Соединенными Штатами своих прежних интеграционных потенциалов. При этом собственно задача регулировки иммиграции решается американским государством лишь частично. За год в стране оседает до миллиона нелегальных иммигрантов. Их общая численность в США достигает, по некоторым оценкам, 15 млн. человек, что в 1,5 раз выше соответствующего российского показателя. Сами власти глядят сквозь пальцы на миграционное квотирование когда, к примеру, идет речь об участии мексиканских нелегальных иммигрантов на полевых работах в сезон уборки урожая.

А что же российский государственный опыт иммиграционного регулирования?

Дореволюционная Россия поддерживала внешнюю иммиграцию, не отказываясь при этом от ее управленческого форматирования. Под защиту царской короны переселялись, спасаясь от этноцида, целые народы – калмыки, гагаузы. Елизавета I и Екатерина II пытались посредством христианской иммиграции (немцы, греки, армяне) провести хозяйственное освоение пустынных земель юга России, обезопасив его от геополитических претензий Турции. По данным за 1857-1890-х гг. Российская империя приняла около 300 тысяч внешних иммигрантов. Причем, в основной своей массе это не были переселенцы из однозначно отстающих от нее по уровню материального благосостояния стран. Основу иммиграционного прироста давала Европа. На 60% иммиграция в Россию определялась выходцами из Германии, на 32% - из Австро-Венгрии, и только на 28% из Персии. Иммигранты имперского периода, в отличие от современных гастербайтеров, были встроены в определенную идеологическую нишу. К примеру, болгарская и греческая диаспоры в России выполняли функцию трансляторов российского политического влияния на Балканах.

Несмотря на действие пресловутого «железного занавеса», поощрительное отношение к иммиграции существовало и в Советском Союзе. Заинтересованность в ней обусловливалась задачей поддержания имиджа «родины мирового пролетариата». В первое же послеоктябрьское десятилетие в СССР мигрировали десяти тысяч иностранцев. По отношению к ним действовала максимально упрощенная процедура получения советского гражданства. Некоторые получали его даже до приезда в СССР. Резонанс строительства коммунизма обусловил проведение кампании по миграции в Советский Союз американских фермеров. Следует ли говорить, что материальные соображения для данной когорты американцев, воодушевленных практикой советского эксперимента, имели вторичное значение. И в дальнейшем СССР выступал реципиентом политических эмиграций испанцев, армян, греков, курдов и др. Как и в Российской империи, иммиграция в Советском Союзе определялась, прежде всего, идеологическим функционалом.

Современная Европа, как показали парижские события 2006 г., не имеет рецептуры решения проблем иммиграции. В то же время ныне балансирующие между модернизмом и традиционализмом сообщества Востока с успехом аккумулируют иммиграционный потенциал в своих государственных интересах. Со сложившимися в отношении иммиграции современными стереотипами находится в диссонансе тот факт, что по долевому представительству иммигрантов к общей численности населения, лидирующие позиции занимают отнюдь не западные страны. Первая шестерка мировых лидеров по иммиграционной интегрированности выглядит следующим образом: ОАЭ – 73,8%, Кувейт – 57,94%, Иордания – 39,6%, Сингапур – 33,64%, Оман – 26,9%, Саудовская Аравия – 25,8%. Однако, каких-то серьезных конфликтных проблем во взаимоотношениях с иммигрантами в них, в отличие от стран Запад, не возникает. Этот парадокс объясняется, во-первых, активным государственным регулированием иммиграционных процессов и, во-вторых, превосходством духовно-психологического потенциала самоорганизованных в рамках традиционных общественных структур резидентов.

Таким образом, единственным адекватным ответом для Запада на вызов «нового переселения народов» является возвращение к собственным цивилизационным основаниям. Вместе с тем, национальная ретрадиционализация находится в прямом противоречии с общим вектором глобализационного процесса. Инициировавший развитие глобализма Запад сам оказался его заложником. «Новое переселение народов» есть в этом смысле узловой момент, определяющий характер грядущего мироустройства.

Вопросы для обсуждения

1. В чем причины увеличивающихся массовых потоков этнических миграций в современном мире?

2. В чем причины современной мигрантофобии в странах Запада?

3. Целесообразна ли, с вашей точки зрения, политика массового привлечения в Россию дешевой рабочей силы из стран Востока (гастербайтеров), как способ решения демографической проблемы.

4. Насколько реалистичен сценарий гибели Европы и России под воздействием новых волн этнических переселений?

5. Должна ли миграция носить управляемый характер? Каковы возможные механизмы миграционной регуляции?

Дата добавления: 2015-08-13