Русский вопрос в СССР: опыт идеологических инверсий

Новую по отношению к царскому периоду модель национальных отношений, делигимитирующих госудатвеннообразующую роль русского народа, официально закрепляла принятая 2 ноября 1917 года «Декларация прав народов России». Для российской государственности она имела поистине катастрофические последствия. Начался первый в отечественной истории «парад суверенитетов», приведший за несколько месяцев к институционализации на постимперском пространстве множества новых государств – финляндского, украинского, башкирского, казахского и т.п.

Для некоторых народов суверенизация явилась вынужденным в условиях государственной деструкции шагом. Независимость от России или оккупация - формулировался, к примеру, в апреле 1918 г. перед закавказскими этносами ультиматум со стороны Турции. «Перед народами Закавказья, - объяснял впоследствии мотивы суверенизации один из представителей руководства Грузии, - создалось такое трагическое положение: или объявить Закавказье в настоящее время нераздельной частью России и, таким образом, повторить все ужасы гражданской войны России и здесь и затем сделаться ареной иноземного нашествия, - в данном случае турецкого, - или же провозгласить свою независимость и собственными силами защищать физическое существование целого края». Явно не хотело отделяться от России и подавляющее большинство народа Украины, даже официально признавалось искусственно насаждавшим ее немцами.

Прямым последствием государственной дезинтеграции стал первый в истории XX века этнотерриториальный раскол русского народа. Около 8 млн. этнических русских, без учета числа эмигрантов, оказалось, вследствие институционализации на бывшей территории Российской империи новых государств, иностранными гражданами. По переписям 1920-х гг. в Польше на украинских и белорусских землях их насчитывалось 5 млн. 250 тыс. чел., в Румынии (Бессарабия) – 742 тыс. чел., в Латвии – 231 тыс., в Эстонии – 91 тыс., в Литве – 55 тыс. и т.д. Посредством советских аннексий 1939 – 1940-х гг., являющихся жупелом современной либеральной историографии, по существу осуществлялась миссия восстановления русской этнической целостности.

Принцип национальной идентичности противопоставляется доктрине о слияние наций. Ее различные модификации имеют длительное историческое существование. В России она реализовывалась в рамках концепта о социалистическом интернационализме. Еще народнический теоретик П.Л. Лавров декларировал деактуализацию национального вопроса перед задачами социальной борьбы, для которых ни границ, ни языков, ни преданий не существует. Основоположник отечественного бланкизма П.Н. Ткачев подчеркивал несовместимость приверженности к социализму и национальной самобытности.

В рамках марксистского дискурса проводилась дифференциация буржуазного и коммунистического вариантов денационализации. Первому из них соответствовало понятие космополитизм, второму – интернационализм. Большевики апеллировали к грядущему мироустройству без наций. Цель революционной борьбы заключалась, по словам В.В. Маяковского, в том, «чтобы без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитием». Даже разговоры о «дружбе» и «братстве» народов, противоречащие идее о полном исчезновении нации, классифицировались первоначально как проявление мелкобуржуазного национализма.

Характерно, что многие из видных российских революционеров считали себя людьми, без какой то определенной национальной принадлежности. Л.Д. Троцкий, отвечая на вопрос, относит ли он себя к евреям или русским, пояснял свою идентичность таким образом: «Ни тем, ни другим. Я социал–демократ, интернационалист». Не относил себя к еврейской национальности и Л.Б. Каменев. «Я не еврей, я – коммунист», – заявлял Л.З. Мехлис. Наконец, сам В.И. Ленин при заполнении паспортных данных записал: «Без национальности».

Путь реализации интернационалистской утопии виделся в дезавуировании и подрыве идентификационных основ государствообразующего народа. Это обосновывалось как необходимый противовес сложившегося, в виду численного преобладания русских, фактического неравенства. Открыто и прямолинейно со съездовских трибун (например выступление Н.И. Бухарина на XII съезде 1923г.) выдвигалась задача искусственно поставить русский народ в более низкое, в сравнении с другими нациями, положение. Таким способом предполагалось компенсировать перед якобы угнетенными прежде народами великодержавный период русской истории.

Провозглашался массовый культурный поход против старой России. Понимаемый таким образом интернационализм приводил на практике к разгулу русофобий. «Обломовщина» являлась, пожалуй, наиболее популярной маркировкой русского национального характера. Письменные распоряжения председателя СНК пестрили выражениями типа «русские дураки» или «полуварвары русские». Да и вообще, само употребление слова русский вплоть до середины 1930-х гг. имело преимущественно негативный ракурс. Современное бичевание России устами В.И. Новодворской оказываются близким к цитатному переложению речей Н.И. Бухарина. Большевистский идеолог клеймил русскую «азиатчину», «кнутобойство», называл Россию «дурацкой страной», сравнивал ее с «широкозадой деревенской бабой» (и это говорил официальный государственный деятель). Другой партийный лидер Л.Б. Каменев с сочувствием цитировал стихи В.С. Печерина:

«Как сладостно – отчизну ненавидеть

И жадно ждать ее уничтоженья!

И в разрушении отчизны видеть

Всемирного денницу возрожденья!»

Русофобскую парадигму послереволюционной литературы иллюстрируют стихи В. Александровского:

«Русь! Сгнила? Умерла? Подохла?

Что же! Вечная память тебе.

Не жила ты, а только охала

В полутемной и тесной избе.

Костылями скрипела и шаркала,

Губы мазала и копоть икон,

Над просторами вороном каркала,

Берегла вековой, тяжкий сон».

Само наименование «русская история», как «контрреволюционный термин одного издания с трехцветным флагом» исключалось из образовательных программ. Исторические национальные герои России однозначно характеризовались в качестве реакционеров. Более других, пожалуй, досталось Д. Пожарскому К. Минину. В рамках пролеткультовского движения проводилась широкая кампания по демонтажу их памятника на Красной Площади. Под запретом, как проявления мелкобуржуазного национализма идея «патриотизма».

Пасквильную форму интерпретации исторической миссии ведущих деятелей отечественной истории иллюстрируют поэтические строчки Джека Алтаузена:

«Я предлагаю

Минина расплавить,

Пожарского.

Зачем им пьедестал?

Довольно нам

Двух лавочников славить,

Их за прилавками

Октябрь застал.

Случайно им

Мы не свернули шею

Я знаю, это было бы под стать,

Подумаешь,

Они спасли Расею?

А может, лучше было б не спасать».

Языковая политика заключалась в переориентации от кириллицы к латинскому алфавиту. Активно велись разработки языка эсперанто. В риторическом революционном запале большевистские пропагандисты доходили до определения русского алфавита в качестве «идеологически чуждой социалистическому строительству формы», «пережитка классовой графики самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма и насильственной русификации». За весь продолжавшийся до середины 1930-х гг. период большевистской лингвистической дерусификации на латинскую графику был переведен алфавит 68 национальностей.

Современная волна переименований русской топонимики на автохтонный лад как бы реанимировала аналогичную волну революционного периода. Основанные когда-то русскими города переименовывались в соответствии с фонетикой национальных меньшинств: Верхнеудинск стал Улан-Удэ, Белоцарск – Кизилом, Верный – Алма-Атой, Усть-Сысолык – Сыктывкаром, Обдорск – Салехардом, Царевокайск – Йошкар-Олой, Петровск-Порт – Махачкалой и т.д.

Только возникшая, после прихода в 1933г. к власти в Германии А. Гитлера, реальная перспектива войны с национально ориентированным могучим соперником грозившая большевикам потерей их власти, заставило партийное руководство вспомнить о государствообразующем народе.

Уже в 1934 г. можно зафиксировать начало поворота в большевистской национальной политике, выразившегося в дискуссии об учебнике истории. «Нам нужен большевистский Иловайский», – формулировался, в противовес традиции национал-нигилистской школы М.Н. Покровского, новый исторический подход.

Постановлением Совнаркома и ЦК от 1934г. осуждался отвлеченный характер преподавания истории, увлечение формационным абстрагированием и деперсонализацией прошлого. Н.И. Бухарин, как один из членов конкурсной комиссии, ратовал за то, чтобы в учебнике внимание было сосредоточено на описание дореволюционной России в качестве «тюрьмы народов», «воплощении векового обскурантизма». В составленном в соответствии с данными рекомендациями пособии, историческое прошлое дифференцировалось на основании исторической дихотомии: революционное – контрреволюционное, при которой к последней из категорий относились персонажи, укреплявшие российскую монархическую государственность и расширявшие ее владения, как, к примеру, Минин и Пожарский или Богдан Хмельницкий. Но предпочтение было отдано проекту учебника А.В. Шестакова, ориентированному на рассмотрение советского периода истории в органической связи с героическими страницами «старорежимного» прошлого. Следствием сталинского пересмотра истории являлось декларированное в августе 1937г. осуждение левого уклона в историографии, обнаруживаемого, в частности, в негативном освещении таких вех становления отечественной государственности, как христианизация Руси, ориенталистская политика Александра Невского, присоединение к России Украины и Грузии, подавление Петром I стрелецких мятежей. Сталин намеревался осуществить пересмотр исторической роли некоторых фигур советской эпохи, в частности, предполагал возложить на М.А. Шолохова задачу развенчания апологитического освещения деятельности Я.М. Свердлова в Гражданскую войну, прежде всего при проведении расказачивания.

Тенденция реабилитации роли государствообразующего народа в сфере исторического сознания отражает киноэпос второй половины 1930-х гг.: «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1940) и др. Любимый исторический персонаж Сталина Иван IV, в одной из не предназначенных для официального использования заметок, был оценен генеральным секретарем как учитель (не Ленин, а царь, жупел тираноборческой литературы!). В рекомендациях к фильму С.М. Эйзенштейна «Иван Грозный» Сталин сформулировал свое понимание смысла политического курса царя, подразумевая его как исторический опыт для конструирования собственной модели государственности: «Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния».

На нигилистические опусы Н.И. Бухарина по отношению к русской истории «Правда» дала категорическую отповедь: «Партия всегда боролась против… «Иванов, не помнящих родства», пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет». На страницах газеты воззрения лидеров оппозиции, осужденных на процессе 1937г., были определены бывшим сменовеховцем И. Лежневым в качестве национальной «смердяковщины». Императив позиции оппозиционеров формулировался словами персонажа «Братьев Карамазовых»: «Я всю Россию ненавижу… Русский народ надо пороть-с», - которые, согласно Лежневу, отражают душевное состояние подсудимых…».

Сталин позволил себе даже выступить с кощунственной для партийной семиосферы критикой воззрений «классиков», адресовав в 1934г. письмо членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»», в котором указывал на ошибочность автора в трактовке внешней политики России, как более милитаристской, нежели у западных государств. В середине 1930х гг. приостанавливается издание Полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, когда стал очевиден русофобский характер многих сочинений основоположников «Интернационала».

Еще с середины 1930-х гг. прослеживается тенденция возвращения в епархальные ведомства изъятых прежде из патриархии храмов. Проводится историографическая переоценка миссии христианства в пользу признания значительного вклада внесенного православной церковью в становление древнерусской национальной культуры и в отражение внешней агрессии со стороны иноверцев. С 1935 г. «реабилитируется» табуизированная прежде рождественская елка, которая, правда, став атрибутом новогоднего торжества, утрачивает прямую связь с христианской семиотикой. Посредством персонального вмешательства Сталина при разработке проекта Конституции 1936 г. были изъяты поправки к статье 124-ой о запрете отправления избирательных прав служителям культа. По инициативе генерального секретаря в опросный лист Всесоюзной переписи был включен пункт о религиозной принадлежности, на исключение которого в свое время настаивал Ленин. Многие верующие, опасаясь репрессий, скрывали свое истинное отношение к вере, другие, считая невозможным отречься от Христа (синдром апостола Петра), скрывались в труднодоступных уголках страны. Кроме того, местные партийные власти, дабы избежать упрека в недостаточном уровне атеистической пропаганды, стремились фальсифицировать сведения о количестве верующих. Несмотря на фальсификацию, данные статистики констатировали результат, что 100 млн. человек из 170 млн. населения СССР (в городах 1/3, в сельской местности – 2/3) придерживаются религиозного мировоззрения. Конфессиональная перепись имела тактический смысл, поскольку предоставляла Сталину аргументированное обоснование необходимости изменения курса партии в отношении к церкви.

В семиосфере левой субкультуры атрибутика старорежимной армии вызывала инфернальные ассоциации. Саркастическое наименование «золотопогонники» служило синонимом классового врага. За хранение царских орденов и погон бывшим офицерам грозило быть осужденными в качестве «контрреволюционеров». Казацкие войска воспринимались в качестве церберов самодержавия, а область станичного расселения – российской Вандеей.

Контрреволюционную смену принципов строительства вооруженных сил констатировал Л.Д. Троцкий: «советское правительство восстанавливает казачество, единственное милиционное формирование царской армии… восстановление казачьих лампасов и чубов есть, несомненно, одно из самых ярких выражений Термидора! Еще более оглушительный удар нанесен принципам Октябрьской революции декретом, восстанавливающим офицерский корпус во всем его буржуазном великолепии… Достойно вниманья, что реформаторы не сочли нужным изобрести для восстанавляемых чинов свежие названья… В то же время они обнаружили свою ахиллесову пяту, не осмелившись восстановить звание генерала». Но, вслед за восстановлением в 1935г. званий «лейтенант», «капитан», «майор», «полковник», в 1940г. реабилитировался чин «генерала». От красногвардейских колышков вновь возвращались к погонам, лампасам, эполетам. Инициатива одеть красноармейцев в старорежимное обмундирование исходила от Б.М. Шапошникова, бывшего царского генерала, не скрывающего религиозных убеждений и симпатий к Старой России.

В преддверии войны из РККА в массовом порядке увольнялись представители «иностранных национальностей» – поляки (26,6% уволенных), латыши (17,3%), немцы (15%), эстонцы (7,5%), литовцы (3,7%), греки (3,1%), корейцы (2,1%), финны (2,6%), болгары (1,2%), венгры, чехи, румыны, шведы. Превентивной мерой являлось переселение из приграничных районов неблагонадежного по этническим параметрам населения поляков и немцев – из Украины, корейцев и китайцев – с Дальнего Востока, курдов – из Закавказья. Те же мотивы военной угрозы лежали в основе решения 1937 г. о расформировании признанных вредными национальных школ – финских, латышских, немецких, польских, английских, греческих и др. Утверждалось, что через них велась враждебная в отношении к советской власти деятельность

Закрытию подлежали Коммунистический университет национальных меньшинств Запад (имевшего в своем составе секторы – литовский, еврейский, латышский, немецкий, польский, румынский, белорусский, болгарский, итальянский, молдаванский, югославский, эстонский, финский) и Коммунистический университет трудящихся Востока. Постановлением от 7 марта 1938 г. расформировались существовавшие со времен Гражданской войны национальные части и формирования РККА. Важнейшим политическим шагом по восстановлению национальной идентичности явилось введение «пятого пункта» (о национальной принадлежности) в паспорта и официальную кадровую документацию (с 1935 г.). Следствием такой фиксации стало введение в преддверии войны национальных квот на занятие должностей, связанных с поддержкой государственной безопасности. Решением Политбюро от 11 ноября 1939 г. отменялись все прежние инструкции (включая указания В.И. Ленина от 1 мая 1919 г. о преследовании «служителей русской православной церкви и православноверующих»).

Характерна национальная самоидентификация самого И.В. Сталина, определявшего себя ни как грузина, но русского грузинского происхождения. Такая позиция резко диссонировалась с отрицанием национальной идентичности В.И. Лениным.

Революция 1917г. имела не только социальную, но и этническую составляющую, ознаменовав победу национальных окраин над метрополией. Политическим выражением интернационал-коммунистической парадигмы стало преобладание во власти нерусских элементов. Однако с середины 1930х гг. возобладала противоположная тенденция. Под прикрытием чисток осуществился приход к власти новой кадровой прослойки, главным образом крестьянского происхождения, нивелировавшей в ней инородческие элементы.

Практика строительства социализма в одной стране приводила к смене ориентиров от космополитического мессианства мировой революции к имперскому конструированию. Н.А. Бердяев писал о коммунизме в качестве русской идеи: «Вместо Третьего Рима, в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма. Западные коммунисты, примыкающие к Третьему Интернационалу, играют унизительную роль. Они не понимают, что присоединяясь к Третьему Интернационалу, они присоединяются к русскому народу и осуществляют его мессианское призвание… И это мессианское сознание, рабочее и пролетарское, сопровождается почти славянофильским отношением к Западу. Запад почти отождествляется с буржуазией и капитализмом. Национализация русского коммунизма, о которой все свидетельствуют, имеет своим источником тот факт, что коммунизм осуществляется лишь в одной стране, в России, и коммунистическое царство окружено буржуазными, капиталистическими государствами. Коммунистическая революция в одной стране неизбежно ведет к национализму и националистической международной политике».

Сталинские репрессии ознаменовали трансформацию советской системы в старорежимную. Опиравшаяся на западный идейный арсенал революция явилась отступлением от отечественной цивилизационной парадигмы. Сталинизм же отражал вектор возвращения к основам российской цивилизации. Сталинский цивилизационноориентированный концепт построения социализма в одной стране противопоставлялся идеологеме «мировой революции».

По горячим следам межпартийной борьбы в среде левой оппозиции был сформулирован концепт сталинского термидора. Он составил основу выдвинутой Л.Д. Троцким теории «преданной революции». В качестве доказательств сталинской контрреволюции Лев Давидович ссылался на следующие метаморфозы 1930-х гг.: отмена ограничений, связанных с социальным происхождением; установление неравенства в оплате труда; реабилитация семьи; приостановка антицерковной пропаганды; восстановление офицерского корпуса и казачества и т.п.

Оказавшийся с 1938г. невозвращенцем, один из бывших руководящих деятелей НКВД А. Орлов заявлял впоследствии, что, начиная с 1934г., среди «старых большевиков» доминировало убеждение об измене Сталина революции. Происходящие в стране события оценивались ими как торжество реакции. «Они, -утверждал Орлов, - втайне надеялись, что сталинскую реакцию смоет новая революционная волна... они помалкивали об этом. Но... молчание рассматривалось как признак протеста». Другой невозвращенец В. Кривицкий также взывал из-за границы о том, что в СССР кремлевские власти проводят «ликвидацию революционного интернационализма, большевизма, учения Ленина и всего дела Октябрьской революции».

Характерную реакцию «левого крыла партии на происходящие перемены представляют гневные слова литературно-партийного функционера А.А. Берзинь, высказанные ей в 1938г.: «В свое время в гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду... В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь - «мы русский народ». Все это пахнет черносотенством и Пуришкевичем». Характерны также свидетельства о симпатиях к происходящим политическим процессам представителей царского офицерства.

Проводимая в формате интернационалистской пропаганды проигранная война в Испании продемонстрировала слабость советского интернационализма в сравнении с франкистским национализмом. Еще раз подтвердила диагноз о бесперспективности апелляций к идеологии пролетарской солидаризации финская кампания 1939 – 1940 гг.

Подготовку И.В. Сталиным идеологической инверсии отражают его слова, сказанные председателю Коминтерна Г. Дмитрову за месяц до начала боевых действий с Германией: «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом, - Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм... Между правильно понятым национализмом и пролетарским интернационализмом нет и не может быть противоречия. Безродный космополитизм, отрицающий национальные чувства, идею родины, не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом. Этот космополитизм подготовляет почву для вербовки разведчиков, агентов врага».

Но только катастрофа войны привела к окончательному признанию государствообразующей роли русского народа.

Л.Д. Троцкий в духе левого профетизма предсказывал будущее столкновение СССР и Германии, как новое издание Гражданской войны классов в мировом масштабе: «Опасность войны и поражения в ней СССР есть реальность… Судьба СССР будет решаться в последнем счете не на карте генеральных штабов, а на карте борьбы классов. Только европейский пролетариат, непримиримо противостоящий своей буржуазии… сможет оградить СССР от разгрома…». Военно-патриотическая пропаганда И.В. Сталина была сосредоточена на апелляции не к классовому сознанию пролетариата, а к национальным чувствам русской нации. Вызвавший широкий резонанс тост «За здоровье русского народа!», несколько нивелировавший вклад других наций в победу, отражал новые идеологические приоритеты.

Сам факт провозглашения начавшейся войны Отечественной свидетельствовал о существенном идеологическом повороте. Еще в 1930- е годы академик М.В. Нечкика отзывалась о понятии «Отечественная война» применительно к кампании 1812 г., как о русском националистическом названии.

Характерно признание И.В. Сталина американскому представителю на московском совещании государств антигитлеровской коалиции: «Мы знаем, народ не хочет сражаться за мировую революцию; не будет он сражаться и за советскую власть… Может быть, будет сражаться за Россию» На знаменитом параде 7 ноября 1941 г. генеральный секретарь призвал помнить дезавуированные прежде интернационалистской пропагандой имена защитников Отечества. Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. По прошествии месяца поступил приказ об изъятии с форзаца газетных номеров лозунга «Пролетарии всех стран соединяйтесь!».

Отнюдь не всеми в партии лейтмотив сталинского выступления был воспринят позитивно. В опубликованном Р.А. Медведевым «Политическом дневнике» приводится письмо некого ортодоксально мыслящего большевика, выражавшего недоумение, почему генеральный секретарь в годовщину Октябрьской революции говорил не о Марксе и Либкнехте, а Александре Невском и Суворове.

В период Великой Отечественной войны прослеживается трансформация советской, официально интернационалистской, пропаганды от тезиса о немцах, обманутых фашистским руководством, к идеологеме о борьбе с самими немцами, как извечном историческом враге славянского мира. Симптоматично, что в разгар Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, перспективно было задействовать механизм классовой борьбы в тылу Вермахта, Коминтерн был распущен. Вместо текста Эжена Потье, гимном СССР провозглашались стихи, имеющие русоцентристское содержание. Внешнеполитический экспансионизм Сталина идеологически обосновывался как исторический реванш за национальное уничтожение России и восстановление русской цивилизационной эйкумены в абсолютных рамках ее пространственного континуума. Претензии на владение Финляндией, Прибалтикой, Западной Белоруссией и Украиной, Бесарабией и др. преподносились в качестве восстановления исторических прав России на данные территории. В обращении к народу 2 сентября 1945г. в связи с капитуляцией Японии, Сталин интерпретировал победу СССР, как реванш за фиаско в русско-японской компании: «...поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны... легло на наш страну черным пятном… Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной…». Если для левого интернационалистского лобби в ВКП(б) Цусима являлась основанием для торжества над дегенирирующим царским режимом («чем хуже, тем лучше»), то Сталин декларировал, что в течение сорока лет (!) вынашивал реванш за унижение самодержавия. Судя по воспоминаниям В.М. Молотова, Сталин оценивал итоги своей деятельности на международной арене ни как вождь мирового пролетариата, а как собиратель рассеянных земель старой России: «На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинем границу от Ленинграда. Прибалтика – это исконно русские земли! – снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы – вместе, молдаване – вместе. На Западе нормально. – И сразу перешел к восточным границам. – Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, - Сталин провел трубкой по Китаю, - и КВЖД наша. Китай, Монголия – все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится! – Сказал Сталин и показал южнее Кавказа». Из небытия воскрешались мессианские чаяния об освобождении Константинополя. По поручению Сталина Молотов прорабатывает по каналам ООН вопрос о переходе пролива Босфор и Дарданеллы под юрисдикцию СССР, или, по меньшей мере, о статусе совместного с Турцией управления. Была даже предпринята попытка одностороннего введения в проливы советской военной флотилии, чему воспрепятствовало превентивное вхождение в территориальные воды Турции английских судов. Как восстановление исторических границ и этнической целостности народов Закавказья, предполагалось осуществить аннексию у Ирана азербайджанских, а у Турции грузинских и армянских земель. Возвращение горы Арарат, первой тверди послепотопной цивилизации, как сакрализованного символа Армении, могло выполнить не только миссию исторического реванша за геноцид 1915г., но и послужить традиционалистским импульсом «консервативной революции» в закавказском регионе. Ленинская политика сотрудничества с кемалистским режимом заменялась традиционным стереотипом Турции в качестве врага России.

По предварительной договоренности с кабинетом Мао, рассматривался проект присоединения к СССР, в статусе республики, Маньчжурской области, как зоны амбиций старой имперской политики и края, подвергнутого значительной русификации («Желтороссия»). По аналогии с замыслом царской дипломатии о создании славянофильски ориентированной Великой Болгарии, планировалось образование Балканской Федерации, включавшей Болгарию, Югославию, Румынию, Албанию и Грецию. Сепаратизм И. Броз Тито (хорватское, т.е. австро-католическое, происхождение и личные амбиции маршала, не пожелавшего уступить высшую ступеньку в иерархии Г. Димитрову, обусловили сепаратистский вектор югославской политики) воспрепятствовал реализации сталинской программы геополитической монополизации Балкан в рамках православно-славянской доминации.

Война явилась катализатором консервативных тенденций в духовной сфере, ознаменовавшись сменой парадигмы диалектического материализма на идеологемы религиозного и даже мистического содержания. Парадоксальные слова из письма к матери одного из фронтовиков: «Мама, я вступил в партию… Мама, помолись за меня Богу» - характеризуют метаморфозу партийной идеологии во время войны.

В наиболее тяжелые дни 1941 г. Сталин собрал в Кремле духовенство для проведения молебна о даровании победы. В ознаменовании первых успехов, весной 1942 г., после длительного запрета, власти сняли табу на празднование Пасхи. Пасхальная служба 1944г. уже имела де-факто статус общегосударственного празднества, собрав в Москве, только на первой заутрени (в большинстве церквей было проведено несколько служб) 120тыс. прихожан.

Во время войны подвергся роспуску Союз воинствующих безбожников. Ликвидируется обновленческая церковь, именуемая не иначе, как «церковный троцкизм». На проведенном под покровительством Сталина поместном соборе РПЦ восстанавливается институт патриаршества. Попытка А.И. Введенского учредить обновленческую альтернативную патриархию оказалась бесперспективной. Возобновился выпуск печатного органа церкви «Журнала Московской Патриархии», открываются богословские учебные заведения.

Показательно национальное измерение общего вклада в победу над Германией. Русских, составляющих по переписи 1939 г. 58,39% советского населения, было мобилизовано на фронт в пропорциональном отношении к числу всех фронтовиков существенно больше 65,4 %. У всех других народов СССР фиксируется либо примерное равенство, либо меньшая процентная норма призыва в соотношении с представительством в структуре населения. Процентный диссонанс между государствообразующим народом и национальными меньшинствами еще более усиливается в статистике потерь среди военнослужащих. Среди погибших во время войны солдат и офицеров русские составляли 66,4%. Для сравнения, идущие на втором месте по людским потерям украинцы – 15,9 %, что несколько меньше их целевого представительства в советском населении – 16,48%, (а с учетом украинцев с присоединенной в канун войны Западной Украины несоответствие окажется еще более значительным).

Русский народ использовался большевиками не более чем в качестве тактического союзника в войну. Характерно, что после одержанной победы временный альянс властей с православной Церковью стал постепенно разрушаться. Подлежали закрытию открытые во время войны храмы, в которых в довоенный период находились партийные или государственные учреждения. К 1949 г. было закрыто 1150 таких приходов. С 1946 г. духовенство облагается значительным денежным налогом. В целях усиления преданного ранее забвению атеистической воспитания в 1947 г. было учреждено «Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний». Проведена серия арестов среди священнослужителей (с 1 января 1947 г. по 1 июня 1948 г. – 679 священников). Подверглась запрету практика проведения крестного хода.

Правда, в противостоянии с католиками, протестантами и экуменистами, в отличие от 1920-х гг., православная Церковь властями поддерживалась. В постановлении Совета по делам культов от 1948г. проводилась, вопреки тезису об отделении церкви от государства, дифференциация религиозных направлений по степени их приемлемости для режима: к первой группе относилась лишь православная церковь, которой надлежало оказывать содействие; ко второй – армяно-григорианская, исламская и буддистская конфессии, предполагавшие терпимое отношение; к третьей – католицизм, лютеранство, иудаизм, старообрядчество, объявленные учениями враждебными советской власти. В 1946-49гг. упраздняется легальное существование в СССР униатской церкви, что осуществлялось в условиях вооруженного сопротивления террористических группировок сепаратистского движения. На московском совещании глав и представителей православной церкви, состоявшемся в 1948г. по случаю 500-летия автокефалии РПЦ, были подвергнуты осуждению экспансионизм римской курии и экуменистические тенденции развития христианства на Западе. Пытаясь повысить статус московской патриархии во вселенском православном движении, Сталин добивался присуждения ей вместо пятой порядковой строчки, первой позиции.

Наметившаяся в первые послевоенные годы реанимация интернационалистской идеологии переросла в период «хрущевской оттепели» в резкий поворот влево. Провозглашение «возвращения к ленинским нормам» относилось не в последнюю очередь на счет национальной политики.

Началось новое массовое наступление на Церковь, классифицируемую как «единственного легально существующего врага марксизма» в советском социалистическом обществе. Динамику закрытия приходов отражает следующая статистика: 1959 г. – 364 закрытых прихода, 1960 г. – 1398, 1961 г. – 1390, 1962 г. – 1585. Если в 1958 г. в СССР легально функционировало 13372 храма и 63 монастыря, то в 1966 г. соответственно, 7523 и 18. Закрытию в 1963 г. подверглась одна из главных святынь российского православия – Киево-Печерская Лавра. Расформировываются духовные семинарии – Волынская, Жировицкая, Киевская, Саратовская, Ставропольская. Взрыв собора св. Александра Невского в Харькове реанимировал аналогичные картины периода «Союза воинствующих безбожников».

Оборотной стороной массового хрущевского жилищного строительства являлось разрушение памятников русской старины. Обращения с просьбой об их сохранении отвергались Н.С. Хрущевым в саркастической, а по отношению к православным святыням – кощунственной форме.

Запрещались традиционные для русских православных маршруты паломничества. Закрывался или ограничивался свободный доступ к культовым местам. Было засыпано, разрушено или огорожено 700 святых источников. Очередному запрету, после краткосрочного периода реабилитации, подвергся колокольный звон. Устанавливалась принудительная регистрация во властных инстанциях фактов крещений, венчаний и отпеваний, являвшаяся основанием для увольнений, исключений из вузов, взысканий по общественной линии. Имелись прецеденты судебных процессов по лишению родительских прав на основании приверженности детей религиозной вере. Показательно также абсолютное умолчание советскими средствами массовой информации в отношении исторических юбилеев, отражающих национальное величие России – 250–летия Полтавской битвы, 150-летия Бородинского сражения. и т.п.

После окончания Второй мировой войны спасенный во многом благодаря опоре на государствообразующий народ коммунистический режим вновь идеологически эволюционировал в интернационалистском направлении. Борьба с «безродным космополитизмом» сочеталась с одновременно проводимой кампанией против «русского шовинизма» (став лейтмотивом «ленинградского дела»).

Очередным способом нивелировки национальной идентичности явилось изобретение новой исторической общности – советский народ. «Только советская нация будет, и только советской расы люди», - декларировал один из коммунистических поэтов. Введение в 1951 г. в широкий оборот дефиниции советский народ вновь актуализировало проблему интернационалистского синтеза народов. Государствообразующий народ в этих условиях, заданных идеологическим форматом постсталинского федерализма, был обречен на состояние эрозии.

Неудача в попытке учреждения новой интернационалистской общности констатировалась брежневским уточнением в используемую дефиницию. Прозвучавшая в докладе на XXIII съезде КПСС 1966 г. формулировка «многонациональный советский народ» сводила на нет левацкие идеи хрущевского времени об осуществлении в рамках советской маркировки фактической денационализации. Впрочем, еще при обсуждении новой версии Конституции СССР, официально принятой в 1977 г., выдвигались предложения использования в качестве идентификационной маркировки понятия советская нация (в т.ч. фиксация прилагательного советский в соответствующей графе паспорта).

В постсталинскую эпоху политическая установка на понижение роли государствообразующего народа осуществлялась в формате идеологии по «коренизации» местного управленческого аппарата. На практике это привело к существенному сокращению представительства русских во властных структурах национально-территориальных образований. Между тем, в русских областях РСФСР ни о какой коренизации речь не шла.

Неблагополучное демографическое состояние государствообразующего народа есть свидетельство кризисности позднесоветской системы. Низкий темп прироста русского населения нельзя объяснить лишь на основе перехода к современной западной системе воспроизводства. Ведь у многих других народов СССР интенсивность рождаемости оставалась в то же время на достаточно высоком уровне. Так, с 1959 по 1989 гг. численность русских возросла на 27 %. Из титульных республиканских этносов они опережали лишь латышей, эстонцев, украинцев и белорусов. Между тем, за тот же период прирост населения у литовцев составил 30%; армян, грузин, молдаван – 50 – 64%; казахов, азербайджанцев, киргизов – 125 – 150%; узбеков – 176 %, таджиков – 200%.

Либеральный идеомиф о советской колониальной империи легко развеивается при тривиальном анализе доноро-дотационного соотношения союзных республик. Верхняя цифра в приводимой ниже таблице указывает на производство, нижняя – на потребление, выраженные в тысячах долларов в год на душу населения. (См. табл. 9.1).

Табл. 9.1.Соотношение производства и потребления в союзных республиках СССР, в тыс. долл. в год на душу населения

Республика	1985г	1987г	1989г	1990г
РСФСР	14,8 12,5	15,8 13,3	17,5 12,8	17,5 11,8
Белоруссия	15,1 10,4	16,1 10,5	16,9 12,0	15,6 12,0
Украина	12,1 13,3	12,7 13,2	13,1 14,7	12,4 13,3
Казахстан	10,2 8,9	10,9 10,4	10,8 14,8	10,1 17,7
Узбекистан	7,5 12,0	7,2 13,9	6,7 18,0	6,6 17,4
Литва	13,0 23,9	14,6 22,2	15,6 26,1	13,0 23,3
Азербайджан	11,0 7,4	10,8 12,7	9,9 14,0	8,3 16,7
Грузия	12,8 31,5	12,8 30,3	11,9 35,5	10,6 41,9
Туркмения	8,6 13,7	8,8 18,8	9,2 20,0	8,6 16,2
Латвия	17,0 22,6	17,3 19,0	17,7 21,7	16,5 26,9
Эстония	15,4 26,0	17,6 27,8	16,9 28,2	15,8 35,8
Киргизия	8,3 8,8	7,8 10,2	8,0 10,1	7,2 11,4
Молдавия	10.5 12,8	11,2 13,5	11,6 15,8	10,0 13,4
Армения	12,7 32,1	12,4 30,1	10,9 30,0	9,5 29,5
Таджикистан	6,5 10,7	6,2 9,5	6,3 13,7	5,5 15,6

Приводимая статистика наглядно иллюстрирует, что только русские и белорусы производили больше, чем потребляли. Получается, что народ «метрополии» кормил в ущерб себе народы «колоний». Странная форма колониализма!

Дата добавления: 2015-08-13