Бутырская тюрьма

«Другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу» Евр. 11,36.

Московские тюрьмы Таганская, Лубянская, Бутырская повидали в годы террора тысячи священнослужителей, монахов и мирян. Камеры, освященные тусклой лампочкой; с грязным цементным полом; нары, изъеденные клопами; конвоиры и т.д. И конечно среда, с одной стороны – рецидивисты, воры, хулиганы; с другой – исповедники Христовы. О тюремной жизни сохранилось множество свидетельств, записанных самими участниками событий или с их слов. «Мы все узники в тюрьме большой или малой, - но там в ином мире, который Христос делает нам доступным уже здесь – через возрождение, давая нам новую жизнь (инобытие) – настанет совершенная свобода», - писал один из заключенных, - «Нас ведут внутрь тюрьмы... Темно, угрюмо… Мы должны пройти карантин… Камеры здесь особенно грязны, неустроенны, с разбитыми стеклами. Арестанты не заботятся об их благоустройстве – ибо жить в них приходится лишь временно. Фактически назначение карантина состоит как будто в том, чтобы испытать тюремную жизнеспособность новичка: уж если в этом неопрятном отделении выживет, так в остальных помещениях тюрьмы и подавно выдержит… Нам попалась камера на редкость грязная… Кто-то говорил у нас, что имеется план все русское население провести через тюрьму, как через политический карантин, - тогда, мол, оно будет благонадежным и вылечится от всякой контрреволюции»[303].

Еще некоторые подробности содержания, приведенные в жизнеописании одного из новомучеников: «…Ужасающие похлебки Бутырки нелегко было освоить. Тут обед привозили огромными бочками, затем разливали в старые оцинкованные шайки из расчета на пять человек. Суп из вонючей требухи или тухлой рыбы, жидкий и противный. На второе уже не помню что. Хлеб по порциям. Он тут дорого ценился. За кусок хлеба можно было нанять вымыть пол в свою очередь… Все вокруг бились с клопами… Не разрешалось петь революционные песни. Тотчас стучали в дверь и кричали: «Перестать!» Это потому, что мы недостойны. А вот наши церковные службы, как мы заметили, слушал и сам конвоир, потихоньку»[304]. Бутырка была тюрьмой политической.

Для того чтобы иметь представления о внешних условиях содержания в тюрьме, обратимся к воспоминаниям заключенного сидевшего в одной из Московских тюрем: «Хлеба давали от полуфунта до 3/4 фунта[305] в день. Этот кусок назывался на местном жаргоне «пайкой», и он служил в тюрьме денежной единицей: так, например, за очистку камеры от насекомых я должен был заплатить «специалисту» три «пайки». Днем предлагали суп - нередко из гнилого конского мяса, такой зловонный, что обычно арестованные отказывались его принимать... Какой-то зеленый лист (я не ботаник, не берусь определить - только не капустный) плавал иногда на поверхности... Затем после супа на второе блюдо мы получали 2-3 ложки гороховой каши... к ужину давали то же, что и на обед, да три раза в день выдавался кипяток. Изредка давали немного сахару.

Не удивительно, что среди арестантов при таком питании сильно было развито малокровие и туберкулез.

Спасала нас приносимая извне от родных и друзей «передача». Вторник и суббота, дни «передачи», были в тюрьме особенно чтимыми. Лишнего никогда не бывало, ибо при каждом из нас, имевших передачу, кормился кто-либо из верхних этажей, так называемой «шпаны» (словом «шпана» на тюремном жаргоне называется «рвань», «голытьба», мелкие воришки и т.п.)… Кстати о камере. Это узкая каменная келья, имеющая пять шагов длины и два с половиной шага ширины. К одной стене привинчена кровать... Маленький столик привинчен к стене. В двери знаменитый глазок, отверстие величиной с медный пятак, в которое часто заглядывает надзиратель. Вверху под потолком, окно с толстой железной решеткой... Я хотел бы много написать о тюремном окне. Это отдушина в смрадной келье.

Через нее видишь то, что так мало замечаешь на свободе - кусок неба. Ночью тихо смотрит оно с вышины мерцающими звездными очами... Сколько миров там в этой таинственной бездне! Днем небо сияет кроткой лазурью; проходят облака. Это почти единственная «природа» в тюрьме.

На окно прилетали голуби, воробьи собирать крошки оставшейся пищи - милые крылатые гости! По утрам и вечерам с пронзительным писком носились стрижи... ближе взору открывается прозаическая картина: тюремный двор; часовой на вышке... наблюдает за гуляющими арестантами. «Отойди от окна», кричит он, если видит группы гуляющих, скучивающихся у окон. Но окно в тюрьме имеет свою непреодолимую мистическую власть. Если не иметь свободы, то хоть видеть ее в созерцании! Какое счастье, что Христос открыл окно в вечность; которого никто не может затворить! Не только окно Он открыл, из которого видно небо, но и самое небо.

«Отныне увидите, небо отверстым, и ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому».

Этого окна не заслонят никакие стены, даже стены могилы. Даже, если я потеряю окно своей души, око моего тела, это небо не уйдет из моих глаз, ибо оно не зависит ни от каких глаз, но зрится из глубин духа, куда не досягает никакой человеческий произвол.

Я никогда в жизни не был так весел, как в тюрьме. Я люблю петь в хоре, но здесь я часто пел один. Мой сосед просил повторять эти духовные песни, чтобы развеять его тоску и тревогу»[306]. Действительно, верующую душу и верующее сердце не устрашат застенки и несвобода. Тот же человек передает в своих воспоминаниях опыт тюремного бытия: «Тюрьма, более чем что-либо, представляет атмосферу, в которой легко задохнуться человеку. Но молитва есть творческая способность проникать всюду - она не знает власти никаких стен, никаких решеток и оков, она способна парить над всеми национальными и религиозными перегородками, разделяющими людей - она дает возможность человеку «крылатою мыслью весь мир облететь»[307].

Дата добавления: 2015-08-13