Советская власть в Архангельске

«Проповедь в настоящее, переживаемое нами, время должна быть неустанной, она должна слышаться всюду» Из Постановления Миссионерского съезда Архангельской епархии, 1918 г. [165]

Красная армия заняла Архангельск в 1920 г. В течение нескольких дней в городе было закрыто большинство храмов, семинария и епархиальное училище. Читаем в Архангельском епархиальном вестнике: «В феврале 1920 г. ВЧК разгромила архангельский «Союз объединенного духовенства», были арестованы десятки священнослужителей, в т.ч. временно управляющий Архангельской епархией с 1919 г. Пинежский епископ Павел (Павловский)[166], протоиерей Иоанн Попов, секретарь Епархиального совета Соколов, приговоренные к расстрелу, который был заменен пятью годами тюрьмы»[167].

О ходе дальнейших событий узнаем из записей владыки Павла: «Когда и Север был покорен большевиками, я был вскоре арестован (20-го февраля 1920) и отправлен, под крепким конвоем в Архангельскую Чека»[168]. Репрессии захлестнули епархию. Исследователь пишет: «В 1921 г. подвергся ссылке, которая продлилась до 1926 г. только что назначенный на Архангельскую кафедру епископ священномученик Антоний (Быстров)[169], 23 января он был арестован, скончался в Архангельской следственной тюрьме 16 июля 1931 г.»[170]

Катастрофически менялся мир, менялись ценности и ориентиры. Не хотели люди слышать голоса Церкви, голоса совести и правды.

О состоянии приходской жизни на севере, в тех местах, где с миссионерским порывом отдавал себя на служение ближним игумен Павел Мелетьев читаем в прессе тех лет: «Вот, например, в таком действительно затруднительном положении оказались в настоящее время некоторые приходы и причты… В Пазрецком приходе церковный причт вынужден был бежать, прихожане его лопари рассеялись»[171].

Позволю предложить вниманию благочестивого читателя, интересные наблюдения одного советского моряка, который в 1938 г., по долгу службы побывал на самой дальней окраине, входившей в состав обширной Архангельской епархии, куда распространялась зона миссионерской деятельности игумена Павла Мелетьева. Почти, за два десятилетия до описанного сюжета, священник посещал отдаленные поселения местных жителей, где побывал наш корреспондент. Вот, что записал этот человек: «Чаще других навещал я чум Василия Эдыгея. Умный старик, хотя и комично, но лучше других говоривший по-русски, понравился мне с первого взгляда. Простой и бесхитростный, он всегда прямо и откровенно высказывал свои мысли. - Плохих людишек послал губернатор в тундру... Поп-батюшка в Индиге жил, смотрел, чтоб не обижали бедных людишек. Молился Матушке Богородице... Плохо! Совсем плохо теперь! Некому сказать Матушке Богородице, в чем тундровые людишки нуждаются. Зачем увезли попа-батюшку!? - И старик, словно ожидал ответа, смотрел на меня своими умными, печальными глазами»[172].

2. ТЮРЬМА (1920 – 1925)

«В великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом» 2 Кор. 6. 4.

Нелегко стало простым людям без церкви, без батюшки, без веры и заступничества. Каково же пришлось самому священнику, отцу Павлу в коммунистических застенках? - «Невозможно описать, что я там пережил, что я там видел и слышал…», - звучат ответом слова исповедника.

АРЕСТ

Новая власть занялась своим государственным строительством, но что интересно, советская прокуратура была организована только в 1922 г., а уголовно-процессуальный кодекс был принят год спустя в 1923 г. Аресты, судебное преследование, исполнение приговоров, в том числе и смертных, революционная власть стала применять против своих врагов с первых дней коммунистического переворота. Большевистское правосудие, таким образом, опиралось не на закон, а на т.н. «революционное правосознание»[173]. Как это все проявлялось на практике, каковым было это «революционное правосознание», узнаем из подробностей заключения, о которых повествует Павел Мелетьев. Заключенных помещали в подручных, приспосабливаемых для этого случая помещениях. Царских тюрем не хватало. Юридический и следственный беспредел был такой, что императорской охранке и не снилось. Вот собственные слова Христова страдальца: «Когда правительство Чайковского пало, и союзники покинули Север, был я в Пинеге в миссионерской поездке, там меня и арестовали»[174]. «…Я был арестован, как контрреволюционер и, без предъявления обвинения, этапом (пешком) был направлен в тюрьму г. Архангельска. Арестованного, как важного преступника, меня сопровождало четыре красноармейца с винтовками, с привинченными к ним штыками, обращенными на меня, и шагающий с обнаженной шпагой впереди представитель бедноты»[175]. «Повели через леса и тайгу в Архангельск. Между поселками расстояния большие, верст по пятьдесят, а то и по сто. Как приближаешься, бывало к деревне, а при въезде на шесте голова кровавая священническая торчит, ветром бороду качает»[176].

Историк церкви советского периода пишет: «Конец 1917-го, 1918-го и половина 1919 - го года – период «революционных судов», которые в большинстве случаев заканчивались вышкой. Термин «со всей строгостью революционного суда» означал расстрел… Наиболее удачно, кажется, большевистский революционный суд (как, впрочем, и любой другой, революционный) характеризует одно слово – «самосуд». Вот этот самосуд и гулял по советской России… под штыком кого угодно… - красногвардейцев, солдат всех родов, матросов, уголовников…»[177]. Террор коснулся всех слоев населения, но в отношении духовенства – особо. Обратим внимание на один документ, который исходил от вождя коммунистов. В своем письме членам Политбюро от 19 марта 1922 г. В.И. Ленин требовал: «с максимальной быстротой и беспощадностью подавления реакционного духовенства... подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий... разбить неприятеля на голову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий»[178].

Дата добавления: 2015-08-13