Миссия в заполярье

На территории Архангельской губернии, до революции насчитывалось 816 церквей и часовен, при которых действовало 275 церковно-приходских школ[116], помимо русского населения в северной заполярной части проживало местное население - ненцы, по дореволюционной терминологии называвшееся «самоедами». По происхождению они относятся к финской языковой группе, отсюда и название: «саамы».

Церковь занимала свою, определенную позицию в непростых отношениях, которые складывались между туземцами и русским. Церковные источники говорят о том, что нередким был обман, закабаление, финансовое превосходство, жажда наживы и т.д. со стороны тех, кто общался с племенами местных жителей. Колонизация сопровождалась ограблением самоедов и приобретением богатства русскими купцами и охотниками «не всегда благородным путем и по Божьи»[117].

Северяне промышляли ловлей рыбы в реках и озерах, забоем морского зверя, оленеводством и охотой в тундре. Климат здесь суровый, реки покрыты льдом восемь месяцев в году.

Христианизация саамов народов началась в первой четверти XIX века, при епископе Неофите (Докучаеве – Платонове)[118], трудами первого миссионера в этом крае священника Феодора Истомина. Затем решением Синода, под руководством архимандрита Вениамина (Смирнова) была устроена особая миссия с двумя походными церквями. Проводилась работа по переводу молитв, Катехизиса и Нового Завета на местный язык. Количество национальных приходов увеличилось до трех, при церквях были устроены школы для детей[119].

Один из русских купцов в 1885 г. построил Никольский храм в Югорском шаре на крайнем севере. До ближайшего прихода за 600 верст отсюда, приходилось добираться почти месяц. Через пять лет епископ Архангельский Нафанаил (Троицкий) (1864 - 1933)[120] учредил скит из одного иеромонаха, двух иеродиаконов, монаха и четырех послушников. В 1899 г. этот скит передали в ведение Соловецкого монастыря[121].

В епархиальном источнике говорится о миссионерской экспедиции предпринятой в 1887 г. иеромонахом Никольского карельского монастыря Ионе[122].

В самом конце XIX века в Архангельске была образована специальная комиссия, целью которой являлась задача по исправлению и созданию новых переводов церковных текстов на языки местного населения[123].

Сохранились свидетельства некоторых священников, осуществлявших миссионерские поездки по северному краю: «Насколько бедна материальная жизнь самоедов… настолько же, если еще не более, бедна и жизнь духовная. Хотя они и считаются христианами, как просвещенные святым крещением, но большинство из них являются таковыми только по имени. Ведя кочевой образ жизни, завися постоянно от массы крупных и мелких благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, местные самоеды всем этим обстоятельствам придают особое значение, все истолковывают по-своему. Частые случаи сильного падежа оленей приводят самоедов в уныние; сопоставляя благосостояние своих предков в отдельные годы с нынешним своим оскудением, они невольно приходят к вопросу, - не прежние ли это боги (языческие) разгневались на них за их измену им. И вот, считаясь христианами, они начинают умилостивлять своих прежних богов, принося им жертвы… не только крещеные самоеды, но даже и некоторые православные русские, посещающие тундру, побаиваются идолов и украдкой не прочь совершить им и жертвоприношение»[124]. Наивные дети природы говорили: «В Бога то, брат и мы веруем, а без болванов в тундре все-таки нельзя быть…»[125]. Многократно православные священники пытались отбирать, уничтожать и сжигать идолов, «да сколько… не жгли, ничего не поделали, болваны живы и поныне… самоеды упорно их восстанавливали», - писал в отчете один из миссионеров[126].

О духовном состоянии этого народа читаем далее: «Несомненно, что понятия их о вере христианской крайне скудны и ограничены, что они, исповедуя христианскую веру, - т.е. ставя в чумах святые иконы, зажигая перед ними в дни праздников свечи или лампады, посещая, если придется церковь, в тоже время не могут отрешиться от почитания своих прежних божков, принесения им жертв и т.п.»[127]. Вера самоедов была не глубокой. Обряды и почитание святых, носили утилитарный, практический характер. Интересное замечание одного из миссионеров о том, что в чумах чаще всего встречались иконы святителя Николая, Георгия Победоносца, Флора и Лавра, священномученика Власия, как раз подтверждают это. Крайне редко можно было встретить иконы Спасителя и Божией Матери. Не вера, а обрядоверие, суеверие обреталось здесь. Иллюстрацией качества христианской веры, может служить, следующая история:

Один самоед, по обету совершил паломничество в Соловецкий монастырь, прожил там месяц, участвовал в службах, говел, причастился, пожертвовал сумму денег, а «на обратном пути, чтобы не обидеть идолов, принес в жертву двух оленей и развесил по священным деревьям несколько кусков цветной материи. И подобных случаев масса»[128].

Миссионерам приходилось совершать опасные путешествия, преодолевать огромные расстояния, испытывать недостатки. Отчеты о пастырских поездках полны подробностей: «Не раз приходилось нам, не найдя самоедского чума, ночевать под открытым небом и оставаться без теплой пищи и чая более суток; приходилось питаться одним мерзлым хлебом и мясом, насколько они могли поддаваться действию зубов, а жажду утолять вместо чая снегом… Спать приходилось на голом снегу. Но каков этот сон? Со всех сторон тебя пронизывает резкий холодный ветер, и укрыться от него нет никакой возможности, холод забирается везде и по телу пробегают «мурашки», появляется ломота в костях, голова тяжелеет; мысль здравая, ясная начинает отсутствовать; сердце наполняется жгучей, щемящей тоской и отчаянием, а с высоких темных небес смотрит на тебя безучастная к людскому горю и страданию луна, разливая по всей окрестности холодный и бледный свет; мигают мириады ярких звездочек и своим ярким жизнерадостным мерцанием как бы насмехаются над бессилием и беспомощностью человека»[129].

Предшественник Мелетьева на миссионерском поприще писал: «Во время метели свету Божьего не видно; вверху и внизу и со всех сторон кружится и носится снег, поднимаемый ветром с земли или сыплющийся с облаков. Тундра во время метели то же, что море летом во время сильной бури, только здесь тебя обдает не холодной водой, а мелким снегом, который слепит глаза и режет лицо. Горе путнику, застигнутому на дороге в такую погоду. Чум поставить нет никакой возможности: ветер с силой вырывает у тебя из рук шест, и сколько бы не трудился, все будет безуспешно; даже и посторонняя человеческая помощь здесь бесполезна и никто и ничто не может облегчить горькой участи и страданий человека. Одна, во время метели, надежда только на промысел Божий, от Бога жди только спасения и утешения, если Ему угодно будет во время остановить разбушевавшуюся стихию»[130].

Очевидно, выбор управлявшего с 1912 по 1921 гг. Архангельской епархией владыки Нафанаила (Троицкого), при подборе претендента на вакантную должность епархиального миссионера, не случайно остановился на кандидатуре Павла Мелетьева. Помимо семинарского образования, в свое время молодой человек, успешно «сдал экзамен за педагогические курсы при Санкт-Петербургском учебном округе»[131]. Именно такой молодой, энергичный священник-педагог требовался для работы в отдаленных селениях севера по расширению противоязыческой миссии. «Нужна постоянная бдительность и внимание со стороны православного миссионера по отношению к этим детям в вере; нужна постоянная проповедническая деятельность… миссионеров и прочная постановка школьного дела… чтобы вывести их из печального религиозного положения и довершить окончательное обращение их в христианство», - читаем в Епархиальном источнике[132].

Священники-педагоги требовались для работы в школах, которые создавались для просвещения аборигенов. Миссионерский комитет в Архангельской епархии на свои средства содержал 10 инородческих школ. В 1902 г., такие школы были устроены для детей ненцев по одной в Печерском и Мезенском уездах[133].

Русская Православная Церковь во все времена особое внимание уделяла усилению своей миссионерской деятельности. Достаточно вспомнить, что именно благодаря подвижникам монахам, стремившимся к уединению, осваивались новые места, когда вслед за созданием скитов, приходов и монастырей, просвещались окраины, шла христианизация инородческого населения и вслед за этим мирная колонизация новых земель. С 1908 г., по решению Святейшего Синода в Российской империи действовали особые правила, регламентирующие деятельность внутренней миссии. Согласно, этих правил основной упор в работе епархиальных окружных миссионеров делался на увещевательные беседы с населением, большое внимание уделялось созданию миссионерских школ, в том числе женских. Недостатки в церковно-приходской и миссионерской работе происходили из-за общего неудовлетворительного состояния дел в области административного управления всех уровней, упадке культуры богослужений, плохого материального и нравственного состояния духовенства. «Поэтому, - как пишет исследователь, - была выдвинута задача усилить миссионерскую деятельность, привлечь способных и опытных миссионеров для выработки новых приемов полемического и апологетического воздействия»[134]. В 1908 г. в Архангельской епархии проводились серьезные мероприятия, связанные с улучшением миссионерской работы. Создается единый миссионерский совет, в период 1902 – 1913 гг., действовало десять миссионерских школ. В начале XX в. работали летние миссионерские курсы, специальная переводческая комиссия, в которой состояли опытные священники, и преподаватели семинарии занималась переводом и изданием книг на языках северных народов саами-лопарей и самоедов-ненцев и др.[135]

Дата добавления: 2015-08-13