Мир импрессионизма

конец XIX – начало ХХ вв.

Что лучше: пейзаж или впечатление от пейзажа?

Странный вопрос. Что лучше – колбаса или впечатление от колбасы? Запах розы – или впечатление от запаха? Если «впечатление» – тогда не нужны и роза с колбасой: воображайте себе, питайтесь духовной пищей!.. Без самого пейзажа и впечатлению-то – грош цена.

Решили?

Тогда, если мы возьмемся рисовать пейзаж, он получится у нас очень точным и правдоподобным – листик к листику, веточка к веточке. Правдоподобным до неправдоподобия.

Надо же – изо всех сил старались изобразить, «как взаправду», а получился какой-то макет вместо пейзажа. За листиками-веточками куда-то и жизнь пропала – то, ради чего мы взялись за кисть.

А помните характерную желтоватую гамму старых пейзажей? Кажется, что на них выцвели краски, или что они всегда изображают закат поздней осенью. Так выходило не только потому, что краски действительно выцветали, но и потому, что так было принято. Художники, даже великие, не замечали, что у настоящей природы немного другие тона. Вы не обращали внимания, что на старых картинках в колесах едущих карет прорисованы все спицы? В жизни так не бывает: для нашего зрения они сливаются в неразличимый фон. Но люди подметили это только тогда, когда появилась фотография.

А еще позже появились художники, которых прозвали импрессионистами – Клод Моне и Эдуард Мане (именно так – через «о» и через «а»), Огюст Ренуар, Альфред Сислей, Эдгар Дега, Камиль Писарро, – и которые вернули миру его краски. У них это получилось потому, что они стали рисовать не объекты, а свои впечатления. То, как они эти объекты воспринимали.

- А при чем тут музыка? – спросите вы. – Ведь в ней нет никаких объектов. Она ничего не рисует, это мы только о ней так фантазируем...

Ничего не рисует, говорите? А нате вам – «Пагоды», «Сады под дождем», «Затонувший собор», «Дельфийские танцовщицы», «О чем рассказал западный ветер», «И луна нисходит на разрушенный храм», «Шаги на снегу»...

(Это пьесы французского композитора-импрессиониста Клода Дебюсси. Послушайте – не пожалеете.)

Может, то, что музыка ничего не рисует, нам казалось только до тех пор, пока мы не прислушались к своим впечатлениям?..

А ведь если рисовать впечатление – можно нарисовать что угодно! Музыка расширяется тогда до масштабов целого мира.

Поэтому у таких композиторов преобладают программные названия. Особенно они любили стихии природы: «Игра воды», «Поэма огня», «Ветер на равнине»... Главное для них – не страсть, как в барокко, не порядок, как в классицизме, не искренность, как в романтизме. Главное для них – краска.

Великий франзузский композитор Клод Дебюсси произвел настоящую революцию в музыке – такую же, как Клод Моне в живописи. Он обнаружил, что музыка с помощью тембров и гармонии может изобразить все. Красочная палитра расширилась у него настолько, что казалось, будто он открыл новый удивительный мир. На самом деле это был все тот же мир, и большинство таких красок было уже опробовано предшественниками Дебюсси. Но одно дело – пробовать отдельные краски, и совсем другое – пользоваться только ими.

Импрессионисты не брались за глобальные философские концепции. «Фауст», «Соната по прочтении Данте», «Пляски Смерти» – все это не про них. Не интересовала их и романтическая «тайная жизнь души» – психология, граничащая с психиатрией. Им было интересно другое: безграничными красками музыки рисовать безграничные краски мира.

Музыкальный импрессионизм представлен, по сути, только двумя именами – Клодом Дебюсси и Морисом Равелем. Но их влияние было таким огромным, что под него попали и многие другие композиторы – Эрик Сати, Поль Дюка, Исаак Альбенис, Николай Римский-Корсаков, Александр Скрябин, Игорь Стравинский, Кароль Шимановский, Мануэль де Фалья, Сергей Рахманинов, Сергей Прокофьев, Отторино Респиги... Все они пользовались красочными открытиями Дебюсси, прибавляя к ним и свои собственные, у каждого была своя палитра неповторимых красок.

Послушайте программные пьесы Равеля – например, «Лодку в океане». (Видели фильм «Жизнь Пи»?..) Познакомьтсь со «Скарбо» – домовым, пляшущим в лунном луче. Послушайте вступление к балету «Дафнис и Хлоя», которое одурманит вас головокружительным воздухом Древней Греции.

Послушайте любую «Гносиенну» Сати. Послушайте финал балета «Жар-птица» Стравинского. Послушайте первую часть симфонии №2 Шимановского «Песнь о ночи» на слова средневекового поэта Джалаладдина Руми, многоцветную, как персидский ковер...

***

Тонус у импрессионистского мира совсем другой, чем у романтического. Романтики «живут удесятеренной жизнью», и выражение чувств у них тоже удесятеренное. А в мире импрессионистов царит тишина.

Нет, там тоже случаются и яркие, ослепительные краски, как в том же «Дафнисе и Хлое», и восторг, захлестывающий душу, как в «Острове радости» Дебюсси. Но в целом это культура тихая и сумеречная. Импрессионисты больше любят вслушиваться в тишину и ловить неуловимые ее оттенки – полутона, полувзгляды, полузвуки, – чем ослеплять ярким солнечным светом.

Так сложилось не потому, что они были мрачными людьми, а потому, что… Ну, вот представьте: вы уже давным-давно живете у самого Лиможского рынка. Не можете выйти из дому, чтобы кто-нибудь ненароком не огрел вас по носу. С утра до вечера – грохот, гам, крики торговок, «живущих удесятеренной жизнью»...

Вы устали.

Что вам остается? Сумерки и ночь.

К своему исходу XIX век устал от романтизма. Настолько, что очень скоро это привело к совсем неожиданным последствиям.

Дата добавления: 2015-08-13