Глава пятнадцатая: перелетные 6 страница

- Отдыхаю. Еще как, - задвигаю ящик ногой, не вставая, - Да здорово все, правда. – Все здорово. Только мама не звонила ни разу. А пропущенные от Тони оцениваются двухзначными числами. А Тони говорит с Крис, я выхватываю обрывки - он требует меня, но я «занят». Ничем. Тост наедине с собой - слабый огонек свечи бросает блики внутрь зеркала, ты чокаешься со своим отражением, наедине со своим отражением. End of track. Катушки позади. Наклоняешь голову набок, как пьяный… постой-ка. Ты и есть пьяный.

- Дай тебе волю, ты так и торчал бы в обнимку со склянками, - говорит Крис, и присаживается возле меня, прямо на пол, – я и сама себя пересиливаю. Знаешь, мне постоянно кажется, что вот-вот увижу их. За каждым углом. В любой витрине. Эвана. И его кого-то-еще. - Ноги согнуты в коленях, пальцы сцеплены над лодыжками, голос не ломается.

- Смахивает на паранойю. – Невесело усмехаюсь, привалившись спиной к краю дивана.

- Да уж, – качает головой Кристи, – синдром Адели, скорей. Пусть я и надеюсь, что это не так. Очень надеюсь. – Выделяет первое слово. – Она совсем двинулась, девчонка эта, Адель Гюго. До последнего одного мудака неблагодарного любила. Шлюх ему покупала, если память не изменяет мне. – Хмыкает. – Если мне еще и память изменяет, совсем кирдык. - Безнадежность. Поджимает губы, но потом преувеличенно бодро встряхивает космами, шутливо подталкивая меня в бок: - Нам ли быть в печали, эльфенок. Мы оторвем зады от пола – и забабахаем тебе такую картинку, что девки штабелями будут укладываться. – Молодые и глупые. Микро-Адели. Или Мини-Нэнси-Спаджен.

Как Кэт.

- С фейсом Тони что ли? – Не удерживаюсь от подкола. – Или с какой-то еще частью его тела?

Чтобы ловить «жертв», насвистывая и не мараясь - нужно быть им. Или кем-то, похожим на него.

- Тебе решать, - улыбается Кристи, - полная свобода самовыражения. Желательно, что-то не очень большое и такое, - смотрит вверх: на левом белке внизу лопнул сосуд, пролился в глаз солоноватым лососево-розовым цветом, - что для тебя навсегда останется вечным.

S=M=H. Она встает и скользит в ванную, и велит: «собирайся», дескать, «и поставь вискарь - я все вижу через стену. Я раскусила твои грязные мыслишки». Она кричит: «я определяю запах спирта и звук полозьев». Мне бы чего покрепче. Чего-то, что вычистило бы мозги. Или заапгрейтило их до неузнаваемости. S=M=H. Саммер=Марлоу=Холлидей. На левом запястье. Аккурат возле вены. Секунды=Минуты=Часы. Длинная линия остановленного сердца.

Надо ехать. Надо ехать к толстому Максу, у него самая лучшая трава. Толстым его называют не потому, что жиртрест, а потому, что толстосум. У него дом – и не дом вовсе, а ебаный бордель, и прекрасная подборка цыпочек по сходным ценам. Но трава все-таки ударнее. Я знаю чуть ли не половину наркодельцов нашего благоустроенного городишки. Ник-хромоногий варит винт. И ногу ему прострелили, он не «падал с лестницы», не «поскальзывался на льду». У Ника почти все десны в золотых коронках. Еще у него крутая подружка Сара, но Ник со своей богатырской наружностью, жестким темпераментом и устрашающим авторитетом не дает и шанса к ней подкатить. Так, кто тут еще есть. Есть заяц-Кэм – с выступом кривых передних зубов поверх губы, часами «Роллекс», обустроенным кабинетиком. К нему не прорваться с бухты-барахты. Только через посредников. Или по особо крупному заказу.
Кэмерон торгует кокаином.
Есть и другие, но что о них - пошли в жопу. Я ничего не знаю об этих делягах, кроме того, как и почем у них покупается. С налом не задают вопросов, не подсекают из «снайперки» за долги. Как-нибудь, вляпаюсь, конечно. Но не сегодня.

Не попадись к ним на крючок. Ты отстегиваешь, они предоставляют. Если пойдешь дальше, ты пропал. И самое главное, не подсядь сам. Не пробуй так часто «один вид чего-то». Миксуй. Не постоянно. Ни в коем случае не допускай привыкания. Люди с первой попытки становятся зависимыми... ну, вы поняли. Надо ехать. С другой стороны дома – парковка и дорога. Кристина заводит мотор и говорит: «Смотри не утони. Попробуй… хоть постарайся не погрязнуть в параллельностях. Я не смогу вытащить тебя оттуда». А я, быть может, не хочу, чтобы меня вытаскивали. Может, хочу торчать в мозге Тони. Ненавидеть его. Его жизнь, принципы, его закрученные, абсолютно аморальные тирады. Ненависть - «нечто живое». Да и ненависть ли это.

Только бы не возвращаться. Только бы не застрять безвозвратно. Мерцающие светлячки огней, в колонках играет Be Still группы «The Fray». Убаюкивающая – как колыбельная. Представь, что она поет тебе. Хрипловато, без фальши, но тихо, не перестраиваясь на «другое дыхание». Кэт улыбается мне из отражения, и кладет ладошку на стекло. С другой стороны накрываю тонкие пальчики. Неровно. Мои больше. Взмах ресниц - это гостиничная вывеска мигает синим. Карие глаза – деревянные окна с потушенным светом.

В горле сжимается ком. Сглатываю. Кутаюсь в куртку. Крис включает кондиционер на авто-обогрев. Если бы это помогало. На ходу вынимает диск, и подменяет «Nirvana», руля одной рукой. На «Rape me», выворачивая баранку одной рукой с алыми ногтями. Да. Сделай это. Снова. Я смотрю на небо - на тухлое, грязно-синее небо, и оно больше не «наше», вовсе нет. Оно ничье. Как каждый из людей. Кэтрин должно было исполниться восемнадцать всего день спустя – завтра; до моего дня рожденья – немногим больше месяца. Два года разницы в обратном направлении. Кто-то возглашал: «Кошмар! Это неприемлемо!» - но они слепы. Ей нет и четырнадцати, Она - Джульетта. Она - малышка. Провыть бы на луну, но та скрыта одрябшими тучами, ее не видно. Ничего не видно.

Чертить под сгибом локтя набросок тату, чтобы потом перенести его ниже – вполне в моем духе. Черной гелевой - разбитые часы. Раскуроченные. Циферблат съехал, вышел за границу круглой оправы. Все цифры стандартного размера – кроме единицы. Она огромна. А от нее, образуя ровно-перпендикулярную букву «Т» - отходит оторванная часовая стрелка. Механизмы, колесики – живописно-хаотические – внутри и окрест. Отломанная половинка одного слезает на ту самую букву: получается «С» на «Т». Вместе - C.A.T. Крис и Тони. А справа, находя на эту раму - вернее, «подходя» под нее - совсем посторонний отпечаток. Как на песке. Вдавленный след ладони. Поверх которого и следует: S=M=T. Простым шрифтом. Достаточно сложностей.

Кристи внимательно наблюдает за процессом, подсвечивая телефонным фонариком. И она утверждает: «Это... прекрасно. Не ожидала, что ты сам нарисуешь». Кэт умела. Гораздо лучше. Вот уж кто, не глядя, сваял бы шедевр. На века. До гроба, плюс несколько бонусных месяцев. Я не высказываю этого Кристине, но что-то подсказывает, что та поняла и так. «В цвете все будет смотреться немного иначе», - предостерегает, - «но Джинни профессионал, разберется». Черно-белым, черно-телесным, черно-кожаным. Коричневым максимум - краски давно выцвели, Крис. Выгорели на солнце.

Обрывки мыслей. Клочки невысказанных фраз.

Ты увяз в матрице, Нео. Тринити тебя не вытащит.

Искусственная подсветка. Красный кожаный диван и стены под кирпич – от яркости обстановки рябит в глазах. Смуглый парень с моднявой короткой стрижкой, в безрукавке, выставляющей на всеобщее обозрение агрессивно-плотные «рукава», приветствует мою леди Холлидей: «Кри-ис! Освобожденная, обновленная Крис, не ожидал увидеть тебя так скоро». Его имя - Юджин Беркс, но все зовут его Джинни, - описала Кристи заранее, - он голубой, - сказала она, - а еще крутой художник и мой хороший друг. Она сказала, что ему двадцать семь, и не будь он поднебесно-направленной ориентации, стал бы идеальным кандидатом на «вытесняющую влюбленность». Кристина улыбается и говорит «привет», и слегка приобнимает чувака, и представляет меня, стандартно, - и он спрашивает, что я собираюсь делать, под Кристинину ответственность, разумеется. Я вглядываюсь в него, но вижу Тони. Я перевожу взгляд на стену, на девушку с рисунками по телу, но он вытесняет. Я вижу его - вместо каждого лица. Ядовитая панацея.

У Линдси пухлые губы, разработанный сфинктер и сумочка от Марка Джейкобса. Кэди читает буддистских философов, занимается йогой и принципиально не носит нижнего белья. Мэри-N не способна выдерживать мой взгляд дольше двух секунд, начинает теребить кофту всякий раз, когда я заговариваю с ней в клубе. Предпочитает сзади. Контакт на языке секса удается лучше английской связной речи. Джессика жутко фанатеет от доброго десятка групп, постоянно спотыкается, т. к. не вынимает наушники, и перед оргазмом призывает Джареда Лето. Не одинаковые, да. Но одинаковые. Кэт перекрасилась в бело-голубой, ее криперы ужасной леопардовой расцветки, я вижу в ней нечто, но что именно - непонятно. У Бри родимое пятно на попчанском, пятно, похожее на оторванное крыло бабочки. У Лин – привычка не раздеваться, и закрывать все окна-двери на предмет возникновения Марти. У Дакоты левая грудь полнее правой и бахромистые ковбойские сапоги. Она из Техаса. Мелисса из Джерси. Саммер фиг пойми откуда. Я из Нью-Йорка, прописан в Калифорнии, застрял в Сиэтле. Я - не Тони. И я почти ничего не чувствую. Обезболивание? Лидокаин? Ну зачем понапрасну продукт переводить? Где смысл - анестезировать труп перед вскрытием? Тату-машинкой по контуру. Чернилами. Вглубь.

Твои обожаемые символы, братишка. Многозначность. Многосмысленность. Долбаные знаки, что ничего не обозначают. Вогнать нестираемую отметину – зарубку уже отгремевшего этапа биографии, набить клеймо с условным обозначением S=M=H. Это было. Не «есть». Было. Уже не существенно - но роль сыграло колоссальную. Переустановка завершена. Перезагрузите ваш PC-шник. И начните мыслить обновленно.

***

Эпизод «рассуждательно-бредовый»

Мы гуляем по заковыристым аллеям безлюдного парка. Распахнуть глаза, но вперить взор вниз, под ноги, вместо того, чтобы вглядываться в небо. Потрескавшийся асфальт и угрюмые деревья. Запястье обмотано компрессом. Кристи передумала «картиниться». Кристи сказала: «надо бы повзрослеть. Пройти усовершенствование, устроиться в клинику. Закончить этот бунт подростка-переростка. В двадцать пять люди устроены, степенны, знают, что хотят от жизни, я же не могу угадать город, где проснусь утром. Но так нельзя. Так не-нор-маль-но». Погоня за смертью, или за жизнью, она растягивается на десятилетия. Нельзя так просто взять и понять, зачем, нельзя так легко разодрать оболочку, вроде Росомахи – и перевоплотиться в другом обличье. Это только детали - твоя внешность, твоя обстановка, люди. Летящий самолет с белобрысым хвостом. Шафрановая точка окурка в темноте. Кристинино лицо, бледное в фонарном свете.

Мимо торопится немолодая женщина с крошечной девочкой на руках. Ребенок сжался на руках не то мамы, не то бабушки. Крис останавливается, провожает их взглядом. Частенько мне приходилось созерцать, с какой нежностью она смотрит на чужих детей, и я спрашиваю: «Почему бы тебе не завести своего? Сомневаюсь, что подобрать отца для тебя проблема». Но она морщится: «У меня не может их быть», - и хмуро усмехается, - «бесплодие – неумолимая зараза». Обстрочка рукава не в тон пальто. Школьницы рыдают над тестами на беременность. Подпольные врачи делают незаконные аборты в антисанитарных условиях. «Прости», - шепчу. За то, что врезал по больному. Кристи отмахивается: «Все о’кей, не бери в голову». Не бери голову. Ходи пустым и обездушенным телом. В принципе, так и есть.

***

Дождь уныло моросит в стекла. Небо, и без того не блещущее голубым сиянием, закаталось в сизо-черный полуночный мрак. Я улегся на диване. На коленях – ноут, под ноутбуком – плед, под пледом - пижамные штаны в клеточку. Прохладно. Свежо. В наушниках лупашит «The Agonist». И чем хуже, тем тяжелее музыка - как заключительный аккорд. Контрольный залп.

Начиналось все с «Placebo», любимцев Тони.

Закрутилось все с «KAT-TUN» – любимцев Кэт.

Яхта? Корабль? По озеру плывут вспышки. Много лампочек, помещенных в очертания судна. А Кристина надевает черное платье без бретелей, и говорит: «Джерри-таки вытащил меня в клуб. Пойдем вместе? Тебе вроде не нравится подобный отдых, но все же… я бы договорилась, тебя бы пропустили». Не стоит, иди одна, повеселись там, - отвечаю я, вынимая затычку из уха, - мне здесь хорошо. Да, - подтверждаю мысленно, - вряд ли они там крутят «Металлику». Она стоит в дверях, на плече – сумочка от «Армани», на ногах - лабутены, в руках связка ключей. Закусывая губу, удостоверяется: «Точно? Мы могли бы неплохо провести время. Знаю, тебе в лом». Иди, - с оттенком раздражения отрезаю, – мне там явно нечего делать. Навеселился в свое время, - как престарелый дед констатирую про себя, - достаточно. Спасибо, добавки не надо. Возьмите же чаевые и пиздуйте нахуй. С богом.

Прежде чем за ней щелкает замок, я вытаскиваю из контекста: «Смотри не выдукай все в одного. Тебе нельзя». Усмехаюсь. Усмешка – это не улыбка. Это издевка - или попытка не расклеиться. Или дань вежливости. Когда хочешь улыбнуться, но не можешь. Когда рот сцеплен лейкопластырем, крест-накрест.Когда трудно дышать. От тишины лопнет череп, стоит перебить резко-гитарную непрерывность, сорвать гроулинговые партии и нежный вокал Алиссы. Девушка с необъемлемым диапазоном и невыносимо-синими волосами, пой! Кричи! Боже, благослови страдания! За окном льются блики - вдоль. Рябью по тихой воде. Пока я еще относительно трезв, выношу себе вердикт: _виновен. Оглашаю приговор: _смертная казнь. Способ: _не установлен. Причина: _замешательство суда и отсутствие временных рамок исполнения. Полдвенадцатого. Запястье перемотано компрессом. Отсрочка наказания может отложиться на годы и годы. Без пятнадцати двенадцать. Слоеное пирожное вместо торта, сигарета вместо свечки. Сливочный ликер в кофе. Утащить на кухню колонки, комп. Врубить «SlipKnot». Без десяти ноль. Мешанина мыслей, какофония чувств. Стремительное развитие бури внутри и стальная маска - снаружи. Раз-два-три-четыре-пять. Кто не хочет умирать?

Стук.

Колотят в дверь. Срываюсь со стула, пересекаю квартиру считанными шагами - отпираю, не зыркнув в глазок. Приторная девочка с двумя светлыми косичками, в серой вязаной кофточке поверх цыплячьего желтого платья. Голубые глаза. Такие… невинные. Лопочет скороговоркой:

- Я ваша соседка снизу, и это, насчет музыки…

- Я убавлю. – Хлопаю дверью перед ее носом.

Некогда. Без восьми. Без семи и пятидесяти шести секунд. Стук повторяется. Настойчивей. Чертыхаюсь и возвращаюсь - поворачиваю затвор, мысленно взводя курок. Зря ты пришла, ангелочек. Держалась бы лучше подальше. Распахиваю настежь.

- Нет, ты видимо не понял, - смущенно оправдывается, - у тебя играет моя любимая группа. Ты прости, я так вламываюсь без спроса… так поздно. Может впустишь, если, конечно, не занят?

Тонкие, бесцветные губы. Рот кривится, когда она говорит - а ноздри расширяются. Волосы туго стянуты. Дейзи звонит и сообщает, что я забыл у нее свои темные очки, хотя те блаженно лежат на тумбочке. Шайла трезвонит в слезах, просит поговорить наедине. Я, заподозрив самое худшее, вплоть до беременности, прилетаю на место встречи, но оказывается, бедняжка безнадежно в меня встескалась и возжелала магического утешения в формате трах-тибидох. Повод вернуться может быть истинным или ложным, суть не меняется – они все возвращаются. Они нужны мне сиюминутно. Я становлюсь для них - неизгладимым. Через восемь с хвостиком минут Кэтрин стукнет восемнадцать. Паралич бы меня стукнул. За то, что я собираюсь сделать.

- Входи, ты мне не мешаешь, - гостеприимно открываю проход, - тебя как зовут-то, незнакомка?

- Нэнси, - щебечет она, - я не видела тебя здесь раньше… ты недавно переехал или же в гостях?

Нэнси-неСпаджен. Любой ведь будет до нее, как до луны без космолета, раком и на карачках. Бычок дымится в пепельнице – неубранный дневник отодвинут на дальний край стола. Девчонка, девка, девочка, любопытственно осматривается в чужой квартире. Какова была вероятность, что случайную встречную будут звать именно так?

- Проездом, - пространно, - ненадолго. – Балетки на босу ногу. Застежка платья с выпученными, крупными пуговицами. Пансион примерных, благовоспитанных девиц. Скошенная челюсть, как признак мягкости и слабой воли. Предлагаю ей выпить чая – в стерео тарабанят Dead Memories. Ее зовут Нэнси, и ей сегодня скучно, родители уехали - совсем уехали. Прямым текстом скажи: «Трахни меня», будет менее очевидно. Ей лет пятнадцать на вид. Может и четырнадцать. Судя по виду, не столь потасканная. Скорее, девственница. Довести ее до кондиции, ага - если без химикатов-спиртогона - выискать эрогенную фантазию. Дакота выгибается на капоте, обхватив меня ногами в верхоездных сапогах, я медленно снимаю с нее шляпу и нахлобучиваю себе на голову, все в шутку, но ее заводит эта хрень. Выцепить логотип на сумке-куртке-тетрадке: 30STM, или Porcelain and the tramps, или еще что-то там, включить погромче в комнате/машине/лифте – и Джесс вся твоя, под правильную композицию, под ассоциацию. К каждой есть подход. Ключ. Пять минут. Wait and bleed. Тони бы успел до 00:00 устроить ОО:ОО-ахх. Я не он, но пусть. Нэнси сконфуженно улыбается излишне подвижным ртом, присев на диван в гостиной, рассказывает что-то, но я не слышу. Щелк. Четыре. Щелк. Три. Щелк. Две. Мне плевать на нее и ее на реакцию – углом губы изобразить улыбку, подражая Тони, копируя Тони – приблизиться и коснуться слегка небрежно, но «ласково» щеки - не отдергивается, не отшатывается, значит… нормально. И сама подается вперед, шепнув мне в подбородок: «Что-то безумное… что-то ненормальное. Заставь меня забыть». 1. 0,59. 0,58. 0,57. 0,56. Целую безвкусные губы, обжимаю безликие плечи, серость несущественности. 0,45. 0,44. 0,43. Опрокидываю ее на спинку, и пальцами по гладкой ножке, в сторону отставленной. 0,32. 0,31. 0,30. Я так и не смог подобрать ключ под Кэтрин Саммер. Эта сучка всегда будет исключительной, убейся я хоть в лепешку. Для нас обоих.

Так странно. Под вопли музыки, под шепот и звук дыхания, я различаю, как громко тикают часы.

Она не пользуется духами. Ее одежда пахнет стиральным порошком. Коленка – выступающая, тело – щуплое, застежка наглухо запечатала небольшую грудь. Нэнси - совсем ребенок, даже если по возрасту - моя ровесница. Жалко ее вот так. Сама нарывалась, да… но я не из таких. Я – не Тони. И не собираюсь им становиться.

0,20. 0,17. 0,16. Отрываюсь. «Тебе лучше уйти», - отхожу на два шага, - «И научиться себя ценить. Неважно - я или хоть сам ангел во плоти. Не будь очередной, Нэнси», - говорю ей, сам не знаю, зачем. Отдышаться. Хлопает глазками - темно-голубыми. С расширенными кляксами зрачков. Кэт - не была. Никогда не была «очередной».

- Она не была, - еле слышно. - Никогда не была, эта чертова Кэтрин Саммер, она всегда была, и есть – нечто большее. – Посторонняя поправляет юбку и прищуривается, и повторяет за мной:

- Кэтрин. Саммер. Несчастная любовь твоя, мм?

Расстроена. Разочарована. 0,7. 0,6. Не взаправду.

- Тебе лучше уйти, - снова прошу, - прямо сейчас.

- Хорошо. Как скажешь. – Вскакивает. Встряхивается. Мелкими шагами, обувью с бантиками. Безобразная сцена – ну что ж, бывает. Обиделась или нет – не все ли равно. На нее я не гляжу. Все это уже было. Не со мной. – Какая-то девчонка... и такой облом. – Доносится из коридора.

Гудение, зеленые циферки на дисплее. 5, 4, 3... Хрясь, брямс, шварк. Звон битого стекла. 2, 1...

Ноль. С грохотом щелкает входной замок, запираясь. С днем рожденья, милая. Я оседаю на пол, впутав пальцы в шевелюру так накрепко, словно вырывая ее, вырывая ее с корнем. Бежать. Подальше. Заснуть. Не выйдет. Кто-то еще, кто-то кроме Кэт и кроме Тони - помимо замкнутого пространства из трех точек, в которых я буксую без надежды выскочить… кто-то должен подойти. Не вызвать отторжения. Аллергии. Несовместимости компонентов. Под повязкой – S=M=H. C.A.T. Крис и Тони. Зажигалка. Лесистый, бумажный запах от новой пачки. Чирк. Искра под давящим светом люстры. Чирк. Загорелась.

Сидеть с телефоном, мять в лихорадочно дрожащих пальцах сигаретный фильтр, рвано тянуть дым, прослушивая автоответчик. Папа со своей пассией улепетывают в Париж. Мечта дамочек. Ее сынок, наверняка ведь зануда-ботаник, отказался. Я тоже не горю желанием быть почетным эскортом у добрачных молодоженов. Так что этот… как его… Крис, вроде как, вот он томится в жаркой бетонной духовке - а я в гордом одиночестве сваливаю в Майами. Все по отдельности. Всем хорошо. «Харе играть в молчанку. Перезвони мне. Отец, по твоей милости, бойкотирует меня, который день - все никак не переварит пиздец у парадного... ОК, хрен с ним, переживет. Но ты все равно гад. Сучара и тупица». Пауза. «Возвращайся быстрее. Соплей насчет «скучаю» не дождешься, но мне бы хотелось видеть твою хитрожопо-смазливую рожу здесь, в Калифорнии. Здесь, дома». Еще одно сообщение. «У нее сегодня – день рождения, чувак. На случай, если ты не знал». Еще раз. Контрольным. «У нее сегодня день рождения…». Двадцатое декабря. «Возвращайся домой».

Я спешно зашвыриваю вещи в сумку. Мы летим в Нью-Йорк.

***

Пару слов от закулисного автора. Если это вообще хоть кто-то читает, оставляйте комментарии, ребят. Пусть и пару слов, чтобы я знала, что не напрасно заморачиваюсь-выворачиваю/трахаю себе мозг. Потому что "творческие кризисы" участились: я на полном серьезе подумывала сие творение заморозить. Спасибо за внимание)

Дата добавления: 2015-08-09