Глава десятая: сновидения

Мутная, жирная пенка облаков лениво ползет по сизому бульонному небу. Пухломордая луна стыдливо прячет за ней рябые щеки, щербатые пробоины изгнивших зубов, прыщавые россыпи кратеров. Мы вдвоем лежим на плоской, шиферной крыше – я и Кэт. Она недавно закинулась и рассказывает небылицы, строит планы на будущее, один невообразимее другого. Сбежим в Лас-Вегас: разбогатеем. Свалим в Лос-Анжелес, станем рок звездами. Вырядимся в черное, выучимся петь и играть на синтезаторе или на ударных – как пойдет. Обзаведемся фанами, готовыми на все ради одного нашего взгляда. Или откроем собственный бизнес. А может, замаскированные, вооруженные, экипированные, будем грабителями банков, хитрыми взломщиками сейфов. Мы – Бонни и Клайд. - Утверждает Кэт. - Мы – Сид и Нэнси.

Ее лохматая грива стелется по хрусткому, видавшему виды покрытию. Измятая футболка служит ей халатом, ноги согнуты, на них – малиново-розовые облегающие лосины. Руки под головой, взоры вверх, к пустому, задумчивому куполу. Бездонному, бесконечному, грязному от копоти, усталому - от нас. «Ночь слишком красива, чтобы тратить ее на сон» - говорит Саммер. Монохромная выделка лица, монетные зрачки, тонкие ключицы под расстегнутым воротником; я думаю: она слишком красива, чтоб стелиться под Тони. Но вслух я этого – увы – не произношу.

***

Я застаю их совершенно случайно, проходя мимо по коридору. Проход в его логово приоткрыт, щель между дверной панелью и косяком ничтожно мала, но позволяет смотреть – незамечено. Этот голос невозможно ни с чем перепутать – она кричит: «Пожалуйста! Все, что угодно, только дай мне немного фена!» - всхлипывает: «Я больше этого не вынесу!» А он лениво отмахивается, заявляет, что шанс упущен, и он не намерен больше заниматься благотворительностью. Короче говоря, достоверней формулируя, он с выражением крайнего превосходства на физиономии издевается:

- На хую я вертел тебя и твои проблемы. Разбирайся сама. Пожалуйся Крису на злого дядю Тони – если ему, конечно, не насрать. – Усмехается. - И вообще выметайся нафиг из моей комнаты. – Перебой сердца. Перебор гитарных струн. Перерыв между актами – антракт. – Быть может, потом и отсыплю чуток – как-нибудь. Если будет настроение.

И она впечатывается коленями в ковролин, зажимая лоб кулаками. Вломиться, ввалиться с дробовиком наперевес, короткой очередью размозжить останки больного мозга. Разрыхлить его тело, переворошить пожитки и спалить на ритуальном костре это дерьмо – если иначе никак. Я даже не удивляюсь, что она все-таки сорвалась, переступила гордость, достоинство – как ничтожны эти наборы букв, когда мыслей-то никаких нет, чувства потухли, кроме одного желания: снова ощутить жизнь в своих жилах. Она не живет. Ее практически не существует.

- Как же я тебя ненавижу… - шепчет, - ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.

- Ты сама решила следовать своим мечтам. - Усаживается на диван, окидывая растлевающим взглядом Кэт. Отточенным щелчком подкуривает сигарету. – Горят они теперь синим пламенем. – Протягивает, едва не пропевает, выдыхая в нее колечко седого дыма. Дежавю-перевертыш. Я бессильно впиваюсь в ладони колючими обрезками ногтей. - Мне всегда было любопытно - что вы, обреченные, при этом чувствуете?

Кэт поднимает лицо, сощуривает воспаленные глаза – и тихо отвечает:

- Чтобы узнать, придется самому стать обреченным.

С трудом поднимается на ноги, но выходит, не качаясь. Успеваю нырнуть к себе, не обнаружив своего присутствия. Прижимаюсь спиной к двери и бессильно сползаю по ней вниз, зарывшись пальцами в волосах – до натянутых корней, зажмуриваюсь – до спирального мельтешения. На секунду я вижу экран: черная рамка, сорок девять оттенков серого внутри, а поверх – белые буквы. Неразборчивые, разбегающиеся. Но одно слово я выхватываю определенно. Смерть.

Патологоанатомы, вскрывающие наркоманов – именно амфетаминовых – поражаются, как с такой изношенной, преждевременно состарившейся изнанкой организм умудряется не рвать жизнедеятельность, храпеть, надрываться, но тащить человека сквозь дни, недели, месяцы. Жаль я не знал всего раньше – жаль, что не было здесь Кристины с ее обширными медицинскими познаниями: практическими, почерпнутыми не на просторах сети – до замужества работала в морге. Не знаю, что, но предпринял бы хоть что-нибудь… скрутил, связал, сдал предкам. Любые крайние меры. Их оправдывает цена.

Подобные вопросы даром тоже не прошли.

Пришлось соврать, что пишу рассказ, и щекотливая тема затрагивается в сюжете. Ага. Кристи, между прочим, лишь притворилась, что поверила. Как-то она поймала Кэт на пути с уборной и минут пять допрашивала – мягко, неназойливо, но настойчиво. Я выхватил из контекста фразы: «…всегда можешь рассчитывать на мою помощь», «…конечно, он твой друг, но нельзя доверять эмоциям» и «не бойся попросить поддержки…». Подозревала обоих. Осталась разочарована - Саммер отсекла все предположения на корню.

Но коситься подозрительно не перестала.

Актеры из нас бездарные. Без суфлера не обойтись. Вот Тони – другое дело! Перед каждым новым человеком закрепляет на узел новую маску. Выгода сама стремится в его загребущие лапы – люди либо не чуют, что расфуфыренная оболочка отдает душком, либо прикидываются, что в нос напихан фунт ваты. А если понимают, помалкивают. Так-то. Не то, что мы, неудачники. Я ощущаю давление на спину, серебристая ручка мотыляется вверх-вниз – с той стороны Кэт ломится внутрь. Отдираюсь от пола, чтобы впустить ее.

Кто знает, сколько нам осталось.

***

Кэт мечется по своей тесной комнатушке, переворачивает стайки бумажек, вытряхивает содержимое ящиков. Даже под ковром шарит – но не находит ничего, кроме комков пыли и канцелярских кнопок. Бормочет: «где-то тут точно было, я точно помню, что прятала на всякий случай… ну где же, где?!» Обхватываю ее, пытаясь вразумить: отбрыкивается, выдирается, требует оставить в покое. «Я должна спасти нас, как ты не понимаешь?!» - хлюпает носом, корчится, пытаясь сдержать слезы – случайно заезжает мне локтем в ухо и бессильно падает на тахту – складную, с детским набивным узором из улыбчивых зайцев – закрывая зареванную мордашку руками. «Я должна нас спасти!» - шепотом. От чего или от кого спасать – не уточняет.

Стены увешаны картинами - нереальными, космическими; каждая - отдельная история с философским подтекстом и ломаной абстракцией фона. Выполненные в разнообразных жанрах, бессистемные, где-то прекрасные, где-то специфично уродливые, они в полной мере выдают тот весь хаос, что происходит в ее подсознании. Как там говаривал дядюшка Зигмунд? Счастливые не фантазируют?

- Скажи, что все это – сон. – Хрипит. – И когда я проснусь, все изменится.

- Это сон. - Лгу. Подхожу к ней, опускаюсь рядом на пол. Стискиваю узкую ладошку, ледяную и влажную, как лягушонок. - Он скоро закончится. Будет другой: которым ты сможешь управлять.

- Соври мне еще. - Всхлипывает Кэт. Подтягивает к себе вышитую подушку, сворачиваясь в позу эмбриона. - Мне нравится слушать, как ты врешь.

Вот и приходит моя очередь травить байки о светлом и кристальном будущем. О том, как она выкарабкается из зависимости и станет кинодивой, а я буду около, несмотря ни на что. Под прицелами камер, микрофонами и визгами поклонников - искренние улыбки, в таблоидах - вдохновляющие истории о преодолении ей всех бед и горестей земных - на пути к головокружительному успеху. Лакричные глаза сохнут, закрываются. Она просит: «не уходи», и я остаюсь, держа ее руку. Мы - Антоний и Клеопатра. - Иронизирую. - Мы - Ромео и Джульетта.

Кэт засыпает.

***

Изнутри.

Я не вполне понимаю, где мы находимся. Асфальтированный пол расчерчен меловой зеброй по типу проезжей части, заляпан белым порошком. Деревянные стены облезли от старости, с потолка отвисают обглоданные дырявые балки. В центре крыша - прохудилась: из расщелины, попавшей в капкан разгрызенных досок, проливается робкая полоска рассеянного, пыльного лунного света. Мой голос эхом отдается в темноте тоннеля - покинутый склад? Завод? Подвал?

Конечности Кэт скованы синей изолентой, стянуты до омертвения. Она восседает на треногом фортепианном стуле, смотрится в прорисованный месяцем блик, словно в зеркало. На животе неумолимо тикает время, вытянутые красные цилиндры - модным поясом, коробка с обратным отсчетом цифр - металлической пряжкой. Бомба.

Зыбкая серебристая тропинка мутирует в силуэт, отражение самой Саммер - заострившиеся черты, обнаженная, ничем не прикрытая худоба: могильная, потусторонняя. Серая, подернутая рябью девушка смотрит на себя настоящую и текуче, неспешно говорит:

- Что за прок в том, чтобы быть красивой? Что толку в том, чтобы быть стройной? Взгляни на себя! - Другая, подавленная Кэт часто дышит, на лбу испарина, руки побурели - немного и отвалятся. - Разве кто-то позарится на это, когда твои останки придется соскребать с земли?

- Отойди от нее! - Приказываю призраку. Ноги прилипли к свеженаложенной поверхности, не отодрать. Так бывает, когда бетон заливают. Тень меланхолично поворачивается, спрашивая:

- Скажи, Крис… кто я для тебя?

Что бы я ни ответил, это будет ложью. Разве наяву ее недостаточно?

- Я не знаю. - Еле слышно. - Не знаю.

Очертания растекаются, ткут из звездной нити иные контуры, преобразующиеся в воплощение худшего моего кошмара. Кэт крутится, шипит, пытаясь отпрянуть - но не может, привязанная к сиденью, в свою очередь, вцепившемуся скользкими щупальцами в пол. Тони выходит из белого пятна в земной ипостаси, таким, каким я привык его видеть. Хмурая бесстрастная луна лентой низвергает рассыпчатую, мерцающую пудру.

- Смотри. - Небрежно кивает назад, на обездвиженную Кэт. - Осталось не так много времени. Я позволю ей взлететь на воздух… да она сама просит, чтобы я это сделал! - Хватает, пристально всматриваясь, меня - за подбородок. Это легко представить - ткани скатываются вперед, а губы приоткрываются в утином клюве. Сбросить не получится. Невидимый цемент залепил целиком, опутал, склеил. - Но я могу прервать… приостановить.

Его голос распадается на два отдельных тембра, играющие в стерео. Впитывается через поры. Проникает под одежду, подобно раздевающему, рентгеновскому взгляду.

Отпускает - не отходит. Выжидает реакции.

У него родинка справа от носа. Немного ниже неформалы пробивают «Монро». У реальной Мерилин было пятнышко именно на этом месте. Стереть его пальцами, как кляксу, растворить кислотой, прожечь окурком до пузырящегося ожога. Или же целовать-целовать-целовать, пока от моего яда не пойдет заражение. Эпицентр - крохотная запятая, коричневая, как его неряшливые космы.

Скрипуче щелкает устройство. Времени нет.

- Что ты хочешь взамен? - Бессмысленный, пустой вопрос.

- Тебе это известно. - До мурашек. - Что для тебя дороже, братишка? - Такие четкие губы. Такие жуткие глаза. - Твои принципы, твоя… ненависть? Или ее жизнь? - Каждое движение откликается дрожью, каждый жест заставляет сжиматься, каждый взгляд выворачивает душу. Я - паралитик. Я не смею шевельнуться. Наверное, впервые от меня действительно что-то зависит… зависит ли?

Неумолимо тикает заряд. Десять секунд. Девять. Восемь.

Кэт с ужасом глядит на меня. Кэт, обложенная взрывчаткой, Кэт, от которой скоро останется лишь воспоминание. В тусклой мерцающей колонне танцует ее копия в широкой вишневой юбке. Полыхает, кружась, бормочет колыбельную: единственную, что она знает, ту, что она мне пела. Жгучий цвет размывается плотным сиропом по бумажной коже, залепляет воском грудь, алым парафином капает под босые ступни.

- Плевать, что станет со мной! - Выпаливаю на выдохе. - Только спаси ее! - Семь. Шесть. Пять. Четыре. - Спаси от самого себя!

Тони улыбается своим прорисованным, идеально выписанным ртом. Сатанинская улыбка. Без намека на понимание - лишь удовлетворение ответом. Три. Два. Один.

- Поздно. - Мир разлетается на молекулы, на сегменты фрагментов - на осколки.

***

Извне.

Я просыпаюсь. Холодный пот пропитал скомкавшиеся простыни - сучу ногами, отбрасывая высунувшееся из пододеяльника одеяло. Время - два часа ночи. Состояние - паника. Набиваю номер Кэт, вслепую, бесцельно, просто чтобы удостовериться, что она жива, что финал сна - не ясновидящее третье око. Утомленный голос, шумное дыхание в трубку. Чуть легче.

- Ты чего не спишь? - Говорит. - Крюггера боишься?

Она никогда не ложится в такие «детские часы». Часто - вообще не ложится. Ничего не делая - то есть совсем. Пытается читать, пытается учить - зубрить параграфы в истрепанных учебниках: доказывать мамочке, что ничего из ряда вон не произошло, и она все еще примерная ученица. Память села, как зарядка аккумулятора. Концентрация на нуле. Кэт забивается в уютные объятия кресла, растекается по поролону, «падает куда-то», когда закрывает глаза. И так до рассвета.

Не спит, но и не бодрствует.

- Как ты? - Спрашиваю. Холлидей не «смилостивился». Значит, я еще могу на что-то повлиять.

- Без понятия. - Отвечает. - Вроде нормально.

Порох не добавляет энергии. Расходует ее собственную - авансом, за счет последующего упадка сил. Избавиться от тяги полностью невозможно, восстановительный период не вернет прежнего состояния: но я не собираюсь ставить на ней крест. Она выберется. Она - сильная. Если создать благоприятные условия. Если перекрыть каналы искушения.

Чем я и займусь.

- Тебе нужно поспать, - советую, - отдохнуть…

- Не могу. - Обрывает. - Я умру, если отключусь.

Кэт боится спать ночью. Кэт боится засыпать одна.

- Не умрешь. - Обещаю. - Нет у тебя такого права.

Выдох, придушенный смех.

Представляю, как она улыбается. Микрокладки на губах разглаживаются, показывается ряд белых зубов - если присматриваться, видны источенные края. Если критично и внимательно присматриваться. Мимические морщины - от внешних, завернутых стрелками концов глаз, мешки под ними, подтушеванные косметическим карандашом.

Балом правят мелочи.

- Ну конечно. - Хихикает. - Разрешение свыше не поступило.

- И не надейся. - Неудержимо расползаются к щекам запавшие углы рта.

- Я попробую. - Соглашается, молчит несколько секунд. - Спасибо тебе.

- Приводи себя в порядок, Кэт. - Прошу. - И мы сможем отсюда вырваться.

- Да. - Безосновательная, беспочвенная уверенность. - Мы сможем.

Ворочаюсь на перегретой постели - одеяло шлепается на стриженный ежик ковра. Задернутые занавески заперли лунное помутнение за пределами дома. Сбрасываю вызов, пряча телефон под наволочку. Решение в голове формируется стремительно и пугающе безболезненно. Ради этого придется пожертвовать ничтожными крупицами времени, гордыней и растительностью в причинных областях. Ничего сверхъестественного. Главное - грамотно сервировать и подать.

Идея вытекает из решения - камнем по голове. Тривиальная, как табуретка и неожиданная, как передоз. Я привстаю, вытаращившись в темноту - настолько судьбоносным и простым мне это кажется. Можно было додуматься раньше… нет, раньше я еще не настолько отчаялся, чтобы на такое пойти.

Иногда для того, чтобы победить, нужно сдаться на милость проигравшего. Как в том предании о Троянском коне. Наступить на горло собственным чувствам, втереться в доверие, убедительно изобразить капитуляцию. Люди верят в то, во что хотят верить. Обычные люди. Нормальные люди. Большинство бы купилось сразу, но Тони… он коллекционный гад, отъявленная мразь, однако дураком его не назовешь. Он не клюнет на приманку так сразу. Раскроет уловку на раз-два. Но что если соврать, сказав правду?

Это - решение всех наших неурядиц разом.

Это - прилив новых проблем, похлеще прежних.

Вожусь в заковыристых простынях - сна ни в одном глазу. Взбадриваюсь свежей парой ежедневных линз - отрываюсь от душной кровати, трепеща не то от гадливости, не то от предвкушения. Надо начинать сейчас, пока я не струсил. Это - верный шанс спасти ее.

И не только.

***

Где-то между.

Дверь не заперта. Вдохнув поглубже, толкаю и переступаю порог. Сердце колотится как сумасшедшее, но в голове - кристальная ясность. Я соображаю, что делаю. Я, вычистившийся до состояния медного чайника, облаченный в клетчатые пижамные штаны и не застегнувший рубашку, добровольно, без всяческого принуждения шагаю внутрь его комнаты.

Тони покачивается на крутящемся кожаном кресле, заседая перед компьютером - массивные наушники облепили голову, плотные амбушюры забили слух. Что-то строчит в записной книжке размашистым скачущим почерком, но разобрать косые каракули не выходит - обнаружив мое наличие, он захлопывает ее и отодвигает подальше. Стягивает сложную аппаратуру, несколько ошарашено уставившись на мой вызывающий вид.

- У меня к тебе предложение. - Насмешливо, даже весело завожу разговор.

- Многообещающий пролог. - Вытягивается, заложив руки под затылок. Белая - наверняка ведь дизайнерская - футболка облепила торс, потертые джинсы ему велики… или же хип-хоп стайл избран для домашней носки? Подтруниваю над всем подряд - лишь бы не сдуться, не успев вступить.

- Ты перекрываешь доступ к наркоте для Кэт. - Требую. - Как бы ни умоляла, что бы ни сулила взамен. Причем не только сам, но и всех барыжащих знакомых убеждаешь - меня не волнует, как придется изворачиваться, чтобы это провернуть, но ты это сделаешь.

- Интересно. - В стальных радужках загораются те самые странные искорки. Переносит вес вперед, опершись локтями на колени - пальцы в «замок», под подбородок. - Если я правильно понял, в качестве платы я смогу трахать тебя, когда захочу - в любых позах и ракурсах. Было бы опрометчиво думать, что хватит единожды подставленной задницы, чтобы меня умаслить. - Как раз это и входит в не вполне обмозгованный, но бесспорно грандиозный план. Ах, не знаешь, куда катишься, Тони… усердно имитирую негодование - под усердно возведенным плохим самоконтролем. Многоярусное вранье - посмотрим, долго ли я протяну.

- Да. - Односложно - этого хватает. Его пропорциональные губы медленно расплываются в хищной улыбке, во взгляде сверкает торжество с ноткой недоверия - ищет подвох. Вынюхивает двойное дно. Я прямо вижу, как его перекашивает противоречие: желание отпердолить меня с перспективой продолжения банкета сражается с закономерным недоверием к человеку, его ненавидящему - способному воткнуть перо в спину, стоит чуть ослабить поводья контроля.

Готовлюсь к змеиному броску, к едким словам, к чему угодно - а он встает неспешно, грациозно - по-кошачьи бесшумно приближается, ведет на кончиках пальцев невнятную тропинку от пупка вверх - скелетно-ровную. Очерчивает мою скулу - низкую, выразительно выгибающуюся от низа рта к уху - чувствительно, но мягко касаясь неразбуженной кожи. Плотоядная ухмылка не сползает с его лица, но в слабо дернувшихся ресницах, в полуприкрытых глазах с еле уловимыми следами дымчатых красок чувствуется какая-то другая эмоция… нежность? «Э, приятель, да ты походу того… свихнулся малость» - говорит внутренний голос, и я с ним совершенно солидарен.

- Она так дорога тебе, - проглатывает полувопросительную фразу, - что ты согласен продаться, как рядовая проститутка? - Немного ближе. Прищуривается. - Все твои вопли, игры в недотрогу, стремление сбежать подальше, - вплотную, - и вот ты являешься, весь из себя мученик, как на эшафот - и ради кого? - Левое веко объемней, чем правое - нависающее, припухшее. Крылья носа темнее основания - корректировал, манекенщик недоделанный. - Во имя приходной промокашки? - Все усилия - на то, чтобы не заехать по его ухмыляющейся морде. - Она не шевельнет и пальцем, чтобы спасти тебя, а ты торгуешься за ее благополучие своей… честью? - Смешок. - Чего он добивается? Чтобы я сорвался, залепил ему фингал и забрал опрометчивые заявления обратно?

- Ни черта ты не знаешь. - Сдерживая неподдельную ярость. - Не про меня, ни про нее. Столько времени плавил ей мозги, но так и не понял сути.

- Зато ты за три месяца понял все. И даже немного больше, для страховки. - Поддразнивает. - Ты не догадаешься - некоторым людям просто жизненно необходимо страдать. Повод может быть любым, от сломанного ногтя до изможденных детей третьего мира. Им кажется, вселенная не в порядке… но на самом деле непорядок у них - тут. - Проводит мне ладонью по волосам, не спеша отнимать. - Есть проблемы - есть и сублимация. - Второй - с другой стороны. Держит мое лицо в руках, а я собираю по закуткам сознания кости здравого смысла. - Иначе у них «переживательский голод». - Без контакта губ - сильнее не приблизиться. - Не из чего творить.

- Не суди по себе. - Нелогично затыкаю его изречения, нехотя признавая, что в чем-то он все-таки прав. Шедевры рождаются в муках. Позитив греет душу, когда как негативом давишься, ища лазейки, чтобы выплеснуть. За созиданием почти всегда скрывается трагедия. А Саммер - творческая личность… предрасположенная к краху. Отворачиваюсь, перервав дуэль взглядов, упуливаюсь в машинную обстрочку шва на рукаве - белые нитки на белом хлопке.

- Опять поспешные выводы… - Ему нравится чувствовать себя хозяином положения, растекаясь мыслью по древу. Ситуация забавляет его не меньше, чем нокаутирует - меня. Рыбка клюнула. Осталось подсечь. Его дыхание щекочет шею, руки раздвигают болтающиеся края кофты, практически не дотрагиваясь, блуждают - ветром по коже.

Отодвигаюсь, вздергиваюсь, смотря на него в упор:

- Меня не волнуют твои философские бредни. Ты принимаешь условия - или нет?

- Господи, как же мне в тебе это нравится! - Широко улыбается. Не будь это Тони, я бы грешным делом предположил, что он если не счастлив, то хотя бы доволен. - Даже находясь в полнейшей жопе, ты искренне уверен, что способен влиять на ее климат! - Правильная тактика. Пометить в виртуальном блокноте, на будущее. Втянуть носом воздух, загружая в легкие: грязные мешки от пылесоса. Замереть. Выдохнуть. Основная задача - не поверить в собственную ложь.

- Не увиливай, - говорю, - мне нужен внятный ответ, а не…

Вместо ответа он рывком подтягивает меня к себе и затыкает - поцелуем. Губы - мягкие, слегка шероховатые - приоткрываю рот, пропуская чужой язык, позволяю сплестись с моим, скользнуть по раздражаемой ребристости неба. Агрессивно, напористо - подчиняюще… чтобы удержаться в здравом уме, напоминаю себе: это не по-настоящему. Отзываюсь, обнимая его лицо ладонями - прикусывает мою верхнюю губу, оттягивает и снова впивается - проваливаюсь, падаю, совсем как Кэт - в небытие наяву. Отрекаюсь от своего тела, позволяя ему раствориться в отвергаемых рассудком желаниях. Я ненавижу Тони Холлидея… но блять, как же я его хочу!

Рубашка падает на пол.

- Попроси меня тебя трахнуть, - хрипит, - умоляй меня.

- Иди нахер, - выдавливаю, - я на это не подписывался.

Неопределенно хмыкает. Поддевает за загривок, тащит к расправленной койке - выворачиваюсь, не позволив опрокинуть раком, скидываю его на простыни, нагибаясь сверху, но он тут же захватывает мои кисти, сталкивая на кровать, припечатывая к подушке - нависает надо мной, как неотвратимость. Рок.

- Ишь ты какой инициативный. - Алчно осматривает. - Хочешь ведь, сука - но упорно корчишь религиозную целку. Цену себе набиваешь или что?

- Тебе доставляет удовольствие язвить перед сексом? - Саркастично поднимаю брови. То есть мне кажется, что это так выглядит. Готов поспорить, лаю как новорожденный выродок шакала, а что творится с физиономией - одному дьяволу известно.

- Мне доставит невъебенное удовольствие видеть тебя без ненужного шмотья. - Освобождает запястья, стягивает мои инфантильные штаны - облизывает пересохший рот, удовлетворенный степенью возбуждения. В глазах - поволока, ему явно похуй уже на все, лишь бы ближе, лишь бы не сорвалось. А во мне - противоречия, мне жутко, мерзко и стыдно от того, что я вытворяю, но в то же время - нет, я ни за что его не осажу. Слишком многое поставлено на кон. Слишком заводит чертова, чертова внешность, манеры, взоры жгучие, исподресничные. Яйца наливаются тугой, неразрешенной похотью. Подтягиваюсь к нему и собственноручно избавляю от футболки, избавляю - и натыкаюсь на такое вожделение в глазах, что не по себе становится.

Джинсы он стаскивает сам. У него уже стоит - крайняя плоть не наслаивается на возбужденно торчащую вверх нетерпеливо-влажную головку. Я усаживаюсь на него в наезднической позе - он целует мою шею, ключицу, обводит языком набрякший, сжавшийся сосок. Прогибаюсь, позабыв напрочь, что и как я должен изображать, сдавленно охаю, когда в неподготовленную дырку проникают его пальцы - обмоченные в слюне. О том, как выглядели губы в момент, когда пальцы свезли их, приоткрыли развратно, я стараюсь не думать.

- Шлюха, - говорит Тони, - самая настоящая.

- Да пошел ты. - Неубедительно огрызаюсь, насаживаясь сам - уже не так больно, как в прошлый раз. Разрабатывает он недолго, невтерпеж же - подменяет заполненность членом, вводя без особой щепетильности, растаскивает, растягивает рефлекторно скукожившиеся мышцы. С присвистом втягиваю воздух, подмахивая бедрами, стараюсь не думать ни о чем - ни о цели всего этого безумия, ни о стратегиях низвержения превосходительства содомита с пьедестала, на который он сам себя возвел. Проникает до основания, заставляя меня уперто скрипнуть зубами, чтобы не закричать - скорее от кайфа, чем от боли. От «кайфанутой боли» - ввернула бы Кэт. Из-за мысли о ней становится гадко, но ничего не меняется - башня по-прежнему отсутствует, и хочется одного - не останавливаться.

Ноги заведены за его поясницу, принадлежности трутся о его живот - подскакиваю, закатываю глаза, матерюсь и богохульствую одновременно, шестым чувством догадываюсь, что подобные штучки только раззадоривают пыл. Боль никуда не пропадала, она есть, грызет от сфинктера по неприспособленного для инородных предметов проходу - но это не важно. Я даже начинаю ее переворачивать, распаковывать заложенное природой неприятие - боль умеет быть приятной, когда не пытаешься ее отторгать.

Он мой зад мацает - синяки, наверняка, взойдут, неистово вталкивается в нераздолбанную еще узость. А я приближаюсь и целую его девчачью, мерилинскую родинку, сползая на припухлости губ; вздрагивая под толчками, пробивающими на непроступившие слезы, на горячие стоны, на удушающую волну изнутри. Если он и удивлен, это незаметно - сжимает кожу судорожно, в преддверии оргазма - я представляю, как убиваю его - опять. Множество раз, не повторяясь методами. Разбередить раны, засыпать перцем душу. Вскрыть череп, содрать сувенирный скальп. Уничтожить. Настолько живо представляю, что кончаю раньше него, запачкав теплым, липким - тонкую, незащищенную кожу.

Ощущение семени, истекающего из жопы, хм… специфическое. Измотано ниспадаю с ним рядом, изведенный, как марафонец, мерзкий, как резиновая вагина из секс-шопа. Уставший мозг бьется в конвульсиях, не совладав с таким потоком эмоций, впечатлений и информации, шамкает что-то про «смыть с себя эту дрянь» и «вернуться к себе, слинять от неандертальского бастарда в родную прохладную постель». Указываю ему, куда идти, дозволяя себе отдаться сну. Глухой иронией звучит это слово - отдаться. Но по-другому никак. Способ надежный. Верно же?

Перед тем, как провалиться в забытье, я чувствую, что меня обнимают.

Дата добавления: 2015-08-09