Глава девятая: эксгибиционизм

Чем больше проходит времени, тем глубже случившееся гравируется в памяти. Вспоминаются нюансы, которые тогда осознавались не вполне – но сейчас-то мозг не задушен адреналином, не плывет в полувинной дымке морфиумного антибиотика. Он извлекает из своих амбаров все самое богомерзкое и тошнотное, чтобы крутить, как кинопленку: утром, когда я усилием воли отдираюсь от подушки, днем, когда зубрю, ем, курю, разговариваю, анализирую полученную информацию, сижу в туалете или дрочу – на последнем пункте особенно. А вот вечером… с наступлением темноты всегда начинается худшее.

Покрывало, коим я после акта обтирал свою охуенно аппетитную задницу, за каким-то хреном пытаясь втолкнуть внутрь – в надежде ускорить впитывание вытекающей жидкости, было серого спартанского цвета, жаккардовое. Причем это был не типичный серый, нечто среднее между белым и черным. Оттенок называется «зеленый серый чай» и выглядит переливающимся, даже если ткань подразумевает полную матовость.

В первый раз мочалился в душе я еще при Кэт. Эта деталь всплыла вообще из ниоткуда, так как тогда я напрочь вылетел из происходящего в принципе – осенила посредине двора, лупанув по макушке Ньютоновым яблоком. Кэт пишет правой рукой, как и рисует, но все остальное делает левой. Ей так удобнее. Но утопшую в пузыристой пене губку она стискивала нерабочей: проводила по распускающимся синякам, постоянно выспрашивая, не больно ли мне. Помню объеденный угол ногтя на указательном пальце – отскоблившийся непрочный лак, но, хоть убей, не помню, что я ей ответил.

У спермы солоноватый привкус. Сам агрегат в длину достигает примерно восьми дюймов, навскидку; в обхвате – около шести. Когда он заполняет горло, ты «не жадно ловишь «капли драгоценной влаги», а думаешь преимущественно о том, чтобы не задохнуться к чертовой матери. Крохи семени по трахеям прямо в легкие и – финита ля комедия. Работники морга были бы в восторге. Причина смерти: «удушье от минета». Причина смерти: «сволочной брат».

У Бриттани Уильямс оба запястья обмотаны растрепанными бинтами – неудачная попытка самоубийства. Вернулась домой, как была, прокачанная до состояния овоща, накропала слезливую записку дребезжащим почерком, завалилась в ванную и полоснула лезвием по кистям. Хорошо хоть сухожилия не зацепила. Старшая сестра, леди нравов весьма свободных, вернулась пораньше – обнаружила, вызвала скорую... еще немного и плакали бы мы все над одиноким холмиком. Ну ладно, вряд ли бы плакали. Я – точно нет.

Несмотря на то, что свести счеты с жизнью она пыталась как раз тогда, когда я мог вмешаться, но не стал, счел фигурой второстепенной, незначительной, ко мне касательства не имеющей. Да и вешает это на меня она не потому, что доверяет. Очевидно, пытается телеграфировать сведенья – Тони. Из-за него же вены вскрывала. А мне смешно – камень проще разжалобить. Тоже мне, трагическая героиня.

- Знаешь, - говорит Бри, - я не понимаю, почему. Почему один человек наделен такой огромной властью. Может убить или, наоборот, воскресить другого, вообще ничего не делая нарочно. Он там даже не заморачивается, а ты готова гореть в аду целую вечность, лишь бы потом его там встретить, понимаешь? Сказать ему: «Я отсосала у сатаны, чтобы освободить тебе местечко попрохладнее, любимая моя сволочь!» - Смеется. Ее зубы – неровные, третьи выдаются вперед, как посаженные на клей клыки – вампирский антураж. – Ты мне нравишься, Крис, - говорит Бри, - даже жалко, что у тебя девушка есть.

Интересно, по какой такой неведомой причине девчонки считают, что быть шлюхами – круто?

Это мы так на литературе сидим. Преподаватель по кличке «Гамлет», непропечатанный поэт, поглощенный будничной прозой, вышел из класса: все занимаются черти чем. Бриттани – в пол оборота назад, навалилась грудями на мой стол. Кофточка просвечивается, бюстгальтера под ней нет. Улыбаюсь, втягивая угол губы, чтобы ямка на щеке выдавилась. Кэт считает, что моя улыбка «пронизана мистицизмом». Я так себе не льщу – она натужная, пусть и обаятельная – опять же, если послушать предвзятую Саммер.

- Не стоит он того, Бри, - усмехаюсь, - не пускайся во все тяжкие, легче не станет.

Я подпираю чугунную голову. Она приминает корону пшеничных, сцепленных в узел волос. Нам впору создавать клуб «судьбы, изгаженные мерзавцем Холлидеем». Посчитать всех - полусотни не наскребешь, но каждая из этого полтинника поведает захватывающую историю про криминальную личность моего дьявольского брата. Если он задержался с кем-то дольше, чем на ночь, заверяю со всеми основаниями: мозг подопытной курвы восстановлению не подлежит.

Допустим, хорошие девочки западают на плохих парней, подсознательно надеясь приручить. Обламываются, разочаровываются – портятся. Плохие девочки – это искусно замаскированные хорошие. Их тянет на порочных психов в поисках родственной души. Но меня-то за каким хуем он будоражит, как малолетку – найденная среди семейных пленок кассета с порнухой?

- Может и станет, почем знать. – Оживляется, коряво меняя тему. – Кэтрин рассказывала тебе о прошлом? Наверное, да, но все-таки… все знают, что раньше она не такой была. О ней учителя легенды слагали, несмотря на то, что долбанутая... хотя, все творческие люди – в той или иной мере чокнутые. - Зевает, прикрывая ротик пальцами, усеянными кольцами: золото или позолота не отличишь. – Круглая отличница, призер олимпиад, гордость школы. Да и миленькая, этого не отнимешь – эдакая пай-девочка, кукляшка анимешная. А тут бац – Тони. – Истерический смешок. – Негоже, дескать, одной вращаться, надо приобщать к социуму. С ним постоянно тусуются девушки, но долго не задержалась ни одна. Кроме нее – Саммер. - Нескрываемая зависть. – Почти полгода, представляешь? – Злость. – Изменяли друг другу, а встречались – все ебаные полгода! – За эти полгода он довел ее до ненависти к себе, анорексии, наркотиков и психоза. – А меня вышвырнул всего через неделю. Неплохо, да?

- Тебе еще повезло. – Еле сдерживаюсь. – Радоваться надо, что так легко отделалась.

- Знаю. – Встряхивается, колыхнув густой челкой. – Я никогда бы не подумала, что стану такой. Он всегда был чем-то запредельным – заправский бабник, от которого разумнее держаться подальше, но к которому тянет – необъяснимо, неправильно. Мне нравилось наблюдать за ним на расстоянии, мы с Линдси даже загадывали, кто станет следующей. – Занятное совпадение: Линдси Бейкер и Бриттани Уильямс были лучшими подругами. Обе прошли через лапы Тони - в результате – рассорились в пух и прах. Первую я видел первой, последняя была последней до… инцидента. Я ищу хоть какое-то подобие порядка в этом скопище испражнений. – Потом мне навешали лапши на уши и превратили в дуру. Стало быть, заслужила.

Каждая надеется, что станет последней. В два счета сломает устоявшуюся систему, легким щелчком растопит ледяное сердце, в наличии которого я лично сильно сомневаюсь. Каждая считает себя - особенной. Уникальной. Неповторимой. Той самой – единственной.

На самом же деле, они – низкосортный китайский товар на конвейерном производстве. Барби со штампованными лицами. Сестры-близнецы. Прессуются, пакуются в целлофановые мешки и отправляются в утиль. Оттого, что выбирают одинаковую линию атаки, заведомо проигрышную.

Не Кэт – кукла. Все как раз наоборот. Неважно, как ты выглядишь и то, кто ты на самом деле. Главное – выделиться из массы, прицельно-ненарочно врезаться в память. Будь маргинальной. Странной. Не шугайся собственных взглядов. Шокируй, поражай, заставай врасплох. Но, ради бога – только не будь скучной, не повторяй того, чего он и так насмотрелся сполна. Заевшая пластинка не доставляет радости слуху: она раздражает. Мы оба ведем себя не так, как он предполагает – вопреки ожиданиям, именно поэтому вызываем его нездоровый интерес.

Я хочу сказать это Бриттани, но та слишком незатейлива, чтобы понять.

Лучезарно улыбается, покачивая гипнотизирующими цепочками сережек. Очи - васильковые, незамутненные. Раньше она не позволяла себе такой откровенности. Мы общались, но не до подобных излияний же! Для нее это - стриптиз. Вытащить наружу боль - увидеть чужими глазами, смехотворную, беспричинную. Чем больше говоришь, тем меньше чувствуешь. Сработает ли это - на мне?

Не уверен: о таком не треплются кому ни попадя. Подсудное дело. Уголовное. Не то, чтобы я не хотел его упрятать - они доебутся до меня в первую очередь. Придется давать показания, махать грязным бельем, как флагом, перед насупленными рылами свиноподобных господ судей и присяжных заседателей, выхаркивать из памяти подробности - о, эти подробности… словно мне одному их мало. Выпытают каждый жест, каждый стон, будто от подобного ментального онанизма что-то зависит. И потом, на весь остаток безрадостных лет, невидимое, нестираемое, канцелярской печатью - скорбное клеймо: жертва изнасилования.

Должно быть, поэтому молчит Кэт. Стало быть, от этого тотчас не пошла в участок, предпочитая трясти холодным оружием, с риском загреметь самой, если бы пришлось его применить. Нет, публике не место в моих проблемах. А мне нечего делать в проблемах Бриттани.

- Ничего ты не заслужила. - Говорю ей. - Ему на всех плевать. - Кроме меня. - Вокруг слишком много людей, чтобы хоронить себя из-за одного, к тому же, далеко не самого лучшего. - Лицо вытягивается, становится инфантильным, бровки домиком. Какая же смешная! - Ты не должна умирать сейчас: умирать можно только тогда, когда есть куда оборачиваться.

Ответить не успевает – унылая фигура Гамлета, в миру – мистера Симмонса, возвращается в класс. Шепчут страницы. Печальная, напевная декламация клонит в сон. Бриттани незаметно перебрасывает мне бумажный оборвыш в клетку, на котором синим по белому нацарапано:

«Так счастлива, что тебя встретила. Это неправильно, но… может сходим потом куда-нибудь?»

Завершается сие безобразие тремя скобками-смайлами. Я закатываю глаза. Стоит брякнуть что-нибудь псевдо-мудрое, желательно с сексуально небрежным видом и взглядом гуру, как девки тут же, не отходя от кассы, обнаруживают, что ты «замечательный» или и того хуже «не такой, как все». Они думают, что ты милый, рассудительный и способен позаботиться об их пружинистых задницах в кружевных труселях. Уверены, что не попытаешься залезть им между ног – любимая же числится. При этом надеясь затащить в койку самостоятельно, но нет, это не считается, ведь они – искусительницы. Твоя репутация пушистика никоим образом не страдает. Кстати, помогать им выбраться из говнища и блевотины ты вызовешься из бескорыстной любви к благотворительности. Да-да. Все это – тоже ты. Привыкай.

Техника Тони - схожа. Ничего сложного, если иметь серое вещество в котелке, наблюдательность и каплю харизмы. Надуть в уши молоденькой барышне – пустяк. Они во что угодно готовы поверить. Я на полном серьезе рассматриваю возможность впендюрить Бри – где-то секунд двадцать. Примерно столько же прикидываю, какая дырка мне импонирует больше. Оцениваю последствия. Вспоминаю Кэт – и через минуту скидываю огрызок листа с ровной надписью:

«Не самая лучшая идея. Как ты правильно заметила, у меня есть девушка».

***

Положение Кэт – более чем плачевное. Глаза слезятся, косметика, соответственно, течет – и где он, былой лоск ухоженной пофигистки? С отпечатавшимися на нижних веках следами ресниц, своих: к слову, не таких коротких, чтобы лепить сверху накладные; собирающимися в складках век тенями, неравномерно положенным тоном - она всем своим видом будто кричит: «спаси меня!» Я бы и хотел, но это вне моих возможностей. Все ее мысли занимает он – амфетамин.

Он убивает ее, неважно, принимает она или нет. Процесс запущен. Это не остановить.

Она держится. Она пытается отвлечься. Сил нет - проявились последствия многонедельного голода. Опирается на меня, когда стоит, ходит медленно, по стеночке. Бывает, приходится подхватывать ее на руки и тащить до машины. Как можно в таком состоянии еще и водить – уму непостижимо. В любой момент – отключится, и все, авария обеспечена. Доходит до того, что я просто не пускаю ее за руль: езжу сам, хотя до получения прав без малого два месяца.

Родители – о, неужели! – начинают тревожиться. Я затариваюсь детским питанием, подбираю щадящее меню для диабетиков и послеоперационных, скармливаю ей пюре, каши и всякую такую дребедень, чтобы не угробить желудок окончательно. Кэт пялится на меня раскосыми глазами – без части рисованной оболочки явственно заметна ее монголоидная принадлежность – пялится на меня своими громадными, громоздкими глазами, затонувшими в костях. Мамочка хватается за голову. До того, как Кэт буквально «сползла», все было нормально, никаких забот, девочка «старается быть в форме». В форме скелета? Похоже на истину.

Кэт – апатичная и вареная. Кэт ничего не хочет. Посылает нахуй всех, кто пытается что-то сделать. Ее все подмывает броситься к Тони – что удерживает, не знаю и знать не хочу. Ее мать все еще не предпринимает попыток затащить дочурку к психиатру или проверить на наркоту, но момент этот, чую, не за горами. Я запираюсь с Кэт в своей комнате. Мне жизненно важно видеть ее, следить, чтобы ничего не сотворила. После того, как она распахала икру лезвием… ах, я не рассказывал! Гуляла со мной в таком виде и спалилась только когда кровь пропитала джинсу и бессчетные слои марли – пришлось всучить кругленькую сумму травматологу, зашивающему беспрестанно кровящую ногу: чтобы избежать встречи с полицией. Вот после этого я и начал прятать острые предметы в радиусе ее досягаемости. Саммер кипятится: «хватит обращаться со мной, как с ребенком! Я сама соображаю, что делаю», но в свете последних событий у меня есть все основания не верить.

В нашей жизни происходит пиздец. Пойти не к кому, помощи ждать неоткуда. Тони мрачной тенью маячит перед глазами – почти все равно. Если не считать этих мелочей – подробностей, качающихся в черноте каждый раз, когда я прикрываю веки. Они повторяются снова и снова, прокручиваются, пока голова не заболит. Я стал посторонним самому себе. Я не понимаю, что здесь происходит. У меня мания преследования, ощущение, что все знают, все в курсе – следят за действием, не вмешиваясь, ведь так занятно выяснить, чем это кончится. Порой мне самому охота искромсать себя в капусту, разрубить сонную артерию – и баста. Хочется использовать кого угодно, любую страшилку, главное, чтобы под занавес она сдохла. Но вспоминается Кэт, вспоминается мама, возвращается разум. Я все еще живу. Мое окружение тоже еще живо.

Разодрана одежда, счищена кожа, как картофельная кожура. Смотрите все, любуйтесь все. Жрите мою душу – дегустация бесплатна. Кэт положила голову мне на колени. Я поглаживаю ее разметавшиеся колтуны - несколько синих, линялых волосков съезжают вместе с рукой.

И мне впервые становится по-настоящему страшно.

Дата добавления: 2015-08-09