Глава вторая: потенциальные

Комната как комната. Ничего необычного. Приглушенная гамма: бежевые обои, занавески цвета темного хаки, светло-палевый квадратный ковер на натертом до блеска ламинате. Деревянная кровать вполне авангардного типа, со встроенным с левой стороны невысоким шкафчиком – книжные полки, запахнутые миниатюрные дверцы, которые у меня нет желания открывать. Компьютерный стол. Рядом с ноутбуком валяется брошенная мной спортивная сумка, расстегнутая в кривом зевке. А за окном ночь – теплая, мягкая, приветливая; не чета куску дерьма, которого я отныне обязан считать своим братом.

Оранжевый ореол покосившейся луны похож на прерывающийся отсвет фонаря. Если выйти в коридор, услышишь характерные стоны через пролет: Тони обрабатывает клубную шалаву. Так громко, что даже двери с отличной звукоизоляцией бессильны замаскировать. Почему-то меня это злит: до спазма в глотке, до стиснутых зубов. Я раздражаю его из-за того, что вторгся в неприкосновенное пространство разврата, не последнюю роль сыграла и сыновняя ревность к чужой семье, нежданно-негаданно ввалившейся в их мирок; но он бесит меня самим фактом своего существования. Оскорбился, надо же. Как будто без него на свете мало идиотов.

Поспать не удается вовсе. Ворочаюсь до рассвета, завернувшись в одеяло до самого носа и заткнув уши плейером. Едва пиксельные линии часов подбредают к шести, встаю, чтобы начать собираться – переезды, не укладывающиеся в голове новшества и одноквартирцы-казановы не освобождают от нудятины школьных дней. Типичный сюжет молодежной комедии – серая мышь перебирается на новое место жительства. Как следствие, рушит царящий там уклад, встречает того самого принца и парочку верных друзей, переживает череду мелких неурядиц, выданных за трагедии вселенского масштаба, причем это происходит в весьма компактные сроки и сопровождается затертыми до дыр, проштампованными фразами с претензией на великий смысл. Если бы на самом деле все было так просто.

Занимательное наблюдение: почти все главные герои – девушки. Мужчина должен или изначально быть красавчиком-спортсменом, или оставаться лузером до финальных титров. А слабому полу – целевой аудитории подобных фильмов – хочется верить в сказку о золушке.

Впихнув в воспаленные бессонницей глаза прозрачные дольки линз, тащусь в ванную. Зеркало бесстрастно выдает отражение тощего, бледного от частого пребывания в помещении чудика, чуточку симпатичного, но на данном этапе безнадежно расхандрившегося, разбитого и дезориентированного. Подробнее: отросшие черные вихры, утопшие в серо-зеленом зрачки размером с булавочную головку под режущим светом настенной бра. Приведение в божеский вид моего помятого облика мало кому интересно, так что перехожу к более динамичному отрывку утренних событий.

Мама встречает нас запахом свежеиспеченных блинчиков. Жизнерадостная фигурка в легком не по сезону ситцевом платье буквально источает счастье – и ради того, чтобы видеть ее такой, я согласен претерпевать круглосуточное созерцание вшивого кретина. Готов послать к чертям собственное мнение, антипатию к скоплению хамоватых мажоров, которыми, сто процентов, кишит образовательная тюрьма. Скрепя сердце, улыбнуться заседающему за длинным столом, похожим на барную стойку, отчиму, подавляя желание сморозить колкость в адрес его воспитательских способностей. Пристроиться на свободный стул, и даже не дернуться, когда вчерашний оболтус, зыркнув на меня пренебрежительным взглядом из-под растрепанных лохм, плюхается рядом с отцом.

Тот представляет нас друг другу. Вопреки ожиданиям, Тони не отпускает язвительных шуточек, не заявляет, что «постарается не надрать мне задницу, но за себя не отвечает», не перечит мачехе и не выкидывает ничего неприличного. Завтрак проходит в относительном спокойствии, если не считать незаметных для взрослых волн обоюдной неприязни, струящейся от него ко мне и наоборот. Кусок не лезет в горло, несмотря на то, что мамины кулинарные навыки заметно возросли – во многом благодаря тому, что теперь ей есть для кого готовить.

Оглушительная новость: мне и ему придется ехать вместе. Потому что у меня пока что нет прав. Потому что голубки решили, что так нам удастся наладить контакт – братские узы, всякая такая фигня. Этот дебил даже бровью не ведет: меховой, дугообразной, без пеньков снизу, бровью. Дикость для натурала – выглядеть таким рекламным. Метросексуал? Нарцисс? Явно не гей, давешнее представление наглядно демонстрирует его предпочтения… хотя, какое мне, спрашивается, дело? Еще чего не хватало – рассматривать его с подобного ракурса.

Покидав учебники в рюкзак, по привычке набросив куртку, вытаскиваюсь на улицу. Сентябрь здесь до странности деликатный, будто лето и не заканчивалось, сманивая вынужденные грызть гранит науки стада понежиться под припекающим солнцем. Загрузившись на переднее сиденье кровянистого кабриолета, возвращаю маме улыбку, автоматически соглашаюсь с наставлениями не возвращаться слишком поздно; мимоходом отмечаю в ее руках свернутый трубочкой каталог свадебных нарядов. Платиновые локоны на солнце отливают золотом, наброшенная на плечи вязаная кофточка делает ее удивительно домашней, уютной. Но самое главное – то, с какой поразительной теплотой она смотрит. Искорки безграничного света, глубокого, внутреннего умиротворения сквозь зеленую, как бутылочное стекло, окольцовку.

Как у человека, который после долгих странствий вернулся домой.

Тони запрыгивает на водительское место; не утруждаясь прогревом двигателя, стартует и выворачивает на дорогу. Я отвлекаюсь от сгустившегося напряжения тем, что яростно мну белую обивку кресла, изредка косясь на его профиль. Если приглядеться, заметно, что на носу у него – легкий залом, горбинка, а на правой щеке – родинка, не круглая, а немного вытянутая. Чуть выше носогубной складки. Молчание принимает вид затишья перед бурей. Звонкие трели музыкальных композиций не заглушают плотного раздражения. Проклятый Холлидей добавляет громкости, игнорирует сигналы нагло обгоняемых авто; выписывает синусоиду по встречке, огибая попавшийся на пути грузовик. Водитель орет, высунув лысую багровую морду, а этот имбицилл ухмыляется и демонстрирует тому серебряное кольцо на среднем пальце.

Еще немного, и за нами определенно увяжутся полицейские. Послав подальше решение не заговаривать первым, перекрикиваю пилящий скрип электрогитары:

- Сбавь скорость! Захотел с копами пообщаться?!

- Захлопни пасть. – Цедит сквозь зубы, всем видом показывая нежелательность дальнейших «реплик из зала». Но меня будто несет, вздыбливается желание показать тварюге, что он – не господь бог, а я – не одна из проституток, с которыми не возбраняется показывать характер. Выпаливаю на одном дыхании:

- Да что ты о себе возомнил?! Думаешь, коль твой папаша – важная шишка, то все можно? Без него ты – ничтожество! Играешь крутого, а сам – ноль без палочки! И сбавь, наконец, скорость, попадайся сам, если хочешь, а мне не нужны проблемы по твоей мило…

Цапнув меня за волосы, с размаха прикладывает лбом о переднюю панель.

- Беги, пожалуйся мамочке.

Башка трещит, за веками – гулкие искры. Мгновенный шок отступает – просыпается желание, нет – потребность раскроить самодовольную рожу. Однако рациональная часть вмешивается раньше, чем захлестнут эмоции, и мы благополучно впишемся в столб, чью-нибудь тарахтелку или прогуливающуюся по низкобордюрному тротуару тушу. Откидываюсь назад, сообщая обтекаемому зеркалу заднего вида:

- Да пошел ты в жопу, Холлидей… ты и вправду больной.

Тот не затрудняет себя ответом.

Масштабное сооружение в несколько корпусов напоминает гигантский муравейник. Тут и там копошатся студенты, стекаются в разномастные группки – красотки в едва прикрывающих аппетитные задницы юбчонках вытаскивают свои длинные ноги из автомобилей, публично приветствуют друг друга невесомыми поцелуями в щечку, обнимаются, не касаясь. Недалекие качки гоняют по единственной прямой извилине кадры недавно просмотренной порнухи, греясь фантазиями, как при удобном случае пропятят этих тупеньких телочек. Есть и неудачники вроде меня, зашуганные одиночки, невидимки, бредущие с тоской во взоре. Школа как школа. Среднестатистическое сборище долбоебов.

Прямо перед носом нашего остановившегося транспорта курит девчонка с синими волосами. Сжато о деталях: в ней присутствует что-то азиатское, но глаза такие здоровенные, что кажутся почти круглыми – как у фарфоровой безделушки: накладные ресницы в пол-лица, плюс удачно скомбинированные тени. Крошечный рост не компенсирует даже трехдюймовая подошва криперов. Не худышка, но и полненькой не назовешь. Свободные джинсы в засохших пятнах гуаши, растянутая серая футболка с длинным рукавом перекрещена надписью «отвалите». Взгляд отрешенный, но не как под кайфом. Похоже, ей чихать на окружение – придуманные миры куда надежнее и безопаснее.

Тони перемахивает через бортик и тут же складывает лапищу на ее плечо – мне остается только цокнуть, возвести очи горе и выпереться наружу нормальным способом.

- Привет, кукла. Подумала над моим предложением?

Ловко выворачивается из-под грабли, не меняя выражения сердцевидной мордашки. Голос у нее приятный, мелодичный; а то, в каких вычурных пируэтах она его отшивает, заставляет меня задержаться еще на несколько секунд. Сладостно замирают внутренности от простого факта, что кто-то еще разделяет мои рвотные рефлексы, плавно переходящие в аллергию.

- Будь так добр, утащи свой зад подальше от меня, Тони. Совершай насилие над органами восприятия кого-нибудь другого, более расположенного к мазохизму.

Тот притворно сокрушенно вздыхает, парируя:

- Кэт в своем репертуаре. Одумаешься, сама приползешь, да поздно будет.

Девчонка крепко затягивается и выдыхает волны дыма в его физиономию.

- Переживу.

Холлидей ухмыляется, забрасывает полупустую сумку за спину и устраняется в направлении одной из компаний, а я невольно провожаю его взглядом.

Потоптавшись с полминуты, решаю подойти к этой Мальвине, флегматично уставившейся на свои ногти – щербатые, срезанные почти под корень, в несколько комканых слоев замазанные потрескавшимся голубым лаком. Она не поворачивается, предупреждая шорох моих шагов:

- Лучше держись от него подальше. Сволочь еще та. Подотрется и в унитаз смоет.

- Рад бы. – Нервно дергаю углом рта в подобии усмешки. – Это недоразумение – мой сводный брат.

Вскидывает лицо, внимательно оглядывая меня из-под густой туши. Про себя отмечаю, что с гримом она переборщила – вблизи смотрится неестественно.

- Сочувствую. Запасайся валерьянкой, чувак. Нервы он перегрызает на раз-два.

Кто она ему? Злая бывшая? Или гордая несостоявшаяся?

- Это я и сам понял. – Додумавшись, что неплохо бы представиться, говорю: – Я – Крис Марлоу.

- Кэтрин Саммер. – Тушит бычок о собственную сумку и складывает туда же, в передний кармашек. – Хочешь, встретимся в перерыве. Я тебе все покажу. Хотя, на самом деле у нас скучно, если не считать таких вот кадров.

Мне везет. С первых же шагов наткнулся на возможного приятеля – еще немного в том же темпе и начнут мерещится раскормленные кинозрители, поглощающие ведра попкорна, чтобы моя сраная судьба лучше доходила до ожиревших мозгов.

- Здорово. Значит, еще увидимся.

Кэт улыбается. В ее глазах нет радости, но есть… понимание.

Дальнейшие события не заслуживают того, чтобы о них упоминать. Получение расписания, сухопарая остроносая тетка, дежурная улыбка и пожелание удачи. Героические усилия не захрапеть во время уроков, смазавшихся в неразборчивый ком. Обед, вкуса которого я не чувствую, лихорадочно высматривая знакомую макушку, душное отвращение, когда в итоге Холлидей появляется в кафетерии, обступленный стайкой прихлебателей. Высокая прическа Кэтрин, частично заслонившая его персону – синие беспорядочные завитушки длиной почти до пояса сзади начесаны и подобраны клетчатым бантом; у корней – полсантиметра отлезшего каштанового.

Цепляюсь за любые мелочи, лишь бы не смотреть на проклятого братца.

Потенциальная «подруга» не возобновляет перемывание костей нашего общего знакомого. Рассуждает о здешних нравах, вкратце обрисовывает проходящих – репутация, характер, ее собственное мнение о «субъекте». В перерывах ударяется в философские размышления:

- Тут все настолько свихнутые, что это кажется пресным. Вот представь: многие любят шоколад с изюмом. Изюминки украшают и так полноценное лакомство – но если напичкать их столько, что не останется шоколада, становится невкусно. Все так пытаются самовыразиться, что теряют индивидуальность.

Бутылка «Кока-колы» шипит, когда она отвинчивает крышку. Тони косится на нас и шепчет в ухо распутного вида брюнетке – Линдси Бейкер, как услужливо подсказала Кэт. Та прыскает.

- Там, где я жил раньше, - отвечаю, - было то же самое. Люди везде одинаковые, знаешь ли. Иногда, конечно, встречаются необычные экземпляры, но чаще всего эта необычность – плод их собственных трудов. В конечном счете все становится мейнстримом. Особенно чокнутость.

Я отдаю себе отчет в том, что несу околесицу. Холлидей буравит неотрывно. Под кожей мелкой крупой рассыпаются мурашки - мерзенькие, гнусные предатели. С такой дистанции его черты искажены, контуры глаз – резче, а радужка такая блеклая, что кажется белесой. Как у зомби из старого ужастика.

- Вот и я о том же. – Сетует. – Мы забыли о том, что такое «независимость». Разве что день ее отмечаем. Все подряд указывают нам, как одеваться, выглядеть, что есть, чем себя окружать. Как думать, и даже чувствовать. Поэтому я и не похудею. – Неожиданно вклинивает Кэт. – Средства массовой информации внушают, что я должна быть тростинкой, в то же время, дразня рекламой Макдональдса. Поэтому меня и швыряет то в одну, то в другую крайность.

И она с остервенением запихивает в рот остаток гамбургера.

- Тебе не надо ничего делать. Ты красивая – такая, какая есть.

Фыркает, не реагируя на комплимент смущенным «ну перестань», неуверенным «правда?» или кокетливым «знаю». Тони рассказывает что-то черному парню со сложными татуировками, вьющимися от плеч до кистей; не отсоединяется от наблюдения за мной… или за Саммер, фиг поймешь. Смешливая Линдси томно прижимает к нему затасканное тело.

Противный трезвон завершает безгласную игру в гляделки.

До конца уроков я прилагаю нечеловеческие усилия чтобы не думать о Холлидее и его взглядах: жутких. До пупырчатого холода, липкой духоты – до одурения. Мечта рвануть автостопом на противоположный конец материка становится все нестерпимее. Бежать, спасаться. От чего, не знаю, но навалившееся ощущение опасности пропадать не собирается. Паранойя? Смена климата? Или все-таки интуиция?

Преодолев неудобство, прошу Кэт подвезти. Та сразу соглашается, более того, предлагает заскакивать ко мне по утрам, чтобы избавить от общества Тони. Я не спрашиваю, почему она ненавидит его, а она не планирует распространяться. Мы испытываем одно и то же, и это нас объединяет. Подробности – необязательны.

Дата добавления: 2015-08-09