Глава пятнадцатая: перелетные 3 страница

- Сдаюсь. - Але-оп! Конфронтация магически превращается в нашу норму. Взаимную вседозволенность. - Не сердись на меня, - говорит, - я только думаю, как для тебя лучше.

Не переезжать. Не сбегать. Остаться в Нью-Йорке. Фальшиво давлю «ты что, я не сержусь», и благоразумно замолкаю. Мать включает магнитолу - биттловская Yesterday заполняет салон. Почему ей пришлось уйти? Я не знаю, она не сказала. Она сказала. Ее слова искололи грудь, ее признания проели душу кровью. До скрипа стискиваю зубы и врубаю в плейере Black Vail Brides. Нет, я не сдамся. Но не ручаюсь за «никогда». Пой мне, детка. Убеди меня в том, что шанс не потерян. Chance. Чем это пахнет?

Я - обрывки разрозненных мыслей, непрерывность разобщенности. Шлагбаум.

Как можно вырваться и двигаться дальше, если, в сущности, живешь прошлым?

И каждое название в списке, и каждая песня - животрепещущее напоминание.

Вечная «Numb» из храпящего динамика телефона, мы вываливаемся из бара затемно, под вечер. Оба подвыпивши, ее еще и кроет нехило - беспечные, разудалые, бесконечные, как тогда мерещилось. Дождь сначала накрапывает, потом гневливо рычит гром, и небо хлещет ливнем, она восторженно взвизгивает и смеется, и кружится-кружится-кружится, поднимает ладошки, славливая влагу, и вода на ее веках слизывает тени, собирается каплями на ресницах, падая на щеки чернющими кляксами, лицо наверх, волосы вымокают, тяжелеют, а она кричит: «Как же здорово! Посмотри, почувствуй это, Крис! Мы живы! На самом деле живы!» Смаргиваю. Ее ресницы - гиперболы. Она сама как птица, знаете? Синяя птица. Неуловимая.

Прости, мам, я запачкаю сиденье подошвами. Подтяну к себе колени. Иначе изнутри разорвет. «Золотые ворота». Мы столько раз гоняли в SF, столько раз - и она на водительском месте, и я не сзади, а рядом, там, где крокодиловая сумочка бордового цвета. И треки - я вынимаю из ее уха наушник, похожий на шоколадную конфету с проводом, прислушиваюсь, оцениваю плейлист краем глаза и одобряю: «шикарная подборка». Кэт толкает меня в бок и говорит: «ну конечно, тупица, ты же сам ее и составлял». Угораем над чем-то, над чем, даже не помню, кто-нибудь, остановите это, потому что я больше не выдержу. «Sick» у Эванов - каждое слово прямо в душу. Перелистывай, судорожно щелкай по заголовкам, но если тебе хреново, ты везде выскребешь перекличку со своей агонией. Бесполезно. Развилка - две ветки. Но каждая кончается - в тупике.

Терпеть не могу авиаперелеты. Не выношу обжиманий в аэропорту. Ненавижу слезы. Зачем ты плачешь, мамочка? Я еще вроде не покойник. Прибереги рыдания для кремации. Меня сожгут, не зароют. А возможно, повезет, и самолет взорвется в воздухе, на высоте тридцать тысяч футов - неисправный двигатель, дрянное топливо, столкновение в тумане - да хоть кусок метеорита из небытия. Всякое случается. Не придется раскошеливаться на похороны. Не плачь. Я здесь. Живи этой секундой. Каждый миг как единственный - иначе можно сойти с ума.

СМС прорывается через шум и гам:

«Только посмей мне не вернуться. Т».

Тук-тук. Тук-тук. Сердце считает шаги.

Двойные перебои. Ему не все равно. Улыбаться больно, должно быть, я уже не сумею проделывать это без усилия, но сейчас – получается. Поцеловать маму на прощанье и - взлететь. Сан-Франциско - Сиэтл. Два часа. Шасси отрывается от земли. Боинг взмывает.

Ввысь.

***

WAKE UP.

Просыпаюсь. Вижу Кристину. Кристи с искусственно-натуральным лицом и конским хвостом на голове. В синих джинсах, светло-коричневом пальто и черных лабутенах на каблуке дюймов в пять, не меньше. Так она выше меня. На самом деле - нет. Обманка. Склоняется, осторожно дотрагивается до сникшей руки и говорит: «Мы прилетели, Крис. Давай, выходим. Выспишься, когда доберемся до моей квартиры». Багаж в зубы и вперед. Я – ватный, квелый, растерянный, не сразу соображающий, где мы находимся - что происходит? Спуститься с трапа. Не упасть. Небо угрюмо хмурит тучи-брови, холод иголками забирается под рукава куртки. Температура здесь ниже градусов на десять-пятнадцать, и дождь вот-вот расплачется. Такси подано. Карета ждет. «Тут недалеко» - сообщает Кристи и указывает водителю адрес. Откинься на сиденье. Не люкс-номер, но вполне удобно. Баю-бай, спи, ребенок.

Крис прикладывает мой котелок на свое плечо. Меня давно подмывает спросить – она качала пластикой сиськи и зад? Иначе, почему все остальные части ее тела такие худые, почему руки и ноги стройные, и в висок мне упирается колючая кость ключицы? Мужчины любят женщин этого типа. Вроде танцовщицы go-go в хитовом клипе - все при ней, но жира нет. «Я покажу тебе город», - шепчет, - «Сиэтл - именно то место, где я всегда мечтала жить». Капли плачутся в стекло. Аналог Лондона в Штатах. Мы живы… живы ли? Придремываю на минутку, прежде чем вновь проснуться. Не там. Не с той.

Мы все еще в пути, и Кристина закуривает. Можно или нет, ее, похоже, вовсе не волнует. «Хрум» крышки, «ширк» пламени, а потом оно гудит, «хшшш…» горит тонкая папиросная бумага. «Тц» - закрыть. Вдохнуть, зажать сигарету между пальцев с длинными, пурпурно-алыми ногтями. Совсем ее не напоминаешь, - думаю я, - ты похожа на Тони. Да, ты чересчур похожа на него, Крис-Тина. Так бы он выглядел, вознамерься он сменить пол… будь у него проблемы с гендерностью. С головой у него проблемы, - заключаю, - и у меня то же самое. Нечего к нему возвращаться, пусть и мысленно. Чувства => Тони => Кэт => Боль. Не болит – не чувствуешь. Не страдаешь – не живешь. Аксиома или бред сумасшедшего?

А до дома ее – на катере, через озеро, сквозь дождь. Причал, сер(н)ая дорожка, темнеющая россыпью густых капель. Знаете такие жилища? Одно здание на шесть квартир, разделенное пополам. Между ними стена, входы с разных дверей. Третий этаж справа - Кристины. Остальное заселено негусто – клетушки продаются. Сдаются в аренду. Необитаемая жилплощадь… свободная касса! Я не в себе, я засыпаю, чудом не сношу декоративные кусты росистой зелени. Газонокосилка не требуется, спасибо. Кристи вправляет ключ недрогнувшей рукой, с единственной попытки. Малиновый диван в гостиной, полосатая подушка, спи, крошка. Спокойного дня.

***

Мокрые, отвратительно липнущие к телу пятна пропитали джинсы, над коленками и выше. Я лежу в луже разлитого чего-то… опрокинутая банка «Адреналина» рядом подтверждает, что вечернее светопредставление не было безумным сном. Тошнота сворачивается в глотке, от висков к затылку пробирается тупая, ноющая боль. Розовая обивка дивана загажена мутными кляксами, хочется блевать – и становится предельно ясно, что мешать энергетик с водкой было не лучшей идеей. Скатываюсь на пол, еле встаю на дрожащие, подкашивающиеся ноги и иду – да какой там иду – спотыкаясь и врезаясь в стены, мчусь в туалет, где меня кисло, нещадно рвет, выворачивает, выкручивает. Отплевываюсь от гадкой жижи, обнимая фарфор, тыкаюсь лбом в ободок унитаза. А началось все с того, что вчера (или еще сегодня?) я застал Кристи плачущей.

Таких девушек вообще с трудом представляешь в слезах – они говорят о чувствах с изрядной долей цинизма, признаются в своей «неврастеничности», но ни за что не показывают эмоций посторонним. Но она плакала. Нет – она рыдала. А запись на автоответчике прокручивалась снова и снова: «Здравствуй, Кристина. Это Эван. Я нашел папку с подписью «DCT», если она важна, приезжай и забери. Адрес не изменился». Щелк. «Здравствуй, Кристина…» И так кругами. Черная ведьма с разводами туши - на полу в кабинете. Дорожки пропороли лицо, скатились на губы, на раскладном столике – песочные часы, инструктированная шкатулка и лохматый плюшевый медвежонок с голубым бантом вокруг шеи. Кристина плакала, а я стоял в дверном проеме, как идиот - спросонок не вполне соображая, что происходит. Она заметила меня и выговорила, торопливо стирая (размазывая) влагу с щек: «Прости, прости, прости, ты не должен был это видеть». И тогда я подошел и сел возле нее, и выключил, наконец, этот заевший телефон, и отпихнул его подальше. Я спросил: «ты до сих пор его любишь?», и она кивнула. Да. А я предложил: «Расскажи. Скинь на меня часть. Обоим лучше… тебя отпустит - а я отвлекусь».

После этого мы напились. Мы выскребли из холодильника все спиртное (а его оказалось немало), и я нашел пресловутый «Адреналин», чтобы ненароком не вырубило. Когда кому-то возле тебя херовее, чем тебе самому, ты забываешь про свое горе и делаешь все, чтобы ему (ей) помочь – но это работает только в случае, когда на него/нее не насрать. Из этого следуют два вывода: А) Кристина – не прохожая чужачка, и Б) Бодрящие напитки ни разу не помогают. Я помню, что она рассказывала. К счастью/к прискорбию, алкота не отшибла память, помутила немного разве что – она говорила много, очень много. Мы опрокидывали в себя горячительное прямо из тары, и Кристину несло. Словесный фонтан. Когда что-то рассказываешь, совсем не обязательно - выставляешь напоказ слабость. Выплети красивый шарж на свои муки и это уже будет не жалобой, а отличительной особенностью. Все не так. Никаких карикатур. Никаких насмешек над собственной глупостью. Ей было очень, очень больно, когда она вытрясывала из себя историю с корнями и мясом, – а мне было очень, очень горько, оттого, что горько было ей.

Эван старше нее на четырнадцать лет. На самом деле, он ровесник Дэвида, приятель еще с универа. Такая вот петрушка. В первый раз она видела его, когда ей было десять – но вопреки пошлым мыслям некоторых, не просто ничего не было, а он ей не понравился совершенно. Он выглядел как глистообразный заучка-ботаник, ну или офисный планктон. Без очков, но с постной миной и хроническим недосыпом. Юрист. «А ведь я на дух не переношу адвокатов, продажные, гады», - заявила Крис, рассевшись на декоративном коврике. Под торшером – нимб вокруг чела. «Дэйв сейчас владеет этой дурацкой компанией, хотя начинал так же. Но Дэйв – исключение. Он – мой брат, и я люблю его… какой бы фигней он там ни занимался». Справедливо.

Во второй раз они встретились, когда ей было шестнадцать. Она тогда спала с одним парнем, и прикидывала, как бы незаметно вывести его из дома, чтобы никто не спалил. «Он выглядел как плод запретной любви Нортона и Ривса», - мы были в хлам, помните? – «и отжег, ляпнув, что мои глаза не по возрасту взрослые. Я фыркнула и пошла подставлять стремянку, чтобы выпустить из окна Мэтта… или Тома… короче, того самого чувака, с которым я была». Да, Кристи чересчур похожа на Тони. Или Тони на нее. А мы лили в себя спирт, и поэтому теперь мне так дерьмово.

Третий раз стал фатальным – ей было девятнадцать. Она училась & работала, все еще живя с братом. И Тони. «Можешь вообразить? Все началось на его свадьбе», - хрипло смеялась Крис, - «нас пригласили на церемонию, а я дурная была, мелкая, решила проверить, хватит ли моего шарма, чтобы соблазнить жениха. Свидетель меня не устраивал. Лишь самое лучшее», - сочно присосаться к бутылке, - «лишь самое недосягаемое. Серьезно, совратить его было несложно. Сложности начались потом, когда он развелся нахрен с женой. Из-за меня, как мне казалось. Самолюбию льстило до неимоверного, но хоронить себя с одним я не намеревалась». Тони. Копия. Вот она, что фактически «создала» его. Ей он пытался подражать. Сознательно или нет, не суть важно.

«И эта ахинея продолжалась четыре года», - говорила Крис, - «на самом деле, ты интересна, пока есть загадка, «нераскрытость», пока ты – неизученный ландшафт. НЛО. Ты сама – такая легкодоступная, но недоступная. Можешь переспать с ним и исчезнуть на месяц, игнорируя звонки. Другому бы это давно надоело, но этот не таков. Ему нравится сам процесс подчинения, приручения что ли. Он одновременно безупречный - и чудовищный. Я, в конечном счете, сбегала тупо ради того, чтобы не сдаться. Ненавижу любовь», - музыка, инструменталка из стерео, Тони, ненависть-эйфория, - «эта сука делает из людей дегенератов». Согласен. Без комментариев. «Да, я сдалась», - шептала она. Включенный на медленный режим вентилятор слабо теребил ее волосы, - «он предложил выйти за него, а я, дурадурадура, - согласилась».

Ей было двадцать три. Закончила мединститут, интернатуру, но работать не пошла, хотя хотела «заделаться» хирургом. Пластическим хирургом, - уточнила, - но вовсе не для того, чтоб править одряхлевшие физиономии старым бабищам или вгонять силикон в губы, вислые груди и жопы, нет. Думала спасать тех, кто из-за катастрофы или несчастного случая остался без лица. «Красота - это проклятье, не спорю», - сказала она, - «но когда у тебя на месте рожи ошметки, жизнь жизнью не кажется. Это самый настоящий ад. Ты уже не нужен никому - даже любимым, знаешь ли. Вот смешно. Люди влюбляются во внешность, но гонят бред о богатстве душ и такой прочей ерунде». Горло жгла водка, линзы жгли глаза, DCT - аббревиатура Dreams Come True, «глупые иллюзии», - пояснила она, - «я писала-рисовала то, что мечтала видеть или чувствовать». И папку также нужно спалить, обязательно. Но самой. Ему она не позволит - нет, ни за что. Она сделала все сама, тоже. Это была моя… любимая.

Мы на барахолке, и она такая… солнечная. У нее темные очки в стиле cat-eye, вздернутые к вискам, и расклешенное красное платье а-ля пятидесятые. Массивные, разноцветные кольца на всех пальцах и звенящие сережки. Бесцельно бродим между рядов – она останавливается у лотка с этнического вида украшениями, и среди пестрых, бижутерных безделушек я навскидку выделяю то, что может ей понравиться. Мы застреваем там минут на двадцать - но в результате она покупает именно это.

Так не бывает. И – не было?

Харкнуть и сплюнуть: вот, что от нас осталось. От нас с Кэт, от Крис и Эвана. Пространство. Ее мужу не хватало широты маневра – а Кристи проиграла, показав, что ей не все равно. Готово. Противник сложил оружие. Капитулировал. Зачем терпеть претензии на единоличное владение, если строптивая девчонка и так под ногами? Кристина лапки кверху, баста - не нужна, - так она говорила. У Кристины – печатки туши под глазами, черная грива разлеглась по плечам, Кристина для Тони – мать и старшая сестра, два-в-одном, - так я думал. Дальше все по замкнутости. Два дивана углом вокруг стеклянного столика с лиловыми пионами в хрустальной вазе: на одном заснула Крис, на другом заглох я. Энергетик изгваздал штаны, и сейчас я блюю, обнявшись с клозетом. Загрузка завершена. Сто процентов. Де. Жа. Вю.

Жизнь – это колесо, а мы – белки. Одна песня застряла на повторе. Или это – монструозное совпадение, или наверху издеваются. Или Кристина – шизофреничка, Эван – вымышленная, искаженная версия Тони, и Кэт… получается, среди всей развеселой компании шизик лишь один, и это – я. Я все придумал, и ввиду скудности воображения, петляю восьмеркой. Никогда не было Кэт, сочинил я ее, извлек из дискового накопителя своего больного мозга. Терпеть все было бы невыносимо, не окажись ее в верное время в нужном месте, не заметь она меня на гребаной школьной парковке. Она плела про любовь с первого взгляда, но нет, не верю, это – сказочки, и все ненастоящее. Хватаюсь за грудь. Там. Снимаю, откалываю – ее почерк, кровь, текст и речевые обороты. Но. Съехавшие сами строчат с другим наклоном, размером, грязнут в фантазиях десятилетиями. Раздвоение личности? Клиника? Мне совсем худо, и я на кафеле в туалете, руки дрожат, прицепить обратно не получается; листок в карман, не так бережно, как раньше: ты была? Тебя не было? Ответь мне, Кэт! Ты ведь существуешь… вала?

И тут я вспоминаю про блокнот, утащенный у Тони. Где он еще калякал постоянно. Шанс на то, что это дневник, равен нулю с цифрой после запятой - но эта доля стоит того, чтобы проверить. Связности и логики в моих поступках и выводах давным-давно не прослеживается, но я ковыляю обратно, выискиваю свою сумку, нашариваю толстую, но малоформатную книжку в кожаном переплете… что, если допустить на мгновенье, что весь мир – плод фантазии? Солипсизм. Вон аж куда занесло. Бухать надо меньше, - скажете вы, а я не стану спорить. Мне не до того.

На ладони – косой шрам, затянутый твердой бурой коркой, мне нравится его жесткость и то, что непонятно, корка ниже уровня кожи, или же над ним. Голова разваливается, в животе бунтует не вылившийся спирт и дрянь с кофеином, таурином, D-рибозой. Производители хвалят живительные эффекты гуараны, женьшеня, витаминов 6-12. Название и вертикальная, молнеобразная линия на упаковке образуют крест. Надгробие.

Я ползу на кухню и пью воду прямо из крана, подлезши ртом под струю: вымываю гадостный привкус, разбавляю H2O термоядерный раствор в желудке, подставляю вспотевшее лицо под напор. Закалываю намочившиеся волосы вилкой. Теперь, во имя атмосферы – под потолком горят выпученные глазки вмонтированных лампочек, на улице громыхает дождь, я щурюсь от непривычного света и стекающей со лба на веки воды, шныряю взглядом туда-сюда, как сбежавший из всем известного заведения для «проблемных». Таращусь на монотонный блокнот - будто на пришельца, пытаюсь тихо отодвинуть стул – заутробный рык ножки с успехом проваливает всю операцию. И, во имя понимания – я ни черта уже не понимаю. Только то, что я конкретно слетаю с катушек. Да, спасибо, КЭП, - возмутитесь вы, но я проигнорирую. Потому что вас – нет.

Виртуальная аудитория. Фантомная реальность.

Проснись – а как понять, спишь ты или нет? Как?

Ущипнуть себя за руку? Во сне так тоже больно.

Раскрываю записную книжку на произвольной странице, читаю: «…судиться с адвокатом – это может быть либо комедией, либо трагедией. В случае Тины, вся хрень – голимый фарс. Тернер был способен спровадить ее без цента за душой, но отгрохал чуть не половину состояния. Ему не по кайфу роль изверга, или она не то, чтобы совсем ему безразлична…» Дневник. Ну надо же, какое везение. Старт… с начала? Перелистываю стопкой – до внутренней части обложки. Там нацарапано – вычурно, с завитушками:

С ДР, паршивец.
Удлиняй свою короткую память.
7 июня. К счастью, не твоя - Ло.

Дата дергает подскочившим напряжением. Время смерти Кэт. Совпадение? Галлюцинация? Ладно, я рехнулся. Это мы, по крайней мере, установили. Мы - это я и тараканы в моей голове. Их много, разномастных - черные, пепельные, американские, прусаки. Самое оно устраивать бега. Делайте ставки, господа. Выбирайте приглянувшегося. Рассчитывайте вероятность. А мне наплевать, я расшифровываю его закорючки. Высокие верхние, длинные нижние. Размашистые полоски букв. Не одинаковых, с сильным наклоном вправо. Что это значит, также до фонаря. Так близко к нему я еще не был. Никогда.

Так далеко.

***

О’кей, я напишу. Эта маленькая сучка стоит над душой… «черной душой» - подсказывает она, выгибаясь у меня из-за спины. Хорошо. Эта ебаная во все щели шлюха стоит над моей черной душой и орет: «Первая запись, давай! В 00:00!». Ну что тебе опять не нравится, Ло? – говорю я ей: голову вбок-вверх, глазки закатывает, привереда. Что я могу поделать, шлюха и есть. Извиняйте. «Бесишь, Холлидей», - цокает языком и вешаетсянаменя недушиЧЕРТзашею, - «так и будешь стенографировать?» Вообще-то тут полно народа и выпивки - мы отмечаем с вечера, и скоро пресловутые нули превратятся в ОО:ООооо-ах! Ло ржет. Я тоже. z___/ В общем, после допишу.

Z

Вот почему я не хочу вести дневник. Я ничего не успеваю. За время промежутка столько всего произошло, что лень вдаваться в детали. Но Ло неумолима. Она говорит: «разберись, наконец, со своей жизнью. Пиши все подряд. И я уже молчу, что если это опубликовать, получится очень даже неплохой экшн с элементами криминала, драмы и эротики. Ладно, извратное порно с элементами чего-то еще». Ну да, она почти права. Если честно, идея стукнула к ней в голову, когда мы… так, сосредоточиться. Торчим мы, значит, такие в школе, мы – это я, Бен и Ло. И на ум, как всегда, внезапно, - приходит идея для песни. Поразительно, как в голове зарождаются готовые фразы, насущные вещи перефразируются в нечто рифмованное, и виртуально уже наложенное на музыку. Тыкаю по планшетнику, а сенсорная клава, сука, мелкая, не попадаю, приходится стирать – злой я, в общем. Вдохновленный и злой. В таком состоянии лучше от беды подальше не соваться со всякими глупостями. И тут подходит эта девка, вся размалеванная, ну то есть со смоки мейком в середине дня. И говорит сладеньким голосочком: «Привет, Тони, ты свободен сегодня? Может, сходим куда-нибудь?» Понятное дело, без отрыва от производства, кидаю ей: «Приходи в N, я там постоянно зависаю». Стоит, вздыхает, бесит. Спрашивает: «Хей, неужели ты совсем-совсем меня не помнишь? Я Меган». А я в душе не ебу, кто такая Меган и почему я должен ее помнить. Такие дела.

Отмечали мы в моей N-ке. Клуб называется «S/N», на самом деле. Папа подарил мне его два года назад, но сейчас он мой, целиком и полностью. Не буду рассусоливать, почему, может, потом как-нибудь. Название – «грех», и, в то же время, «sixty-nine», 6/9. Как поза Кама сутры, но не только. Сумма тогдашнего возраста и дня-месяца-года рождения. Шесть-и-девять. Ага, мне нравятся всякие символы и другая такая муть. Ощущение контроля, хуйня, но забавно.

В общем, эти две наряженные дуры, Линдси и Бри, раздутые от гордости, что я их приблизил к свой персоне, даже не ломались: с радостью и удовольствием подстелились под меня после праздника. Бейкер зачетно сосет, Уильямс – профанка и девственница… была. А что. Когда-то все происходит в первый раз. И да, чтобы не было вопросов – я не страдаю манией величия. Я просто объективно оцениваю свою блистательную задницу. И морду лица. Что бы кто там ни говорил, от внешности на самом деле много что зависит. Колоссальная разница - между негодяем уродливым и тщеславным ублюдком вроде меня. Первый вызывает отвращение, второй - ну, вы поняли. Судьям стоит выкалывать глаза. Маньячина с лицом ангела переплюнет добропорядочного, невинного - страшилу. Первого оправдают в 9 из 10 случаев. Проверенный факт.

Дориан Грей с дневником вместо портрета, приятно познакомиться.
Хотя, может и неприятно, в зависимости от того, полезны ли вы мне.

Сейчас.

Однако, я отошел от событий. Ло постоянно долдонит: пиши, пиши, описывай каждого/ую, что видел, и выясни, наконец, отношения со своей девчонкой. Вот про нее, наверное, и стоит здесь намалевать, так как эта сумасбродка - действительно что-то с чем-то. Ее имя - Кэтрин Саммер и она чокнутая. Но вот смешно – не было бы всего этого бреда, не было бы и Кэт, собственно, в том виде, в котором она известна всем теперь, если бы в свое время папа не завел подружку. Кошмарно-приторную, смазливую, недалекую телку, которую звали Бонни.

Дело не в самой Бонни, и подавно не в эмоциях. А в том, что одно неумолимо влечет за собой другое, и все начинает катиться как снежный ком – ко всем чертям, и что бы ты ни делал, новое будет вытекать из старого, каким бы тупым и ничтожным оно поначалу ни казалось. Она была и тупой, и ничтожной. Укомплектована, экипирована по гос-стандарту шмары, так сказать. Я до сих пор не втыкаю, что отец в ней нашел. Ах да, если я не поведаю вкратце о нас с отцом, то ничего так и не прояснится. Голые факты, сжатые и отZIPованные. Иначе застряну до пенсии.

У нас в доме всего два правила:

1) Личность личной жизни,
2) СМС-ки вместо звонков.

Со вторым все понятно – каждый из нас может в любое время оказаться там, где несвоевременный трезвон неуместен или вообще способен сорвать все планы.

С первым сложнее. Тут, скорее, больше подходит «не уводить друг у друга девушек», ну и «не приставать с вопросами», а еще «не ограничивать свободу», ну, если только это не запятнает репутацию. Последнее - камень в мой огород. В принципе, я имею право творить, что хочу, но, не давая уличить себя в чем-то нелицеприятном. Неважно, в общем - суть не в том. Примерно четыре месяца назад отец привел домой эту блондинку - с контурным карандашом, выходящим за пределы перекормленных коллагеном губ, отросшими корнями и ретушью автозагара вдоль всего тела, повсюду, даже там. Вечером мы с папой крепко поругались, утром я застал дома эту резиновую женщину из секс-шопа, в его рубашке, с зубной щеткой во рту, а днем во рту у нее была уже совсем не зубная щетка. Можно ли считать это инцестом, не знаю. На ее бедрах красовались синяки от его пальцев – я заметил, когда вдавливал ее в стену барного туалета. Нет ничего лучше экстази, когда нужно быстро и без хлопот склеить девчонку, не дешево – но сердито. Она сказала: «только не говори отцу». И она сказала: «пожалуйста». А на следующий день я поспорил с Беном.

Бен Тьерри – родной брат Глории. Они погодки, и она старше. Но никто давно не обращает на это внимания. Ло – наша, и всегда тусит с нами, а не со своими одноклассниками-кретинами. И вот, сидим мы в кафетерии, и я говорю: спорю на что угодно, большинство баб - шлюхи, готовые раскрыться для любого мало-мальски симпатичного парня. А он отвечает: хочешь эксперимент? Давай я выберу произвольную девку, и ты попробуешь закадрить ее за неделю, в постель затащишь – тогда увидим. У меня – мстительно-злобное настроение и раздражение на всех них. Соглашаюсь: а давай. Тот чешет в затылке, взлохмачивает свою курчавую на макушке и выбритую к затылку и вискам шевелюру. И указывает на это чудо в перьях. Черти что и сбоку бантик, черное платье в кружавчиках типа готик-лоли, чулки-ботфорты, туфли на огромадной платформе. Каштановые волосы вьются по спине. Кэт Саммер – ботаничка и пиздец нервам. Одиночка и посторонний элемент не только в школе, а вообще на нашей грешной земле. Вот те на, - говорю Бену, - к ней и не подойдешь - не то, чтобы трахнуть. Он сощуривает щелки век: сдаешься? Приглядываюсь повнимательней. Шоколадку лопает. Кусает от плитки. Задерживаю взгляд, и пристально пялюсь на нее, жду реакции. Пускаю косую улыбку с намеком. Они чаще всего после нее краснеют и опускают гляделки - Саммер поджимает губы и закатывает глаза, увеличенные мейк-апом до неимоверности. И, черт бы меня драл, мне становится интересно. Азарт. «Три дня», - отрезаю, - «она подсознательно – уже моя». Ну-ну, - усмехается Бен, - «только Лору не ввязывай, ей не понравится эта авантюра». Лору – Ло – бесят мои беспорядочные связи. Она говорит: «Влюбишься – хана тебе придет, поймешь, что к чему, но будет поздно». Бред. Я ценю свободу. И еще не настолько опустился, чтобы добровольно сломать себе жизнь. Ну да ладно.

Короче, сейчас я валяюсь дома, с дичайшего похмелья, и мараю страницы всякой херней. А все потому, что Ло сказала: мне легче прочитать, чем слушать твои сбивчивые монологи. И Кэт сказала: чтобы понять финиш, нужно вернуться к старту. Кэт сейчас с фиолетовыми волосами. До этого ходила с красными. Еще раньше – с черными сверху и белесыми на концах, рыжими, ядрено-зелеными и даже желтыми, как колибри. Ерунда с прической – отдельная тема, лучше я все постепенно расскажу. Хотя постепенно не получится. Потому что сегодня ночью случилось кое-что, заслуживающее описания.

Неделю назад мы опять «насовсем расстались». Слушайте, я и считать не желаю, сколько раз мы это делали. В общем, после всей этой оргии… да, еще одно правило, но на этот раз чисто мое: телки на ночь не остаются. Чересчур интимно это - спать вместе. Гораздо интимней, чем иной знойный секс. Итак, после этой вакханалии, обессоненный и ужравшийся в хламину – я и в трезвом состоянии могу отмочить, а в пьяном так вообще пиздец - погнал на мото к Саммер. Было что-то вроде четырех-полпятого утра, в такое время она или уже встает, или еще ложится. В этот раз, когда мы «решили порвать», она орала: что тебе от меня нужно? Неужели же это так сложно, отвалить и больше никогда не возвращаться? Ты же убиваешь меня, разве непонятно?» Убиваю я ее тем, что не собираюсь меняться. Все эти гулянки, потаскушки и всякое прочее. Кэт слишком ненавидит меня, чтобы задерживаться рядом надолго, и слишком зависит от… как это лучше сформулировать. Зависит от сильных переживаний, слишком зависит, чтобы уйти вот так с концами. Чаще всего это она - возвращается. Но бывает и наоборот. Как сегодня.

Мелкий камень в освещенное окно, и она появляется. Под лампочкой ее заколотый не пойми как хайер выглядит не то лиловым, не то сиреневым. Запомнилось вот что: она ладони к стеклу припечатала, и остались следы, разноцветные, аляповатые отметины на окне низкого второго этажа. Открыла ставни, высунулась. «Привет», - говорю, - «поздравишь сейчас или мне придется подождать, пока опять одумаешься?» «С днем рожденья, кошмар моей жизни», - как всегда, пафосна, - «не стой там – если тебя увидит мама, мне крантец». Дерево очень удачно разрослось возле дома. Перелезть на ветку, спуститься – раз плюнуть. Наблюдать то, как она в юбке и с тубусом в руке карабкается по стволу вниз - еще то зрелище. «Начни уже зад качать что ли… вон циллюля сколько отрастила», - подкалываю ее: базар не фильтруется, что на уме, то и на языке. «Сейчас уйду обратно», - грозится, спрыгивая на землю, - «и не вернусь больше никогда». Ты можешь быть лучше, - вот, что вертится у меня в голове. Стартовый «капитал» такой, что моделируй на здоровье. Но ты предпочитаешь плющить жопу о стул, муроваться в четырех стенах и высовываться лишь для того, чтобы хватануть негатива для вдохновения. Ну не дура ли.

Тут появилась хренова груда всего, поэтому закончу коротко.

1) Я довел ее настолько, что она чуть не выцарапала мне глаза – но в результате мы трахались. Так что она снова вроде бы моя: дальнейшая хрень будет происходить в прошлом-настоящем одновременно, запутано, но что поделать, c’ect la vie.

2) Кэт подарила мне меня самого - на картинке. Такое чувство, что она рисует чертовы души, не идеальное сходство, но основную суть передает так... что до жути. «Ты поганое скопище порока», - говорит она, - «да, и если какая-нибудь обесчещенная тобой девочка надумает плеснуть кислоты в твою неуместно красивую морду, я не стану ей мешать. Лучше сниму это на видео». Такие у нас отношения. Никто никем не доволен – никто никого не любит. Лучше не придумаешь.

Так, все, закругляюсь.

Z

Если хочешь по-настоящему узнать человека, просто следуй инструкциям.

---

Дата добавления: 2015-08-09