Глава пятнадцатая: перелетные 4 страница

A) Понаблюдай за ним. Позволь ему произвести впечатление. Оцени то, что он хочет, чтобы ты о нем думал. Так ты поймешь, каким он хочет быть в глазах окружающих, в своих же собственных глазах.

B) Никогда не говори о себе. Это даст возможность выяснить степень эгоцентричности испытуемого. Задает вопросы - заинтересован в тебе. Нет – значит, его мирок сосредоточен на нем самом, и ты, как и все остальные, служишь лишь декорацией. Ему надо болтать с кем-то, общаться - но при этом ему глубоко плевать на окружающих людей. Вежливость частенько заставляет спрашивать без любопытства, но такой трюк легко отличить, коль соображалка не в ремонте.

C) Самый смак. Увидеть истинное лицо можно, только поместив «объект» в непривычные обстоятельства, шоковую ситуацию, создав стрессовый фон - называйте, как хотите. Или попросту, выбить из колеи. Простор для фантазии огромен, так что не буду портить полет. Наслаждайтесь.

Z

То, что о тебе думают другие, то, что о себе думаешь ты сам и то, какой ты на самом деле – это три совершенно! разные вещи. «Нонсенс в том», - говорит Кэт, - «что в твоем случае они совпадают». Дескать, девочки тянутся к «плохим парням», пребывая в неуместных иллюзиях, что в действительности они - другие, весь сволочной антураж - попытка спрятать ранимое нутро, и им, именно им, суждено раскрыть эту самую дрябло-нежную изнанку. Верить в маски. Наивно. Кэт говорит: «Какая же ты скотина». И она говорит: «Я не люблю тебя. Но ты трахаешься как бог». Я переспрашиваю: «ты что, спала с богом, кукла?» Она говорит: «Нет. Вот с богом я еще не спала». Я и она - редкостные кощунники и распутники, в духе маркиза де Сада. В ней это и примечательно: она искренне кайфует от процесса, не потому, что нужно быть «испорченной сучкой», чтобы быть популярной, не оттого, что «коллекционирует» парней, опять же, понту ради. Она эстетезирует секс. Она не расценивает его как нечто запретное – скорее, естественное, как возможность множественного оргазма даже без клиторальной стимуляции. Но что-то меня занесло. Правильно Ло сказала: «ты автоматически переводишь все в постельный режим». Нет, раньше Саммер не была такой откровенной, по крайней мере, так явно эту откровенность не проявляла.

На чем я там остановился? Да, мы с Беном заключили пари. Хорошо, придется отступить немного и раскрыть обоих Тьерри, иначе будет непонятно, что за ребята, и по какой такой причине я их выделяю. Если серьезно, я выделяю всего троих с половиной. Бена и Ло, Тину и Кэтрин. Кэт - такая мелочевка, что сойдет разве что за полчеловека, да и то на каблуках. Тина - Кристина - сестра моего отца, замужем, живет в Сиэтле. Все три привязанности - из детства родом, что не странно в принципе. Когда взрослеешь, начинаешь осознавать, что не кинут в моменты, когда ты в полной жопе, только те, кто видел тебя с самых горшковых времен и не съебался на безопасную обочину, сколько бы не менялась личность и тэ пэ. Бен тратит на свои татуировки столько бабла, что давно бы купил нормальную тачку вместо своего раздолбанного «пикапа», откладывай он их впрок. Он считает, что пост-панк лучшее изобретение цивилизации, но сам ни на чем не играет - напрочь лишен слуха, зато самозабвенно гоняет в бейсбол, да, и кого угодно пришьет за старшую сестру. Сама сестренка – еще та штучка. Смотря на нее со стороны, никогда не поймешь, что она такое. Ло любит дразнить парней, кокетничать с ними и строить глазки. Но это – просто забава. Ло – лесбиянка. То есть самая настоящая. Парни ее не волнуют с точки зрения физиологии-страсти-любви и бла-бла-бла. Теперь ясно, почему она так остро реагирует на мое блядство? Она умеет в каждой девушке находить прекрасное, и мое «пользование» претит ей так же, как вегану – свежующий мясо охотник. Но, тем не менее, мы ругаемся-миримся до ужаса быстро. Даже не ругаемся, спорим, скорее. Еще у Ло офигеть какая способность к математике, и она привыкла округлять цифры до целых. Например, тебе шестнадцать лет и семь месяцев, но для Ло тебе уже семнадцать. Эта фигня у нее потому, что иначе она начнет проговаривать полностью - шестнадцать лет, семь месяцев, две недели и три дня, может часы приплести, с минутами, если известны. Порой это сводит ее с ума, так что она сокращает. Еще Ло танцует хип-хоп и RnB, и в душе романтик, хотя изображает из себя эдакую сексапильную фифу. В общем, всем известно, что остальные меняются, а вот мы… выражаясь языком Ло, постоянные 3,14.

Кстати, о постоянстве. Мою гитару зовут Бейби-Шел, ее мне подарила Тина лет где-то в двенадцать, когда она мутила с рокером Фредом. Тина - просто без слов. Это - Тина. И всяческие подонки вроде нынешнего мужа ее не заслуживают. Нет – она бывает такой стервозной, что хоть в петлю лезь, сарказм – ее первый разговорный, но Ти была рядом сколько я себя помню, больше, чем отец - не говоря о моей непутевой мамаше, что свалила с хахалем непонятно куда, когда мне было около трех, с чужих слов сужу, сам-то я и не помню ее даже. И вот, все никак не дойду до истории. Бену я позорно, с треском продул. Саммер не подпускала к себе никого – тогда – и я не стал исключением. Поначалу.

Она всегда одна, и это могло значить три вещи: эй) самодостаточна, би) стеснительна - и си) разочарована. Во всех трех случаях требовался особый подход, но я, остолоп, вознамерился закадрить ее стандартным подкатом. На что она цыкнула и заявила: «ага, либо ты попался на слабо, либо задумал затащить меня в койку, либо все разом. Как бы там ни было, я не желаю в этом участвовать». Не так, - ответил я ей, - ты мне интересна. «Ты нужна мне», - вот, что я говорил ей не так давно. «Почему?» - спросила(вает) она, поднимая заточенные брови. «Ты - не такая. Ты отличаешься», - и это правда. Но тогда я ляпнул это затем, что отличие всегда подкупает их, этот вымысел избранности, в который им кричи как хочется верить. «Отличаюсь чем? Внешностью? Затонированными волосами?», - мы во все том же кафетерии – и она направляется к выходу, - «не может быть такого, что за столько лет ты прозрел именно сейчас, просто так, без всякой причины. Где-то подвох, но я не настолько тупа, чтобы искать его». И вот тогда мне стало пздц как любопытно. Я сказал ей: «дай мне шанс». Я сказал ей: «ты ничего не потеряешь, раз тебе настолько однохуйственно всеобщее мнение».

Репутация – это то, что идет впереди. Ты создаешь ее, она создает тебя. Репутация говорит: да, детка, это Тони Холлидей, можешь корчить недотрогу, но все равно запутаешься в моих сетях». А еще она говорит: «Ты знаешь только то, что меня зовут Кэтрин Саммер, что у меня азиатские корни, перспектива отличного аттестата и необычный стиль. Знаешь только то... что ничего обо мне не знаешь, и это все». Теперь я знаю, что она погрязла в мире книг-кино-аниме-дорам, не живет без кистей-палитр-красок и перекрашивается всякий раз, когда снова «твердо решает» начать все с чистого листа. Я знаю, что она ненавидит ограничения во всем, начиная с еды, внешности, объема информации, и заканчивая временем, пределами организма и смертностью. Что толку с того, что я знаю? Мне плевать на нее. Она нужна мне, как контраст с теми, кто постоянно крутится в клубах, надушенными, полуголыми чиксами, готовыми прыгнуть тебе в кровать лишь оттого, что ты привлекателен, соришь деньгами – и выглядишь уверенно. И быть может, она не лучше, а хуже - много хуже них. Она… блять, да она после секса лезвием ставит на себе пометки длиной в полсантиметра, углом, разбрасывая повсюду. Клейма. «Чтобы помнить», - объясняет, - «все проходит бесследно, если не закреплять. Мне так удобно». Она двинутая. Я никогда бы не связался с ней – не будь она так хороша в постели. Мне удобно оправдываться, так почему бы и нет? Так, та пятничная девка звонит, рыжая, вроде Шарлин, или Шарлиз, не помню.

Продолжение следует. Но позже.

Z

Если хочешь расположить к себе человека, алгоритмы уже другие.
Но это зависит от того, что конкретно ты хочешь, чтобы он возомнил.

A) Не «тяни одеяло на себя» - не «якай» больше, чем требуется. Тупые хвастуны бесят. Лучше дай повод считать тебя «таким-растаким-неподражаемым». Вовсе несложно, если ты - это я.

B) Создай впечатление, что тебе начихать на все и сразу. Серьезно, многим по вкусу, когда с ними обращаются как с дерьмом, сколько раз замечал. Еще круче, если тебе действительно все равно. Если ты что-то испытываешь, ты уязвим, жалок и в итоге послан. А нет – великолепен, неподражаем, в тебя неплохо бы влюбиться, чтобы засрать всем жизнь. Но это уже особенная эпопея.

C) Привлечь внимание - искусство тонкое. Удивлять надо девушку, интриговать. Не макароны в нос засовывать, конечно, это только у Фестера Адамса неплохо выходит, да и то, трюк весьма сомнительный. Поражать. Не раскрывать карт, не выворачивать душу. Вроде бы ты и открыт, но тайна, ей веет, ее хочется разгадывать. Узнают, что водишь «Харлей» - у них выкатываются глаза. Ассоциации с романтическими героями дают больше шарма, чем ты сам. Подсознание. Они наблюдают, как ты лабаешь на гитаре - и теряют дар речи. Выясняют, что сочиняешь – в клетке. А если вытворишь что-то непредсказуемое, дерзкое и немного «ку-ку», совсем замечательно. Но это обязательно видеть. Если заранее орешь «Я д’Артаньян, я то-се-пятое-десятое», это выбешивает, честно. Спокойная уверенность, недосказанность – вот то, что нужно. Наглая, безоговорочная, где-то небрежная уверенность. Сюрпризы, вроде и не спрятанные, но не афишируемые. Бля, вот же мастер-класс развел. Пиздец.

D) Прекрати таращиться печальными глазами спаниеля – оторви зад от стула и подойди, наконец. Скромность не украшает никого, особенно парней. Скромность рубит крылья.

Улыбайся. Но, о, боги, выровняй зубы. И почисть. Для приличия.

Z

Сейчас мы закончили год. Море-яхты-пати-соленая кожа, никаких учебников, вот бы смотать с Ло куда-нибудь. Но Ло поступила на эконом-фак и рассорилась с Грейс. Загруженная теперь, грустная. Бен набил еще одну татуировку, летучую мышь на животе. Тина обещала приехать на недельку-другую, но все затягивает. Эрик говорит: «давай запишем демо». Джош вскользь замечает: «надо выходить на новый уровень». Марти говорит: «у нас получится». И Саммер шипит: «бесишьбесишьбесишь, мог бы хоть на людях не засасывать эту кралю, нет, это не ревную, мне просто противно».

А тогда она сказала: «давай сразу. Выкладывай, что тебе нужно, я пойму, могу ли помочь – и разбежимся. Я – не одна из твоих шлюх, и мне не доставляет радости накручивать лапшу на уши, она спадает, понятно?» У нее маленькие раковины и заостренный внутренний хрящик наверху. Я гнул свою линию, потому что уперся, как баран. Хотелось доказать не Бену даже, самому себе – что все они одинаковы, и мое отношение к ним - оправдано. Да чего только одна Бонни стоит. Хвала создателю, они с отцом разошлись. Иначе пиздец настал бы всем – бессмысленный и беспощадный. Я сказал ей: «не будь такой подозрительной». Я сказал ей: «мне правда интересно, почему ты такая. Броская зубрилка. Большеглазая японка. Симпатичная пуританка. Ты ходячее противоречие», - объявил, - «у тебя случаем нет раздвоения личности?». И она предупредила: «не слиняешь, заимеешь раздвоение черепа». Ясно? Сама ж метр с кепкой, а туда же, угрожает. Да, вы заметили, что когда мы врем, частенько прибавляем усилительное слово «правда»?

Я подарил ей пухлую охапку роз на второй день спора, курьер доставил их на дом – адрес пришлось узнавать через третьих лиц, а так как она почти ни с кем тесно не пересекалась, намучился я капитально. И в середину букета такую маленькую открытку-карточку засунул, с подписью: «Заеду в 18:00.» А еще: «Слухи – не то, чему следует безоговорочно верить». Но когда я, выстроивший систему пикапа, распланировавший все возможные развития, заявился к ней в назначенный срок, она вышла – в джинсах, майке, с испачканной кисточкой за ухом и - отсекла: «Ты зря теряешь время». Вся в мурашках, случайных «зацепках» алого, желтого, малинового, бирюзового. Я спросил: «от тебя что, убудет, если ты со мной прогуляешься? Апокалипсис наступит или что?» Помялась, покусала губу, убрала с лица выпрямившиеся волосы и сказала: «ОК. Но только один раз и без остального, идет?» Без остального, как же.

Дело в том, что я увидел, я и сейчас вижу в ней потенциал. Она… способная. Она - как нечто нераскрытое, но с претензией. Живет в ожидании момента, когда сумеет начать жить. Нет в ней ничего сверхъестественного, но есть искра, из таких что-то получается – если правильно настроить. Помню, объясняю ей: «когда зажигаешь, держи фитиль подольше, и втягивай дым сразу, иначе она сделает вид, что зажглась, будет тлеть, но никотина ни хуя не пойдет». А Кэт морщится: «Можешь не материться? Раздражает». Достаю ее: «скажи «блять». Ну же, скажи, тут нет ничего кошмарного». Тыкает меня пальцем в бок, выдает: «да отъебись уже!» - со смешком. Можешь же, - подначиваю, - можешь, когда захочешь. «Могу-то я все могу. Но не улавливаю смысла». А смысл не в курении и не в ругательствах, как таковых. Наплюй на все, что в тебя вбивали, растопчи все, что считается нормой, и почувствуй, мать твою! Живи! Хватит ждать знака свыше или чего ты там дожидаешься, его не будет. Нарушай законы, подтирайся правилами, выеби устав. Жизнь одна. Ты должен получить максимум того, что она способна тебе дать. Должен выложиться и отдать максимум того, на что способен. Таланты твои - просто так что ли? Если талант достался - развивай его, учись, набирайся опыта, не упускай ни единой секунды, ни одного шанса. Второго раза не будет. Есть только «сейчас». Пробуй новое, прыгай с парашютом, превышай скорость, стебись над всем, похудей, займись собой, напейся, накурись и переспи с кем-нибудь… только не забудь про презерватив. Дети в семнадцать лет – слишком даже для меня. Все это я говорю ей. Но у нее так – сейчас понимаю, соглашаюсь, а завтра все опять по-старому. Без толку. Так же пусто, как объяснять квантовую физику - кошке.

Хорошо, не буду о ней. Тут без Саммер событий по горло. Пит, управляющий клуба, крутит мне яйца своей постной рожей и занудством. Фактически, это мудло на меня работает, но это ему до фени вообще. Ладно, дело было так. Мой обожаемый, любимый папочка расщедрился до такой степени, что подарил квадратные метры, средства на оборудование, раскрутку, персонал – называется «сделай сам». Юридически, владелец он. Но его расходы с гаком окупились за первые же полгода. Весь навар в его кармашек, а он высказывает мне: столько тратить ненормально. Ну, разумеется. Я и чтец, и жнец, и на всем подряд игрец, в каждой жопе затычка – без меня все пойдет прахом, в то время как он там почти не появляется. И город знает заведение не оттого, что левый сынок Дэвида Холлидея занимается черти чем, как он говорит. А потому, что Тони Холлидей упахивается как проклятый. Они знают меня, а не моего отца. Хозяйничаешь в Сан-Франциско? Вот и сиди там - и в мой монастырь со своим уставом соваться нечего. Ладно. ОК. Зря я на него взъелся. На самом деле, папа изначально отдал мне возможность. Молодости. Жгучей поры страстей, вечеринок, учащенного пульса - расслабухи, которой у него не было. Папа поднялся с самых низов, вытащил Тину, за счет того, что учился, учился и еще раз зубрил. Приобрел солидную практику… теперь он - царь и бог, катается как сыр в масле, хотел, чтобы моя жизнь была лучше, а теперь вдруг, внезапно, здрасте-приехали - одумался - и взялся меня перевоспитывать. Он говорит: последний год, Тони. Надо занять свой праздный ум, взяться за учебу. Веселье весельем, однако, ты уже выходишь из подросткового возраста, и придется подумать о карьере, подумать о будущем. Он все это говорит, но неубедительно. У нас с ним сложившийся быт, привычки, у него кто-то в Нью-Йорке, у меня уйма их - здесь, у него бизнес - в СФ, у меня S/N и… путаница. Паутина. Но если с папой куда ни шло - разбираемся потихоньку, то с этим гадом, Питом Джонсом, все куда хуже. Он как-то застукал, как я курю косяк и взъелся: «что если тебя привлекут, ты случайно не проносишь сюда, смотри, проверки», прочая ерунда. Евнух недоразвитый. Заебал.

А девчонка, которая знакома с девкой, которая тусила с телкой, с которой развлекался я - итак, вот эта леди in red придет к нам, притащит подружек, и потом будет всем рассказывать, какой я охуенный, какая в N зажигательная тусовка. Абстрактно, хотя так и есть. Гидропоника, виски с содовой, марки, бурбон, ешки и прочая синтетика, это не так безобидно, но почему бы и нет? Были и казусы. На моих глазах одна - под пылью - разговаривала с умершим отцом. Застрять в прошлом под Экс-Е – вполне обыденное дело. Или другая, хлопнула ЛСД и орала: «у меня под кожей - мышь, убей ее, убери!» Звучит смешно. Выглядело страшно. Но я, в основном, избегаю психотропов. От травы такого нет, по крайней мере, у меня лично – не было. Нажраться всякой химической хуеты - дело нехитрое. Потом лечиться в психушке – нет, спасибо. Кто-то там вопит, что нет пределов – вранье. Пределы есть. Просто большинство людей загоняют себя в у-зенькие рамочки, гораздо уже, чем можно себе позволить. Границы широки: по их территории ты волен разгуляться, как пожелаешь. Тина купила билет на завтрашний рейс. Шик. Наконец-то.

Z

Ло читает. И говорит: «Ты еще хаотичнее писать умеешь? Ни черта же не понятно». Она до отвращения нуждается в системности, в 2+2=4, cosx2 + sinx2 = 1, в ритме – две четверти, три восьмых и т. д. Но представшая ей картинка похожа на одиннадцать четвертей, «Римский-Корсаков-совсем-с-ума-сошел», и это ей не нравится. «Постепенно», - говорит, - «подавай события постепенно. Хоть бы даты отмечал». А мне и так нормально.

Кристина столкнулась с Кэтрин как-то, когда та заходила – вообще-то я не очень признаю «домашние посиделки», если дома – то в одиночестве либо с семьей, но если с кем-то, то снаружи. И Тина спросила: «кто это?» А я ответил: «девушка моя или что-то вроде того». Она ухмыльнулась. «Да ладно, ты по сути своей не способен на моногамию». Ага. Правильно. Но эта - удержалась. Я попробую не выхватывать кусками, но вряд ли выйдет.

У нее пунктик на волосах. У нее хуева куча баночек, смесей, шампуней-бальзамов-кондиционеров-лаков-гелей-муссов-масок, тому подобного. Она уделяет волосам столько внимания, что даже я, не ограничивающийся «плюнуть и зачесать», на ее фоне безнадежно меркну и бледнею. «Иначе повылазят», - говорит, - «краска разрушает структуру». Еще у нее полно косметики, она постоянно чудачит с образами «кого-то»: вымышленных персонажей, известных людей, приглянувшихся мультяшек. Журналы мод, Vogue и Cosmopolitan, тощие модели, на фигуры которых она чуть ли не молится. Заявляет: сижу на диете. Но через пару дней соскакивает. «Спортом займись», - советую, - «и силу воли тренируй, не то прибегну к методу Кашпировского». Хватит жрать. Как Рафаэлло - вместо тысячи слов. О’кей, ладно, я прибегал к этому способу. Без толку. Пихнула меня, обиделась – и забыла.

Но если не считать помешанности на себе (и у меня тоже такое наблюдается, так что никаких претензий), Кэт вовсе не дура. У нее офигенная интуиция и недюжинная фантазия. Она читала столько всего, что я порой чувствую себя дауном - когда она по памяти шпарит отрывки из книг и цитирует фильмы. И при всем этом она не скучна, как можно вообразить. С ней интересно. Мы выносим друг другу мозг, порой приходится прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не дойти до рукоприкладства, иногда до него все же доходит, но я не жалею, что тогда проспорил Бену. Фак, все никак недорасскажу. А было вот что.

Я мог повести ее куда угодно. Прокатиться на американских горках, сигануть с тарзанки, заплыть в открытый океан: на скутере или брассом-кролем-на спине, надраться в клубе, споить-накачать-трахнуть. Но какой-то черт дернул меня пересмотреть план отъюзать-выкинуть. Нужно было продемонстрировать «обычность» и «нестрашность» - поэтому я избрал самую что ни на есть банальную, шаблонную заготовку свидания - потащил ее в кино. Фильм забавный, но не шибко такой шикарный, там присутствовало что-то вроде «секс» и что-то типа «больше». Нет, определенно не «больше секса», хотя тоже неплохо. Попытался закинуть руку ей на плечо, но она сбросила. И заявила: «Я музейный экспонат. Смотреть - смотри, но руками не трожь».

Кэт превратила себя в живое произведение искусства. Картина в Эрмитаже, Лувре, Метрополитане, галерее Уффици. Нескульптурная скульптура. Представляете? Я – вставляю Данае. Я пялю Мону Лизу и дрючу Венеру Милосскую. Я круче Лео и удачливей Караваджо. И все потому, что Саммер собрала в себе всех них, и может стать любой. Она - Эди Седжвик. Она – самоочищающийся, восхитительно незапятнанный чистый лист.

***

Вилка со звоном падает на пол, рикошетит и отъезжает по покрытию куда-то в сторону. Подняв взгляд от дневника, я не могу заставить себя вернуться к чтению. Я в прострации. Они оба будто живые, будто здесь, только руку протяни. Упуливаюсь на треклятую серебряную вилку. С одним из зубцов – неряшливо отогнутым, искаженным. Дождь хлещет из водосточных труб, как вода из едва-едва вскипевшего чайника, осатаневшего от бурления жидкости внутри, дождь проливает на землю потоки горчично-острых слез, но я не могу заплакать, хотя и легче стало бы, я чувствую. В его рассуждениях о ней нет злобы. Снисхождение да, но не злость. Почему же тогда? Откуда такая ненависть? Из воздуха она не берется.

Я – курица гриль, завернутая в блестящую фольгу.

Я – акула, клацающая зубами в рыболовных сетях.

Потерять контроль. Закатить истерику и, обессилев, заснуть. Нельзя сравнивать меня и Кристи, у нас разные ситуации и разные сорта надлома – однако, я ей завидую. Она не закупоривалась в себе, не изображала «уменявсехорошо,толькоотвалите» так долго. Мне трудно выплеснуть эмоции, а если выплеск и случается, то - неумелый, и, соответственно, глобальных масштабов. Она спит. Все нормальные люди спят в такое время. На часы я не смотрю. Темно – значит, ночь. Холодно – значит, зима. Плохо – значит, живой.

Выхожу на балкон, цапнув по ходу пачку Кристининых красных «Честерфилд». Закуриваю. Ливень брызжет о карнизы, мерцающий уголек сигареты бликует оранжевым на пальцах, когда я подношу ее ко рту. Если высунуть наружу, она тут же погаснет. Барахтаться в силках прошлого и добивать себя, крутя защемленной конечностью, о, это про меня, бесспорно. Не хватает боли? Мало воспоминаний? Мы были знакомы три месяца, встречались - две недели, шрам от потери останется на всю жизнь. А, Тони? Мы думаем, что все знаем, а на самом-то деле, лишь пробегаемся рябью по пост-штормовому морю. Мы мним себя центром мира, воображаем, что все от нас зависит. Ни черта. Мы сами-то от себя зависим разве что частично. Холодно. Как на улице, сквозной ветер и брызги дождя: непереносимо холодно. Пятно на джинсах замерзло и застыло. Испорчены. На свалку. Под снос.

Сбросить окурок вниз, с третьего этажа, искорку-звездочку - бухнуть в лужах. Скинуться бы за ней следом… рано. Я дочитаю. Мне нужно все выяснить, зачем – неясно, но нельзя оставлять незавершенность. Нужно выскрести недостающие детали, сложить витраж, и тогда уже хоть в петлю, хоть под лед, хоть на плаху. Возвращаюсь и заботливо прячу последнее письмо между прочитанных страниц. Туда я не вернусь.

Покойся с миром, девочка. Спи.

***

Мерилин Уорхола висит на рабочем столе ее ноутбука, «Meds» Placebo стоит у нее на звонке. Ненавижу твой голос, - говорит она, - когда ты говоришь, тебе хочется поверить. Я таскаю ее по концертам и приучаю к достойной музыке, – она делится обрывочными знаниями обо всем на свете и регулярно устраивает скандалы. Я критикую ее несуразную комплекцию и обзываю слабовольной слонихой, взгромоздившейся на козлиные копыта, она обвиняет меня во всех несчастьях и катаклизмах… вплоть до голода в странах третьего мира и разорениях гробниц египетских фараонов. Никто из моих знакомых не понимает, на хуя я взялся нянькаться с этой умалишенной. Я и сам не понимаю, если честно. Наверное, проблема в том, что я создал ее сам.

Я вытащил ее из нее самой. Раньше, до меня, она смотрела как из террариума, не принимая участия. Штудировала анатомию, теорию секса – могла подробно расписать, что, как и зачем, с закрытыми глазами изобразить любую деталь, но вот парадокс. Дрочить на порнуху, рисовать с рейтингом 18+, отшивая каждого, кто только попробует сунуться с намеком; что угодно, лишь бы это не касалось ее напрямик. Вуайеризм, возможно. И критическая стадия неуверенности в себе.

Нет, она не толстая. Но не дотягивает до «вешалки». Вообще, будь она чуть повыше ростом, все смотрелось бы органично, но Кэт - малявка, даже метра с половиной нет, поэтому требования к «ширине» многократно возрастают. Она пропорциональна, у нее не короткие ноги, как часто бывает при «миниатюрности», но чтобы выглядеть «уменьшенным эталоном», а не шарахнутой по голове и (пуф) расплющенной, требуется упорно вкалывать. Ничего не поделаешь - не всем везет от природы. Она говорит: «Упражнения – не для меня. Получается ощущение понапрасну убитого времени. Я могла бы сделать что-то вместо того, чтобы пыхтеть в фитнес-клубе». Это ее идея фикс. «Сделать что-то». Цена не имеет значения – цель оправдывает средства.

Ло говорит: «Ну что ты в ней нашел? Все страницы забиты Саммер, аж противно». Бен говорит: «Не любишь, а держишь - толку-то». Тина говорит: «Прекращай». А Кэт уверяет: «последний раз, Тони, и все, это точно последний раз». Затем является с голубой гривой - ведет себя так, словно меня в упор не видит, но в результате выходит из класса посреди урока - глянув на меня не то с призывом, не то с отчаяньем - я выхожу следом, и мы чпокаемся в туалете. Школьная повседневность, ничего не скажешь. Я довожу ее до слез - она доводит меня до бешенства. И она вынимает лезвие, чтобы проткнуть себе руку под одеждой, или ногу, или живот. Как-то я ее спрашиваю: каждый день или каждый раз отмечаешь? «Каждого нового партнера, ага», - издевательски усмехается, а я хватаю ее за плечи и встряхиваю: «С кем ты еще спишь, а? Кто у тебя там еще, говори сейчас же». Гадко улыбается и тянет: «Это не твое дело, ясно? Ты гуляешь, я тоже не обязана хранить верность». Поди пойми, что у нее на уме. Врет она или насмехается. А тогда, на третий день спора, выговаривала: «Не хочу иметь к тебе отношения. Вчера все было мило и ла-ла-ла - но я предчувствую, что ничем хорошим это не кончится». Поддайся себе всего лишь раз, - заикнулся я, - делай, что хочешь. Ты ведь хочешь, я знаю. «Если бы все, как ты, делали, что хотят, от мира бы камня на камне не осталось», - философ, чтоб ее, - «мне одной недурно, а ты запросто найдешь кого-то посговорчивей».

Бен спросил: «сдаешься?» Но я скрипнул зубами и отчеканил: «еще не вечер». И уже в потемках украл ее из дома. Даже согласия особо не спрашивал, сдернул, оправдал хамское поведение фразой: «Ничего я с тобой не сделаю, успокойся и поехали, хочу показать тебе кое-что». Притащил ее на крышу высотки, сломал ржавый, хлипкий замок и пропустил. «Что, ты мир решил представить, тот самый, что бросишь к моим ногам?» - ухмыльнулась. «Мимо», - вернул лыбу и подтолкнул – к краю. Потеряла равновесие, накренилась, немного – и упала бы, но я схватил ее за руку и спросил: «что ты не успела сделать? Прежде чем умрешь. Представь, что сейчас – твои последние секунды, что ты не успела, Кэтрин?» А она кричала: «Прекрати, хватит, немедленно!» «Отвечай», - настаивал я, без труда держа ее, легкую, над яркими огнями ночного города,- «Отпущу, никто не раскроет, запишут как самоубийство». Подвешенная, она сказала: «Жить. Я хочу жить. Вытащи меня уже отсюда, чертов придурок, я не знаю - ты это хотел от меня услышать? Я не знаю, чего еще хочу». Я подтянул ее к себе. Она дрожала. Но не стала колошматить меня, рыдать, как поступила бы любая другая. Сначала молча обнимала, будто цеплялась за что-то реальное. Потом произнесла: «Когда… я была там… я почувствовала, что жива. Вот так, по-настоящему». Зависнуть над пропастью, чтобы дошло. В этом вся Саммер. Кэтрин произнесла: «И знаешь, наверное, я не успела выяснить – что оно за зверь такой, быть… любимой».

Она поцеловала меня первой. Она целоваться-то толком не умела – поднялась на цыпочки, ткнулась в подбородок – до губ не достала, выдохнула чем-то вишневым, чем-то холодным. Но когда я перехватил инициативу, вырвалась и быстро пошла к выходу, пробормотав: «спиши на шок». И исчезла так быстро, что я не успел ее догнать. Я позвонил Бену и шамкнул: «Бухло с меня». Тот удивился: «Может, неделю возьмешь… три дня для такой, как она, и для тебя мало». А я ему так сразу: «Условия поменялись - я хочу ее насовсем». Сказать, что он поразился - ничего не сказать. Он впал в ахуй. Но мне было не до него.

Снова срывают на полуслове.

***

А по краям – карикатурные изображения, неплохо имитирующие самодовольную ухмылку самого Тони и миндалевидный разрез громадных глаз Кэт. Все смешалось. Все запуталось. Столкнул ее, оттолкнул – меня. Что он за человек-то такой? С кем же нас… меня - угораздило спутаться?

На балкон я уже не выхожу, глотаю строчки запоем, не отрываясь. Некоторые пишут в дневнике события, другие - чувства, третьи - анализируют, у Тони же все вверх тормашками, вперемешку. Настоящее в прошлом, прошлое в настоящем, перескоки туда-сюда, так стремительно, что не успеваешь сориентироваться, как он уже перепрыгнул в февраль, в апрель, обратно в июнь. И колется, но я, как те мыши из анекдота, все жру разнесчастный кактус в лице размышлений о Кэтрин, о всяких-разных девчонках, имена градом, но ничего существенного, даже приводить нет смысла. Их муз-группа состоит из четырех человек: Мартин Кэмбел, Джош Уилкис и Эрик Джонсон. И Тони Холлидей. Последние трое – «однокашники», «некто, кто встряхивает сонное царство старшей школы имени преподобной Скуки», «лицедеи-затейники». Первый - ровесник Ло, встречается с Линдой Моран - бывшей девушкой Бена. Сэм Уайт – бармен в клубе S/N, и по совместительству влюблен в Глорию, но та его только дразнит. Глория всех на свете дразнит, «вырядится, зашпаклюется, и потом давай, выручай на здоровье, спасай от всяких озабоченных субъектов». Не подозревал, что такой, как он, способен воспринимать девушку иначе, чем пару дырок. «Дружба между мужчиной и женщиной возможна, но исключительно в том случае, если хотя бы один из них оригинальной ориентации». Сам-то он – натур-продукт. И я убеждаюсь, все больше и больше, что сложил правильное о нем впечатление. Он - избалованный, порченный и необратимо нарциссичный сукин сын.

Дата добавления: 2015-08-09