Глава пятнадцатая: перелетные 5 страница

Я вытаскиваю из кармана телефон – тот понимающе грохается на пол. Чертыхаясь, матюкаясь на чем свет стоит, поднимаю и бью СМС: «Ты не изменишься. Даже если я вернусь... я вернусь к маме – а не к тебе». Стираю. «Ты заигрался, Холлидей. Мнишь себя крутым: но заблокируй твои кредитки! Ты окажешься на обочине, окажешься никем». Backspace. «Ты манипулируешь нами, как пожелает твоя левая пятка – мной, Кэт, да кем угодно - думаешь, это нормально?» ß Не то. Все не то. «Не думай, что так легко отделался. Я тоже умею портить людям жизнь». Enter. Send.

***

Это был день святого Валентина. Она была Эл из «Тетради смерти», со взбалмошной копной черных, выбеленных на концах волос, пандообразными глазами; в вытянутых джинсах, белой толстовке. Перекрасилась. Я не видел ее четыре дня, и первое, что она сказала, высмотревши меня… нет - сначала она помахала ручкой. Потом подкусила губу и спросила: «Нравится? Я не выношу этот праздник, так что хочу выглядеть высокоумной разгильдяйкой». Связи я не разглядел, смысла особо тоже. Закончилось тем, что она выдала такую вещь: «Ладно, если тебе так прям хочется меня подчинить, могу притвориться подчиненной, в качестве полезного-нравного жизненного опыта. Но не жди, чтобы я приняла тебя с распростертыми объятьями. Ты вовсе не подарочек, а я так вообще туши свет. Два психованных человека вместе - крышка обоим. Кто-то обязан, обязательно, уравновешивать». Там ходили вокруг всякие, и лупали на нас так, будто Везувий пробудился – Холлидей и Саммер, надо же, какой разворот, мистика вообще - чертов предмет воздыхания и социопатка-отличница. Хотя, все давно привыкли ожидать чего угодно. А Кэт была всего лишь очередной. Так все думали. И, наверное, я стал исключением.

Не считая того, что Нора Браун закатила безобразную сцену, Джен Хоггарт вцепилась в волосы Бет Керк прямо в кафетерии, и малютка Люси Неш сломала руку – это был приятный и во всех отношениях радостный день. В довершение концерта, меня вызвали к директору, и миссис Ау, ну или миссис Одли, впаривала мне чушь о том, чем я должен заниматься вместо разрушения девичьих судеб. Черт, тот день я хорошенько запомнил. Ло надела ужасающее черно-красное платье, Бен похвалялся, что Кэнди – приятельница Линдси и черлидерша с упругими булками – дала ему в раздевалке, Майкл Берч неосмотрительно споткнулся о собственный шнурок возле нас, и принялся суетливо подбирать выпавшие учебники. Шли восьмые сутки сраного спора. И я переспал с Кэтрин Саммер.

Должно быть, меня слишком бесили ее идиотские тряпки, и желание их содрать перевешивало собственно позывы плоти, так что утром я решил: ага, сегодня. Так, порядок, порядок описания и всего на свете – превозносимый Ло. После школы я любезно предложил ее подвезти, но она усмехнулась: «Не выйдет, я на машине». И тогда меня осенило: позвал вечером на вечеринку у себя же дома. «Не любишь день влюбленных, оторвемся по хардкору» - подколол. Кэт сощурилась и предупредила: «Не попадайся на глаза моей маман. Она заочно тебя ненавидит». А мне-то что, мне с ее мамашей не жить. Пусть себе там хоть обненавидится. Это ни на что не влияет. «Подъеду в полвосьмого, и, бога ради, переоденься», - посоветовал я, - «всю красоту запечатала этими мешками». Она с чувством сморщилась – как от лимонной кислоты на зубах. Комплексная неполноценность. Лекарство вводить вагинально, перорально, анально, заглотаться чем-то веселящим и убедиться в своей состоятельности - сексуальной. Докторская диссертация лежит у меня в столе, а вы что подумали?

Это была ночь святого Валентина. Она была библейской Евой, а я – змеем. Но сперва она выглядела как Люси Лью из «Счастливого числа Слевина» – эдакая бойкая цыпка в гетрах и сапогах сверху, клетчатой юбчонке и свитере, наподобие олд-скул. Она была одета неуместно и смотрелась невпопад, у нее были монохромные-двуцветные волосы - и она совсем не умела пить. Ло говорит: «Это мерзко, гадко и отдает педофилией. Не пиши об этом... я не смогу такое читать». Проблема в том, что я делаю, что хочу. Порой не могу объяснить, почему я, собственно, загорелся той или иной идеей: например, я понятия не имею, зачем мне нужна Кэт. Зачем, для чего, по какой причине - я не ищу объяснений, этим занимается Саммер, этим увлекается Ло. Не я. А Кэт чувствовала неловкость среди детишек, возомнивших себя взрослыми – скорее всего, она и приходить-то не хотела. Но, знаете, протекция - великая вещь. Кто-то, обладающий авторитетом, говорит: «Она со мной», и, как в плохом гангстерском кино, все резко становятся обходительными. Если это, конечно, не одна из отвергнутых - но та в большинстве случаев тупо разрыдается, пихнет тебя в грудь, скажет пару душераздирающих обвинений пьяным голосом, и отвалит без видимого ущерба. Хорошо, если не спотыкнется по дороге. Ло всегда старается быть милой, особенно с девушками. Ло не испытывает симпатии к Кэтрин, но неизменно ведет с ней себя… покровительственно, что ли. Ей не нравятся эти «болезненные» отношения - но она ни разу не пробовала их расстроить. Хотя способна. У нее такая база и объем информации, что она, не напрягаясь, могла бы порушить мою жизнь к чертовой бабушке. Вру. Нет - не могла бы. Знаете, в чем соль, сахар и перец? Я не скрываю компрометирующие подробности своей биографии. Меня никто не может «свергнуть» - потому что я не особо и прячусь. Выяснил что-то, пустил в огласку - мне не жарко, ни холодно. Даже лучше, да, точно. Ты обрастаешь сплетнями и становишься... легендой. Заносит. 60 градусов. Впрочем, сейчас не об этом - Кэт набухалась, и промямлила: «одинраз,толькорадиэксперимента» и еще: «мнеплевать,комучтотытамнатрезвонишь». Обычно после секса я теряю всяческий интерес, но тут другое дело: мало ведь того, что на нее не действовал ни один из фирменных «приемчиков», и она беспощадно язвила по поводу и без – так еще и не ощущала ни вины, ни стыда, в то время как сама оказалась «невинным цветочком». Ее не пришлось соблазнять в привычном смысле слова, ей было «интересно», ну а я оказался подходящим «кандидатом». Оскорбиться, уязвиться? О, нет - это же чересчур просто! Было очевидно, что она не пытается выставить себя циничнее и храбрее, чем на самом деле, она и вправду такая, циничная и храбрая до дурости. Кэт остается неповторимой, даже кутаясь в чужие образы. Засадить легко, довести до оргазма, как оказалось, пара пустяков. Но удержать, или заставить признаться в принадлежности - почти нереально. Не секрет, что каждый мужчина, парень, половозрелая особь мужского пола, жаждет ощущать себя суперменом, хозяином ситуации. Постоянно всем доказывать, что способен играть в теннис пенисом. Перепихнуться и послать - проще пареной репы. Завладеть той, к кому «и на хромой козе не подъедешь» - вот это круто, вот то, что нужно. Не для кого-то там. Лишь для того, чтобы повысить свое и без того раздутое ЧСВ, да отметить галочкой в списке: ага, еще одна не устояла, +1 к списку побед. Эверест далеко, Саммер рядышком. Мы рвем жопу, чтобы обладать недоступным - но промокаем гениталии тем, что уже «свое». Так-то. Она до сих пор не моя. Иначе давно стало бы тоскливо.

Сейчас пишу в состоянии легкого алкогольного помрачения, или, говоря точнее, надравшись в щи. Связность раскапывать бесполезно. Мы с Тиной на пару отдых себе забацали. Отдых. Ото всех. Бен со своей новой, Кирстен - укатил на пикник, Кэт по новой дуется. Ненадолго. Ло-Ра решила забить, и этот год не уезжать в университет – подождать брата. Она могла бы стать гениальным программистом, конструктором, изобретателем, но физ-мат способности не приносят ей ничего, кроме головной боли. Она считает даже тогда, когда не хочет, числа преследуют ее повсюду – сплошные вычисления, дроби, она смотрит на угол и прикидывает градус, умножает в уме четырехзначные и... она танцует. Спасается ритмом и светомузыкой, она и теперь, наверняка, в клубе где-нибудь, отшивает парней и кадрит красивых девушек. Ло говорит: устроюсь официанткой в бар, буду приносить прибыль семье. Что ей семья-то. Отца подкосил рак пару лет назад, мать с головой ушла в работу - зелень водится, карманными их не обделяют, но мать-владелец-сети-магазинов – еще не значит мать-к-которой-хочется-идти. Папа все ищет лазейки, чтобы дернуть в Нью-Йорк… а кстати, тогда, в феврале, он со своей и познакомился. Ничего не знаю, ничего не ведаю, да и не мое это дело. Тина говорит: «Наиграй что-ни-ть, строчить будешь потом». Тина говорит: «Пошли они все. Никто не сломает тебя, если ты сам не согласен ломаться». Вот бы она осталась насовсем. Она здесь, и уже дома. Зачем рваться куда-то, если там ты так несчастна?

G. F. Händel – Ciacona in D moll. Не уезжай.

***

За окном рассвет медленно отвоевывает позиции у ночи. Дождь вполголоса перебраниватся с ветром - упругим и грубым, шелестящим листьями в ветвях, гонящим волны по вымокшей траве. «Лучше обжечь пальцы, чем оставить сигарету незажженной», - пишет Тони. Но если запаливать в комнате, нет опасности обжечься, - возражаю я. Мысленный диалог с проекцией – под утро. Я жгу очередную, от количества начинает подташнивать - голова кружится, и провалы точек перед глазами, но я упрямо продолжаю читать. «Она похожа на ненаписанную сказку - а я никогда ей этого не скажу», - откровенничает он. «Сказки умирают, когда мы взрослеем», - обреченно, под никотиновым удушьем, говорю вслух. Больно-больно... было бы, не будь так пусто.

Я – кошка, угодившая в автокатастрофу.

Я – жирно размазанная по капоту крыса.

Кристи входит в кухню. Заслышав ее заранее, успеваю спрятать дневник под футболку, за край джинсов. Она бы, без сомнений, опознала почерк, сам блокнот, и раскусила на раз. Кристина «помятая», без косметики, но смотрится ничего. Она – не я. Она говорит: «Прости, что заставила тебя бред выслушивать... и спасибо, что выслушал». Я коротко киваю. С пониманием. Или с опустошением. Кристина с наспех заколотой кулей, в пижамных штанах и белой майке - не Кристина, которая уничтожена. Иная. Готовит вкусный кофе-глиссе, напевая под нос, рассказывает, куда мы можем сходить на прогулку, где продаются отменные пирожные с заварным кремом, где идут лучшие премьеры, сопровождающиеся сладким поп-корном и шипучей литровой колой; и с кем мне срочно необходимо познакомиться. Сложившая руки под подбородком, точь-в-точь, как Тони, Кристина - не вчерашняя. Другая. Я же говорил, люди мутируют, приспосабливаются - изо дня в день. Погружаясь в себя, ты лишаешься рассудка. Выплескиваешь – выныриваешь… а я не умею плавать.

Я – Титаник, сокрушенный, идущий ко дну.

Я – Джек, вытолкавший с льдины свою Розу.

Кроме кофе и леденцов из еды ничего не осталось, и Кристина собирается в круглосуточный супермаркет – под дождем особенно не побродишь. Накидывает плащ, залезает в сапоги на небольшой платформе. Захватывает зонт и говорит мне: «Я быстренько. Тебе же «Кент», синий, правильно?» Щелк. Туманность. Щелк - вспышка. Высвечивает лицо. Туча дыма внутрь и наружу. Заклепки долой, загнутый уголок страницы – распрямить. Тик-так, тик-так – часы. Кап, кап, кап – прореженный дождь размывает навсесогласную землю.

Тони,

(DON”T) leave me alone.

Глава семнадцатая: погружение (часть II)

Пожалуйста. Пожалуйста? Пиши-звони-оставляй послания после звукового сигнала. Я не отвечу, но один звук твоего голоса одновременно успокаивает и бесит, вымораживает – и воскрешает. «У нас светит солнце, скоро рождество, а ты – ебанутый мудак. Возьми трубку». «Это ты стибрил мой дневник? Ну ты и тварь, Марлоу!» «Учти, это тебе с рук не сойдет, отгребешь, так и знай. Нет никакой благотворительной акции, нет никакой скидки на то, что ты типа мой брат... или еще на что-то там, о чем ты наверняка подумал. Скотина». Шипит. А я сижу перед телефоном, и заново щелкаю на повтор. Раз-два-три-четыре-пять. Кто не хочет умирать? Кто попался - почти сдался, и уже привык сгорать? И обвинять всех подряд вдобавок, - добавляю не в рифму. Здравствуйте, вы позвонили абоненту, который находится вне зоны сети, досягаемости и собственного рассудка – попробуйте выбросить его из головы. Он засоряет «Корзину» и отнимает гигабайты памяти – он не нужен вам. Почистите реестр REC-cleaner-ом. Но иногда, редко, пожалуйста – пожалуйста? Набирай(те) его номер. Чтобы он чувствовал... просто чтобы чувствовал.

Время обратным отсчетом.

Две недели. Семь дней. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один… пожалуйста, ждите.

Мы с Кристи на удивление хорошо уживаемся вместе. Она не дотошна в плане порядка. Она не ложится в определенное время: мы засиживаемся допоздна, за просмотром фильмов или читая, каждый свое. Заметки Тони жрут нервы, но прекратить - вне моих сил. Мы паломничаем по достопримечательностям и красивым местам. Завтракаем-обедаем-ужинаем в разных кафе, от МакДака до Starbucks-а. Заказываем пиццу, обтираем суши-бары. Во время дождя сидим в ее «шкоде», я вспоминаю, как мы с Тони торчали в «лексусе» после смерти Кэт, меня рвет на части, но выгляжу я нормально.

Это уже не то. Тут, с Кристиной, все не так. Я не знаю даже, способен ли испытывать эмоции - и эмоции ли то, что осталось. Жалкие угли на пепелище отдымившего пожара. Единственное, что еще есть здесь живого, осязаемого, настоящего – СМС и записи на автоответчик. И дневник. Я словно раздвоился и одной ногой перешагнул обратно, в июнь-июль, туда, где она еще… была.

Как-то раз Крис вернулась с пресловутой папкой в руках – но нет, никаких повторных стенаний: положила на стол и пообещала: «Спалю. Но чуть позже». Ее несколько раз приглашали куда-то, я улавливал телефонные диа/моно-логи, но она отказывалась: «Как-нибудь потом». А теперь что-то случилось - за кадром, и решение «вернуться к чистому листу», закономерное в такой ситуации, накрепко укоренилось у нее в голове.

Загрузка обновлений. Установлено 0/ 1 209 600. Счет в секундах. S=M=H. Формула – вспышкой. Щелк. Прими более расслабленную позу. Щелк. Хватит изображать свежесбежавшую жертву маньяка, заглянувшую на элитный коктейль. Щелк. Прекрати кваситься. Ты – не слабак. Так и не будь им. Щелк. Перегретый ЦП. Щелк. Что-то лишнее. И я знаю, что именно.

Память.

Форматирование жесткого диска приведет к неминуемой гибели. Продолжить операцию?

Кристина категорична. Говорит: «Начинаем новую жизнь. Оба». И первым делом затаскивает нас в парикмахерскую, чтобы посрезать «подряд» - волосы. Там подвизается ее приятельница-стилист, Санни Джеймс. Милая девушка с двумя рыжими хвостиками, вздернутыми бровями и выбритым затылком. У нее выделены только верхние ресницы – больше косметики на лице нет. Сама Санни – симпатичная, «сдобная» и теплая со своими веснушками и курносым носиком. «Познакомились на семинаре в Сиэтле», - объясняет Крис. «Потом она некстати забеременела, строгие родители не приняли, парень кинул, и ей приперло ударным темпом искать работу. Она талантливая», - характеризует, - «но порой - слишком доверчивая». Мужа у Санни нет. Высшего образования тоже. Зато Эвелин, дочка, пошла в школу, и в свои пять - уже звездочка-балерина. Зато теперь - приличная клиентура и полно друзей-подруг. Все любят Санни, – задумчиво тянет Кристина, когда мы сидим в машине, – потому что Санни любит каждого. Но что, если ты не можешь заранее относиться к незнакомцам с симпатией? Если привыкла громоздить барьер, и пугаешься, когда кто-то находит лазейку? Пугаешься и гонишь прочь - рядом остаются только самые «проверенные». Остальным подавай попроще, помягче, «попрямоизвилистей». А ты, сложная, запутанная, вся из себя невозможная - ты, «femme fatale», шугаешься от незатейливого уюта, тем отшугиваешь всех подряд. Глупо, но правда, - вздыхает Крис, - я никогда не расположу к себе кого бы то ни было, если не задамся целью, не создам план, не просчитаю ходы и соотношение личность-реакция. Если не открою охоту. А Санни не парится о том, как изощриться, чтобы понравиться. Она просто нравится – и все.

Кристина заходит в салон, а я остаюсь возле машины. Потом ползу внутрь. До этого высмаливаю полпачки, сидя на капоте, обтирая влажный после бесконечных ливней, баклажанного цвета капот задницей. Визуально – тощим задом. Образно - падкой на неприятности и приключения жопой. У меня сбито восприятие времени. Я представляю настоящее расслоившимся, как ломкие ногти, изжелта-заскорузлым, как грибковое их поражение. Одновременно, но не в одно и то же время. Когда читаю, когда отрываюсь – совершенно, это две совершенно разные реальности. Обе сумбурны. В сумбурности, фиктивный мой братишка, мы можем потягаться. И еще неизвестно, чья возьмет.

Мимо проносится байк, оседланный парнем и девушкой – ее длинную французскую косу с золотистым от русого отливом треплет избалованный ветер. Подмена кадра. Наслоение. Мы ползем на скорости около шестидесяти миль в час. Проезжаем остановку, где парень в край лысобашково-четкого вида облизывает сливочное эскимо. Зрелище капец. Саммер за моей спиной выкрикивает: «Молодец, соска – ты настоящая глубокая глотка!» Тот орет вслед: «Шлюха!», ей, с мандариновыми волосами в оттемненных перышках коричневого, торчком из завихрона на макушке. Она оборачивается и показывает языком за щеку, помогает большим пальцем, для пущей наглядности. Мы ржем, нам весело – лох с палочкой, торчащей из уретры, вызывает смех у свидетелей. Это - вчера вечером. А утром она говорит: забудь мой номер телефона. И адрес тоже забудь. Да, я тебя хочу - да, я ПИЗДЕЦ как тебя хочу, но так ведь не может продолжаться вечно. Мне нужна взаимность. Мне нужна гарантия. А у тебя двойные стандарты и вообще ты сексоголик. Подхватишь венеричку – а мне расхлебывать. Мне вовсе не по нраву лечить хламидии какой-нибудь... Хоры Битчин. Так говорит Саммер, и затягивается. Крепко. Парламент «Найт-блу» теперь прописан в ее сумке. Кент «Футура-8» шмякается около болотисто-мутной лужи. Я поднимаю его и поднимаюсь по лестнице туда, к свету.

Гудение, зеленые циферки на дисплее, 5, 4, 3... Хрясь, брямс, шварк. Звон битого стекла. 2, 1...

Ноль. Крис безжалостно подставляет шевелюру, чтобы откромсать в короткий «боб». Длинные накладки падают на пол, заворачиваются в дуги. Завороты локонов выглядят темными узорами на светлом паркете: в середке горка волос, с краев - вбитые в пол черточки. Челку она не косила, оставила пряди обрамлять лицо. Ей идет, хотя и непривычно без черного «плаща». Ведьма маскируется под современную женщину. Героиня легенды конспирируется под стать городской леди. А вторая героиня, что-то вроде Златовласки или лисы Алисы, смотрит на меня как на находку и восклицает: «Ничего себе, где ты нашла такую прелесть?» «Сын жены брата», - говорит Кристина, - «тоже Крис». Сын жены отца племянника: вот она, помешанность. Когда и родство строишь объездом через Китай. Через Рим, куда ведут все дороги. Через Тони.

Попробуй не вспоминать о нем хоть пять минут. Засекай таймер. Поехали.

Постеры с улыбчивыми девушками, костлявыми, как неполовозрелые дети. Нынешняя мода на выморенную худобу, бесполость - латентная/открытая гомосексуальность законодателей стиля. Или педофилия. Или некрофилия. Манекенщица с пышными кучеряшками, скрестившая руки на груди нулевого размера, похожа на нимфетку лет двенадцати, едва начавшую развиваться. Не доросшую до первых месячных.

Джульетте Капулетти оставалась пара недель до четырнадцати. Кэтрин - до восемнадцати.

Щелк. Убери загнанное выражение с физиономии. Твой монстр должен оставаться запертым внутри. Щелк-щелк-щелк. Панорама кадров. Изучай стены. Рекламу Wella и Schwarzkopf. Щелк. Кристи где-то далеко смотрит на саму себя в зеркале, говоря с Санни. Санни срезает стружки волос на ее затылке, стягивает прядь расческой, филирует ножницами. Откидываюсь в кресле. На прозрачном журнальном столике - стопка журналов. Marie Claire. Glamour.

Девочки, похожие на мальчиков. Девочки, похожие на голодающих Сомали и Камбоджи. Кому-то не хватает еды просто, чтоб продержаться еще один день, а кто-то сознательно выблевывает «чикен макнаггетс» в унитаз, в угоду соответствию фантазиям дизайнеров и модельеров. Твигги – привет из шестидесятых, Одри оттуда же. Мерилин худышкой не была. Но теперь ее сочли бы толстухой. Монро не востребована.

Зафейлил. Три минуты. Пока что рекорд.

Жужжание фена. Последние штрихи. «Красавица», - говорит Санни Кристине, мягко улыбаясь. «Первый этап пройден», - отвечает та, - «следующий на очереди – Крис». У нее - модное каре и коварный взгляд. С дьяволинкой. Разве можно не думать о чем-то или о ком-то, когда все вокруг об этом напоминает? Куда бы я ни направился. Что бы ни делал. От себя не убежишь.

Прохладные пальцы Санни убирают лохматую челку у меня со лба. «Творить из такого исходника - одно удовольствие», - мурлыкает она, - «еще бы ты умел с ним обращаться». Фиолетовости под отекшими глазами, вспухлости закусов на губах. Мне не до самолюбования. Это – по части Холлидея. Ну, давай расставим точки над «i», – говорит Кэтрин, - наши отношения базируются на внешности и сексе. Не-а, - говорю, - пишет Тони, - все основано на твоей жажде приключений и моем филателизме. Ты в коллекции. Проходи-располагайся. «Какая я по счету?» - спрашивает она, - «хоть примерно?» Не знаю, не задумывался, - отвечаю, - не то за триста, не то за четыреста. «Бабочки-однодневки», - фыркает Саммер, - «бабочки-одноночницы». Смотри, это было раньше; это было «до». Тебе под силу читать задом-наперед? Ты сможешь погрузиться под кожу рассказчику, если заранее знаешь финал его истории?

- Крис, – окликает меня мисс Джеймс, - у тебя есть пожелания, или доверишься мне? Вообще, я не специализируюсь на мужских стрижках, но для такого случая грех не сделать исключение.

И на миг мне мерещится Кэт, Кэт в зеркале, и отчего-то с ярко-рыжей короной волос. Промаргиваюсь, и наваждение пропадает. Санни сзади, Кристи в кресле, с извечной сигаретой, зажатой меж пальцев. Лениво курит, просматривая каталог.

Нормально.

- Да как хочешь, - тусклым голосом разрешаю я, - мне, в общем-то, все равно.

Ты делаешь человеку укладку, не догадываясь, что в этом виде он упокоится навечно. Когда, во сколько, в каких обстоятельствах, сколько децибел шума - не важно. Раной навылет, удушьем под горло, H2O в легких… вскрытыми венами. Он запьет упаковку снотворного бутылкой пятизвездочного коньяка. Рвота пропитает ковер, персидский, между прочим: кому-то придется потом нести его в химчистку. Вонючая бело-желтая масса с кусочками непереваренной пищи засохнет на губах и подбородке - но прическа сохранится безупречной от укладочных средств. Фиксирующего лака. Тебе ведь польстит, если на похоронах, в последний раз - все увидят кадр из твоего портфолио?

Мне совершенно случайно приходит на ум, что когда хоронят моделей, под фото в граните пишут имена визажистов, парикмахеров, фотографов. С телефонами, названиями агентств, логотипами косметических фирм, использованных при «охорашивании» усопшего. Л’ореаль. Мейбелин. Буржуа. Ланком. Эсте Лаудер. Хелена Рубинштейн. Производители косметических компонентов увековечиваются под мраморными изображениями. Особенно женщин. Красота – это грамотно подобранный образ. Окружение не помнит тебя без туши от Guerlain. Без теней для век от Dior. С волосами, не отцвечеными краской Лонда оттенка «Мокко» или Маник-Паник тона «Шокирующий синий». На 90% твоя внешность – заслуга компаний по производству того или иного продукта.

- Зря ты так, - колдует она над моим котелком, - девушкам нравятся ухоженные парни.

* Он – см. «я, эго, индивидуум».
* Он – см. «Кристиан Марлоу».

Он* должен выглядеть так, чтобы его можно было - предварительно отчистив от крови, мозгов, испражнений, положить в утомленную позу и запечатлеть на обложку фэшн-журнала. Щелк. Нестандартно. Щелк. Оригинально. Щелк. Уникально. Щелк. Смокинг от Армани. Обвисший, посиневший член запакован фирменными трусами от Кельвина Кляйна или Дольче с Габбана. Возможно, того цвета, который он ненавидит. Возможно, с неоторванной биркой. Сделайте его таким красавчиком, чтобы после смерти он выдержал профессиональную фотосессию. Чтоб сходил на свидание к призраку. Иначе, зачем приводить его в порядок?

- Моя девушка умерла две недели назад, - глухо, скупо, бездушно, - она была наркоманкой.

Пауза. Обыватель-киноман отлучился за свежей порцией попкорна. Дзынь! Микроволновка сработала. Кукуруза полопалась, запахла сахаром, карамелью. Можно смотреть дальше. Отомри. Снять с паузы. Продолжаем разговор. Речь не о кинематографе? Простите. Что-то мне поперек горла застряла мода и остальные бабские штучки. Мне поперек горла - все, имеющее прямое или косвенное отношение к ее смерти. За исключением Тони. Да и тот.

** См. Elle.
** См. GQ.

- Прости, я не предупредила заранее. - Кристина отрывает обеспокоенный взгляд от глянца**.

- Мне жаль. – Тихо, с ненаигранным сочувствием роняет Санни, поджимая сердцевидные губы. Возле век собираются мелкие лучевидные морщинки. Какое пустое слово. Мне-то как жаль - и толку? Ее не воскресишь соболезнованиями.

Зеркало говорит, что не все потеряно и осталось совсем чуть-чуть, - зеркала не способны разговаривать с тобой, Кэт. Они отражают не тебя - а то, что ты ожидаешь увидеть. Лживые твари. Главное – снимать под верным ракурсом. Главное - правильно поймать свет. Как ты можешь выглядеть «образцом», если всем своим существом стремишься к разрушению? Намеренно приходишь на помойку и брызгаешь духами, чтобы отбить неприятный запах. И роешься в токсичных отходах, приговаривая: «О, и почему у меня не проходят воспаления?» Кроме того, ты режешь себя на бифштексы, заверяя: чтобы быть красивой, остался всего 2 килограмма, или сколько-то там. Логично, правда?

- Да ладно, все в прошлом, - стараюсь улыбнуться, но не вытягиваю. Пародия. Фарс. Копи-паст с самого себя. Неудачный гипсовый слепок. Статуя в черных перчатках, футлярящих руки, но с отколовшейся нижней челюстью. Представьте себе зашитый рот, провздетые через кожу нитки, запекшиеся шарики крови на черных волокнах. Представьте себе отодранный костный массив, свисший на стежках тон-в-тон покрашенной пряжи. Когда шевеление губ причиняет боль. Когда улыбка равносильна оборванным креплениям. Со стороны ты выглядишь нормально. Они этого не видят. И не надо.

Ты хочешь застать в зеркале кого-то другого. Непричастного. И поэтому ты позволяешь забрить себе висок. Укоротить зачесанную набок, разросшуюся челку. Авангардная стрижка изменит тебя? Ты так в этом уверен? После этого ты захочешь проколоть себе бровь и вставить кольцо в губу. Ты возжелаешь испещрить себя татуировками - чтобы не было неразрисованной кожи. От рукавов до цветных композиций во всю спину. Но 1) Не поможет, 2) Не имеет смысла. На тебя пялится та же морда, лишь оправа немного другая. Ты отпечатаешь на весь живот игловую ксерокопию ее письма. Но сейчас, прямо сейчас поймешь. Что бы ты ни делал. Она не встанет.

***

Эпизод «повествовательно-описательный»

Мы с Кристиной – на причале. Деревянные подмостки шаткие, того и гляди рухнут. Мы сидим, свесив ноги к воде, и бросаем камешки. Ее укороченные волосы треплет влажный ветер, да и настил - мокрый после очередного ливня. Крис утянута узкими брюками - сродни тем, надевая какие приходилось намыливаться. Джинсовая куртка расстегнута, под ней – голубовато-серый вязаный свитер и цветастый шарфик в розово-шалфейных тонах. Ступни обуты в замшевые ботильоны. Не по погоде. Если она прикрывает глаза, воинственно изогнутые ресницы кончиками стремятся вверх. Некстати.

Ровные пластинки отлетают от глади «блинчиками». Один, другой, третий. Я смотрю на свои когда-то белые, сейчас – выцветшие-запыленные кроссовки. Еще с такой корочкой коричневой грязи по краям. Челку сдувает на глаза. Небо мутное и низкое, нависшее, тяжелое. Кристинины камни прыгают вдоль, мои тонут. С булькающим всплеском. Ко дну. Проваливаются. Исчезают из зоны видимости, чтобы какая-нибудь недоразвитая рыба, приняв за корм, разломала о них зубищи. Кристи заводит пряди за уши, но они все равно слезают на лоб. Она говорит: «Да нет же, ты не стараешься! Ты делаешь все абы как». Неправильно. Недостаточно.

***

Ошибка. Красный свет. Шипение перегретого процессора и тревожные сигналы. Провал. Ло так аккуратна, что единственной беспорядочной деталью в ней выступает макаронная голова. Голова-макаронина. Это мощно. Волосы, что не поддаются термоукладке и всему остальному, они приводят ее в отчаянье. В то время как она не может и из дому выйти, не отгладив футболку до отпрессованного состояния, хаотический шухер выбивается из графика, «нарушает планы». Мне нравится. Жизнь по плану – это так скучно, что хочется выть и лезть на стены. Ло тоже порой хочется карабкаться по отвесной, единственное, что помогает ей хоть как-то рассинхрониться, укладывается в восьми бесхитростных буквах: а.л.к.о.г.о.л.ь. В этих буквах укладывается все. И я влезаю в Кристинин бар, чтобы найти мартини – неразбавленным его, хотя апельсиновый сок в холодильнике почти непочатый, полпачки точно осталось. Спутанные в одну жизни. Надолго ли?

- Алкашня малолетняя, - вздыхает Крис, - нахватался у Тони, поди. Убирай это - и пошли давай, я собираюсь забиться. Может, тебе за компанию что-нибудь сотворим. - Прерывается и без тени сожаления добавляет: - Джемма меня убьет.

- Не убьет, - успокаиваю я, неохотно поставив бутылку обратно, - ей же наплевать.

В голове колеблется дурманный туман - и все кажется призрачным. Нереальным.

- Ей не наплевать. – Нейлоновыми чулками - по мягкому бежевому ворсу. Ковер на ковролине, что может быть абсурднее? Разве что мужская футболка пятидесятого размера - на одинокой девушке. Иллюзия принадлежности. Свобода нам претит. - Она хочет дать тебе отдохнуть. - Кэт частенько так наряжалась. И таскала мои почем зря. Спортивная майка, свежевыстиранная, с номерами и фамилией на спине и груди - внекомандный игрок 17, фамилия «Саммер». Если следовать желанию участницы, фамилия «Марлоу». Фамилия «Холлидей». Поди пойми. Теперь.

Дата добавления: 2015-08-09