Май, 1945 год

- Анютка, эй, Анютка, где ты? – открыв калитку, крикнула соседка Мирских.

Приметив мальчонку, сидящего в песке с деревянными игрушками, обратилась к нему:

- Максимушка, мамка-то твоя куда подевалась? Одного тебя, что ли бросили?

В этот момент из сарая вышла Анна, держа в руках вилы. Воткнув их в землю, она устало разогнула спину.

- Что случилось, тетка Наталья?

- Случилось, Анютка! Ты пойди, радио-то включи, радость-то, какая! Ведь победа, дочка, победа!

Забыв обо всем, девушка метнулась в избу, включая репродуктор. Сквозь шум и треск донесся голос Левитана – диктора, в чьи слова ежедневно вслушивалась вся страна. Страна, которая долгие четыре года жила надеждой услышать…

«Внимание, говорит Москва! Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине, представителями верховного главнокомандования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Великая отечественная война, которую вел советский народ против немецко – фашистских захватчиков, победоносно завершена! Германия полностью разгромлена!»

Едва сдерживая рвущуюся наружу радость, Анна дослушала сообщение и, крикнув на весь дом: «Победа!» - выбежала во двор. Закружившись, подобно ребенку и чуть не сбив с ног соседку, она подхватила сына на руки и подбросила его в воздух.

- Победа, Максимушка! Ты понимаешь, победа! Все кончилось, Господи, все кончилось!

От переполнявших ее эмоций, Анна смеялась и плакала, кружась по ограде с заливающимся от смеха малышом, повторяя самое значимое на тот момент слово: «Победа!»

Внезапно она остановилась, будто вспомнила о чем-то, и побежала к калитке.

- Ань, ты куда? – засеменила следом Наталья.

- Маме надо рассказать. Она на элеваторе сегодня… побегу…

Анна бежала, улыбаясь и поздравляя хуторян. Бежала, подставляя лицо теплому весеннему ветерку. Ей казалось, а, может, так и было на самом деле, что даже природа встрепенулась, в один миг, обновив краски. Деревья шелестели изумрудными листочками, солнце пригрело еще жарче, небо, умывшись, сияло лазурью. Свободное небо!

***

Германия, Берлин 1951 год

- Том, здравствуй! Рада видеть тебя! – открыв дверь, фрау Симона улыбнулась сыну. – Проходи скорей! А, где Дани, Сузан? Неужели не придут?

- Привет, мама, они скоро будут, не переживай. Сузан как раз… - он бросил взгляд на часы, - забирает Дани из садика. Вот, это тебе, с днем рождения!

Том протянул букет и прикоснулся губами к материнской щеке.

- Спасибо! Давай, проходи, не стой в дверях.

- А наш затворник дома? – осклабился Том, скидывая ботинки и пихая ноги в старые, расхлябанные, но до жути удобные домашние туфли.

- Том… - укоризненно взглянула мать, - ты бы не цеплял его, а поговорил по душам.

- Мам! Будто я не пробовал! Он же зациклился на своей книге и… этих поисках! В нашем агентстве все землю носом роют, а что делается в их редакции, вообще молчу.

- Ты не разделяешь его надежд, Том? Думаешь, Билл напрасно время теряет? Бедный мой мальчик…

- Кто? Мальчик? Мам, ну, ты даешь! Этому мальчику уже тридцать! – Том заливисто рассмеялся.

- Впрочем, как и тебе, - Симона потрепала волосы старшего сына. – Том, поговори, я прошу.

- Хорошо, хорошо… он у себя? – Том задрал голову кверху. – Позови, когда мои девочки придут…

Парень взобрался по лестнице, ведущей к мансарде, где его близнец оборудовал для себя комнату, рабочий кабинет и угол для занятий спортом. Остановившись возле плотно закрытой двери, он, не церемонясь, толкнул ее и вошел.

Вот уже четыре года, как они перебрались в Берлин из Лейпцига, но в этой комнатке под самой крышей ничего не изменилось. И, вряд ли когда-либо изменится. Стол с печатной машинкой возле оконца, узкая, строго по-солдатски заправленная кровать, шведская стенка, которую они сделали сами, небольшая скамья, гиря, гантели… Билл не давал себе слабины. Даже не смотря на искалеченную руку. Нет, особенно из-за нее!

Том помнил, как напугали брата слова врачей о том, что со временем неподвижная конечность будет иссыхать. Но, эскулапы не знали характера Билла.

Том помнил, как яростно полыхнули его глаза, как упрямо поджались губы. Никто, особенно мать, понятия не имели, чего стоили Биллу ежедневные физические нагрузки на руку. Он сам уже готов был сдаться, не в силах выносить страдания близнеца. Но стоило лишь однажды заикнуться с предложением прекратить издевательства над собой, Том едва не пересчитал ступени ребрами, уворачиваясь от брошенной в ярости гантели.

Старания и упорство брата не прошли даром – доктора уважительно цокали языками, осматривая Билла на одном из приемов. За четыре года рука ничуть не изменилась и не отличалась от здоровой, разве что не двигалась.

Том продолжал молчать, глядя на Билла. Тот стоял у стены, большую часть которой занимала карта Советского Союза. Все остальное пространство было залеплено газетными вырезками, листками, испещренными убористым типографским шрифтом, заверенными подписями и печатями, и просто клочками бумаг, содержащих одному близнецу понятные заметки. Билл стоял возле карты и, сверяясь с какими-то записями, старательно что-то на ней отмечал.

- Привет, крот! – Том решил прервать занятие брата и обратить, в конце – концов, на себя внимание. – Ты когда в последний раз покидал свою нору? Совсем оглох и ослеп, на близнеца не реагируешь!

Внезапно раздавшийся голос так испугал Билла, что он вздрогнул, выронив из руки остро заточенный карандаш.

- Когда-нибудь ты точно получишь в глаз за свои штучки, обещаю… - пробормотал Билл, поднимая с пола письменную принадлежность.

- И это вместо приветствия… я тоже рад тебя видеть, Билл! – Том притянул к себе брата, обнимая и похлопывая его по плечу. – Как дела? Продвигаются? Как книга?

- Нормально все… - но, вопреки оптимистичному высказыванию, Билл как-то тяжело вздохнул, потирая лоб.

- Что за настрой? Опять хандришь?

- С чего ты взял? А… ну, конечно, мама снова тебя подослала? Война кончилась, а она все в разведку играет…

- Перестань, Билл, мама тут не причем. Я с тобой не первый день знаком, давай, говори, что раскопал такого…

Договорить Тому не дали. Дверь приоткрылась, впуская маленькую девочку.

- Папа, Билл, привет! – радостно крикнула она и застыла, размышляя, к кому из них первому подойти.

Том, улыбнувшись, сделал шаг по направлению к дочери, но его опередил близнец, подхватывая девочку на руки.

- Дани, привет, крошка, как я по тебе скучал!

- У тебя есть для меня подарки? – девочка забавно сморщила нос, обхватывая ладошками лицо любимого дядюшки. – Колючий…

- Эээ… прости, милая, забыл побриться, но я сейчас же исправлюсь! А подарки для тебя найдутся…

- Дани, не приставай к Биллу! И, кто разрешил тебе подниматься по этой лестнице в одиночку? – Том сурово сдвинул брови, старательно изображая на лице строгость.

- Она со мной, не ругайся, - от двери раздался мягкий женский голос, принадлежавший его жене, которую парни, увлеченные разговором с малышкой, не заметили.

- Сузан, рад видеть тебя, дорогая! – Билл подошел к молодой женщине и поцеловал ее в щеку.

- Я тоже рада! Пойдемте, Симона ждет… - забрав у Билла дочь, она вышла из комнаты.

- Скажи маме, что сейчас спустимся! – крикнул ей вслед Том.

- У тебя есть новости? – Билл принял настороженную охотничью стойку.

- Есть, - старший близнец хлопнул ладонью по нагрудному карману, - только теряюсь в догадках, что это может означать? И… не знаю, как ты к этому отнесешься…

- Ну, так говори! Что за дурацкая натура, все приходится клещами из тебя тянуть! – возмущение явно прослеживалось в голосе его брата.

- Э, нет, немного терпения! Ты забыл, нас ждут внизу – у мамы день рождения! Пойдем, успеем наговориться, вся ночь впереди…

- Останетесь?

- Да.

- Отлично! - Билл хлопнул близнеца по плечу.

Парни спустились с лестницы. Когда последняя ступенька осталась позади, Том облегченно выдохнул и укоризненно взглянул близнецу в глаза.

- И черт тебя дернул забраться под самую крышу! Я всякий раз боюсь свернуть себе шею на этой идиотской лестнице!

- Зато по пустякам никто не достает, - ухмыльнулся Билл. - Я к ней привык.

Братья вошли в гостиную, где за уже накрытым столом сидели их родные. После поздравлений, выпитого вина и вкусной еды все оживились и расслабились. Комната наполнилась смехом, шутками, музыкой, танцами… лишь Симона, отмахнувшись от закруживших ее, было сыновей, устроилась в своем любимом кресле – качалке. Она улыбалась, глядя на разошедшихся, не смотря на возраст, своих детей, на ни в чем не уступающую им внучку, на невестку, которая сквозь смех пыталась всех урезонить.

У женщины вдруг кольнуло сердце – всего этого могло и не быть. Если бы тогда, восемь лет назад, что-то пошло не так…

«Слушая, как Билл сухо и по-деловому излагал план по освобождению Тома от воинской обязанности, женщина не испытывала ничего, кроме ужаса. Сыновья решили поиграть со смертью и перехитрить ее? Ей ли, Симоне, не знать, насколько это чревато последствиями? Родной брат был тому прямым доказательством.

Симона почувствовала, как в спину повеяло холодом, словно смерть протянула ледяную руку, и ощутимо шевельнулись на затылке волосы.

Однако вопреки паническому состоянию матери, младший сын оставался убийственно спокойным. Был уверен, его близнецу ничего не угрожает.

- Мама, гестаповцы обязательно придут, как только опознают всех. Постарайся сыграть правдоподобно, а еще лучше, предоставь все мне.

- Билл, это кощунство – оплакивать живого сына… - оторопь взяла женщину.

- Лучше так, чем оплакивать мертвого, - упрямо возразил он.

На другой день, ближе к вечеру, в дверь постучали. Симона, все это время находившаяся в прострации, резко вздрогнула, ощущая, как ухнуло в груди сердце, заколотившись с удвоенной силой. На ватных ногах она проковыляла в коридор, но открыть дверь не успела – Билл оказался проворней. Мастерски изобразив на лице удивление при виде людей в черной форме, спросил:

- Чем обязаны?

- Лейтенант Каулиц? Позвольте узнать, где ваш брат?

- Мой брат? Чем вызван ваш интерес, гауптман?

- Я задал вопрос, лейтенат.

Билл хмыкнул и оглянулся на мать, застывшую за его спиной.

- Еще вчера он ушел поиграть в бильярд напоследок, перед тем как вернуться на фронт. Его нет до сих пор, но… я думаю, он мог остаться у… эээ… какой-нибудь женщины, ну, вы понимаете, гауптман. А, в чем все-таки дело?

- Вынужден сообщить, что сегодня ночью на бильярдный клуб было совершено нападение. Лейтенант Каулиц, к сожалению, находится среди погибших. Вы должны прийти на опознание.

- Нет… - прошелестело еле слышно.

Билл только и успел, что оглянуться – Симона рухнула на пол как подкошенная. Мужчины подскочили к ней, помогая несчастной женщине сесть и опереться на стену.

- Уходите, гауптман, - нервно бросил Билл, - я приду, как только успокою свою мать.

Едва за гестаповцами закрылась дверь, как женщина открыла глаза и с трудом выдавила:

- Это было страшно, Билл. Не дай Бог испытать тебе подобное…

- Знаю, мама, мне и самому не по себе, но выбора не было.

Через несколько дней, которые потребовались гестапо для расследования и улаживания формальностей с родственниками погибших, состоялись похороны. У солдатского мемориала среди убитых горем людей, Симона, поддерживаемая за локоть сыном, прошептала:

- Спаси, Господи, того мальчика, который дал возможность жить нашему Тому.

Билл лишь крепче стиснул пальцы. Вина за содеянное грызла и царапала душу, не смотря ни на что…

Он уже успел пожалеть, что вместе с матерью пришел сюда, четко осознавая жестокую циничность ситуации. Но Симона, не терпящим возражений голосом настояла – горе должно быть сыграно до конца.

Женщина очень скучала по своему старшему сыну. К ее огромному сожалению обещаниям Билла, что Том вскоре вернется, не суждено было сбыться. Приходилось довольствоваться его скупыми рассказами о близнеце, с которым Билл крайне редко, но встречался. Тяжелое время и деятельность подпольной группы не позволили им осуществить задуманное – пришлось смириться. Однако Симона верила, жертва эта не напрасна, да и потом, война неумолимо приближалась к завершению. Вермахт все еще злобно огрызался, цепляясь за каждую, завоеванную ранее пядь земли, бесновался, разбрызгивая в разные стороны ядовитую слюну, но… это была предсмертная агония. Расплата за все грехи была неминуема.

Она, как сейчас, помнила в красках тот день в начале мая 1945 года, когда Билл ворвался в дом, возбужденно сверкая глазами, и на одном дыхании сообщил о полной и безоговорочной капитуляции третьего рейха.

Симнона улыбнулась краешками губ, оживляя в памяти дальнейшие события…

Билл обхватил ее одной рукой и, оторвав от пола, закружил, радостно смеясь. Женщина плакала от счастья, видя, как разгладилось его лицо, исчезла так тревожившая ее складка озабоченности и накопившейся усталости меж бровей. Мать увидела прежнего сына… и жаждала встретить второго.

Том вернулся через несколько дней. Билл, опасающийся укоризненного материнского взгляда и вполне законных порицаний, что посмел не предупредить, быстро ретировался в свою комнату. Матери и сыну, отсутствовавшему непозволительно долго, необходимо было побыть одним. Хотя бы несколько минут.

Том вернулся. Вернулся окончательно, но не один. Метнувшись обратно в коридор, он привел за собой девушку, которая робко жалась к его боку и все норовила спрятаться за широкой спиной.

Симона ощутила, как сжалось и защемило сердце. Ее сын вырос и уже не принадлежал ей… но, это не было ревностью, отнюдь. Она радовалась за Тома. Жизнь оставалась верной себе даже во время войны.

Билл, стоя на лестнице, не мог отказать себе в удовольствии, глядя горящими глазами на сцену знакомства. Брат давно представил его своей девушке, но матери просил ничего не рассказывать – хотел сделать это сам. Билл не настаивал. Это была личная жизнь близнеца, которую он уважал. Однако и самого Билла ждал сюрприз.

Поздно вечером, когда все решили выпить по чашечке чая, Симона, наконец, задала мучивший ее вопрос:

- Мальчики, вы уже придумали, как вернуть Тому его настоящее имя? Или он так и будет жить под другой фамилией?

Билл встрепенулся и уставился на брата в ожидании хоть какой-нибудь мысли по этому поводу. Том как-то неловко кашлянул и покосился на Сузан. Та, в свою очередь, невыносимо покраснела, пряча лицо за чашкой с чаем.

- Ну… я уже решил проблему… вернее, мы решили… вдвоем… - заметив, как нетерпеливо подался вперед близнец, Том перестал виновато мямлить и, придав голосу твердости, продолжил, - мы поженились с Сузан полгода назад и я взял ее фамилию. В магистрате сказал, что документы сгорели в доме, когда в него попала бомба. Все прошло как по маслу, и теперь я Том Нойнер.

- Ну… ты и гад, Том Нойнер! – возмущенно воскликнул Билл. – И ты мне ничего не сказал?! Мне!

- Прости, Билл! Я хотел, но… мы виделись-то всегда на бегу. У нас даже возможности не было нормально пообщаться! Прости… и ты, мама…

- Ладно, забудь, что с тобой сделаешь? – Билл махнул рукой. – Значит, ты теперь женат? Поздравляю!

Постепенно жизнь налаживалась и входила в свою колею. Парни, благодаря своим знакомствам и обретенным связям нашли работу: Билл устроился штатным корреспондентом в лейпцигскую газету, а Том в юридическую контору помощником адвоката.

Вроде все было замечательно, но Симона все чаще стала замечать отсутствующий, будто направленный вглубь себя взгляд у младшего сына. Понаблюдав за ним несколько дней, пришла к выводу, что таким отрешенным Билл становился лишь в компании Тома и его жены. Симона решила, что виной всему братская ревность, но… ревностью, как оказалось, не пахло.

В один из дней, когда Том и Сузан ушли гулять, женщина поднялась в комнату Билла. Тот, не видя и не слыша ничего вокруг, стучал по клавишам печатной машинки. Симона негромко окликнула его. Билл, подняв вверх указательный палец, безмолвно попросил минуту, чтобы оформить в предложение сидевшую в голове мысль.

Решив не ходить вокруг да около, женщина без обиняков поинтересовалась причиной странного поведения младшего. Билл, хотел было откреститься от материнских подозрений и обернуть все в шутку, но осекся, натолкнувшись на непреклонный взгляд. Вздохнув, он начал:

- Помнишь, пару лет назад Том заикнулся о девушке, в которую я, якобы, влюблен… так вот, он был прав… она русская, и она спасла мне жизнь…

Когда Билл закончил, Симона даже не нашлась, что сказать в ответ. Она не предполагала, что ее сыну пришлось пережить такое. Находясь в глубочайшем замешательстве, только и смогла, что спросить:

- Что же делать-то теперь, Билл?

- Буду искать ее. Буду искать, пока не найду.

Голос парня был убийственно спокоен. Женщина поняла, сын уже все решил для себя, но она не могла не воззвать к голосу разума.

- Ведь столько времени прошло… ты не думал, что у нее, вероятно, есть своя жизнь, с кем-то… или, что еще хуже, она погиб…

Билл резким жестом оборвал мать на полуслове.

- Думал. Очень часто и подолгу. Но я не верю, что она погибла. Если же у нее кто-то есть… не важно, я все равно найду ее, чтобы сказать спасибо.

- Как ее зовут, Билл?

- Анна, но мать звала ее Нюта… и у нее самая замечательная фамилия… Мирская.

Когда буйное веселье улеглось, парни уселись на диван, рядом с именинницей. Дани взобралась бабушке на колени, невольно отвлекая от воспоминаний. Тихая и задушевная беседа с близкими людьми помогла окончательно вернуться в настоящее. Она была в нем счастлива.

Время близилось к полуночи, когда Том вновь преодолел вызывающий у него опасения лестничный пролет, и вошел в комнату близнеца. Билл ждал, сидя за письменным столом, перебирая и сортируя стопку бумаг.

- Уснули? – не поворачивая головы, спросил он.

- Даа… ну, что там у тебя? – Том упал спиной на кровать, швырнув в изголовье принесенную с собой папку.

- Жду ответ на запрос из Орши. Долго тянут.

- Не там, видно, спрашиваешь, братец, не там.

- Ты говорил, есть новости? – Билл отложил бумаги и развернулся вместе со стулом к близнецу. – Не томи, рассказывай!

Том, нарочно игнорируя нетерпение брата, со вкусом потянулся, покряхтел, но все же сел на кровати, открывая папку.

- Мы послали несколько запросов: в городскую и районную администрации, архивы, поисковые бюро, госпитали…

- Госпитали-то зачем?

- Билл, не тебе объяснять, на войне могло случиться всякое, тем более девчонка осталась в партизанском отряде, а не на курорте. Да, и потом, чем шире круг поисков, тем реальнее шанс хоть что-нибудь найти.

- Ну, нашли? – от нетерпения он даже соскочил со стула.

- Нашли, - Том не стал больше издеваться над братом, - нашли… ответ пришел из Кобызево, это пригород Орши. Там располагался госпиталь… вот, держи…

Он протянул Биллу официальный бланк. Тот выхватил лист, с жадностью впиваясь взглядом в буквы. Однако через секунду возмущенно воскликнул:

- Что ты мне подсунул? Я ни черта не соображаю по-русски!

- Спокойно, чего так орать, все спят, - рассмеялся Том. – Вот тебе перевод.

Запись на другом листе рассказала Биллу, что девушка с именем Мирская Анна Михайловна, рожденная 24 июня 1924 года в хуторе Ивановском, Острогожского района, Воронежской области, работала санитаркой в военном госпитале с 29 октября 1943 по 7 августа 1944 года. После его расформирования отбыла в неизвестном направлении.

Читая эти строки, Билл испытывал ураган чувств - от неописуемой радости, что, наконец, нашел, до неимоверной печали, что вновь потерял. Однако впереди его ждал сюрприз - небольшая приписка, в которой говорилось, что Анна Мирская 15 февраля родила мальчика. Парень перечитал эти строки еще пару раз. Потер нервно дрогнувшими пальцами лоб и, не поднимая от бумаги глаз, пробормотал:

- Ничего не понял… родила? Это точно она? Когда мы расстались, Анна не была беременной.

- Естественно, не была, - хохотнул Том, - но ты ведь говорил, что спал с ней…

- Один раз! Это было всего один раз… - оторопь взяла парня.

- Какая разница, сколько? – резонно заметил Том. – Можно элементарно прикинуть срок.

Билл тут же принялся лихорадочно загибать пальцы.

- Подожди… выходит, у меня, возможно, есть… сын?

- Возможно. Но я, все-таки посоветовал бы не делать поспешных выводов.

- Почему?

- Видишь ли, она вполне могла найти себе другого парня, Билл.

- Чушь. Она не могла, я уверен, - безапелляционным тоном возразил он.

- Спустись на землю, брат. Сколько вы были вместе, чтобы ты мог узнать ее настолько хорошо?

- Знаешь, иногда это совсем неважно. Я просто чувствую.

- Ладно, - будто сделав одолжение близнецу, выдохнул Том, - оставим пока твою чувствительность. Что делаем дальше?

Пожевав губу, Билл уверенно произнес:

- Будь я на ее месте, непременно бы вернулся домой. Думаю, запросы нужно отправить в Острогожск, в ее деревню, и в воронежский университет, ведь должна она закончить образование? Как думаешь?

Том согласился безоговорочно. Поднявшись с кровати, он подошел к стене, окидывая взглядом карту огромной страны. Маленький флажок, воткнутый в точку под названием Воронеж, сразу бросился в глаза. Прикинув расстояние, Том внутренне поежился.

- Билл… давно хотел спросить… - приподнятая бровь близнеца красноречиво показала, что его внимательно слушают. - Я никогда не задавал вопросов, впрочем, как и ты мне… раз это нужно тебе, я вывернусь наизнанку… но, если честно, я не понимаю тебя, Билл. Зачем тратить годы на поиски какой-то русской девчонки, которая, наверняка, уже и думать о тебе забыла. У нее, вероятно, есть своя жизнь, а ты хочешь свалиться ей на голову и перевернуть все вверх тормашками? Зачем? Пусть бы жила себе спокойно. И потом, неужели в нашей стране нет ни одной подходящей для тебя девушки? Ведь я же нашел свою, значит, и ты найдешь. Билл, может, пора прекратить поиски? Тебе необходимо начать жить…

- Говоришь, как мама, – фыркнул Билл. – Ты не понимаешь меня только по одной причине, Том. Ты не был на моем месте. А если б был, то всего этого бы не сказал. Я говорю в последний раз – никто другой, кроме нее, мне не нужен. На этом закончим.

- Ну, хорошо, хорошо… если мы найдем твою русскую, будешь обязан мне всю оставшуюся жизнь!

- Не если, а когда, - поправил его близнец. – Когда найдем. И, можно подумать, я сижу, в ожидании погоды с моря! Как и ты, я занят поисками.

- Не заводись, Билл, какая муха тебя укусила? Говорю же, не накручивай себя, запасись терпением, - примирительно похлопал брата по плечу Том. – Как твои мемуары? Хоть бы дал почитать…

- Книга в процессе, так какой смысл читать незаконченное? Да, ты и сам в курсе всей моей жизни.

- Всей, да не всей, как оказалось, - многозначительно поиграв бровями, Том ухмыльнулся.

Билл намек понял и вспыхнул, подобно спичке.

- Иди отсюда, совсем обнаглел! Давай, проваливай…

- Ну, вот, как всегда, - шутливо запричитал Том, - и, это вся твоя благодарность? Эх, тыы…

- Иди, клоун, - рассмеялся Билл, - поздно уже. Мне надо все обдумать.

*

Как и предполагал Билл, Анна, пропустив год, пока Максим не подрос, восстановилась в университете. Поначалу хотела оставить все, как есть: со временем определить ребенка в ясли, а самой устроиться в колхоз. Однако благодаря убеждениям матери, девушка передумала, хоть это и было нелегко.

Рано утром она сидела возле спящего сына, глядя на его спокойное личико. Тихо глотая слезы, Анна целовала маленькие пальчики, не в силах расстаться со своим сокровищем. Лишь после сотого напоминания Марии Егоровны, что рейсовый автобус ждать не будет, она, отчаянно всхлипнув, оторвалась от малыша.

Поначалу учеба давалась девушке крайне тяжело: тоска по сыну и дому не давали возможности концентрироваться на занятиях. Кое-как просуществовав неделю, Анна бежала на автовокзал за билетами. Лишь переступив порог родного дома, обняв и осыпав поцелуями Максима, успокаивалась.

Но, в конце – концов, человек привыкает и приспосабливается ко всему, находит рациональное решение, перестает делать проблему там, где ее нет.

Жизнь девушки устроилась, зациклившись на маршруте: дом – общежитие – библиотека – дом. Но судьба, видимо, чем-то недовольная, решила внести свои коррективы. В апреле 1949 года она нежданно заявилась, обрушив на голову Анны страшное известие…

Вернувшись вечером из Никитинской библиотеки, Анна, улыбнувшись отчего-то хмурой вахтерше, сказала:

- Вечер добрый, тетя Валя!

- Ох, Аннушка…нет в нем ничего доброго. На, вот, телеграмма тебе… прости…

- Телеграмма? Мне? От ко… - но взгляд уже скользил по скупому тексту, - нет… нет… не может быть…

Только и успела пробормотать она. Бланк выпал из руки и Анна, побледнев, рухнула на пол.

Как она пережила эту ночь – не помнила. Да, и не хотела. Едва очнувшись от глубокого обморока, тут же вспомнила страшное известие – она осталась без матери.

Подруги помогли ей добраться до комнаты. Кто-то из них сразу включил чайник, кто-то набросил на дрожавшие от нервного потрясения плечи теплое одеяло, кто-то присел рядом, крепко обнимая, кто-то капал в стакан настойку валерианы…

Не передать словами, что чувствовала Анна в тот момент. Не передать. Горе, боль, тяжесть на сердце, тоска, страх, обреченность… но слова останутся лишь словами. Если только каждое из них умножить на тысячу, только тогда можно отдаленно прочувствовать, что это значит, потерять самого родного и близкого человека на свете. В миллионный раз, проглотив комок невыплаканных слез, Анна ощутила всю безысходность…

Приехав домой, девушка вошла в осиротевшую избу. Там со смертью хозяйки как будто все потускнело и остыло.

Анна вглядывалась в застывшее, восковое лицо матери и отчаянно силилась понять, почему она умерла? Почему она, пережившая все тяготы и невзгоды, голод и лишения страшной войны, никогда не унывавшая и не терявшая веры во все хорошее, стойкая, терпеливая, понимающая… как она могла умереть от аппендицита? Почему не обратилась к врачу? Почему, почему?

Невыплаканные слезы стояли в глазах, а сердце обливалось кровью…

Хоронили Марию Егоровну всем хутором. На старом кладбище Анна не отрывала взгляда от материнского лица, стараясь не смотреть в сторону черной ямы, откуда веяло пронизывающим, не смотря на весну, холодом.

Краем сознания, цепляющегося за реальность, она улавливала отдельные слова, произносимые в память о ее матери.

Смотрела, как один за другим, прощаются с женщиной хуторяне.

Смотрела, как кладут в гроб живые цветы.

Словно со стороны смотрела на себя, целующую холодный лоб.

Смотрела, как закрывается крышка гроба, навсегда скрывая родную мать.

Смотрела… пока не раздался удар молотка по гвоздю… самый страшный звук в мире – звук конца.

Он сломал ее и Анна завыла. В один миг подбежала к могиле, падая, обхватывая домовину руками. Ее пытались успокоить и поставить на ноги, но тщетно – девушка, словно намертво приклеилась к последнему пристанищу своей матери. Отключиться Анне помог местный фельдшер, вколовший ей успокоительное.

Очнулась она поздно вечером. С трудом спустила с кровати налитые свинцовой тяжестью ноги. Пошатываясь, пошла на звук приглушенных голосов и тихое звяканье посуды. В голове противно звенела пустота.

Тетка Наталья и еще две женщины, тихо переговариваясь, перемывали тарелки. Заметив девушку, Наталья отложила полотенце и посадила Анну за стол.

- Как ты, дочка, может, покушаешь?

- Нет. Ничего не хочу… спасибо вам, за все…

- Перестань, для Егоровны мы…

- Как же ты теперь? Вернешься?

- Максимушка у тебя, тетка Наталья?

- У меня, не переживай, Танюшка за ним присматривает.

Анна кивнула. Тяжело вздохнув, плеснула в стопку немного наливки.

- Земля тебе пухом, мама…

Немного помолчав, снова заговорила, нарушая скорбную тишину:

- Завтра, после кладбища, заберу Максима и уеду. Не обижайтесь на меня, но остаться здесь не смогу.

- Никто не обижается, Анюта, это твоя жизнь. У тебя сын растет, его поднимать надо. Все-таки в большом городе и возможностей больше.

- Больше… - как эхо повторила Анна, - больше, тетка Наталья, но я все равно буду приезжать…

1951 год, декабрь

- Хорошо, Митя, молодец, - Анна Михайловна похвалила ученика. – Володя, переводи следующий абзац.

Анна стояла у доски, держа в руках учебник немецкого языка. В классе царила тишина - никто не перешептывался, не бросался бумажками. Пятнадцать пар глаз сосредоточенно следили за текстом, губы беззвучно шевелились, повторяя за своим товарищем каждое слово.

Внезапно дверь распахнулась, впуская завуча по воспитательной работе.

- Анна Михайловна, простите, что прерываю, но… давайте выйдем.

Почувствовав волнение женщины, молодая учительница отчего-то встревожилась.

- Что-то случилось, Лидия Васильевна?

- Случилось, вы только не переживайте, все благополучно обошлось, - завуч взяла Анну за руку, - но вам нужно срочно поехать на вокзал, в линейное отделение милиции…

- На вокзал? В милицию? – не дослушав, перебила девушка, которую уже начало потряхивать от всевозрастающего волнения. – Да, что случилось-то?

- Сын ваш…

- Что, что с ним?! – Анна в панике схватилась за сердце.

- Ничего, слава Богу, не случилось! Не волнуйтесь вы так, голубушка! – поспешила успокоить коллегу завуч. – Он сбежал из садика во время прогулки и зачем-то пошел на вокзал…

Не дослушав, Анна вырвала руку и понеслась в учительскую. Схватив вещи, она кое-как оделась на ходу, застегивая пальто уже на улице.

Морозный воздух немного отрезвил разгоряченную сильнейшим потрясением девушку. Глоток кислорода унял готовое выпрыгнуть наружу сердце – теперь оно гулко колотилось в ушах.

Проигнорировав дребезжащий трамвай, подъехавший к остановке, Анна рванула через дрогу и понеслась по улице. Через три квартала остановилась, цепляясь за прутья, ограждавшие площадь III Интернационала, пытаясь хоть немного отдышаться и прийти в себя.

- Девушка, с вами все в порядке? – послышалось сзади.

Анна медленно оглянулась. Пожилой мужчина опирался на трость и встревожено смотрел на нее.

- Может, помощь нужна?

Девушка отрицательно мотнула головой, а выбившиеся из-под шапки пряди волос повторили ее жест. Резко отдернув успевшую прилипнуть к железу ладонь, Анна, не чувствуя боли, побежала дальше.

Во рту все пересохло, свинцовый привкус, казалось, никогда не выветрится, легкие нещадно обжигало от нехватки кислорода, дыхание клокотало в груди, вырываясь наружу с хрипами. Глаза слезились, склеивая ресницы, мешая смотреть под ноги, отчего Анна несколько раз поскользнувшись, чуть не упала. Но все, что касалось ее самой, ушло на десятый план. Главное – найти сына, обнять его, убедиться, что с ним все в порядке.

Ворвавшись вслед за какой-то женщиной в здание вокзала, девушка остановилась, выискивая взглядом нужную табличку. Не нашла. Однако в ту же секунду заметила милиционера. Снова сорвавшись с места, Анна подбежала к нему. Постоянно сбиваясь, с трудом произнося слова, она пыталась объяснить свою проблему. Поняв, в конце – концов, о чем идет речь, молодой человек повел девушку по одному из коридоров, открывая перед ней дверь.

- Эй, Федор, мамаша вашего путешественника пришла! – милиционер обернулся, – идите, вас проводят.

Лязгнул металлический засов, и Анна проскользнула внутрь. Взгляд ее заметался по комнате, но Максима здесь не было.

- Пойдемте, гражданочка. Да, не переживайте вы так, все нормально. Малец на поиски отца отправился.

- У него нет отца, - машинально ответила она, - без вести пропал на фронте.

- Вот он и пошел его искать. Вы даже не представляете, сколько таких вот пацанов мы снимаем с поездов… эх, война, будь она неладна, столько лет прошло, а люди до сих пор страдают!

Дойдя до двери с цифрой 12, мужчина постучал и заглянул в кабинет.

- Заходите.

Как только Анна вошла, воспитательница, Елена Юрьевна, соскочила со стула, виновато улыбаясь. Но девушка и не думала предъявлять претензий, она во все глаза смотрела на сына, который преспокойно пил чай из стакана, с аппетитом поедая печенье. Оторвав взгляд от своего угощения, он оглянулся и расцвел счастливой улыбкой.

- Мама, наконец-то ты пришла, я уже заждался!

Сделав пару шагов навстречу сыну, Анна опустилась на колени и, обняв свое сокровище, прижалась к нему, вдыхая родной запах, ероша непослушные светлые вихры, целуя щеки, нос, глаза, волосы…

- Что ж ты, родной, куда собрался? Почему мне ничего не сказал? Я так испугалась, так испугалась! Максимушка, сынок, не делай так больше, я тебя прошу. Лучше скажи мне…

- Мама, ты плачешь? Почему? Ведь я не хотел убегать, честно! Я… папку хотел найти…

И тут нервы у Анны окончательно сдали. Заливаясь слезами, она еще сильней прижала к себе сына, нашептывая срывающимся голосом ему на ухо:

- Мы найдем его, сынок, будем искать, я тебе обещаю…

***

- Ну, что ж, коллеги, мы подвели итоги учебного года. Всем спасибо, можете быть свободны.

Директор смотрела, как учителя собирают и складывают в сумки свои записи, как переговариваются, улыбаются: кто-то довольно, а кто-то с явным облегчением. Очередной учебный год подошел к концу: контрольные написаны, экзамены сданы… преподаватели, прощаясь, потянулись к выходу.

- Анна Михайловна, задержитесь, пожалуйста, нам необходимо поговорить.

Девушка недоуменно оглянулась.

- Но, Марья Ивановна, мне нужно в садик за сыном, может, в другой раз?

- Я не задержу вас надолго, Анна Михайловна, присядьте.

Девушка бросила печальный взгляд на дверь, но все-таки вернулась и присела на краешек стула. Женщина, решившая было начать разговор, вдруг передумала и, схватив со стола ключи, быстро пошла к двери. Заперев ее, повернулась, наталкиваясь на изумленный взгляд.

- Чтобы не мешали, – пояснила она.

Анна начала нервничать – все выглядело более чем странно. Она редко видела директора настолько взволнованной, а запертая дверь вообще навевала нехорошие ассоциации…

Девушка невольно затаила дыхание, глядя, как Марья Ивановна, усевшись на стул, взяла в руки карандаш, принимаясь нервозно постукивать им по столу. Анна, как завороженная следила за этими манипуляциями. Но стук внезапно прекратился. Пальцы разжались, и карандаш покатился по столу, замирая у самого края.

- Вот о чем я хотела поговорить с вами, Анна Михайловна. С утра меня вызывали в ОблОНО…

«Неужели хотят уволить? За что?» - мелькнула паническая мысль.

- Несколько месяцев назад в ректорат ВГУ пришло письмо – запрос из Берлина…

У Анны екнуло сердце и отчего-то на миг стало страшно.

- Писатель – журналист «Берлинер Цайтунг», в военное время работавший в антифашистском подполье, разыскивает Мирскую Анну Михайловну, которая летом 1943 года спасла ему жизнь…

Кровь отлила от лица Анны, сделав его мертвенно бледным. Сердце екнуло во второй раз, но тут же застучало так громко, что девушка испугалась, как бы этот грохот не долетел до ушей Марьи Ивановны. Облизнув пересохшие губы, она, внезапно охрипшим голосом, спросила:

- Как зовут этого журналиста?

Удивленная состоянием учительницы, та достала из сумки какую-то бумажку.

- Вильгельм Каулиц. Что с вами, Анна Михайловна? Вам плохо?

Увидев, как девушка схватилась за сердце, женщина быстро налила из стоявшего на столе графина воды, и протянула ей стакан. Анна, выбивая нервную дрожь зубами по стеклу, сделала пару глотков. Несколько минут ей потребовалось на то, чтобы взять под контроль рвущееся наружу безудержное счастье. Если бы только Марья Ивановна могла предположить, чего ей это стоило!

- Чем я могу ему в этот раз? – голос все же дрогнул.

- Так это правда, Анна Михайловна? Вы спасли немца во время войны? Поэтому так разволновались?

- Да… не могу сказать, что горела желанием помогать ему тогда, но ситуация так сложилась. Так он оказался антифашистом? Значит, все было не напрасно.

- Может быть…

Тон, с которым была произнесена эта фраза, заставил Анну напрячься.

- Вернемся к запросу, - продолжила директор, - из ректората письмо попало в отдел образования и переполошило всех.

- Понимаю… - удрученно кивнула Анна.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о последствиях того переполоха: теперь только и осталось ждать тех, кто постучит ночью в двери.

- Сложно не понять, вы правы. Этим запросом незамедлительно заинтересовались соответствующие органы. Не удивлюсь, если вас вызовут для объяснений.

- Чему уж тут удивляться… только за сына страшно.

Превозмогая ужас от собственных слов, она поднялась и, слегка покачнувшись, вцепилась в спинку стула.

- Но… вы не дослушали до конца, Анна Михайловна, - голос директора звучал растерянно.

- До конца? По-моему, конец уже ясен, - Анна все еще не разжимала пальцев, опасаясь не удержаться на ногах.

- Ну, что вы, голубушка, нужно надеяться. Там во всем разберутся.

Услышав это, Анна невесело усмехнулась.

- Да, да, я уверена в этом.

- Марья Ивановна, нет надобности, успокаивать меня. Все прекрасно знают, что происходит с теми, с кем разбираются.

- Тише! Что вы такое говорите? – тревожно оглянувшись на запертую дверь, директор невольно понизила голос. – Этого лучше никогда не произносить!

Анна, покачав головой, промолчала.

- Думаю, если б к запросу не прилагалось приглашение…

- Что? О каком приглашении вы говорите? – отвлекшись от страшных мыслей, девушка встрепенулась.

- О приглашении посетить Берлин…

- О, Господи! Но… но это ведь невозможно! – новое потрясение оказалось настолько сильным, что Анна поспешила вновь присесть, ибо ноги вдруг ослабли.

- Согласна.

Марья Ивановна взяла другой стул и, поставив его вплотную к стулу Анны, опустилась на него.

- Слушайте, я, как ни странно это выглядит, понимаю вас. Очень заманчиво – поехать в Германию и встретиться с этим антифашистом, но… может быть, когда-нибудь и получится, а сейчас я настоятельно рекомендую отказаться от приглашения. Этим вы докажете незаинтересованность той стороной, а наоборот покажете приверженность своей Родине. Думаю, только тогда вас оставят в покое.

- Вы правы, Марья Ивановна, вы, как всегда правы, - упавшим голосом прошептала Анна.

Найдя в себе силы встать, она, пошатываясь, побрела к выходу.

Директор, тяжело вздохнув и удрученно покачав головой, взяла со стола ключи и висевшую на спинке стула сумку девушки. Открыв дверь, протянула ей забытую вещь и, наклонившись к уху, прошептала:

- Держитесь, Анна Михайловна, и будьте благоразумны.

Не помня себя, девушка кое-как спустилась с лестницы – ватные ноги плохо слушались, и вышла из школы. Завернув за угол, облокотилась о стену и застыла. Мысли лениво ворочались в голове. Ирония судьбы… после стольких лет Билл отыскал ее. Не забыл, не похоронил в воспоминаниях. Она представила, чего стоило ему все это. А приглашение? Значило ли оно что-то кроме выражения благодарности? Каким-то шестым чувством Анна понимала: значит. Иначе это было бы слишком жестоко. Хотя, куда уж больше? Судьба, насмехаясь, отняла шанс узнать правду.

Не выдержав этой несправедливости, девушка разрыдалась.

- За что? Почему? – выдавливала она, даже не пытаясь вытирать слез. – Лучше бы ты никогда не находил меня, Билл! Пусть бы все осталось, как было! Господи, ведь нельзя же так!..

Постепенно горечь прошла.

Анна продолжала стоять, не в силах оторваться от стены. Плечи ее еще вздрагивали от пережитого срыва, но на душе, как ни странно, стало легче.

- Я переживу это… - в последний раз всхлипнула девушка и, уничтожив все следы недавно пролитых слез, пошла за Максимом в садик.

*

На следующее утро Анна проспала. Как ошпаренная, она соскочила с кровати, едва разглядела, сколько времени показывает будильник. Впервые эта штуковина позволила себе проволынить, или Анна элементарно забыла завести ее? Времени, разбираться не было: они катастрофически опаздывали – Анна на работу, Максим в сад.

Не зная, за что изначально схватиться, принялась носиться по комнате, одновременно упрашивая сына просыпаться, и пытаясь одеться, причесаться, добежать до ванной.

Внезапно раздавшаяся трель звонка оборвала хаотичные метания, и Анна застыла посреди комнаты. Звонок повторился. От страшной догадки девушка вздрогнула, как от удара, выпуская из рук рубашку Максима. В следующее мгновение к настырной трели присоединился не менее настойчивый стук. Видя состояние матери, ребенок, испуганно округлив глаза, тихо спросил:

- Мама, кто это?

- Не знаю, Максимушка, ты посиди здесь, а я пойду, открою…

- Мама…

Но Анна уже выскочила из комнаты, плотно прикрывая за собой дверь.

Трясущимися руками она повернула ключ и убрала цепочку.

- Мирская Анна Михайловна? – сухо осведомился стоявший на лестничной площадке мужчина.

Девушка кивнула, опасаясь, что не сможет выдавить ни звука.

- Нам нужно поговорить.

- Но… мы опаздываем, - пролепетала Анна, осознавая, что фраза прозвучала крайне глупо.

- Постараюсь не задерживать, но вы ведь понимаете, это не от меня зависит. В ваших же интересах быть предельно откровенной.

- Да, да, понимаю, конечно… входите.

Анна впустила мужчину и провела его в кухню, пододвигая табурет ближе к столу.

- Расслабьтесь, Анна Михайловна, никто не собирается арестовывать вас, по крайней мере, сейчас. Мне поручено побеседовать, поэтому я не стал вызывать вас в отдел, а пришел сюда. Начнем?

Вопросов у мужчины было такое множество, что Анна потеряла им счет. Простые и каверзные, повторяющиеся, с подвохами и намеками, сбивающие с толку…

Девушка умирала от страха, чувствуя, что после этой беседы останется абсолютно седой, но держалась твердо, не позволяя себя запутать и увести в другую сторону. Этого ни в коем случае нельзя было позволить – в соседней комнате ее ждал сын. Именно он придавал силы.

В конце концов, мужчина сдался. Или просто сделал вид?

- Ну, хорошо, Анна Михайловна, вы убедили меня. Мы связывались с главным редактором «Берлинер Цайтунг» - Вильгельм Каулиц характеризуется более чем положительно. Его антифашистская деятельность во время войны не вызывает у нас ни малейшего подозрения, более того, отмечена наградами.

Анна слушала и недоумевала: «Он насмехается? Быть того не может, что организация не в курсе, кем являлся Билл в начале войны».

- Я рад слышать, - продолжал между тем следователь, - что вы не стремитесь покинуть нашу Родину. Это похвально. Ведь вам не нужны проблемы, я уверен, тем более одна воспитываете сына…

«Он точно насмехается!» - внезапно у девушки засосало под ложечкой и накатила тошнота. – «Или запугивает? Они не могут разлучить меня с Максимом! Только не это!»

От обуявшего ужаса Анна не сразу увидела, что мужчина уже поднялся и снисходительно ее рассматривает.

- Вы, кажется, куда-то торопились?

- Д-да, - заикнувшись, ответила она, - в садик и на работу…

- Ну, так собирайтесь. Не провожайте, я найду выход.

Через секунду входная дверь захлопнулась, зато открылась другая. Максим нерешительно огляделся и, не увидев ничего пугающего, побежал на кухню. Его мать сидела, невидящим взглядом уставившись в окно. Мальчик оробел. Эта женщина с каменным лицом и мертвыми глазами была ему не знакома. Потоптавшись немного в замешательстве, он все же тронул ее за локоть.

- Мама, что с тобой? Кто был этот дядя? Он обидел тебя?

Анна очнулась.

- Нет, Максимушка, ничего страшного не случилось.

Пугать и расстраивать сына она совершенно не хотела. Но обманывать хотелось еще меньше. Она обещала сыну, что станет искать его отца. Будет лучше, если мальчик узнает все от нее…

Анна решилась.

Опустившись перед Максимом на колени она, глядя ему в глаза, рассказала все. Кем был его отец, и кем стал. Что не забыл о них, искал все эти годы и нашел, но… видимо, такова судьба – им никогда не встретиться.

Заметив навернувшиеся слезы в глазах сына, Анна замерла, как приговора ожидая, что такой отец мальчику не нужен. Сердце затаилось, боясь трепыхнуться.

- Мама, почему? Ведь ты сказала, что папка хороший! - мальчик бросился на шею к матери, обжигая ее горькими слезами обиды. - Я хочу к нему! Я хочу, чтобы у меня был папа, хочу! Почему они не разрешают?

- Прости, милый, прости меня… прости…

Анна плакала, крепко прижимая к себе сына, баюкая, утешая… тихо шептала ему что-то на ухо… шептала, покуда совершенно выбившись из сил, мальчик уснул, изредка вздрагивая всем телом. Девушка осторожно, чтобы не разбудить ребенка, поднялась, возвращаясь в комнату, укладывая его на кровать. Присела рядом на стул, прикрывая от усталости глаза. О том, что еще недавно собиралась на работу, даже не вспомнила. В конце концов, директор догадается о причине прогула.

*

После того, как в юридическую контору пришел ответ на запрос из России, Билл впал в мрачное расположение духа. Том приводил массу резонных доводов, пытаясь расшевелить близнеца, но тщетно.

Успех многолетних поисков был на лицо – они нашли русскую, выяснив при этом, что с ней все в порядке. Однако главное, для чего это затевалось, так и осталось недостижимым. Прочность железного занавеса была феноменальной.

Том перестал цеплять брата по поводу и без, понимая, насколько тяжело ему приходилось. Он много думал и советовался с коллегами, но те лишь беспомощно разводили руками – сломать систему им было не по силам.

В один из дней, придя на службу в редакцию, Билл имел, как поначалу подумал, несчастье, столкнуться с редактором отдела новостей и по совместительству со своим хорошим товарищем Петром Нестеровым. Кивнув ему, Билл собрался было улизнуть, сославшись на неотложные дела, но был зацеплен за локоть и препровожден в курилку. В самом начале трудового дня помещение пустовало, что было на руку Нестерову.

Закурив, он пытливо окинул взглядом товарища.

- Что случилось, Каулиц? Ты уже месяц ходишь мрачнее тучи, избегаешь всех, огрызаешься…

- Ты мне не начальник, чтобы перед тобой отчитываться. Работу свою выполняю, а остальное никого не касается, - буркнул парень, скрывая лицо за клубами дыма.

- А вот тут ты не прав, Билл, еще как касается. Может, дома что стряслось? Фрау Симона жива – здорова? – участие Нестерова было неподдельным.

- И почему вы, русские, такие, все норовите в душу влезть?

- Нас не переделаешь, мой друг, не можем мы товарищей в беде бросать. А, что у тебя беда, видно невооруженным глазом.

Билл поморщился и не ответил, но мужчина даже не думал сдаваться.

- Слушай, приезжай-ка сегодня вечерком в гарнизон, мужики баньку организовать собирались…

- Что? Баня? – паника отразилась на лице парня. – Никаких бань! Я еще не забыл прошлый раз.

Нестеров громко захохотал.

- Ну, я ж не виноват, что вы, немцы, такие хлипкие. Да и потом, совсем ведь немного выпили, не знаю, чего тебя так развезло.

- Это по вашим меркам немного. Слон, и тот бы свалился. Не уговаривай, в баню не пойду.

- А я не уговариваю, лейтенант Каулиц. Я, как старший по званию, приказываю, понятно?

- Так точно! – парень сдался на милость победителя, понимая, что иначе тот ни за что не отвяжется.

- Вот и отлично. За мной приедет машина, так что в 18:30 чтобы как штык стоял у входа в редакцию. Не дрейфь, Билл, никто тебя спаивать не собирается. Посидим, расслабимся… тебе это просто необходимо, печенкой чую. И поговорим.

Стоит ли говорить, что весь рабочий день парня пошел насмарку. Его без конца дергали, спрашивая какие-то бумаги, заготовки для статьи, настоятельно требовали скорректировать план… Билл чисто механически выполнял то, о чем просили, моля про себя, чтобы все отвязались и оставили в покое, хотя бы на полчаса.

Та беседа в курилке никак не желала выветриваться из головы. Несмотря на кажущуюся абсурдность, она заронила в душу семена надежды.

Билл познакомился с Петром Нестеровым сразу, как появился в редакции «Берлинер Цайтунг», по рекомендации одного из товарищей по подпольной деятельности. Петер - Билл называл мужчину исключительно на немецкий лад, потому как с его акцентом имя звучало довольно смешно, оказался мировым мужиком. Именно так впоследствии охарактеризовали парню Нестерова. Они быстро нашли общий язык и крепко сдружились, частенько встречаясь после работы, пропуская за беседой пару кружек отличного немецкого пива, поедая сочные колбаски.

Словно из ниоткуда материализовалась уверенность: Петр обязательно что-нибудь придумает. Русские – они такие, из любой, казалось, неразрешимой ситуации, находили выход. Оставалось только беспомощно разводить руками и удивляться, как это у них получается? Но Билл даже не пытался разгадывать этот феномен, знал – бесполезно.

Именно поэтому в указанное время он стоял в назначенном месте в ожидании товарища. Машина за ним приехала, но сам Петр опаздывал уже на три минуты. Эта черта русских парню не нравилась. Редко кто из них мог похвастать пунктуальностью.

Секундная стрелка обежала еще один круг по циферблату, отсчитывая очередную минуту. Билл стиснул зубы, но в это мгновение дверь открылась. Нестеров стремительно подошел к парню и, не сбавляя скорости, устремился к машине, на ходу оправдываясь:

- Извини, задержали…

*

В этот раз Билл держал себя в руках, сидя в предбаннике среди расслабившихся и радостно гогочущих на каждую шутку мужчин. Завернутые в простыни, раскрасневшиеся после парной, прихлебывающие пиво, все они еще несколько часов назад были солидными, полностью соответствуя высоким званиям. Сейчас же мужчины были равны, панибратски похлопывали друг друга по плечам, смеялись, решали серьезные дела, обсуждали проблемы.

Билл тоже расслабился. Напряжение, последний месяц державшее его в железных объятиях, испарилось. Он почти не принимал участия в разговорах, хотя понимал практически все – имея в товарищах русского, невозможно не научиться языку.

В этот момент парень предпочел отрешиться ото всего, освободить голову от любых мыслей. Он ощущал себя куском пластилина – лепи, что душе угодно. Это было потрясающее чувство.

Билл лениво проследил взглядом за Нестеровым, который, как по волшебству, достал откуда-то из-под скамьи бутылку шнапса. Наученный горьким опытом встрепенулся и резко накрыл стакан с пивом своей ладонью.

- Как хочешь, - усмехнулся тот.

«И куда в них лезет? – изумленно думал парень. – Ведь не напиваются… русские, одним словом».

Окунувшись напоследок в бассейне с прохладной водой, Билл окончательно ощутил себя родившимся заново, вернув бодрое расположение духа.

Убрав за собой все следы расслаблений в бане, мужчины разошлись по своим квартирам. Нестеров потянул Билла за собой.

Пригласив войти, он щелкнул включателем, закрыл дверь на ключ и поспешил задернуть плотные шторы. Билл, не дожидаясь приглашения, уселся в единственное в комнате кресло. Никто не спешил начинать разговор.

Нестеров, на секунду задумавшись, полез в шкафчик, выуживая начатую уже бутылку шнапса и немудреную холостяцкую закуску.

- Петер, зачем это? Я только – только протрезвел, – недовольно заворчал Билл.

- Не дрейфь, лейтенант, это для стимуляции мыслительного процесса.

Прозрачная, как слеза, жидкость наполнила рюмки под удовлетворенное кряканье.

- Ну, поехали! – одним глотком, не поморщившись, осушил стопку, словно подавая пример, и занюхал кусочком черного хлеба.

Билл вздохнул обреченно, но все-таки выпил, в отличие от товарища, не сумев скрыть гримасу от неприятно обжигающего глотку напитка.

- Так что происходит, Билл? Насколько мне известно, поиски увенчались успехом, ведь так? Ваш отдел разыскал ту, которая спасла тебя, или?.. – в его глазах блеснуло любопытство.

- Нашел… - кисло усмехнулся парень. – А толку-то? Мы выслали приглашение, но…

- … разрешения не дали, - закончил за него Нестеров. – И не дадут, пока…

Многозначительное молчание повисло в воздухе.

- И, что делать? – отмер, наконец, Билл. – Ждать? Сколько? Год? Два? Десять? Я и так уже восемь лет жду!

- Спокойно, друг, не заводись. Давай, еще по маленькой…

Рюмки наполнились вновь и через мгновение опустели.

-Должен быть какой-то выход, должен… - Билл вцепился пальцами в волосы, - но у меня нет ни единой мысли, как вывезти человека из вашей страны!

- Хмм… ну, выход есть всегда, к твоему сведению.

- Какой? – в голосе звучало сплошное недоверие.

- Побольше оптимизма, приятель! Хотя… боюсь, подобный расклад тебе не понравится. Но это единственное, что пришло в голову, и единственное, что действительно может помочь.

- Так говори, чего резину тянешь! – взвился Билл.

- Ты ведь знаешь, я убежденный холостяк, но это не помешает мне жениться…

- Не понимаю, какое отношение имеет твоя женитьба к нашему вопросу?

- Не понимаешь, потому что перебил меня! Выслушай, потом все вопросы задашь.

Билл кивнул, превращаясь вслух.

- Так вот… на чем я остановился? Ах, да… могу жениться. Для этой цели, естественно, необходимо вернуться на Родину, только там мне поставят штамп в паспорт. А после всего, как следствие, семья едет со мной к месту прохождения службы без каких либо проблем.

Закончив говорить, Нестеров снова потянулся к бутылке, разливая по рюмкам остатки. Повисшая тишина насторожила и он, оторвавшись от процесса, поднял взгляд на парня.

Тот, с нечитаемым выражением на лице, сидел, уставившись на свои руки, видимо, переваривая информацию.

- Эй, Билл, уснул, что ли?

- Погод… - внезапно поперхнувшись воздухом, парень закашлялся, - погоди, ты предлагаешь расписаться с… с Анной?

- А, что не так? И потом, ключевой момент в том, что я привезу ее сюда, в Германию. Разве ты не этого хотел?

- Да, но…

- Слушай, Билл, я предлагаю тебе действенный вариант. Сам подумай – это самое главное! Твоя девушка будет всегда под боком, а не за тысячи километров.

Все еще пытаясь переварить услышанное и разглядеть, вроде бы, вполне ощутимые плюсы этой… аферы, Билл схватил со стола рюмку, лихо опрокидывая шнапс в рот. Содрогнулся всем телом от омерзения. На первый взгляд проблема действительно решалась, но…

- Но Анна будет твоей женой, - передернуло его снова. Эта мысль была ему отвратительна и неприемлема. – Твоей женой!

- Формально, Билл, формально, - произнес Нестеров по слогам, - и только на бумаге!

Парень упрямо мотнул головой.

- Слушай, я вообще не понимаю, что ты хочешь? Предлагаю реально осуществимый план, а ты нос воротишь! А самое главное, знаешь, что?

- Что? – с вызовом повторил Билл.

- Мы, как два дурака, делим шкуру неубитого медведя!

- Не понял… - парень удивленно моргнул.

- Куда тебе, немцу, понять. Мы тут планы наполеоновские разрабатываем, а самого главного, от кого исход дела зависит, не знаем. Вдруг, эта твоя Анна пошлет нас с тобой и нашим предложением куда подальше?

- Нет, она не может… - былая убежденность все же чуточку дрогнула.

- Откуда ты знаешь? Сколько лет, говоришь, ты ее искал?

- Шесть. Почти шесть.

- Считай, это ответ.

- Умеешь ты поддержать! – возмутился Билл.

- Брось. Хотя, этот вариант со счетов сбрасывать не стоит, ты ведь понимаешь?

- Да. Но я все равно не верю.

- Упрямый черт! – усмехнулся Нестеров. – Ладно, давай пока так договоримся: через полгода у меня отпуск, я обещал матери, что приеду в гости. От Курска до Воронежа езды всего ничего. Найду твою Анну… известно, где она работает?

Билл утвердительно кивнул, с неослабевающим интересом вслушиваясь в каждую фразу.

- Поговорю с ней, объясню ситуацию, а еще лучше будет, если это сделаешь ты.

- Я напишу.

- Отлично. Если она согласится на переезд и фиктивный брак, я привезу ее. А там посмотрим, как оно пойдет… в конце концов, на Родину можно вернуться в любой момент. Ну, а если нет…

Дата добавления: 2015-08-13