И кафе «Колос».

Учёба

* * *

Ох уж эта гостиница в Тюмени. Она встречалась в моей, когда-то безалаберной, жизни довольно часто. Вот почему я решил написать о ней, а вернее не о ней, а о том, что с ней связано. И начал я свой рассказ именно в 208 номере этой гостиницы. Вечер. Я приехал на консультацию в областную больницу и остановился в этом номере. Завтра к врачам. А пока – воспоминания.

Впервые побывал я не в гостинице, а в кафе «Колос», который находится между двумя корпусами с жилыми номерами. Произо-шло это в то время, когда я после окончания вечерней средней школы решил поступать в Тюменский индустриальный институт. Честно говоря, поступать решил не я, а Санька Копырин, работавший на заводе инженером-конструктором и, по-моему, уже имевший за плечами оконченный техникум. Я работал в цехе зуборезчиком, хорошо был знаком со своими сверстниками-заводчанами. В то время я даже состоял в активе комсомольской организации, был секретарём цеховой комсомольской группы, а потом и заместителем секретаря комсомольской организации завода. Ребята были молодые, дружные. Участвовали в субботниках, выезжали на помощь колхозу. Саня Копырин готовился к поступлению в вуз и сманил с собой ещё несколько человек с завода. Римма Солдатова из техотдела, Санька Копырин с братом Володькой, Витька, работавший электриком и я.

Я вроде сначала возражал на Сашкины убеждения, что, мол, не готовился, но он убедил тем, что пробовать все равно надо.

– Попытка не пытка – узнаем все практически, а не поступим – развеемся, – говорил он.

Да и ладно. Я согласился.

Тюмень встретила меня запахом дезинфекции столовой, в которую мы зашли, чтобы перекусить, сразу по приезде. Вообще меня долго преследовал этот дезинфекционный столовский запах при посещении этого города. Потом, наверное, привык. Мы толпой направились в приёмную комиссию института, который сейчас громко называется Тюменский нефтегазовый университет. Тогда, в начале семидесятых годов, он звался проще, Тюменский индустриальный институт - сокращенно «Индус».

Для проживания нас разместили во вновь строящемся корпусе на улице Мельникайте, на втором этаже, в одной из аудиторий. Выдали матрасы, постельные принадлежности. Располагаться предложили прямо на полу. Мы возмущаться не стали, привыкли так спать ещё по школе, когда выезжали на помощь колхозам и спали на полу сельского клуба, а девчонки на сцене. До первого экзамена оставалось два дня, поэтому старались освежить знания. Как раз напротив нового корпуса «Индуса» и располагалась гостиница и кафе «Колос». За ней начиналась большая стройка, стояли вагончики, балки. Для нас близость кафе была удобна. Утром мы поднимались, совершали утренний туалет и выходили на улицу, где нас ждала Римма с подружкой. Мы заходили в кафешку, завтракали и спешили в институт. В кафе был хороший выбор горячих и холодных закусок, были и горячительные напитки. Требования к посетителям были не строгие, но, тем не менее, откровенного пьянства не было.

Сейчас уже не помню, по какому предмету был первый экзамен, но склоняюсь к мысли, что не сочинение, а сразу математика, потому что поступали мы на специальность – технология машиностроения, а на ней профилирующими предметами были математика и физика.

Короче говоря, «первый блин» был комом, и я «успешно» завалил экзамен по математике. Расстройства большого не было, так как я увидел свои ошибки при сдаче этого экзамена. А они заключались не в том, что я не знал предмет, а в плохой подготовке и организации. Нам нужно было вести себя дружнее и сплочённее. Сашка всем помочь не смог, выручил только брата. Володька, в общем-то, поступать нисколько не хотел, а всё свободное время тратил на слабый пол. Здесь он проявлял откровенный интерес, способности и рвение гораздо большее, чем при сдаче экзаменов. Оставаться в Тюмени не хотелось, я решил устроить себе «отвальную» и ехать домой.

Компанию мне составил Виктор, который поступал на электротехнический факультет. Слегка отметив неудачную сдачу экзамена, расслабившись, я решил прогуляться по улице. Спустился вниз и пошел по улице Мельникайте в сторону центральной улицы Республики. Я, не торопясь, шел, заглядывая в киоски и ларьки, обращал внимание на спешащих по своим делам людей. «Время было вечером, делать было нечего». Нескорым шагом меня обогнала пара девчонок, горячо обсуждающих между собой свои проблемы. Что они не обратили на меня никакого внимания, я понял потому, что одна из них, черненькая и ростом поменьше, ругала откровенным матом какого-то её знакомого, который позволил своему другу рассказать, что «имел её сзади» – это мягко сказано, девчонка выразилась гораздо прямее и откровеннее. Меня заинтересовал такой разговор, и я решил в него вступить.

– Девушки, вы откровенны на улице донельзя, как будто кругом нет никого и ничего, – встрял я.

Они равнодушно смерили меня быстрым взглядом и шли дальше, но, пройдя несколько шагов, остановились и та, которая была повыше, светлая, да и, наверно, постарше, обратилась ко мне:

– Погуляем?

Не то чтобы я обрадовался. Что это за девушки, было видно по их поведению, но мне, вероятно, напоследок не хватало каких-то приключений, и я смело ответил:

– Погуляем.

Мы разговорились, и я выяснил, что для полного взаимопонимания и необходимого «кворума» необходим ещё парень. Поэтому, вернувшись в институт, я зашел за своим товарищем, с которым мы начали «отвальную», и, захватив его с собой, направились в кафе «Колос».

Взяв два «огнетушителя» (семисотпятидесятиграммовые бутылки вина), мы присели за столик и приступили к их опустошению. Девушки, по сути, не обращали на нас внимания, как это положено в таких ситуациях, отвечали невпопад и без интереса. Да и сами они интересны не были. У одной, старшей, постоянно расстегивался бюстгальтер, который ей, похоже, был не по размеру, и она выходила его приводить в порядок.

Мне была интересна встреча общением. Я ещё не встречал таких девчонок, и любопытно было узнать о них побольше, как они общаются, чем интересуются и прочее. Я был разочарован. Разговоры между подругами велись о каких-то парнях, которые их то били, то «кидали», а то о тряпках и др. Не было и близко разговоров о фильмах, литературе, культуре. Я забросил несколько как будто ничего не значащих вопросов - ответом мне было откровенное недоумение. Думали ли мы с Витькой о предстоящем сексе с ними. Не знаю как он, может, и было что-то, но у меня не было никакого желания.

Но, тем не менее, прикончив вино, мы вышли в ночь. Девушки после выпитого повеселели, вероятно, они уже были заправлены, как и мы, до встречи с нами. Блондинка энергично потирала руки: «Эх, сейчас потрахаемся», задорно и многообещающе говорила она, а в интонации звучала фальшь.

Мы пришли на параллельную улицу Одесскую и остановились около небольшого скверика. «Так, ребята, подождите. Мы сейчас с подругой заскочим вон в то заведение, указали они на светящиеся окна небольшого вагончика, одиноко стоящего на месте стройки, - кое-что возьмем и через пять минут будем с вами».

Они убежали. Я уже понял, что нас с Витьком «кинули» и ни-сколько не жалел об этом. Мне достаточно было общения, знакомства с подобным «контингентом», так как узнал немного об этом социальном слое общества. Мне и таких «приключений» было достаточно, тогда как Виктор всё ещё надеялся на возвращение девушек.

– Пойдем, приятель, баиньки. Извини меня подлеца, что соблазнил на подобное путешествие, – сказал я.

– Давай еще подождём. Может, они придут, – просил Витя.

– Нет, а знаешь, что? Давай окно в вагончике кирпичом разобьем, – решил хоть как-то отомстить он.

– Ну а причём те парни, которые в нём живут? – спросил я. – Это будет несправедливо.

Я настоял на своём, и мы пошли восвояси и «не солоно хлебавши».

У себя мы не стали посвящать своих товарищей в неудавшееся приключение, просто загадочно посмеялись, когда они расспрашивали о подробностях, и помалкивали.

Так бесславно закончилась моя первая попытка поступить в вуз. Но я не отчаивался. Зная, что она не была ни подготовлена, ни организована.

Из нашей компании поступили только Саня и Витька и стали обучаться в «Индусе».

Не знаю, закончил ли его Виктор, который вскоре ушел с нашего завода, но Саня Копырин закончил, работал на закрытом предприятии на Урале в высоких должностях, но потом запил, расстался с семьей и снова оказался в нашем городе. Работал снова на нашем заводе, иногда уходя в запой, и был за это уволен. Устраивался на другие предприятия... падения, «завязки». Сейчас работает в ДЕЗе (дирекции единого заказчика). Парень умный, но с алкогольными «закидонами». Брат утонул в старице возле садовых участков, оставив жену и почти взрослых детей.

Я, пропустив без учёбы год-два, решил начинать с малого. Создать так называемый плацдарм.

В нашем городе при одном из крупнейших предприятий, машиностроительном заводе, выпускающем прицепы к тракторам «Кировец», был создан учебно-консультационный пункт (УКП) Тюменского машиностроительного техникума. Выпуск вначале готовился по двум специальностям: ПГС – промышленное и гражданское строительство и ОМР – обработка металлов резанием.

На ПГС поступил мой товарищ Вася Скакун, но вскоре был призван в армию и служил.

На ОМР поступил мой зять Иван, муж старшей сестры Валентины. В это время мы уже жили в одной квартире. Семья Сахаровых, занимавших до этого две из трёх комнат квартиры, переехали в отдельную однокомнатную в доме напротив, а бывшие ранее их комнаты заняла семья Цитриковых, моего зятя.

До учёбы в УКП зять проводил время по-разному. Он занимался фотографией, а я старался перенять у него те знания, которые он черпал из различной литературы. Он даже принимал участие в фотоконкурсе, и его снимок занял призовое место. Разводил кроликов, которых держал в деревянной стайке, находящейся во дворе. Я добывал им траву. Иногда, вечерами, играли в карты, в «Рамс», который они, не зная истинного названия, называли «Петух» (от слова пять, т.е. от количества раздаваемых карт). Интересно было смотреть на взрослых мужиков, сидящих за столом на кухне, кто в каком виде. На голове одного с рукояткой, отходящей в бок, был одет дуршлаг. Другой сидел на ножках табурета, перевёрнутого вверх ногами, под задницей третьего был засунут веник. Это они делали, чтобы в игре лучше везло. Играли по копеечке, но иногда игра продолжалась до 3 – 4-х утра. Под конец подсчитывался выигрыш. Кто-то выигрывал, кто-то проигрывал, но выигрыши были небольшие 1,5 – 3 рубля.

Потом Иван поступил в техникум, тогда многие поступили в него учиться. Благо не надо было первые годы выезжать на сессии в Тюмень. Преподаватели были свои, на старших курсах тюменские, которые приезжали на установочные лекции и экзамены. В Тюмени лишь проводились практические и лабораторные занятия и защита дипломных проектов. К Ивану часто приходили однокурсники. Горячо обсуждали решение контрольных, курсовых и другие проблемы. Было интересно наблюдать за их поведением, и было завидно.

Зависть была хорошая, «белая».

Мне тоже хотелось учиться.

Во время посещений Ивана сокурсниками обратил я внимание на поведение одного из них, которого звали Борисом. Работал он контролёром у нас на заводе. Внешне был компанейским, разговорчивым, но вместе с тем отличала его этакая хитрожопость.

Все его называли евреем, а он и был похож внешне на них, но всячески отнекивался от этого.

– Я, – говорил он, – польских кровей.

Извините моё некоторое отступление от темы, но где как не здесь высказать своё мнение по этому национальному вопросу.

Евреи люди мудрые, и я эту нацию уважаю за то, что они вот такие. Мудрыми их сделали вековые гонения и притеснения со стороны прочих народов, и в большой мере фашиствующего направления. Они веками старались выжить, и не просто выжить, а жить по-человечески. Для этого народа во всех государствах создавались условия экстремизма. Вот почему еврейские родители с малолетства внушали своим отпрыскам, что в жизни им придётся трудно, а поэтому старайтесь быть лучше других, учитесь лучше, овладевайте профессией лучше. Вот это упорство в достижении цели у евреев уже в крови, в генах. А взаимовыручка…

Меня потряс фильм «Побег» о массовом побеге евреев из фашистского концлагеря. Скажите, кто из известных народов смог бы организовать подобное? Важен тот факт, что о предстоящем побеге знало большинство заключенных-евреев. Знали надсмотрщики из евреев, которые были активными организаторами и помощниками в организации этого побега. Но ни один… Вы представляете? Ни один не настучал. И побег состоялся. Это исторический факт. И много людей спаслись.

А ну-ка представьте, если бы это было в украинском, русском, английском, французском или любом другом лагере?

Нет. Что ни говори, а евреев есть за что уважать. Я вообще ко всем национальностям отношусь нормально, с уважением. Нет плохих народов. Есть плохие люди, хотя и здесь у меня есть свое мнение, потому что-таки народы отличаются своими национальными чертами. Ну ладно. Что-то я сильно отвлекся.

Так вот этот Борис применил хитрую тактику. В то время они готовили курсовую по технологии машиностроения и поэтому часто обращались друг к другу за советом. Но если другие однокурсники приходили к Ивану и просто спрашивали, как он выполнил то или иное задание, то Борис рассматривал чертежи или записку, а потом заявлял:

– А я не так сделал. По-моему, у тебя не верно.

Иван горячился и старался доказать хитрому однокурснику, что у него выполнено правильно, рассказывая и объясняя, что почём и почему. Борис выслушивал, «наматывал на ус» и удалялся. Это повторялось несколько раз, пока однажды, после ухода Бориса я не заметил зятю, что он ведет себя глупо, рассказывая всё однокурснику, который, мягко выражаясь, ведет себя непорядочно, и объясняя ему видимую со стороны тактику.

В следующий раз, когда «неопрятно» ведущий себя сокурсник снова попытался применить испытанный метод, Иван резко заметил:

– У тебя правильно, а у меня нет? Вот иди и продолжай делать, как делаешь. А ко мне на хрен припёрся? Иди и не мешай».

Тот ушел и не приходил дня два, а когда всё-таки появился, то позвонил, вежливо зашел и попросил: «Иван Андреевич, выдели мне, пожалуйста, немного времени. Объясни непонятную для меня вещь».

– Вот это другое дело. Давай, говори, что тебе «непонятно», – понимающе и беззлобно улыбаясь, сказал зять. Они развернули черновики и принялись обсуждать неясный для Бориса вопрос. После его ухода Иван зашел ко мне в комнату.

– Слышал, как изменился? Совсем другой человек, – спросил он меня.

– Слышал, – ответил я.

– Прав ты был. Учить надо таких людей, – закончил Иван.

Вскоре пришёл из армии Василий, который до этого учился в УКП на ПГС. К тому времени этой специальности уже не стало, и ему предложили восстановиться на ОМР. Василий поступил на завод и передал документы на эту специальность.

Когда он учился на четвёртом курсе, поступил в техникум и я. Так что следовали мы все: Иван, Василий и я – друг за другом.

Иван познакомил Василия с преподавателем из Тюмени, и ему уже было легче, а затем и мне.

Вместе со мной поступили в УКП Тюменского машиностроительного техникума ещё несколько человек с нашего завода, в том числе и Анатолий Матулевич, работающий токарем в механическом цехе. О нём я потом расскажу подробнее, но немного можно сказать и сейчас.

Родом Анатолий из Бердюжья. До нашего завода работал на мебельной фабрике и вообще любил возиться с деревом. Его отличали большое упорство в достижении цели и огромное трудолюбие. Вообще, его можно назвать трудоголиком, так как он не знал, куда себя девать, если не находил себе какого-нибудь дела. Как-то он рассказывал, что затачивал гвозди, чтобы хоть как-то занять себя.

Есть люди разных характеров. Некоторые, а к таким я отношу и себя, схватывают все быстро, на лету, но, бывает, в спешке допускают какие-то ошибки.

Другие, к каким в полной мере можно отнести и Анатолия, которого позже я стал звать просто Петрович, доходят до всего, тщательно разбираясь во всех мелочах, трудно, но основательно. Потом из них уже то, что они познали, не вырубишь. Мы с ним подружились на заводе и ближе стали после того, как начали играть в шахматы. В них мы играли в любое свободное время, обеденный перерыв или в те периоды, когда по какой-либо причине отключалась электроэнергия.

Начались занятия в техникуме. Вернее, в его филиале, УКП.

Заведующим им был Алексей Иванович Белочевцев, невысокого росточка, светло-русый, немного заикающийся человек, ни в коем случае не терпящий никаких споров с ним. Меня до этого предупредили, что с ним лучше не спорить. Он злопамятный, и многие это испытали на себе. Несколько раз его хотели побить на выпускных вечерах, но он либо вовремя «смывался», либо некоторых, имеющих «горячие» головы, останавливали люди, имеющие более холодный и расчётливый ум. Меня Алексей Иванович прозвал «цитатчиком» из-за того, что на экзамене по литературе, когда мы писали сочинение, я писал сочинение по Маяковскому, а для того чтобы оно получилось более полным по объему, приводил цитаты из его произведений, которые занимали значительное место на листе, так как известно, что Владимир Владимирович писал «лесенкой». Первое время я занимался, не прилагая к этому усилий, но после первой сессии, когда увидел, как к экзаменам готовится Анатолий Матулевич, и потом, увидев результаты сдачи, при которых он не получил ни одной четвёрки (хорошо), а все отлично, я стал заниматься уже основательно. Неудобно было выглядеть хуже Петровича. Так что в этом смысле он сыграл в моей учёбе положительную роль. Иногда мы вместе готовились по предметам. Выполнение контрольных Петрович не затягивал, а делал сразу после объяснения материала преподавателем. Тянулся и я. Но у меня уже появилась одна тройка, или удовлетворительно, как называется эта оценка в таких заведениях как техникум или институт. И получил я её запоминающе. К этому времени имел я за своими плечами, а вернее в своей груди, в бронхах, такую болезнь как хронический астматический бронхит, который приобрел то ли по наследству, то ли работая на заводе железобетонных изделий, часто общаясь с таким неприятным для здоровья строительным материалом как цемент. Лечила меня от него врач-терапевт Чепакина, про которую позднее я услышал такой анекдот.

Высокому областному начальству, прибывшему в город для вручения награды орден «Знак почета», показывают достопримечательности города и рассказывают, чьи в этом заслуги. Проезжая по широким асфальтированным улицам, поясняют:

– Это заслуга А.А. Митрошина (председателя горисполкома), а это заслуга такого-то, показывают на зелёные скверы и насаждения, Песоцкого – показывают на современные корпуса машиностроительного завода и т.д. Когда выезжают за город и проезжают мимо кладбища, гид говорит:

– А это заслуга врача Чепакиной.

Я не сочинил этот анекдот, я его действительно слышал.

Так вот она лечила мою «болячку» теэфедрином, который возбуждающе действует на нервную систему. К тому же к этому лекарственному средству у организма происходит быстрое привыкание, поэтому к тому времени, как я начал обучаться в техникуме, у меня было обострение бронхита, и чтобы облегчить спазм, принимал уже по две таблетки. После этого приёма я не мог уснуть, был очень возбуждён и постоянно находился в движении, так как сидеть спокойно не мог.

Перед экзаменом по обществоведению ночь я провёл, приняв таблетки теэфедрина, а поэтому почти не уснул и к началу экзамена всё ещё был возбужден.

Я не боялся сдачи по этому предмету, так как знал его хорошо, а друзья-сокурсники убедительно говорили о том, что получу я по нему только отлично.

На занятиях по этому предмету с преподавателем Анатолием Ивановичем Антоновым мы разворачивали настоящие дискуссии на различные темы. Преподаватель этот был знающим своё дело педагогом. Ему нравилось, когда студент отстаивал свою точку зрения, но не тупо и упрямо, а аргументированно и со знанием дела. Не всем педагогам нравится подобное поведение учащихся. Некоторые буквально нетерпимо относятся к «вольнодумствам» и пресекают их, бывает, что и очень жёстко.

Одним из открытых споров с Анатолием Ивановичем был вопрос о том, думают ли животные. Марксистско-ленинская философия отвечала на этот вопрос прямо. Животные имеют мозг, но не думают и не могут думать. Они живут только на уровне инстинктов. Я приводил некоторые общеизвестные среди знающих людей факты, когда животные поступают, совсем не сообразуясь своим приобретённым инстинктам.

В частности, я приводил такой факт, когда в зоопарке посетители, стараясь накормить цаплю хлебом, наблюдали, как, вместо того чтобы съесть этот съедобный для любых животных продукт, она, взяв хлеб в клюв, уносила его к водоёму и бросала в воду, а потом, выждав, когда к этой своеобразной приманке соберётся стайка рыбёшек, вылавливала наиболее крупную из них. Не мог Анатолий Иванович согласиться с моими доводами, я это прекрасно понимал. Он коммунист и не мог пойти против догматического учения марксизма-ленинизма, которое трактовало, что думать может только человек. Дня через два после нашего спора по ЦТ состоялась документальная передача именно по тому вопросу, по которому произошла дискуссия, а после неё был показан фильм американского режиссера «Думают ли животные?» И передача, и фильм однозначно говорили, животные думают. Я рассказал Анатолию Ивановичу о ней, но он ответил, что не видел эту передачу и не склонен менять своего мнения.

И вот я пришел к нему на экзамен, вытянул билет, дождался очереди и вышел к столу отвечать. Рассказывал я неплохо, но из-за возбуждения, оставшегося после принятия таблеток, всё-таки не так, как мне бы хотелось. Хорошо, но не с блеском. И тогда я попросил Анатолия Ивановича:

– Знаете, я не буду дальше отвечать. Разрешите мне прийти в следующий раз.

– Ты что, Анатолий? Ты же хорошо отвечаешь, – заметил преподаватель.

– Да хорошо, но не так, как хотелось бы, – ответил я.

– Ну что ж, пожалуйста. Приходи ещё.

Я вышел, и ко мне «подлетели» однокурсники:

– Ну как, отлично? – с надеждой спросили они меня.

Я им сказал, что отказался от ответа. Они недоумённо и непонимающе, пожав плечами, отошли.

Чтобы «поболеть», как я сдаю экзамен, пришёл Вася Скакун. Он тогда учился от завода на комбайнёра-механизатора, чтобы впоследствии оказывать помощь колхозу. Стоял, ждал меня.

– Ну, ты что, отстрелялся? – спросил он.

Вместо ответа я спросил:

– У тебя денег на бутылку не найдётся?

– Да есть немного, – ответил Вася.

– Тогда пошли со мной.

Мы пошли в магазин, взяли бутылку водки и кое-что закусить, зашли в городской парк и выпили её на двоих. Я снял стресс.

– Пойдем, я снова зайду на экзамен, - сказал Василию.

– Подожди, я недолго.

– Зря, – коротко заметил он.

Но остановить меня уже было нельзя. Я зашел в аудиторию и спросил у Анатолия Ивановича, можно ли ещё раз попробовать сдать экзамен. Из всех студентов оставался последний, который сидел возле его стола и отвечал на вопрос.

– Заходи. Бери билет, - ответил преподаватель.

Я подошёл к столу, взял первый попавшийся билет, назвал его номер и, не читая вопросов, положил на первый стол, не переворачивая. Сел сам и слушал ответ студента, глядя на их обоих, демонстрируя, что вопросы моего билета меня нисколько не интересуют. Наконец ответ завершился, и настал мой черёд.

Я вышел к столу, перевернул билет и, зачитав первый вопрос, тут же начал на него отвечать. Затем так же поступил со вторым и третьим вопросом.

Анатолий Иванович смотрел на меня с некоторым недоумением. Он видел и чувствовал мой «выпендрёж», но не мог понять, для чего это мне надо.

Но почувствовал он и запах алкоголя.

– Ты что, допинг принял? – спросил преподаватель. Я утвердительно кивнул. Скрывать было бесполезно.

– Иди, ставлю удовлетворительно, – рассерженно сказал Анатолий Иванович.

Необходимо отметить, что позднее, во время поездки в Тюмень на защиту дипломных проектов, оказались мы в одном вагоне с Анатолием Ивановичем, который направлялся в этот город по своим делам, и произошёл у меня с ним разговор, в котором просил он разъяснить моё поведение во время сдачи его экзамена.

Я честно рассказал ему о ночном приступе и последствии приёма лекарства.

– Что же ты мне сразу не рассказал? – пожалел Анатолий Иванович. – Я бы тебе отлично обязательно поставил. Твои рассуждения здравы и мне понятны, но пойми и моё положение коммуниста и преподавателя, – продолжил он.

– Не в моем характере плакаться о том, что со мной было на самом деле. Что выпил – моя вина. Я в этом был не прав. Но сначала хотелось расслабиться, а потом пошёл и «кураж», и мальчишеская безалаберность, – успокоил я его.

Анатолий Иванович преподавал в педагогическом институте. Преподаватель был хороший, уважаемый студентами, высокий, внешне выглядел вполне здоровым человеком.

Когда закончил я уже институт, встретились с ним ещё, он расспросил о моём житье-бытье, похвалил за то, что не остановился на достигнутом, продолжил учёбу. А вскоре после нашей встречи, которая оказалась последней, случайно узнал, что Анатолий Иванович Антонов скоропостижно скончался. Вечная ему память.

А пока я продолжал учиться в техникуме. С тех пор как я прекратил лентяйничать и начал заниматься более или менее серьёзно, стараясь не отставать от Петровича, то троек уже не получал, да и четвёрок у меня случилось только две или три.

Как не предупреждали меня о том, чтобы не спорил я с Алексеем Ивановичем, но совершенно непроизвольно и независимо от меня, хотя как это независимо, вот именно благодаря моему любопытству или любознательности, как угодно это назовите, произошло два случая, в которых получилось, что я поставил в неудобное положение нашего заведующего УКП. Он вёл у нас черчение и охрану труда. Однажды, на одной из лекций, рассказывал о поражении электрическим током:

– Если человека поражает током переменным, – говорил Алексей Иванович, то у него начинаются спазмы мышц гортани, настолько, что он не может крикнуть.

– Помнится, когда работал мастером на машиностроительном заводе, – продолжал он, – мы однажды возвращались с работы во вторую смену. Один человек попал под напряжение переменного тока. Он так орал, так орал, что его было слышно за километр, мы даже напугались.

Я не утерпел и тут же спросил, но не для того, чтобы уличить преподавателя в неточности, а для выяснения истины:

– Как же так, Алексей Иванович? Ведь Вы же говорили, что спазмы гортани исключают крики, – поинтересовался я. Он промолчал и не сказал ничего. Замялся, а потом отмахнулся.

Следующий случай произошёл, когда он рассказывал о диапазонах восприятия звуковых колебаний.

– У человека, – рассказывал Белочевцев, – диапазон восприятия звука гораздо меньше, чем, например, у собаки. Вот почему некоторые, например браконьеры, используют это в своих целях. Они изготавливают манки, звук которых не слышит человек, например егерь, а собака слышит и следует условным командам такого свистка.

Мне стало интересно, и я опять спросил Алексея Ивановича:

– А как эти свистки, манки браконьер изготавливает? Он же и сам не слышит звуков?

В ответ опять было замешательство преподавателя, но затем я на себе почувствовал непродуманность последствий своего любопытства. Вскоре мне перестали выдавать методические указания по выполнению контрольных и курсовых работ.

Я сидел за одним столом с Петровичем и при раздаче «методичек», когда Алексей Иванович спросил: «Все получили методички?», – Петрович громко, чтобы все слышали, воскликнул:

–Киселёву не дали.

–Так, ладно, значит, все получили, – и удалился с оставшейся и так необходимой мне методической литературой.

Я не стал ни спорить, ни возражать. Да и фиг с ним. Он показал свою мелкую, пакостную сущность, а я все равно сделаю. Пользовался я методичками Петровича и все контрольные выполнял вовремя. Экзамены сдавал успешно. Мы съездили на неделю в Тюмень и выполнили лабораторные работы. Проживали в общежитии на улице Котовского. Обедали часто в кафе гостиницы «Колос», и я вспоминал, как когда-то проводил в нём время.

На последнем курсе предмет «Технология машиностроения» вёл у нас преподаватель Юрий Борисович Уманский. Меня он поразил своим знанием предмета, скрупулезной точностью и педантичностью.

Петрович, как всегда первым выполнил, контрольную работу и отослал её в Тюмень. И получил незачёт. Вся тетрадь была исписана замечаниями. Даже то, что слово «Таблица» было написано не с правой стороны листа, а с левой, было помечено, чтобы это слово было перенесено вправо. Подчёркнуты в качестве ошибок были даже знаки препинания.

А надо было уже ехать в Тюмень. Петрович повёз проверенную Уманским тетрадь, а мы с Любой Мариковой контрольные взяли с собой, не стали отсылать. При первой же встрече с Юрием Борисовичем он на словах показал его ошибки, а мы с Любой перед тем, как ему взяться за красную ручку или карандаш, попросили преподавателя исправить ошибки простым карандашом и не сильно жирно. Ох, и почеркал он в наших тетрадях! Назавтра был последний день сдачи контрольных, и поэтому мы с Петровичем решили полностью переписать их. Люба тоже.

Мне это удалось, то есть полностью переделать контрольную, исправить ошибки, к пяти часам утра. Так что ночь я, можно сказать, не спал. Петрович, по его словам, тоже затратил примерно такое же время. Люба Марикова не стала вдаваться в подробности, когда она закончила переделку, а отдала нам тетрадь и попросила передать её Юрию Борисовичу. А причину того, что не она сама это сделала, объяснить тем, что заболела. Мы так и сделали. Юрий Борисович просмотрел наши с Петровичем работы и удивился.

– Вы что, их полностью переписали? – спросил он.

– Не только переписали, а переделали с учётом ошибок, – с неподдельной усталостью в голосе и в то же время с гордостью сказали мы.

– И до какого часа вы мучились? – поинтересовался преподаватель.

– До пяти утра, – был наш ответ.

– Ну ребята... я вами доволен, – и поставил нам с Петровичем зачёт.

Заодно поставил на Любиной тетради, когда мы сказали, что она переделала, но заболела и просила нас передать контрольную. Когда уже поставил ей зачёт, то решил все-таки глянуть в её тетрадь. И рассмеялся.

– Ох и хитрая ваша девушка. Она просто мой карандаш стёрла, да кое-что исправила.

И показал нам последнюю страницу, на которой ранее он исправил надпись «использованная Литература» на «Литература» (даже здесь он показывал, как надо правильно писать).

– А использовать литературу можно по-разному, – смеясь, говорил Юрий Борисович. – Да ладно, прощаю, – понимающе заулыбался преподаватель.

Впоследствии на экзаменах по его предмету, при защите курсовых, он к нам троим относился по-доброму, не жестоко, а иной раз, когда задавал какой-нибудь каверзный вопрос кому-либо из студентов, понимающе подмигивая нам, шипел:

– Не подсказывайте.

Это он научил нас правильно оформлять все расчёты так, чтобы у проверяющего не возникло никаких вопросов. Поэтому когда я уже работал в техническом отделе и выполнил технический расчёт грузозахватного устройства с необходимыми ссылками на литературу, страницу и расшифровал все формулы и значения, то проверяющий этот расчёт инженер по технике безопасности Алексей Романович Спирин, бывший до пенсии главным инженером завода, работавший еще с инженерами старой «закваски», с удовольствием помотал своей седой головой и сказал:

– Давно я не видел таких подробных и правильных расчётов. Просто одно удовольствие проверять такое. Но двутавр ты всё-таки усиль. И ты, и я будем спать спокойно.

Конечно, я благодарен Юрию Борисовичу за такую науку. Удивился я однажды, когда при защите дипломного проекта он сделал мне указание на ошибку.

– Как так, Юрий Борисович? Я же взял эту формулу из такой-то литературы.

– Неси книгу, – хитро улыбнулся он. Я тут же спросил книгу в библиотеке, нашел формулу и показал ему.

– Открой последнюю страницу, там, где отмечены опечатки, – посоветовал Уманский. Я открыл. Точно. На последней странице, там, где в технической литературе есть специальный лист отмеченных опечаток, стояла отметка, что в формуле, приведённой мной, ошибка.

Потом, когда уже сам преподавал в институте, я понял, что часто, в течение многих лет общаясь со своим предметом, все эти опечатки и ошибки, совершаемые студентами, видны преподавателю сразу.

И экзамен по технологии машиностроения Юрий Борисович также провел своеобразно. Билетов не было. Преподаватель предложил нам провести экзамен таким образом: мы записываем 15-20 вопросов, все готовим их в течение 30-45 минут, а потом он спрашивает наугад любого из нас по какому-либо вопросу. Если тот что-либо не рассказал, может дополнить любой другой. На одних дополнениях можно заработать хорошую оценку.

Мы, подумав, согласились.

Первым он вызвал меня. Вопрос был – «кондукторные втулки». Ответил я все точно и правильно. Вопросов дополнительных не было. «У кого есть дополнения?» – спросил Уманский.

– У меня, – поднял руку Костя Тумашев, токарь нашего завода, учившийся с нами.

– Есть ещё специальные кондукторные втулки, – начал Костя.

– Стоп. Я сам, – перебил его я. – Юрий Борисович, разрешите? Просто забыл, – попросил я.

– Давай. Поставь на них точку, – разрешил Уманский.

Я вышел к доске и рассказал все о специальных кондукторных втулках.

– Теперь точно всё? – спросили меня.

– Да, теперь всё.

– Садись. Отлично.

– Извини, Костя, - попросил я прощения за свою забывчивость, проходя мимо товарища.

– Да ничего, – улыбнулся он.

После сдачи экзамена тут же в аудитории отметили это, пригласив Юрия Борисовича. Он пытался отказаться, но мы упросили, сказав, что проводим его на поезд. Посидели хорошо, потом поехали на вокзал и пока ждали поезд, зашли в ресторан. А потом посадили на прибывший поезд нашего преподавателя. Он расчувствовался, обнимал нас на прощанье и приглашал, когда будем в Тюмени, заходить к нему в гости.

Затем была подготовка дипломного проекта. Выполняли мы его с Петровичем дома, а чертежи в техническом отделе, на выделенных нам свободных кульманах.

Мне повезло с дипломным, так как тему я взял такую же, как и Василий Скакун, а до этого его выполнял Виктор Разин. И каждый привносил в него что-то новое. К предварительной защите, на которую специально приехал Юрий Борисович, у нас с Петровичем было всё готово. Мне он сделал несколько незначительных замечаний, которые я быстро исправил.

Защищать диплом нас с Петровичем распределили во вторую группу. Алексей Иванович дал нам последние напутственные указания, в которых особенно отметил, чтобы никто не отвечал «не знаю».

– Может, Вы не поняли вопроса. Но не знать ответа Вы не имеете права, – рекомендовал он.

– Говорите, в крайнем случае, затрудняюсь. Поняли? Затрудняюсь! – вдалбливал Алексей Иванович.

Он, кстати, советовал перед сдачей выпить успокаивающие таблетки, чтобы не волноваться.

– Но не переборщите и с этим, а то на прошлой сдаче наглотались успокаивающих, а потом стояли перед комиссией, зевали, и что ни спросят - «Затрудняюсь», - отвечают, рассказывал заведующий УКП.

Алексей Иванович разработал свою тактику. Ведь он тоже был заинтересован в том, чтобы большинство его учащихся получили высокие оценки. Поэтому и в первой группе, и во второй были сильные студенты. А рассуждал, например, по поводу нашей второй группы примерно так (а делал он это вслух, и при нас):

– Первым я поставлю защищаться Киселёва. Ему должны поставить отлично. Вторым выставляю Матулевича. Он должен ответить ещё лучше. Так что две отличные оценки уже будут точно. А потом пойдут хорошисты и т.д.

Получилось так, что я чуть было не разрушил планы Алексея Ивановича, ответив лучше Петровича. При ответе я абсолютно не волновался, так как весь свой доклад несколько раз прокрутил как в голове, так и вслух, отметив время, за которое я должен был отчитаться. Защита была проведена точно в указанное время, высказана чётко, логично, по существу. Не было сказано ничего лишнего. (Ну как себя не похвалить? Львище - хвастунище). Мне был задан единственный вопрос, на который чётко ответил.

Всё. Отстрелялся. Снимая свои чертежи, я слушал защиту Петровича. А он так некстати разволновался. Когда он волнуется, то чуть заметно заикается, и мне было это слышно. Я очень переживал за него. Ну получилось так. Я же не виноват. Тем не менее, ему тоже поставили «отлично». Я помог снять чертежи, и мы вышли покурить. Здесь нас уже ждали друзья со стаканом водки и ломтиком черного хлеба с солью (так мы договорились отметить защиту сразу после выхода из аудитории). Потом закурили.

– Что ты так разволновался? – спросил я Петровича.

– Да чёрт его знает, – ответил он.

– Да ладно, все нормально.

Потом подошёл Алексей Иванович.

– Ты что? – спросил он меня.

– Я не понял, Алексей Иванович? – ехидно спросил я его. – Плохо отвечал?

– Нет, наоборот, очень хорошо – заворчал он. – Но не ожидал я, что настолько хорошо.

Вышел покурить и председатель комиссии, главный инженер одного из промышленных предприятий города Тюмени. Подошёл к нам.

– Я уж не стал говорить вслух при всей комиссии, – начал загадочно он. – Но твоё приспособление работать не будет, – заявил председатель.

– Не знаю, почему вы так думаете, – с пониманием ответил я.

– Догадываюсь, что Вы имеете в виду то, что поршень цилиндра перекрывает отверстие подачи воздуха, и незначительная площадь воздействия давления не даст необходимого усилия на поршень?

– Да, именно так, – подтвердил председатель.

– На общем виде чертежа не видно линии выточки на поршне, но если Вы посмотрите чертежи деталировки, и именно чертёж поршня, то убедитесь, что на торце их, с двух сторон имеется проточка, а поэтому приспособление работать будет.

– Ну если только так. Согласен. Молодец.

Он пожал мне руку.

Защитилась вся группа. Поволноваться, правда, пришлось за одного студента, который оказался на нашем курсе, оставшись на второй год.

Был он очень суетлив, болтлив и пустозвон. Я несколько раз при проведении им репетиции защиты говорил ему, что ничего лишнего говорить не надо. Это может его подвести.

– Ну на фига ты говоришь, из какого материала выполнено приспособление? – спрашивал я его. – Необходимо сказать, для чего оно предназначено, места базирования его на станке и детали на нём, принцип действия. И сказать, что расчётное усилие зажима выше усилия, пытающегося сдвинуть «деталь» с учетом коэффициента запаса.

Он со мной согласился, но во время защиты «брякнул»:

– Приспособление выполнено из стали марки СЧ-18-36.

– Вот тут он и влетел, – заметил я своим товарищам, сидящим вместе со мной за столами для слушателей.

Никто из комиссии внешне даже не отреагировал на такой «ляпсус», вылетевший из уст красноречивого не по делу дипломника.

Но вот доклад по дипломному проекту завершен.

– У кого из членов комиссии есть вопросы?

И первым же вопросом был такой:

– Вот вы сказали, что приспособление выполнено из стали марки СЧ 18-36 (а надо для несведущих сказать, что он назвал марку не стали, а чугуна. Сталь обыкновенного качества обозначается буквами Ст. и цифрой, показывающей содержание углерода в десятых долях процента, а СЧ показывает, что это серый чугун, а цифры его характеристики). Расшифруйте, пожалуйста, эту марку.

Не знающий основ материаловедения и технологии материалов студент из-за своего чрезмерно длинного языка сам же и попал в ловушку.

– Как что, – засуетился он, – буква С обозначает, что это сталь и её там 18 процентов, а 36 – это тоже проценты, а чего? А чего? А чего-то там! – «чётко» заявил студент, рассмешив всю комиссию.

Но ему-то было не до смеха. Вопросы посыпались, потому что защищающийся показал свою некомпетентность. И мог бы он получить отставку до следующего года, да вступился заведующий УКП. Уломал комиссию.

Обратно ехали мы все в одном вагоне. Счастливые, весёлые, довольные. Большой груз спал с плеч. Получен диплом о специальном образовании. Специальность – техник-технолог по обработке металлов резанием – значилось в нём. Перед отъездом пришлось пережить мне несколько неприятных минут.

Учились на нашем курсе братья Ткачуки. Знаниями не блистали, но были оба “хитрожопыми”. Я специально употребляю этот термин, для того чтобы поняли их.

Хитрый – это одно. Я тоже хитрый (а может, хитромудрый, не могу себя характеризовать), но не подвожу других. У одного из братьев Ткачуков был один со мной вариант, и вот однажды он обратился ко мне:

– Анатолий, ты сделал контрольную?

– Да, – ответил я, уже представляя, какой будет просьба.

– Дай мне, пожалуйста, переписать, – попросил старший Ткачук.

– Давай договоримся так, – предложил я. – Я вышлю контрольную, получу зачёт, а потом дам тебе переписать, время ещё хватит. Представляешь, что получится, если обе тетради с одинаковыми контрольными попадут на стол в одно время?

– Я с тобой согласен, – согласился однокурсник, – но обещаю, что если ты сейчас дашь переписать, то я вышлю свою контрольную только после того, как ты получишь уведомление, что получил за неё зачет или получишь её обратно, – стуча себя в грудь, заверял Ткачук.

– Только не «передирай» слово в слово, – сказал я.

И я дал. Через три дня он её мне вернул, и я выслал контрольную для проверки в Тюмень.

Каково же было мое изумление, когда я получил спустя определённое время свою контрольную с визой преподавателя «незачет» и ни одной указанной ошибки. Я сказал об этом сокурснику и спросил его, выполнил ли тот своё обещание.

– Да. Ты что сомневаешься? – чуть не обиделся тот.

Всё выяснилось, когда на сессию приехал преподаватель, и мы с ним встретились.

– Знаешь, почему я поставил тебе незачет? – спросил он меня, когда я пришел к нему, чтобы выяснить причину. – Сначала я получил контрольную одного вашего студента, проверил, поставил зачёт, а на следующий день получил твою контрольную. Сличил. Один в один. Все точки и запятые. Я понял, что он у тебя «передрал», ну и решил тебе поставить «незачёт». Чтобы знал, – вот так закончил преподаватель пояснения. Я всё понял.

Зачёт мне, конечно, поставили, допустили к экзамену, и я его успешно сдал. Но с непорядочным однокурсником разобрался и сказал всё, что я о нем думаю. Он пытался меня стращать, но бесполезно. Таких «говнюков» я в своей жизни повидал. Пытался потом разговаривать со мной его брат, что-то объяснить, но я ему сказал «кто есть ху».

Он сподличал, а с подлецами я дел иметь никаких не хочу.

Вот и теперь перед отъездом домой, на тюменском вокзале, когда все ждали поезда, ко мне подошёл один из братьев Ткачуков и предложил с ним отойти в уединенное место, в нишу здания.

– Что, они решили меня бить? – думал я. – Вроде не должны. Ну а если и так? Пробьёмся, – решил я и пошел с ним.

Туда, куда мы пришли, действительно ждал второй брат.

– Ты не бойся, Анатолий, – начал он.

– А я и не боюсь, – ответил я.

– Слушай. Я поступил тот раз непорядочно. Может, мы уже с тобой и не встретимся, но не хотелось бы с тобой вот так прощаться с неприятным осадком на душе. Прости. И давай по стакану. Чтобы ты не думал, и я, чтобы не мучался всё время, – так он сказал, и видно было, что он действительно переживает.

Ну что я мог ему сказать? Может, этот случай и в самом деле послужил ему уроком? Я не хотел быть настолько принципиальным максималистом. Хорошо, что осознал он свой непорядочный поступок, нашел в себе силу сказать мне об этом. Поэтому я сказал так:

– Наливай, если согласен со мной вот в чем: простить я тебе прощу, но забыть, уж извини, не смогу.

– Пойдёт, – сказал старший Ткачук, налил мне полный стакан и подал хлеб с огурцом. Самое то.

Я залпом осушил стакан, закусил. Они проделали то же, но налили себе поменьше, разделив оставшееся наполовину. Мы пожали друг другу руки и пошли к группе.

Сев в вагон и разобравшись с билетами, собрались за одним столиком и приняли по первой. Заговорили, вспоминая защиту. Подошёл проводник. Молодой парень.

– Выпиваем? – спросил грозно он.

– Запрещается!

– Слушай, друг. Диплом защитили. Расслабляемся. Прими стакан за нашу удачу, – от всей души предложили ему мы.

Он осмотрелся, «хлопнул» стакан, закусил, а немного погодя, разобравшись с постельным и билетами, пришёл уже с гитарой. Негромко пели песни, вспоминали учёбу, травили анекдоты.

После одного рассказанного анекдота про Чапая с Петькой и Анку, я заметил:

– Интересно, вот сейчас до Анки ведь доносятся анекдоты, сложенные о ней и её товарищах. Как она воспринимает их?

– Да ты что, Анатолий, она уже умерла давно, – рассмеялся проводник.

А я буквально перед отъездом на защиту прочитал заметку в газете, а был это 1976 год, что она живёт и здравствует, поэтому ответил:

– Нет. Она жива. Я читал об этом в газете.

Проводник вызвал меня на спор. Его наши уговаривали. Говорили, что со мной пари заключать бесполезно, что я спорю только, когда уверен на 100%, но уже пьяненький проводник настаивал. И мы заключили пари на литр коньяка.

– А как мы с тобой встретимся? – резонно спросил мой оппонент.

Я предложил такой вариант:

–Приеду домой, вырезаю из газеты заметку с датой выхода газеты, где говорится, что Анка-пулеметчица живёт и здравствует, и прихожу к этому же поезду, когда он будет возвращаться обратно. Встречаю проводника, представляю доказательство и получаю коньяк.

– А если ты не придёшь, значит, мне «облом», – сказал парень.

– Ничего. Я живу недалеко. Вот тебе мой адрес. Мы рано или поздно встретимся. Можешь прийти за выигрышем хоть даже со своим другом, если мне не доверяешь.

– Договорились, – пожали мы друг другу руки.

Веселье продолжалось. Потом усталость, накопившаяся за время такого насыщенного событиями дня, сказалась, и все заснули. Алексей Иванович, после того как приехали в Ишим и все вышли из вагона, нас построил и пересчитал. Одного не хватало. И один из дипломников стоял, покачиваясь от выпитого вчера, в пиджаке с чужого плеча. Полезли в вагон и нашли пропавшего спящим на третьей полке. Кое-как вытащили его на перрон. Он встал рядом с тем, который был в чужом пиджаке.

Ну и картина была, я вам скажу. Рядом стояли, покачиваясь в одном резонансе, невысокий и длинный парни. На высоком был надет пиджак с рукавами длиной ему по локоть, а на маленьком рукава опускались до пола.

Смеялись все. Особенно Алексей Иванович. Это была разрядка после трехлетней учебы и завершающего трудного дня защиты дипломов.

Придя домой, я нашел газету с заметкой об Анке, вырезал ее так, чтобы была видна дата выпуска газеты, и положил её в записную книжку. Но встретить мне проводника не пришлось, так как сразу по приезде из Тюмени пришлось идти на день рождения тестя, где мы хорошо погуляли, и я к приходу поезда не успел. Но встреча наша состоялась спустя год, примерно в такое же время, весной. Совершенно случайно.

Я возвращался с конкурса молодых токарей, который проходил на нашем заводе, где был членом жюри.

После окончания конкурса, немного его отметив с комиссией, мы пошли по домам, и я решил заглянуть в железнодорожный ресторан, где работала официанткой моя свояченица Надежда, средняя сестра моей жены. Заходя в него и уже открывая двери, со мной зашел парень, лицо которого показалось мне знакомым. Мы поглядели друг на друга с интересом.

– Слушай, где мы с тобой встречались? – спросил он.

И я вспомнил. Это был тот самый проводник, с которым мы год назад заключили пари. И я ему тут же сказал, где мы встречались.

– Точно, – вспомнил он. – А где твой литр коньяка? Ведь ты так и не доказал своё, – засмеялся он.

– Извини. Прийти тогда не смог, но доказать свою правоту смогу сейчас, – с этими словами я вытащил записную книжку и достал из неё заметку, вырезанную год назад.

– На, читай, – протянул ему то, о чём и договаривались.

– Ты что? Год её носил с собой? – удивился парень.

– Да. Как только приехал, положил. Вот ведь, пригодилась, - сказал я.

– Слушай, у меня на литр коньяка нет. Давай как-нибудь договоримся, – попросил проспоривший пари проводник.

– Давай, – согласился я. – У тебя поезд стоит минут тридцать, ты берёшь бутылку водки, и мы её приканчиваем. Согласен? Я ведь тоже виноват, что не пришёл вовремя.

– Согласен, но несколько по-другому, – ответил проводник. – Я тоже не люблю оставаться в должниках, поэтому делаем так. Я беру две пол-литры. Одну мы с тобой распиваем, а другую ты берешь с собой. Согласен?

Что ж. Предложение было достойное и заставляло проникнуться к парню невольным уважением. Так и порешили.

Расстались мы, довольные друг другом. Я тем, что есть такие обязательные люди, он тем, что не уронил своего достоинства.

На этом моя учебная эпопея закончилась. Пока.

Потом было поступление в институт, и снова сессии в Тюмени, и снова встречи с гостиницей и кафе «Колос», знакомство с новыми друзьями, новые приключения и похождения, но это уже другой рассказ.

P.S. А Алексей Иванович мне напоследок ещё одну пакость сделал: сначала он предложил мне пересдать два предмета, тогда мне положен был «красный» диплом. Я отказался. Тогда он спросил, что бы я хотел, чтобы мне подарили на выпускном. Ведь не считая этих двух предметов, по остальным я имел хорошие и отличные оценки.

– Да на фига мне подарки, – отнекивался я.

Тот настаивал, и тогда я сказал:

– Если так дело решается, то я бы доволен был, если бы получил справочник по черчению под редакцией Годика.

На выпускном, конечно, никакого подарка мне не было (за исключением подарка от завода), а справочник Годика вручили другому человеку. Женщине, которая весьма прилично училась. И во время вручения ей подарка Алексей Иванович смотрел на меня и ехидно улыбался.

Мне откровенно стало смешно над этой «мальчишеской» пакостью, и я рассмеялся в лицо.

Алексею Ивановичу я сказал своё выразительное «Фэ».

Потом, лет через десять, мы однажды встретились на защите дипломных работ студентов УКП техникума.

Я был председателем приёмной комиссии, он – членом. И Алексей Иванович в перекуре признался мне, что был я у него «козлом отпущения».

– Я знал это, Алексей Иванович, – сказал я. – Не знаю, как на счет отпущения, а по жизни я знаю, кто кем был, и Вы знаете. Бог Вам судья!

27.02.2001 г.

ЛОР отделение Тюменской обл. больницы.

Дата добавления: 2015-08-05