Книга вторая 3 страница

В это время я, установив шестерни, запустив станки и отправив фрезы в заточку, возвращался к своему рабочему месту. Подойдя к Гроздосе, предложил:

– Витька, пойдём, покурим, а то у тебя руки от маховика уже дымятся.

– А у тебя есть? – спросил Гроздося.

Это было время очередной «напряжёнки» с куревом. Кто-то курил махорку, кто-то добывал, как мог. У меня по случаю курево было. Витька отключил станок, мы отошли в сторону и закурили. Я рассказал пару свежих анекдотов, Витька посмеялся (он понимал их, хорошо смеялся, и ему было приятно рассказывать). В это время Саня Сокол один, без напарников, опускал противовес расточного станка. Мы не обращали внимания, как он это делал, перешли к обсуждению новости, о которой говорил весь цех. Женька Бедолев, карщик цеха, наивный здоровый парень, к которому все работники цеха относились кто снисходительно, кто неприятно разыгрывая, в компании нескольких работяг, похвалился, что переспал с Тамарой, контролёром ОТК. Хотя та была и не замужем, но жила в гражданском браке с очень ревнивым парнем, который однажды уже “слазил в петлю”, но был вовремя из неё вытащен. Кстати, бабульки, жившие в доме напротив, перепутали при разборках на посиделках с ним меня, и одна из них, бывшая матерью одного моего товарища, находящегося в это время в армии, отписала ему, что меня кое-как откачали. Тот потом писал мне и дипломатично наставлял больше так не делать, тем более из-за баб.

Так вот Женька этот не придумал ничего лучшего, как похвастаться своей победой над этой женщиной. Кто-то из доброжелателей рассказал Тамаре о похвальбе карщика, и она решила его проучить. Подойдя к группе рабочих, среди которых находился бедный Женька (а как ещё можно назвать здорового увальня, у которого «крыши» хватало только на то, чтобы возить детали с одного места на другое), Тамара с еле скрываемой сдержанностью сказала, обращаясь к Женьке:

– Неприятность случилась, дорогой. Я забеременела, решила рожать, а на тебя собираюсь подать в суд, на алименты. Так что готовься.

Женька побагровел. Молчал. Не мог ничего сказать. Но видно было, что он очень переживает. Тамара не стала афишировать, обошлась только таким вот «учением». Да и правильно. Что возьмёшь с человека, у которого кукушка из головы давно вылетела, а прилетать, похоже, и не собиралась.

Этот случай многие обсуждали, осуждали. Так и мы с Витькой стояли, много об этом не говорили, просто посочувствовали и Тамаре, и Женьке. В это время увидели, как металлический груз-противовес вырвался из направляющих швеллеров и под своей массой понёсся к тому месту, где недавно стоял и точил ступицу Гроздося, ударился о маховик ручной подачи суппорта, сломал его, и потянул назад. В это время Сашка Сокол опустил его кран - балкой на пол. Мы с Витькой молча стояли, смотря недоумевающе то на груз, то на Сашку, то друг на друга. Затем Гроздося подошёл к успокоившемуся противовесу, попытался сдвинуть его с места, толкнув ногой. Металлическая болванка даже не шелохнулась. Стояла, чёрная, массивная, молчаливая и страшная. Витька поболтал башкой, вероятно, живо представив, как она наткнула бы его на «шампур» оси маховика.

– Толик, сегодня я беру бутылку, и мы отмечаем то, что ты вовремя подошёл. Это мой второй день рождения.

Что ж, я не отрицал. Я был с ним согласен.

Подошли Санины напарники по бригаде. Попинали болванку. Потом стало подходить начальство. Мастера. Инженер по технике безопасности. Надо было потихоньку сматываться. Работяги потянулись к своим рабочим местам, потихоньку переговаривались, обсуждая происшествие. Вечером Витька, как и обещал, взял поллитровку, и мы отметили счастливое стечение обстоятельств.

Гроздося продолжал работать на заводе. Играл в волейбол в обеденное время на заводской площадке, а иногда и защищал честь завода, впрочем, не так часто. Стал всё чаще прикладываться. А потом зимой, в один из студёных дней, поморозился. С братьями поехали на машине в деревню. Машина встала. Возились с ней долго, пытаясь завести, но так и не смогли. Добирались до деревни пешком. Поморозились все. У Витьки последствия оказались самые тяжёлые. У него отняли кисти рук. Обеих. Оставили лишь культи.

В последний раз я видел Витьку у «пятого», как тогда называли, магазина, торговавшего спиртным. Остановился. Поговорили. У Гроздоси было опухшее от длительного перепоя лицо. На культях одеты вязаные, грязные чехлы.

– Ну как живёшь, Витёк? – осторожно спросил я, думая о том, чтобы случайно не обидеть товарища.

– Да какая жизнь, Толик. Стакан ещё поднимаю двумя култышками. Хлеб могу держать. Короче попить, поесть смогу. Было бы что.

А как поссать, то хоть в штаны. Не будешь же звать кого-нибудь, чтоб подержали.

Мы ещё немного постояли, поговорили. Я не стал напоминать Витьке о примерах Корчагина, Маресьева. Зачем? Он всё понимает, и выбор уже сделал.

Немного времени спустя, узнал, что Витька Гроздовский отравился.

Не специально.

Просто выпил какую-то дрянь. Говорят, что стеклоочиститель.

01.08.2001 г.

Лев

* * *

Лев, Лев Анатольевич, Лёвчик, Лёва, а иногда и «Лохматый», «Реактивный» – так звали этого человека, знакомству с которым судьба выделила мне около тридцати лет. Он был старше меня на целых (а может быть, и всего лишь) двенадцать лет. Но это были те годы, которые отделяли довоенную и послевоенную жизни, и они значат для меня очень много, как бы «до нашей эры» и «нашу эру».

Узнал его я в то время, когда устроился работать на механический завод МПС. Узнал именно в том понятии, смысле, как узнают человека более близко, узнавая, познавая черты его характера. Конечно, видел его я и до своего устройства на завод, так как большинство близких мне людей или работали на нём, или имели к нему какое-то отношение. К тому же люди, живущие в одном районе, а мы все относились к так называемым «станционским», почти все знают друг друга хотя бы в лицо. Так что сначала, вероятно, знакомство было односторонним, я Льва знал, а он меня нет.

Я пришёл на завод в 1968 году, когда Лев Анатольевич проработал на нём уже 5 лет и был довольно известен. Мне помог устроиться учеником зуборезчика мой зять Иван, который проработал на этом предприятии уже значительное время разметчиком, слесарем, имел ещё много различных специальностей и пользовался на заводе авторитетом и уважением. Работа зуборезчика была, в какой-то степени, редка, а из-за своей многостаночной формы расчёта своеобразна и, наверное, поэтому являлась одной из высокооплачиваемых.

Ишимский механический завод в то время являлся единственным предприятием в области, имевшим возможность производить большую номенклатуру шестерён, как цилиндрических, так и конических, в том числе со спиральным зубом. Устроиться учеником зуборезчика, а потом стать и специалистом в этой специальности было очень престижно для рабочего этого завода. Я с интересом впитывал в себя то, что узнавал на новом рабочем месте, на заводе.

Вот в это время и обратил своё внимание на энергичного молодого инженера с чёрной кучерявой шапкой волос на голове, которые торчали в разные стороны. Он частенько появлялся в цехе для решения технических вопросов. Позднее Лев любил рассказывать историю о том, как однажды, когда он находился на просмотре какого-то фильма, в кинотеатре обратились к нему сидящие позади его с просьбой снять головной убор, а он был в шапке. Лев спросил их:

– А что, думаете, лучше будет? – и с этими словами снял шапку.

Волосы выпали из-под неё и торчали в разные стороны, как шапка одуванчика, закрыв весь экран.

– Ой, наденьте шапку снова, – просили сидящие сзади. Лев, рассказывая о том, как они умоляли вернуть головной убор на место, смеялся и махал руками.

Походка Льва Анатольевича тоже выделялась от всех походок людей, которые мне приходилось наблюдать. Ни у кого больше не встречал такой размашистой, летящей походки. Лев, быстро шагая, широко размахивал руками и издалека на самом деле смотрелся как летящий человек. Позднее я услышал одну из его кличек «Реактивный», которая как нельзя точно характеризовала динамику его походки.

Работал Лев Анатольевич Ахремов инженером-конструктором. Сама профессия инженер имела для меня такое же понятие, как для одного из персонажей романа М.Стельмаха «Большая родня», который, провожая молодого односельчанина на учёбу в город, в фабзавуч, напутствовал его примерно такими словами:

– Учись, Гринька, в городе, хорошо учись. Выучишься – профессором станешь, а совсем хорошо если будешь учиться, то, глядишь, и до инженера дослужишься.

Проработав лет пять зуборезчиком, освоив специальности фрезеровщика, строгальщика, долбёжника, решил я продолжить учёбу, а для этого поступил в УКП Тюменского машиностроительного техникума. УКП работал на базе одного из крупнейших предприятий города, машиностроительного завода. Многие специалисты нашего города закончили его, и многим из них это учебное заведение послужило плацдармом для получения высшего образования. Примером для поступления в УКП мне послужили мой зять Иван и друг-одноклассник Вася Скакун. Ещё во время учёбы в техникуме Василия приняли на работу в технический отдел завода, и я, благодаря ему, имел возможность готовить курсовые проекты на кульмане в отделе, что значительно сокращало время. Со Львом Анатольевичем мы уже стали хорошо знакомы. Он частенько подходил к моим работам, что-то подсказывал, что-то советовал. Рассказывал о своей учёбе.

Оказывается, он уже очень долго учился в институте, закончив перед этим сельскохозяйственный техникум. В общей сложности, со всякими переводами-переходами проучился Лев в вузах до получения диплома около шестнадцати лет. И ведь ни в коем случае нельзя сказать, что столь долгое время проучился он из-за того, что плохо учился. Уже закончили учёбу многие его друзья, которым в своё время выполнял он курсовые и контрольные работы. Много в своей жизни переделал их Лев Анатольевич, а сам продолжал учиться.

Оказался он простым по натуре человеком, с которым приятно было общаться. Инженером-конструктором Лев Анатольевич был уже в третьем поколении, так как и отец, и дед его работали инженерами.

После окончания техникума мне предложили перейти на работу в технический отдел в качестве техника-технолога с окладом 95 рублей в месяц.

Деньги эти были по тем временам, мягко выражаясь, очень небольшими. В отделе работали с окладами от 110 до 165 рублей, в зависимости от должности.

– Но со временем, – добавят, – необходимо присмотреться, – так мне сказали.

Я прекрасно понимал психологию и технологию перевода. Руководство отдела, видя, что все работы во время учёбы я выполнял сам, наблюдая за моими чертежами, расчётами, и, вероятно, не без разговора, или даже, можно сказать, протекции со стороны Льва и Василия, решили предложить мне работу в техотделе, но большую ставку давать сразу на самом деле было бы не логично. С моей стороны, конечно же были сомнения жить на такую зар-плату, так как обзавёлся я к тому времени семьёй, женой и дочкой, которой к тому времени не исполнилось и года. Жена была в отпуске по уходу за ребёнком, и я представлял, насколько нам будет трудно. Лев поддержал меня психологически. Они с Василием убедили, что начинать всё равно с чего-то надо, а так зачем тогда и техникум заканчивать?

– Я, – говорил Лев Анатольевич, – с девяноста начинал.

На семейном совете мы с женой обсудили все нюансы, и … «я решил». После четырёх месяцев работы меня повысили в должности, назначив техником-конструктором с окладом 110 рублей, а ещё через полгода назначили инженером-конструктором без категории, оплачивая мой труд уже ста сорока рублями в месяц. Это уже было что-то.

Я стал полноправным членом коллектива, который называли «мозгом завода». Нет. Не так. Полноправным членом коллектива стал я после того, как влился в него, а вернее влил в его мужскую часть вступительный литр водки. Потом ещё два раза разницу в окладе. Такова была традиция во всех коллективах и, наверное, не только нашего завода, но и в подобных коллективах по всей нашей социалистической стране.

В течение первых лет, как я устроился в отдел, мне было интересно наблюдать за тем, как он работает, и Лев Анатольевич не переставал меня удивлять. В ОГТ работали разные люди и, конечно же, у них были свои характеры. Были люди склочные (этим в основном отличались представительницы слабого пола), были и мужчины с «подлянкой» в душе. Но такие люди распознавались быстро, и в дальнейшем, зная их свойства, многие были осторожны. Тем не менее, на протяжении всех тех лет, которые провёл я, работая в одном отделе со Львом Анатольевичем, обратил внимание, что не встретил НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, который был бы обижен на него. Несмотря на свою, внешне кажущуюся, общительность, он мог быть и молчалив. Были случаи, которые я иногда наблюдал, что над Лёвочкой пытались подшутить, посмеяться или даже обидеть. Тогда он хитро щурился или вообще прикрывал глаза, и в это время был похож не то что на добродушного, ленивого кота, вокруг которого бегают расшалившиеся мыши, дёргая его за усы или за хвост, а именно на льва, который сладко почивает после сытного обеда и не обращает ни на кого внимания. Я выговаривал ему после этого:

- Лев, тебе хоть на голову наклади – ты всё терпишь. - Он продолжал хитро, хотя нет, извините, мудро улыбаться и молчал.

Работал Лев Анатольевич тоже своеобразно. Однажды, будучи ещё совсем «зелёным» инженером, увидел я Льва, сидящим за своим рабочим столом дремлющим. А как ещё можно было назвать человека, сидящего с закрытыми глазами и находящегося как бы в «кайфе», «трансе», ну как угодно назовите.

Первым движением моим было – разбудить его немедленно – не дай Бог начальник отдела зайдёт. Но он, начальник, Николай Семёнович Жёлтышев, уже был здесь. Подойдя к Лёвиному столу, он сел на стул, стоящий перед ним, и молчал, нисколько не возмущаясь состоянием своего подчинённого, а как бы стараясь даже не мешать ему дремать. Так прошло около минуты. Наконец Лев, не открывая глаз, тихо сказал – чувствовалось, что он знает о присутствии начальника отдела, и фраза была сказана именно для него:

– Должно получиться.

Позднее я понял, что это манера Льва Анатольевича продумывать детали и мелочи конструкторских разработок в динамике. Иногда, может быть, он и пользовался этим в своих целях, по-настоящему задремав, но никто и никогда не пытался Льва в этом уличить, так как, просидев таким образом, с закрытыми глазами, иногда день, а то и два, поворачивался он лицом к кульману и начинал чертить. А спустя несколько дней выдавал такую кипу чертежей, что этому мог позавидовать целый отдел. Иногда использовал Лев кальки старых разработок, «отсинив», так назывался один из методов светокопирования чертежей, и исправив «травилкой» (это уже химический реактив, выводящий на «синьках» чертежей ненужное) некоторые линии и размеры. Эти его действия во многом экономили время, но производили погрешности в масштабировании, и позволить себе такое мог не каждый, а тот, кто помнил давнишние разработки. Лев помнил их хорошо. Был Лев Анатольевич и активнейшим рационализатором, завоёвывавшим первые места в соревнованиях заводских, городских, областных, дорожных, и в МПС. Однажды я случайно обратил внимание на «географию» внедрения его рацпредложений. Получалось, что большинство мест было механизировано на пути из техотдела в туалет. Этот мой вывод конечно был шуточным, и в шутку же предложил я для дальнейшего расширения «географии» внедрения рацпредложений перенести туалет в другое, менее механизированное место.

Не знаю, можно ли назвать своеобразными Лёвиными хитро-сплетениями некоторые особенности, которыми он пользовался. Ну, например, такие: Субботник. Все инженерно-технические работники работают на укладке поковок. Спустя определённое время – усаживаются на перекур. Покурили. Все ещё сидят, потихоньку травя байки и анекдоты, а Лев вдруг встаёт, и начинает в одиночку таскать и укладывать поковки. Инженеры посмеиваются, подтрунивают над Львом Анатольевичем.

– … ну вот, Лев опять попёр. Тебе что? Больше всех надо? – спрашивают они.

И вдруг появляется начальство. Что они видят? Один Лев работает, а остальные сидят, курят. Конечно же и начальство подшучивало над этим, но в памяти-то оставалось именно то, что работает один Лев, тогда как остальные сидят. Не знаю, насколько специально поступал так Лев Анатольевич – вряд ли. Или иногда подначивал он кого-либо из коллег. Сидит за столом и вдруг вслух, ни к кому не обращаясь, говорит:

– А в каком же справочнике видел я расчёт цепных передач? Поначалу я тоже «покупался» на этот вопрос. Хотелось показать своё умение пользоваться литературой и память. Потом стал обращать внимание на хитринку, с которой звучал этот вопрос, и напрямую заговорил со Львом об этом. Он весело рассмеялся, ничуть не смущаясь тем, что я его разоблачил, и вспомнил, как пользовался этим провокационным вопросом в то время, когда в отделе работал Георгий Александрович Матейсан, инженер-технолог, не имевший диплома о техническом образовании, но постигший теорию на практике, самоучкой. Он, если присутствовал при том, когда Лев задавал свой провокационный вопрос, вставал со своего места, находил необходимый справочник, открывал на нужной странице и клал на стол Льва Анатольевича. Этого и добивался своим, вроде ничего не значащим, вопросом Лев. В этом отношении, став постарше, он был труден на подъём. «Раскачать» на посещение другого цеха или сходить по какому-либо делу его было можно с трудом. Но зато в случае предстоящего «мальчишника», который обычно проходил после работы у кого-нибудь из коллег в гараже, мы шли небольшой компанией, а Лев, постоянно размахивая своими руками-крыльями, «летел» впереди. Оторвётся вперёд метров на двадцать и стоит, ждёт, когда поровняется группа, а потом снова «взлетает» и несётся вперёд. И так до самого гаража. В предчувствии предстоящей выпивки организм Льва реагировал на принятие спиртного кашлем, или, как мы шутя говорили, у него «начинался коклюш». Как только он принимал первую дозу, кашель прекращался.

Однажды мы взяли со Львом Анатольевичем бутылочку белоголовой и решили навестить нашего бывшего начальника отдела Бориса Ивановича Мальцева, находящегося на пенсии. Когда спиртное, завёрнутое в газету, уже находилось у меня в пакете и мы направлялись к дому, где жил Борис Иванович, у Льва, как всегда, открылся «коклюш». Кашлял он всё тяжелее, с позывами на рвоту. Глядя на него, я тоже начал кашлять. В перерывах между приступами кашля мы хохотали друг над другом и дохохотались, что сначала стошнило Льва, а потом и меня. Подходя к квартире бывшего начальника и всё ещё смеясь, Лев Анатольевич заметил:

– Ну вот, ещё ни грамма не выпили, а уже и поблевали. Кому скажи – не поверит. Может, нам и пить не стоит – и мы снова рассмеялись.

Как я уже вспоминал, многим учащимся Лев помогал выполнять контрольные и курсовые работы. Если сказать точнее, то он их выполнял «с нуля» один, получая расчёт зачастую спиртным. Ну а если просто помогал в качестве консультанта, то зачастую получал только обещания рассчитаться, так как после этого консультируемым приходить «с расчётом» было недосуг. При встречах они старались Льва Анатольевича «не заметить», ну а если всё-таки она происходила, то вновь обещали прийти и рассчитаться, на что тот снисходительно и понимающе усмехался и просил не беспокоиться.

Многие его товарищи, поступившие в вуз вместе с ним, уже закончили обучение, получили дипломы и занимали высокие посты как на заводе, так и в городе. Многим из них помогал Лев Анатольевич, а бывало и так, что когда он «пыхтел» в отделе над чертежами курсовой для своей знакомой, в это время в соседнем помещении над самой знакомой «пыхтел» товарищ, которому курсовую Лев выполнил до этого. Вот так и проучился он в вузе около шестнадцати лет. По его собственному выражению о себе, Лёва был самым долгоучащимся (долгоиграющим) студентом СССР. Он слегка подтрунивал над этим фактом и нисколько не расстраивался о том, что у кого-то могут возникнуть неприятные о нём мысли, что тот так давно учиться. Потому что все знавшие Льва Анатольевича были убеждены в его неординарном и гибком уме, причём в различных областях и техники, и культуры. Об этом говорило то, что иногда Лев цитировал отрывки из драматических и музыкальных произведений, опер.

Очень любил Лев Анатольевич охоту и рыбалку. И если позднее к охоте он охладел, чему, вероятно, послужила неожиданная и трагическая смерть его друга, то рыбалке Лев никогда не изменял. Об истории с гибелью Алёшкина, своего друга, он не любил вспоминать. Насколько я знаю, то произошло так, что друг его замёрз на охоте, в то время как Лев ходил за помощью. Состоялось следственное разбирательство по этому делу, в результате которого со Льва Анатольевича были сняты всяческие подозрения в том, что он не оказал помощи замерзающему другу, так как он сделал всё, что мог. Тем не менее история эта оставила в душе Льва Анатольевича глубокую рану, он очень переживал, а скорее всего, где-то внутри в чём-то винил себя.

Рыбалке Лев отдавал всё своё свободное время. Если, например, садоводством и огородничеством он хоть и занимался тоже с большим удовольствием, но скорее делал это вынужденно, для того, чтобы создать запасы на зиму, то рыбалка для него была культом. Занимался ей Лев Анатольевич и летом, и зимой. Как и во всех делах, в которых он участвовал (а рыбалка, конечно, не была исключением) Лев обязательно применял свою теорию, которая была создана на основе анализа вычитанного из литературы, услышанного от других людей и, конечно, собственного опыта. Но выводы при анализе всего этого бывали и ошибочны, так как он был по своей натуре изыскателем и зачастую поступал вопреки всем канонам, пробуя проверить только ему ведомую версию. Так при выборе места для рыбалки Лёвочка в основном, как он сам неоднократно, подшучивая над самим собой, замечал, садился именно на то место, где рыбы не было. Говорил он об этих своих ошибках с лёгкой иронией, подтрунивая над своей особенностью. И в рыбалке любил Лев Анатольевич привнести свою техническую, изобретательскую жилку. Очень творчески подходил он к этому, любимому им, делу.

Как-то рассказывал Лев, как рыбачил он на Чёрном море. Не помню, по какому случаю оказался он там, то ли в отпуске был, то ли в командировке. Думаю, что в отпуске, так как в командировку рыболовные снасти не берут, хотя Лев был способен и на такое. Он и в командировку мог взять снасти.

Рассказывал он так:

– Ходил поутру несколько раз я на море, понаблюдать за мест-ными рыбаками. Что ловят? Как ловят? Понял, что в основном ловят бычков. Иногда даже неплохо. Но на класс выше значились рыбаки, охотившиеся на лобана, рыбу семейства кефалевых, достигающую иногда хорошего, килограмма два - три, веса. В общем, для настоящего рыбака это была желанная, но редкая добыча. Случаи, когда кто-либо из рыболовов поймал хорошего лобана, местные хорошо помнят, вспоминая мельчайшие подробности, и частенько с удовольствием их вспоминают.

Я несколько раз очень внимательно наблюдал за терпеливыми рыбаками, разговаривал с ними, расспрашивал, обращал внимание на то, какие применяются снасти, какие крючки и как их располагают на леске, и понял ошибку местных рыболовов, после чего видоизменил снасть по-своему. Но теорию необходимо было подтвердить. Поэтому рано утром я пошёл опробовать новинку. На бетонном волноломе, где обычно рыбачили местные рыбаки, собралось уже около пяти человек. Конечно, они обратили внимание на новичка, который появлялся здесь и расспрашивал о способах ловли лобана. Знали, что я из Сибири, но отнеслись ко мне несколько скептически, снисходительно. Не обращая внимания на их ухмылки и подшучивания, сделал заброс, установил удочку и закурил. Не прошло и пяти минут, ещё дымилась недокуренная сигарета, как я увидел поклёвку. Боясь за удачу, подсёк. Удочка изогнулась дугой. Чувствовалось, что на крючке сильная рыбина. Начал её осторожно вываживать. Местные рыбаки, увидев моё изогнувшееся удилище, собрались возле меня полукругом, давая советы. Некоторые молчали, нервно куря зажатые в кулак сигареты и искоса поглядывая на бурлившую от сопротивлявшейся рыбины воду. Да, это был лобан. Промучился с ним изрядно. Но вот наконец он подустал, и я стал подводить его к волнолому. Резкий рывок рыбины, не желающей быть на сковороде, и, конечно, она сорвалась. Сколько нехороших, это мягко выражаясь, слов услышал я в свой адрес. То, что новичкам (читай дуракам) везёт, были, наверное, самыми нежными. Но были и такие:

– Дай дураку член стеклянный, он и член разобьёт, и руки порежет.

Короче, получил я «по полной программе». Рыбаки ещё повозмущались, сетуя на то, что в кои-то веки бывает поклёвка, да и та досталась чудаку на букву «м», сейчас, мол, и ждать нечего. Некоторые стали собирать снасти. В это время я опять почувствовал поклёвку. Боялся подсекать и не без причины думал о том, что если опять произойдёт срыв, то рыбачьи нервы могут не выдержать, и они отправят меня вслед за рыбой. Выждав какое-то время, я всё-таки резко потянул удилище. На крючке опять сидела, судя по сопротивлению, изрядная рыбина. У рыбаков был шок. Они молча стояли и смотрели на изогнувшееся удилище, а потом толпой обступили меня. Началась борьба с рыбой. Один из рыбаков, стоявший возле меня, заметил:

– Попробуй только эту упусти, сам за ней нырнёшь.

Я чувствовал, что так и будет. Но тем не менее и эта схватка закончилась победой сильной рыбины. Лобан сошёл. Я получил словесных пилюлей, но в воду меня всё-таки не сбросили. Пожалели. А может, и действительно заинтересовались, что это за снасть приготовил новичок, что на неё уже два раза подряд цепляются лобаны. Невзирая на то, что третьего схода рыбаки уж точно не переживут, я сделал третий заброс. Рыбацкий азарт пересилил чувство осторожности.

– Ох, и рисковый ты мужик, – с лёгкой усмешкой сказал тот самый рыбарь, который обещал отправить меня вслед за упущенной добычей.

Да. Я чувствовал, что случись третья по счёту поклёвка, купания не избежать, но азарт, рыбацкий азарт может понять только рыбак. И вот немного погодя я подсёк третьего лобана. Местные, не подходя ко мне, нервно наблюдали за нашей с рыбой дуэлью. Никто не произнёс ни слова. Слышались лишь хлёсткие удары хвоста рыбины по воде да моё шмыгание не вовремя осопливевшего носа. Так, в полном молчании я таки вытащил лобана на волнолом. И тут рыбаки с шумом обступили меня и добычу, заговорили, стали хлопать по плечу, поздравлять с удачей. Некоторые предлагали деньги за лобана. Хотели купить. Вспоминали свои случаи. Нашлась и бутылочка. Сообща, чисто символически, на всех, распили её. Рыбаки осмотрели мои снасти, стали рассуждать, увидев в них и достоинства, и ошибки, которые привели к срыву двух первых рыбин, но новшество оценили. Из лобана получилась хорошая уха.

– Знаешь, Анатолий, – говорил мне потом Лев, – хочешь, я тебе сейчас из чебака сварю уху, и будет она как из лобана?

– Ну и как? – спрашивал я.

– А вот, когда из чебака уху сваришь, то под конец капни в неё немного йода, – смеялся Лев Анатольевич, намекая на то, что это морская рыба и отличается по вкусу лишь наличием данного морского химического элемента.

Много рыбацких случаев можно рассказать о Льве Анатольевиче. Рыбачил он и зимой, и летом. Поздней осенью с нетерпением ждал ледостава, постоянно замеряя толщину льда и обсуждая время предстоящей рыбалки с товарищами-рыболовами, которых у него было много и на заводе, и за его пределами. Очень часто ездил на рыбалку со своим соседом и другом, бывшим своим начальником Николаем Семёновичем Жёлтышевым, который после выхода на пенсию работал мастером производственного обучения в сельскохозяйственном техникуме, с мастером нашего завода, тоже пенсионером, Борисом Тимофеевичем Гаркушей. Тот тоже рассказывал много интересного и забавного. Ездил несколько раз и я, но не так часто. Нас во многом сближало то, что оба мы любили пощукарить. Я, помня о пойманной в детстве первый раз щуке, за это время много узнал о различных хитростях и способах её ловли и предпочитал добычу её рыбалке на мелкую рыбёшку, каковой считал плотву и окуня. Лев был со мной солидарен, но опыта в поимке речной хищницы у него было значительно больше моего, а в изготовлении снастей для щуки ему не было равных. Лев Анатольевич изготовил поводок, имеющий большую подвижность, гибкость. И это при том, что прочность его тоже была довольно высокая. Правда, на его изготовление необходимо было затратить довольно значительное терпение, время и сноровки, так как производство его заключалось в соединении звеньев цепочки. А звенья её вырезались из пружинки, служащей для армирования резиновых уплотнительных манжет. Цепочка сплеталась из этих звеньев, имеющих для прочности несколько (2-3-х) шагов, и имела в длину около 100 мм. На конце её через колечко закреплялся тройник, в середине ещё один. Данный поводок крепился к концу лески, и на него во время рыбалки через два тройника наживлялся живец.

Если в качестве поводка применялась толстая леска, то часто случалось так, что щука срезала его своими острыми зубами. Поводок из стальной проволоки (струны) был не столь гибким. А вот именно такой поводок, цепочкой, был и крепким, и довольно подвижным. Я думаю, что рыбаки меня понимают. Удилище было составным, длинным, около пяти-шести метров. Это позволяло облавливать места, находящиеся на приличном расстоянии от места заброса и порой имеющие небольшую площадь, зачастую окружённую со всех сторон ряской или другой водной растительностью.

Живец сверху опускался в воду, и перемещение его тоже было вертикально отвесным. Снасть эта была довольно универсальна, уловиста, и я тоже взял её себе на вооружение, изготовив поводки-цепочки. При первом же опробовании её на старице Ченчерь взялась хорошая, килограмма на четыре, щука. Об этом я могу говорить без рыбацкого преувеличения, так как борьбу видели мой сын Артём, брат жены и его сын, мой племянник. Произошло всё очень быстро. Сын с племяшкой только успели подбежать ко мне, после моего радостного вскрика, как я уже сидел на земле. Щука сорвалась, оборвав леску вместе с цепочкой, и я, потеряв сопротивление, по инерции, оказался в сидячем положении, с очень обиженным выражением лица, настолько, вероятно, со стороны очевидным, что мальчишки потом ещё очень долго смеялись, вспоминая этот случай.

Дата добавления: 2015-08-05