Витька Скрипка 1 страница

* * *

Пожалуй, это один из тех немногих людей, непродолжительная встреча с которым в жизни моей оставила наиболее светлые детские воспоминания. Познакомился с ним я после того, как его семья поселилась в доме, где проживала моя старшая сестра, и во дворе которого в одно время я очень часто «пропадал», играя со своими приятелями.

Отец Витьки был офицером и прибыл на службу в воинскую часть, расположенную в нашем городе. Был он в звании подполковника и, вероятно, занимал немалую должность в гарнизоне столь небольшого городка. Работала ли мать Витьки я не помню. Подполковнику выделили двухкомнатную квартиру на первом этаже, в которой они втроем и проживали. Скрипка – была его настоящая фамилия, а не кличка, хотя и как кличка она ему вполне бы подошла, так как кроме общеобразовательной, Витька учился еще и в музыкальной школе, и именно по классу скрипки. Этот музыкальный инструмент был для нас, ребятишек того времени, столь же редкостен, как, наверное, виолончель или арфа. Некоторые наши сверстники ходили в музыкальную школу, но учились играть на таких инструментах как баян, фортепиано или аккордеон, а скрипка – для нас это было непривычно. Познакомился с ребятишками во дворе Витька тоже как-то не по-нашему. На второй день после приезда он вышел во двор, спокойно подошел к компании мальчишек и представился:

– Я ваш новый сосед. Звать меня Виктор, фамилия – Скрипка – после чего каждому из ребятишек крепко, по мужски пожал руку, услышав в ответ имя и фамилию или просто кличку представлявшегося.

Последовали обычные при знакомстве вопросы:

– Откуда приехал?

– В каком классе учится?

– Чем увлекается?

К этому времени мальчишки уже знали, что отец его военно-служащий, и был Витька интересен уж тем, что других военных до этого в доме не проживало. Виктор заставил мальчишек уважать себя с первого появления во дворе, не прилагая со своей стороны никаких усилий. В нем чувствовался хороший моральный мужской стержень и воспитание. Причем воспитание обоих родителей. Он был дисциплинирован, тверд и целеустремлен, эти черты привил ему, вероятно, отец, и в то же время интеллигентен, нежен с родителями – это, наверное, было от матери. Первый раз, будучи у них в гостях, я был приятно поражен, услышав, как Витька разговаривал с родителями. Никогда ни до этого, ни после не слышал я настолько уважительного и нежного разговора со своими родителями каких-либо детей. Отца с матерью Витька называл только на Вы, а голос его при разговоре с ними очень отличался от того, каким он общался со своими знакомыми. В голосе звучали такие нежные, ласковые, любящие интонации, что по моему телу пробегали «мурашки». Я не могу объяснить это словами, это надо было слышать. В первые же дни появления Скрипки во дворе произошла у него «стычка» с самым отчаянным драчуном по кличке Спутник. Сашка Никифоров, которого все во дворе звали Спутником, при знакомстве, узнав, что отец Витьки подполковник, тут же «окрестил» его «сыном подклоповника». Реакция Виктора на столь явное оскорбление была тоже необычной для пацанов. Мы ожидали, что он либо рассмеется после этого, либо кинется на обидчика с кулаками, и ждали, как поступит в этом случае новичок. Витька был примерно одного возраста со Спутником. По комплекции они тоже были примерно одинаковы. Спутник немного ниже Скрипки, но коренастее, покрепче. Витька прекрасно понимал, что обзывая, Спутник провоцирует его на драку.

Поступил Скрипка опять не так, как мы думали:

– Слушай, парень, – сказал он, – если бы ты оскорбил меня, я бы может еще и стерпел, хотя шутка твоя довольно дурацкая, но ты оскорбил моего отца, которого я глубоко уважаю, и которого здесь сейчас нет. Тем не менее, я разрешаю тебе взять свои слова назад. Если ты этого не сделаешь, то предупреждаю, что тебе будет больно и стыдно.

Вся эта фраза была сказана Витькой с такой решимостью и достоинством, что у нас не осталось никаких сомнений в том, что так и будет. Тем не менее Спутник, в силу своего упрямого характера, и не думал извиняться, хотя было видно, что он не ожидал такого. Сказанное Скрипкой обескуражило Спутника. Может быть, если бы он просто повернулся и ушел, то и закончился конфликт сам собой, хотя вряд ли. Но нет, не мог позволить отъявленный драчун, чтобы какой-то приезжий новичок разговаривал с ним в таком тоне.

– Как это так – взять свои слова назад.

Ему никто и не говорил такого никогда. Он и выражения такого никогда не слышал.

– Ха – взять слова назад.

– Да ты не просто сын «подклоповника», ты сын вонючего «подклоповника» - понял? - Вызывающе заявил разъяренный Спутник.

Он не успел закончить свое злое оскорбление – Витька коротким, крепким ударом врезал ему в скулу. Удар был сильным, но не свалил Спутника, он был опытным бойцом. Не ожидал такой смелости от новичка, но все-таки устоял на ногах. Это был нокдаун. Санька на короткое время был вырублен и физически, и психологически. Ответные его удары не принесли успеха. Спутник бессмысленно волтузил воздух, попав лишь один раз вскользь по щеке противника. Немного погодя он «отрезвел», собрался. Удары старался наносить реже, но осмысленнее. Тем не менее, мало какие из них достигали цели. Витька уходил от нападений Спутника, причем видно было, что уходил умело. Чувствовалась тренировка. Сам же Скрипка нет-нет да доставал Саньку, удары его были очень ощутимы для противника. Спутник все больше начинал нервничать, злиться, и поэтому чаще допускать ошибки. Драка закончилась полной победой Витьки Скрипки. Сашка понял, что нарвался на достойного противника, с Витькой драться бесполезно. Но Спутник постарался не уронить до конца своего достоинства. Он просто отступил, прекратил бой и пообещал победителю еще встретиться, после чего вразвалочку удалился. По сути, это была не драка. Это был настоящий бой, который дал смелый мальчишка зарвавшемуся задире, и в котором справедливость восторжествовала, а порок был посрамлен. Все мальчишки, присутствовавшие при этом, после ухода Спутника стали расспрашивать Витьку, где он так научился драться, не занимается ли он боксом и всякое другое. Из ответов Скрипки мы поняли не все, так как он не очень то распространялся в ответах, а дал понять, что драться, конечно, надо уметь, кое-чему его научил отец, но главное надо быть смелым, не теряться и быть уверенным в себе.

С этих пор Витька Скрипка стал среди нас, пацанов, непререкаемым авторитетом.

Спутник, поняв, что одному ему с противником не сладить, снисходительно следил за событиями во дворе со стороны. Он поддерживал прежние отношения с мальчишками, иногда задирал их, но как только появлялся Скрипка, Спутник старался под каким-нибудь предлогом с достоинством уйти. Не мог по своей натуре Сашка и натравить на Витьку пацанов из другой компании. Спутник хотел получить «сатисфакцию» только сам, без чьей-либо помощи, и поэтому он просто выжидал. Саня был очень злопамятен и не мог простить Витьке своего поражения.

Немного погодя произошел другой случай, который возвысил Витьку в глазах мальчишек еще больше. Я не думаю, что Спутник играл в этом случае какую-то роль, хотя присутствовал при нем. Он никогда и никому бы не стал рассказывать о своем поражении. Скорее всего, пацаны из другой компании, другого микрорайона прослышали о смелом, отчаянном мальчишке, о том, какой отпор дал Сашке Никифорову, и искали момента испытать новичка. Случай этот произошел на спортивной площадке восьмилетней одноэтажной, деревянной школы, находящейся возле парка железнодорожников. По обыкновению на этой площадке собирались несколько компаний. Одни гоняли футбол, другие бросали мяч в кольцо, играя в «минус пять», третьи играли в «чику». В нее играли всегда на деньги. Выгнутые, побитые монеты позвякивали в карманах игроков. В «чику» в основном всегда играли «хозяева» площадки, пацаны, проживающие недалеко от парка и имеющие славу хулиганистых и приблатнённых. Игра эта зачастую кончалась спорами, переходящими в ссоры и драки. Я не помню, из-за чего разгорелась ссора между Витькой Скрипкой и «хозяевами» площадки. По-моему, мяч от Витьки случайно попал в кон игроков в «чику», разрушив его. Я увидел только то, что группа «приблатнённых» обступила с трех сторон Скрипку. Как обычно, в этой группе мальчишек драку начинал «провокатор», наиболее подленький, задиристый, но мелкий пацан. Зная понаслышке о смелости Витьки, но не испытавшая еще его кулаков «кодла», чувствовалось, опасалась его. С «провокатором» Скрипка разобрался просто и быстро, дав ему «подсрачник» и, запнув в кусты второго мальчишку, который был покрепче первого, «вырубил» апперкотом. Но против Витьки находилось еще много пацанов, которые постепенно приближались, сужая полукруг. Чувствовалось, что силы были неравны. Один из пацанов нашей компании подошел к нам и передал слова Витьки, чтобы мы не «впрягались» в конфликт, поэтому, стоя поодаль, все наблюдали за развитием событий. Скрипка и здесь нашел неординарный выход из критического для него положения. Он поднял лежавший на земле обломок кирпича и громко сказал обступившей его «кодле»:

- Урки. Предупреждаю всех. Я закрываю глаза, и буду бить кирпичом кого попало, и куда попало. Если кого прибью насмерть – я не виноват. Я вас предупредил.

После этих слов Витька прикрыл глаза. Не закрыл, было видно всем, а просто прищурил, сделал вид, что закрыл глаза. Противник оказался в замешательстве. Каждый из наступающих на Витьку пацанов прекрасно понимал, что подойди он к Скрипке на расстояние удара, может схлопотать кирпичом по башке. А как он бьёт, уже все видели. Причем за это Витьке ничего не будет при разборках, ведь он предупредил, все слышали. Так Скрипка и дошел до своего дома, в окружении неприятеля. Около своего подъезда он выбросил ненужный теперь кирпич и с достоинством, усмехнувшись над противниками, ушел. Спутник видел все происшедшее и оценил, конечно, поступок Витьки по достоинству. Еще раз или два он цеплялся к Скрипке, задирая его, получил однажды за это по «соплям» лыжами и прекратил приставания. Но нас, меньших пацанов, Сашка частенько то щелкал, то давал подзатыльник или «поджопник». И тогда Витька стал заступаться за нас. Мы были младше Спутника кто на год, кто на два, и поэтому не могли дать ему соответствующий отпор. Некоторые пытались, я тоже, но результатом всегда были либо расквашенный нос, либо синяк. Зятю я не жаловался. Это было не в моем характере. Иногда Иван, видя на моем лице явные признаки стычки с Сашкой, спрашивал меня:

– Опять Спутник тебя долбил?

Я категорически отрицал его догадки.

Раза два после подобного зять разбирался с Сашкой, предупреждал его, чтобы не трогал меня, даже давал подзатыльники, но Спутника это не вразумляло. Тот считал, что я нажаловался Ивану, и поддавал за это мне. Витька, видя наши с пацанвой синяки и шишки, догадывался чьих это рук дело. Поэтому он откровенно поговорил с нами.

– Пацаны. Спутник сильнее каждого из вас, но буцкает он вас из-за того, что вы водитесь со мной. Меня он тронуть боится, а на вас вымещает свою злость. Не бойтесь его. Говорите мне, если он вас задирает. Я разберусь. И не считайте это непорядочным. Сашка поступает подло, когда бьет ребятишек слабее себя.

Об этом разговоре узнал и Спутник. Однажды он «докопался» до меня. Моя сестра с мужем жили на одной площадке с семьей Никифоровых, и поэтому я встречался с Сашкой гораздо чаще других пацанов. Не помню, что послужило поводом в этот раз, но подзатыльников Спутник мне надавал. Вначале я пытался от него отбиться, убегать не хотел, это было не в моих правилах. Силы были неравны. Санька превосходил меня и силой, и опытом в драках. Глаза мои застилали слезы бессилия и несправедливости. Ногти, сжатых в кулаки пальцев, рвали кожу на ладонях. Я только от обиды и злости говорил:

– Ну, погоди Спутник, подросту, научусь драться и буду бить тебя в честном бою.

А пока я стоял и не знал что делать. Спутник же издевался:

– Ну, зови своего сына «подклоповника». Он обещал со мной разобраться.

Со злостью я сказал:

– И позову. Его то ты бздишь.

И я пошел к Скрипке.

– Будь что будет, – думал я, – пусть Витька побьёт Сашку.

Я хотел, очень хотел этого. Витька сидел дома и играл на скрипке. Разучивал домашнее задание. Он выслушал мое сбивчивое, невнятное бормотание, из которого понял, что виноват Спутник.

– Погоди немного, закончу упражнение – приду, разберусь. Иди пока, – сказал Витька.

И я поплелся назад. Ноги не хотели идти. Я знал как начнет издеваться Спутник.

– Почему Витька не пошел со мной? – думал я.

– Ну, где твой защитник? – такими словами встретил меня Сашка.

– Он скоро выйдет. У него занятия по музыке, - ответил я.

Снова последовали тычки, от которых в меру своих сил я пытался защищаться. И вдруг они прекратились. Спутник лежал на земле. Он зло и глупо хлопал растерянными глазами, не понимая, что произошло. Это Витька Скрипка - мой защитник, не только мой, но и всех нас, младших ребятишек защитник – наш «Робин Гуд», стоял, возвышаясь, над моим обидчиком и строго ему говорил:

– Не трогай младших! Не бей слабее себя! Бить за них я буду!

Оказалось, что Витька после моего посещения специально отослал меня, сделав вид, что ему некогда, а сам (жил он на первом этаже), открыв окно и выбравшись через него на улицу, обошел дом и наблюдал всю последующую сцену. Не выдержал он издевательств Спутника, и, не предупреждая, отправил того «нюхать землю».

Больше Санька ни ко мне, ни к другим пацанам не приставал. В дальнейшем как -то все более или менее нормализовалось. Бывало, что и играли мы вместе, но нет-нет, да чувствовалась в нем затаенная в глубине души злость на Витьку. Прошел год или два. Отца Витьки направили служить в другой гарнизон. С ним вместе уезжала и семья. Жаль было расставаться с таким товарищем. Грустно, со слезами на глазах провожали мы его. Крепко, по-мужски пожал он нам всем руки, потрепал вихры и сел в вагон. Долго еще на прощанье махала руками вслед удаляющемуся поезду растроганная, утирающая незаметно слезы, пацанва.

Спустя какое-то время в Ишим приезжала мать Витьки – привезла всем ребятишкам гостинцы - пирожное, конфеты, печенье, шоколад и газ.воды, передавала привет, говорила, у него все нормально. Никогда больше не слышал я ничего о Витьке и его семье. Иногда, смотря некоторые художественные фильмы, встречаю в титрах – Дирижер – С.Скрипка. Нет не тот. Если бы был наш – был бы В.Скрипка.

Кем стал тот не по годам серьезный, отчаянный и решительный мальчишка? Может, музыкантом?

Нет! Кажется мне, что с таким как у него характером, пошел Витька по стопам отца – стал военным. А где он сейчас? Может, в «Афгане» сложил голову? А может, служит где-нибудь? Наверное в больших чинах? Кто его знает.

Одно знаю – ЧЕЛОВЕК он.

Где ж ты, Витька Скрипка, незабываемый «Робин Гуд» моего детства?

Немец

* * *

Не знаю, почему у этого мальчишки была такая кличка? Знакомства как такого у меня с ним не было. Пацаны сказали: «Немец», – а почему, никто не знал.

Ту сторону улицы, на которой жил я, в основном занимали двух-этажные каменные дома. На противоположной стороне находились частные деревянные строения. В одном из них, небольшой приземистой избушке, проживал Генка Немец с матерью и младшей сестрой. Отца у них не было. Мать – неразговорчивая, тихая черноволосая женщина – старалась побыстрее миновать улицу и скрыться в доме. Дети тоже были тихими, забитыми. Как только появлялся кто-нибудь из этой семьи на улице, тут же ребятишки принимались кричать и дразнить их. Наверное, поэтому и не было у них друзей. Кстати, фамилия их была чисто русская – Черновы. Один или два раза играли мы с Гешкой в «немецком» огороде после того, как в нем была выкопана картошка, но игра проходила как-то вяло, скучно. Был в Генке какой-то комплекс, и играть с ним было неинтересно, хотя пригласил нас с Гешкой он сам, вероятно потому, что мы никогда не называли его Немцем. Вот и все знакомство. Необщительность Генки отталкивала, поэтому и не было у него друзей. Уже будучи парнем, узнал я, что познакомился Генка с компанией парней «тихушников», тех, которые отличались тихим, скромным поведением, а втихушку по вечерам обирали пьяных мужичков и людей, не умеющих постоять за себя. Вскоре залетел Генка. Отсидел полгода или год – и «покрутел». Но сильно крутым стать не успел, так как снова забрали его за убийство какого-то мужичка, которого «грохнул» Генка молотком, забрав при этом рубль пятьдесят девять копеек (а что еще можно было ожидать от пьяненького мужичонки, которому не повезло при поздном возвращении домой, и оказавшимся с проломленным черепом в привокзальном скверике). Приговорили «…за это циничное и омерзительное...», как утверждала местная газета, убийство Генку к исключительной мере наказания – расстрелу. И привели приговор в исполнение. Прошли годы. Недавно уже разговорились мы о Генке с хорошо знакомым мне приятелем, одно время знавшем его.

– Ты знаешь, Толик, Генка взял на себя вину других. У них уже были срока, и им светила «вышка», а Генке, думали, дадут срок, но не «вышку». «Паровозом» пошёл Немец.

Не убивал он того мужичка.

* * *

P.S. Уже после первых экземпляров книг, которые были изданы, можно сказать, кустарным способом, рассказ этот я дал прочесть сестре Геннадия. На чтение его не потребовалось много времени. Она с обидой заметила, что не был он уж таким «забитым», как я его показал. Ну что мне сказать на это? Может, и действительно были у него друзья из другого круга. И вполне возможно, что были. Но я-то пишу о том, что наблюдал. Я же и в предисловии отмечаю, что описываю события так, как видел я. Так что простите меня за это. Поймите только, пожалуйста, что главное, о чём я хотел сказать в этом очень коротком повествовании, – о несовершенстве нашей юриспруденции, непрофессионализме и продажности милиции. Вот с этим Вы, пожалуй, согласитесь.

И простите, что напомнил этим рассказом о трагической судьбе Вашего брата.

Тимофей

* * *

Звали этого мальчишку Витькой. Фамилия - Тимофеев. Отсюда и прозвища-«Тимофей», «Тима», «Тимка». Жил он по соседству с нашей квартирой. Семья состояла из шести человек. Отец с матерью и четверо ребятишек (двое мальчишки, две девчонки). Витька был старший. Могло бы быть в их семье и пять детей, но один (мальчик) умер в малолетнем возрасте. Отец Витьки, дядя Ваня, и мать, тетя Лена, работала, как и моя мать на механическом заводе. Отец – слесарем по ремонту оборудования, мать - протирщицей деталей. Дядю Ваню ценили как классного специалиста не только на родном заводе. Он хорошо разбирался в двигателях автотранспорта, был отличным диагностом по «моторным заболеваниям», поэтому частенько приглашали Тимофеева в качестве консультанта при определении причин отказов работы автомашины.

Познакомился я с ближайшим своим соседом, Витькой, настолько обыденно, что сейчас и не вспомню как? Первое время обретался я в основном во дворе старшей сестры – через дом от своего. С ребятишками своего двора общался мало. Тем не менее, я жил в этом доме и поэтому постепенно познакомился со всей ребятней своего двора. У них были свои, как мне казалось в то время, «девчоночьи» игры: «Штандр», «Басы», «Прятки». Вероятно, меня в то время тянуло к группе ребят постарше, там казалось интереснее, острее. Но с Витькой нас сблизили взаимные, близкие как для меня, так и для него, интересы. В первую очередь касается это рыбалки и походов по грибы.

Отец Тимофея был заядлым рыбаком, грибником и ягодником. Причем во всех этих областях весьма способным, я бы даже сказал, «талантищем». Все мужское население нашего небольшого двенадцатиквартирного дома считало дядю Ваню непререкаемым авторитетом в вопросах ловли рыбы на удочку, сбора грибов или ягод. Если мужики шли или ехали в компании с Витькиным отцом на один из этих промыслов, самым удачливым непременно оказывался Тимофеев. Он хорошо знал «заповедные» места, окрестности Приишимья. На рыбной ловле дядя Ваня постоянно «угадывал» именно ту насадку, на которую лучше брала рыба. Помнится, в одно лето все рыбаки, рыбачившие на мосту через реку Ишим, применяли в качестве насадки ягоды бузины. А открыл ее Витькин отец. Он был молчалив, скрытен, как и все истинные добытчики. На вопросы интересующихся либо отшучивался, либо совсем не отвечал. Но мужики старались подсмотреть на что он ловит, чем подкармливает.

Грибы дядя Ваня собирал тоже классно. Во-первых, он знал грибные места, но даже прибыв с большой компанией в лес, идя со всеми вместе по непримятой траве, вдруг нагибался и брал грибы там, где все проходили. Ягоды Тимофеев собирал сразу двумя руками, и поэтому корзинка его наполнялась в два раза быстрее, чем у соседей, берущих ягоду рядом.

Сыновья дяди Вани, Витька и Генка, тоже были приучены отцом к промыслам. Ранее, когда я жил с матерью в своем доме, мы ходили с братом на рыбалку, а с матерью по ягоды и по грибы. Но походы эти казались мне теперь какими-то не серьезными, детскими. Удочки тогда у меня были изготовлены из березы, вместо лески - зеленая, капроновая нить. Вся рыболовная снасть была самодельной, поплавок из сухого камыша или из пробки, грузило из расплющенного гвоздя. После переезда из-за линии меня брал на рыбалку зять Иван. Его удочки были уже серьезнее наших, мальчишеских. Гладко оструганы, длиннее, чем у нас. Но заместо лески применял он такую же зеленую капроновую нить, поплавок пробочный, грузило свинцовое, крючки магазинные. Иван тоже любил рыбалку, несколько раз сходил с Тимофеевым-отцом и после этого приобрел бамбуковые удилища и снабдил их настоящей леской, гусиным поплавком, грузилом и коваными магазинными крючками. На заводе было изготовлено из оцинкованной жести рыбацкое ведро с продолговатым отверстием под рыбу и несколькими рядами небольших отверстий. Одно из удилищ, своё старое, но с переделанными снастями, Иван отдал мне. Летом мы с мальчишками, в числе которых был обязательно и Тимофей, ходили на рыбалку. Готовились к ней тщательно. В этой подготовке руководящую роль брал на себя Витька. Мы ходили на элеватор и доставали, а вернее, просто воровали жмых. Потом его распаривали и оставляли на ночь набухать. В смеси с хлебом, варёной картошкой и землёй это была прекрасная прикормка для рыб.

Подготовка к рыбалке заключает в себе особое таинство. Мне и сейчас доставляет огромное удовольствие готовиться к рыбной ловле. Загодя ходили мы копать червей. Для добычи хороших червей, «цыганков», как мы их называли, бывало, что уходили на значительное расстояние от дома. Все рыбаки знали места, где можно было накопать крупных, резко извивающихся «цыганочков». В качестве насадки использовали и муравьиные яйца, и ручейников, распаривали пшеницу и перловку, а проще всего было готовить тесто. Но его быстро смывало с крючка, и приходилось часто менять, что не очень-то рыбакам нравилось. К насадке добавлялись различные ароматизаторы, секреты которых тщательно сохранялись. Затем пересматривались рыболовные снасти, пробуя в ведре с водой погружение поплавка. Кому-то нравилось, что он чуть показывается над поверхностью воды, другому, чтобы поплавок выглядывал на четверть, а то и треть своей длины. Поплавки изготавливали из гусиных перьев, которые собирали на противоположном берегу реки Ишим, где частенько паслись гуси. Но выпавшие сами по себе перья гусей были небольшие. Для изготовления хорошего поплавка требовались перья большие, для огрузки которых требовалось грузило значительного веса, что облегчало заброс снасти при сильном ветре.

Для добычи подходящих гусиных перьев мы собирались в компанию из 4-6 пацанов и отправлялись за реку дёргать их из гусей. Однажды пришлось нам убегать от разъярённых хозяев, которые, услышав встревоженное птичье гоготанье, устроили на нас облаву. Нас с Витькой прихватили прямо на мосту. Один из мужиков гонял мальчишек за рекой, но мы с Витькой сумели вывернуться от него, дорога к мосту оказалась свободной, и мы что есть мочи бросились к нему. Понимая, что хозяин гусей может надолго закрыть нам дорогу на мост, мы, увидев открытую к нему дорогу, не задумываясь, что это может оказаться ловушка, бросились в неё сами. Когда добежали примерно до середины моста увидели, что с той стороны, куда мы бежали, вышел парень с палкой. Он явно ждал нас. Обернувшись, увидели преследовавшего мужика. Поняли, что нам деваться некуда. Ловушка захлопнулась. Посередине моста оказались мы с Витькой, с обоих концов охотники по наши души (а может, уши). Ну и что бы делали вы? Вот-вот. То же самое, что не задумываясь, сделали и мы с Витькой. Прыгнули с моста в реку и поплыли по течению. Отстали от нас преследователи, наверное потому, что посчитали, достаточно с мальчишек и такого испуга, а то, не дай Бог, утонут, потом отвечай за них. Обошлась нам охота за перьями испугом, хотя и изрядным. Иногда брали нас с собой на рыбалку и взрослые. Мы старались в это время присмотреться к тому, как они ловят рыбу, пытались вызнать и запомнить секреты, слушали рассказы старших о пойманной добыче и втайне мечтали поймать такую же. Однажды и мне довелось поймать на удочку первую в своей жизни щуку. Конечно, щукой её назвать было трудно. Скорее, был это большой щурёнок. Но я с гордостью рассказывая о своей добыче, называл её щукой, хотя добавлял, небольшой. В то время, когда мы отправились на рыбалку, деревянный мост через реку ещё не был построен. Был конец, а может, середина мая. На рыбалку нас с Витькой взял мой зять Иван. Идти через реку пришлось по висячему мосту, который был устроен на подвесных канатах, и в ширину пропускал лишь одного человека. Всё это устройство раскачивалось от ветра и в такт шагам. Путь до места рыбалки был обходной и неблизкий. С утра мы неплохо половили окуньков и чебаков, но к середине дня клёв становился всё хуже и наконец, прекратился совсем. К тому же начинал донимать голод. С утра я позавтракать не успел. Во время рыбалки съел немного бутербродов, остался только хлеб и 3 головки лука, который я не любил с детского садика. Тогда я подавился пережаренным луком и с тех пор на дух его не переваривал в любом виде. Но Иван, видя, что я голоден, а лук не ем, заставил меня его съесть с добавлением хлеба и соли. Это оказалось не таким уж противным, гораздо менее ужасным, чем преодоление «висячего» моста. После этого случая я стал лук есть, а в жареном виде, порезанный соломкой, да с картошечкой, я даже и полюбил. От нечего делать мы поднялись с Витькой на ровный пригорок, побарахтались, побегали, покувыркались. Прошло уже довольно значительное время с последней проверки насадки, и поэтому я решил поглядеть, чтобы в случае необходимости поправить её. Подойдя к удочке, резко её потянул, но подалась она тяжело. Произошло всё неожиданно быстро. Я чисто инстинктивно выдернул то, что зацеплено было на крючке. Мне показалось, что это была палка, зацепившаяся поперёк. Но вот палка мелькнула в воздухе, отцепилась с крючка, плюхнулась в прибрежную грязь и ожила, забилась. Прежде чем понял, что это щука, бросился я на неё всем своим телом, как на амбразуру, подмял под себя. Руки нашли скользкие щучьи бока и накрепко вцепились в них. Поднялся я весь измазанный в липкой прибрежной грязи, с гордо поднятой добычей в руках. На облепленной илом и песком мордуленции радостно сияли мальчишеские глаза. Домой ноги несли меня сами. Я даже не обратил внимания, как мы миновали «висячий» мост. Поверх всей добычи, вошедшей в Иваново рыбацкое ведёрко, мы положили подъязка, которого поймал зять, и мою щуку, которую я поймал за брюхо. Мою первую щуку. После этого было много разговоров, о том, как я её поймал. Рыба съедена. О ней поговорили и забыли. Много щук поймал я после этого, но та, первая в жизни, запомнилась навсегда. Если не ходили на рыбалку, то играли в неё, сидя на ларях, как будто на берегу реки и, зацепив за самодельный, сделанный из проволоки крючок, траву, предварительно вырванную у заборов, выкрикивали: «тайменя поймал», или «во какой сом попался». Играли в «казаков-разбойников», ставили детские спектакли, выступая на импровизированной сцене, отгороженной от зрителей, соседей дома, шторами или занавесями. Мы с Витькой были в этих спектаклях и режиссёрами, и артистами. Девчонки тоже принимали участие в игре. Надо сказать, что интермедии имели успех.

Но более всего отличался Виктор своей природной способностью к рисованию. Мать его, тётя Лена, рассказывала, что ещё совсем маленьким – «…под стол пешком заходил, и головой не стукался» зарисовал Витька карандашами всю внутреннюю часть стола, деревянную кадку с фикусом и все места на стенах, более или менее скрытые от родителей. Поэтому лет в 12 – 13 пошёл Витька Тимофей, согласно собственному желанию, заниматься в изокружок городского Дома пионеров. У меня к рисованию отношение было, так сказать, приходящее. Взялись с Гешкой перерисовывать иллюстрации из книги Гашека «Бравый солдат Швейк». У кого лучше получится? Порисовали – надоело – бросили. С Витькой же соревноваться в изобразительном искусстве было бесполезно, так как превосходил он в этом всех своих знакомых сверстников. Причём не только в рисовании, но и в лепке. Помнится, слепил он из пластилина медведя на льдине. Нет. Нам с ребятами такого вовек не сделать. Тем не менее немного погодя Витька сманил на поход в изокружок и меня. Конечно, не было у меня таких выдающихся способностей к рисованию, как у Тимофея, но он убедил, что их можно развить, необходимо только желание. Короче – посещение состоялось. В изокружке мне понравилось и я стал ходить в него вместе с Витькой. Мне очень понравилось, что на занятиях преподаватель Григорий Иванович Шарапов не только учил держать карандаш, рисовать, чувствовать колорит, палитру, но очень много рассказывал об истории искусства, художниках и скульпторах, их произведениях. Он частенько проводил своеобразные конкурсы не только по изобразительному мастерству среди учащихся, но и по знанию теории и истории искусства. Лучшим в этих конкурсах вручались призы: краски, карандаши, или просто один-два больших листа бумаги. Занятия проходили довольно интересно. Григорий Иванович давал свободу фантазии учащихся и лишь потом, выставив все картины в один ряд, начинались разборки с указанием ошибок. О них сообщал ученикам в такой форме, что никому не было обидно. Группа в изокружке подобралась разновозрастная. Различными были и способности. Некоторые проявляли себя в оформительской работе, занимаясь копированием и компоновкой газетных плакатов, иных средств массовой агитации и информации, другим (самая большая группа) самостоятельная работа с портретом, натюрмортом, пейзажем. Различной была и манера изображения натуры. Валерка Гуселетов, любивший все жанры изобразительного искусства, пробовал себя в манере Ван-Гога. Тольку Графеева отличала монументальность изображения, этакая серьёзность, солидность. Витьку Лукичёва – фантазия и даже фантасмагоричность. Сашку Игнатченко – лёгкость и хулиганистость. Единственную девушку в группе – Люду Капусткину – точность, реалистичность, аккуратность. Кстати, насколько мне известно, она и Толя Графеев закончили потом «Мухинку», довольно серьёзное и престижное высшее учебное заведение, имеющее мировую известность. У Витьки Тимофея было всего понемногу. Но надо отдать должное юным дарованиям, все их произведения отличались своей какой-то особой чертой, характером. Часто вся группа учащихся выходила или выезжала на этюды (на пленэр), изображая в эскизах, в карандаше или красках, пейзажи родного Приишимья. Григорий Иванович рассказывал и о местных художниках, Чукардине, Шутове и других. Мы ходили на выставки, помогали их оформлять, развешивали в залах картины. Иногда, заходили в изостудию городского Дома культуры, в которой занимались взрослые художники, а вёл её тоже Григорий Иванович Шарапов. Однажды, придя с Витькой Тимофеевым в студию, надо было помочь чем-то, оказался я в роли натурщика. Моя раскрасневшаяся от морозца физиономия понравилась старшим художникам и они посадили меня на возвышение и, обступив с разных сторон, принялись за мой портрет. Когда румянец от мороза проходил, художники заставляли меня сбегать на улицу и нагулять его снова. Постепенно у меня появились другие интересы, и я стал посещать Дом пионеров всё реже, а потом и вовсе прекратил. Но обучение в изокружке оставило след в моей жизни, не говоря о том, что я действительно развил свои художественные способности, стал лучше рисовать, лучше понимать изобразительное искусство, узнал много нового и интересного из его истории. Витька же не прекращал заниматься им никогда. Это было его дело, его призвание. Вместе с большими способностями к изобразительному искусству имел Тимофей редкое качество. У него не было музыкального слуха. Причём он этого не понимал, а сказать ему об этом никто не осмеливался. Считали неудобным об этом говорить, вроде бы сам должен понимать и слышать, что получается не пение, а вой. Этот недостаток Витька, вероятно, получил с генами отца. Тот был родом из Улан-Удэ и кровь у него была бурятской. Не имел дядя Ваня слуха, а петь хотелось. Но если был он в трезвом виде, то, зная свой недостаток, сдерживал свои вокальные желания. В положении подпития контроль ослабевал, душа жаждала выражения в песне, и тогда из-за стены, разделяющей наши квартиры, слышался громкий вой, напоминающий заунывную песню степняка-бурята или ханта-оленевода, поющего о всём, что он видит, когда едет, сидя на нартах.

Дата добавления: 2015-08-05