Витька Скрипка 8 страница

Вскоре мы уже хорошо читали ноты, почти с листа, а ведь заниматься музыкой мы начали совсем недавно. Наши старшие товарищи, которые когда-то начинали так же как и мы, с игры в ансамбле струнных инструментов, теперь играли в эстрадном ансамбле (ВИА) ж.д.клуба на танцах, а мы вскоре стали завсегдатаями их, иногда посещали наши репетиции, давали дельные практические советы. На репетициях эстрадного ансамбля нам разрешали присутствовать, на танцы пропускали бесплатно. Мы помогали переносить и устанавливать музыкальную аппаратуру и инструменты. Мои товарищи и я с удовольствием наблюдали за игрой старших, выделяя при этом своих, наиболее понравившихся исполнителей. Мне особенно нравилась игра на ударных Юрия Иванова, “Шеф” и для него писал партитуры, Юрка играл с листа. На аккордеоне играл Витька “Балык”, на тенор-саксофоне – Коля Чупин. Юра Иванов, который после окончания школы уехал из города и поступил в институт, был, я думаю, лучшим ударником города за все времена. Хотелось бы сейчас узнать, где он и что с ним.

Мы ездили с ансамблем в Синицынский бор, куда приглашали играть на танцах. Я не хочу сейчас вспоминать об этом, так как уже вспоминал в одном из рассказов, и воспоминания эти навевают такую ностальгическую грусть, что по телу ползут мурашки, а в груди становится до стона тоскливо.

Это было, как сейчас принято называть, “время оттепели”. На кассетах редких тогда в наших кругах магнитофонов звучали песни “Битлз”, наших бардов. У меня была стрижка “под Битлов”. Входили в моду брюки с широким поясом, расклешённые к низу. Некоторые вставляли в наружную часть расклешённой части брюк клинья, с цепочками и без. Некоторые, раскомплексованные франты, подвешивали даже колокольчики. Я тогда носил расклешённые брюки, правда без клиньев, трикотажную синюю рубашку, заправленную в брюки, ремень был широкий, офицерский. Это был шик. Все молодые парни носили тогда такие ремни. Нас ругали педагоги и “бабушки-дедушки”, газеты и журналы “костерили” как могли “Битлов-жучков” и бардов, сообщая нам, что всё это “происки иностранных разведок” и “приёмы загнивающего капитализма”. На танцплощадках модными тогда танцами стали твист, а затем шейк. Преподаватели запрещали школьникам танцевать их, но ведь всем известно какой плод наиболее вкуснее, конечно, запретный. Поэтому парни и девушки, несмотря на запреты, танцевали эти танцы. Когда вышел на экраны фильм Гайдая “Кавказская пленница”, в котором есть эпизоды с твистом, мы пытались доказать нашим педагогам, что этот танец танцует вся молодёжь страны, но наткнулись на каменную стену непонимания. Они опять пытались внушить нам, что мы ещё настолько глупые, что просто не понимаем насколько этот танец буржуазный, пробуждает низкие чувства и низменные инстинкты, что агенты иностранных разведок специально “затуманивают нам ноги”, а там, когда мы поддадимся на соблазны “тлетворного Запада”, недалеко и до измены.

Мало кто помнит, наверное потому, что не прижился, но культурно-коммунистические идеологи попытались представить альтернативу твисту и шейку, для чего навязывали молодёжи танец редлаф. Он чем-то напоминал шейк, но в отличие от него имел обязательные движения, которые должны были циклично повторяться. В этом отношении шейк был более свободен, независим и прост. Наш оркестр разучивал мелодию этого редлафа. Она была несложная, и я быстро разучил свою партию. В журнале, из которого были взяты ноты танца, были приведены и движения. Я изъявил желание разучить его. Не для того, чтобы потом танцевать, а для того, чтобы в случайном споре с педагогами, которые могли обвинить нас в том, что не знаем настоящих молодёжных танцев, мог сказать, что знаю. “Шеф”, выслушав мою партию, разрешил заняться разучиванием. Так что даже теперь я смогу продемонстрировать этот, так и не прижившийся у молодёжи танец, редлаф.

Николай Александрович видя, как легко даются партии, благоволил мне, и когда увидел, как я, шутя, дирижирую нашим оркестрома, мальчишки, подыгрывают мне, слушаются как настоящего руководителя, показал, как правильно делать движения дирижёрской палочкой или рукой, и иногда разрешал мне дирижировать.

Учёба, как моя, так и Васи, и Сашки шла ни шатко ни валко. Толька Карченцев учился в престижном математическом классе. Будущее учащихся этого класса легко угадывалось. Обязательное поступление в ВУЗ. Ну а будущее и моё, и моих товарищей Васи Скакуна и Сани Сокола пребывало в тумане. Санька был способен на отчаянные, порой бесшабашные поступки. Однажды за какое-то прегрешение его выгнала из класса Раиса Сергеевна, учительница истории. Надо отдать ей должное – была она замечательным педагогом и человеком. Многие искренне уважали Раису Сергеевну. В то время сидели мы с Соколом за одной партой, и когда его выгнали, я остался один, а немного погодя, обратил внимание, что многие одноклассники смотрят в мою сторону и смеются. Я недоуменно осматривал себя со всех сторон, думая, что они увидели какой-то огрех в моей одежде или внешности. Потом мой взгляд случайно упал на окно, находящееся рядом с моим столом. За ним, прижав расплющенный нос к наружному стеклу, улыбалась морда Сокола. А ведь это был второй этаж. Как раз до окон этого этажа шли небольшие выступы по всему периметру школы. По ним Сокол и добрался до нашего окна. Добраться-то добрался, а слезть не мог. Пришлось осторожно, чтобы он не упал, открывать окно и добывать Сашку обратно. Раиса Сергеевна тоже помогала, а после того, как “скалолаз” оказался в классе, сказала:

– Ну как, Соколов, тебя ещё наказывать? Опять выгнать, ты, чего доброго, ещё куда выше заберёшься.

Однажды Сане приспичило. Прижало видать его серьёзно. Поднял руку. Попросил выйти. Учительница заметила:

– Посиди Саша, немного осталось. Потерпи.

Сашка, немного погодя, опять поднял руку, и вновь его не отпустили. Нервы его, точнее не нервы, а кое-что другое, не выдержали. Сокол открыл учебник, звучно вырвал из него две страницы, тщательно помял и демонстративно невозмутимо вышел из класса, тщательно закрыв за собой дверь. Одноклассники, только что бывшие немыми от Сашкиной дерзости, как только закрылась за ним дверь, грохнули смехом. Сев на табурет и закрыв лицо руками, беззвучно, только тряслись плечи, всхлипывала от смеха и учительница.

В первом полугодии случился конфликт учеников с классной руководительницей Ниной Николаевной. Вела она математику и предмет преподавала плохо. По этому предмету шёл сложный материал, а понятно преподать его она не могла. В журнале было много плохих отметок. Состоялось совместное собрание учеников с родителями. Классная старалась доказать, что материал она даёт нормально, пыталась привести пример. Но ученики все как один были тверды. Нам такого педагога не надо. Поддержали их и родители. Директор школы попросил дать возможность доработать преподавателю до конца полугодия, пока он найдёт замену. А после новогодних каникул преподавать математику будет другой педагог. Так и случилось. Нина Николаевна ушла.

Со второго полугодия кроме сменившейся учительницы математики к нам в класс пришёл педагог, который сыграл в моей дальнейшей ученической судьбе “злую роль”. Частично я уже о нём рассказал. Вернее сказать о ней, так как это была та самая Раиса Ивановна, учительница русского языка и литературы, с которой у меня уже была “стычка” из-за Тани. Как много может значить вмешательство в судьбу человека низкого и подлого индивида, обладающего определённой властью.

Я как-то и забыл о том подслушанном случайно разговоре между бывшей моей учительнице и Раисой. Не вспомнил я о нём и тогда, когда по литературе “посыпались” в журнал двойки. За первое полугодие по этому предмету стояла твёрдая четвёрка. Я откровенно недоумевал. Вроде уроки готовил, отвечал. Но получал только нотации о том, что материал я знаю плохо, язык у меня “корявый”, “двух слов связать не можешь”. Не выслушав ни разу в четверти моего ответа, учительница ставила “два” с этими замечаниями. К концу второго полугодия “вырисовывалась” по литературе у меня явная “пара”. К этому времени, не ожидая того, чтобы их выгнали, сами тихо ушли из школы Вася Скакун, Хруль, Осьмак (Мазур) и другие. Некоторые вскоре уже работали. Вася поступил штукатуром на мелькомбинат.

Я начал переговоры с Раисой о сдаче зачёта по литературе, чтобы исправить двойку. Сначала она дала согласие, потом отменила, ничем не мотивируя. Я вынужден был обратиться к завучу, Агафону Агафоновичу. Тот был человеком понимающим и пользовался уважением как среди педагогов, так и учеников. Вскоре Раиса Ивановна согласилась принять у меня зачёт и предложила готовить тему по творчеству Н.А.Некрасова. Тему сообщит позднее. Предчувствуя всю сложность того, с чем мне придётся столкнуться, я раздобыл пособие для учителей. Оно так и называлось “Изучение творчества Н.А.Некрасова в школе”. В этой книге весь материал был распределён по темам, и его было легко готовить. Название темы, заданной мне для подготовки к сдаче зачёта учительницей, точно совпадало с названием темы в пособии. Но зря старался я, готовя материал и штудируя книгу. Все мои ответы заканчивались сакраментальной фразой Раисы Ивановны:

– Не знаешь ты, Анатолий, темы. Язык твой скуден, как у “босяка”. Иди. Готовь новую тему. Некрасов – поэт и гражданин. По этой же теме приготовь план.

Поняв, что меня откровенно третируют, унижают, я решил окончательно в этом убедиться. На первом этаже нашего дома, в одном подъезде со мной, жила девушка, которая в этом году оканчивала десятый класс. Как и её старший брат, закончивший школу раньше, была отличницей и должна была получить золотую медаль. Я и обратился к ней за помощью. Объяснив ситуацию и пообещав, что об этом не узнает ни одна душа, я попросил составить за меня план.

– Мне необходимо обязательно убедиться, что Раиса специально меня “зажимает”, – говорил я.

Девушка согласилась, и, спустя некоторое время, принесла готовый план. Я переписал его своей рукой и уничтожил оригинал.

Наступил день сдачи зачёта. Я шёл на него без всякого волнения, подготовив ответ, но внутренне уже понимая, что рассказывать не придётся. Так и произошло. Раиса Ивановна, прочитав план, так резко перечеркнула его крест накрест, что порвала бумагу.

– До чего же тупой ты, Анатолий... – она не успела докончить свою фразу, конец которой был ясен. Я прервал её. Меня прорвало. Я говорил о ней и её педагогических способностях такими выражениями, которых нигде не читал, да и прочитать не мог, потому, что такого никогда не напечатают. Я и сам не ожидал, что так умею. Я выматерил свою учительницу со смаком, злостью и...удовольствием. Самыми мягкими из моих выражений были слова о том, что таких людей, как она, нельзя подпускать к педагогике на пушечный выстрел. Да. Я высказал Раисе Ивановне всё, что о ней думал, а потом хлопнул дверью и ушёл. Я излил из своей истомившейся по справедливости душе всю тяжесть, поэтому, когда шёл из школы, было мне легко. Всё было решено. Шёл я в новую, взрослую жизнь, порвав с прошлым и школой, в которой работают такие педагоги.

Я мог бы закончить этот рассказ именно предыдущей фразой, но.

За некоторые поступки в жизни человек может стыдиться. За другие гордиться. Мне, за то, что высказал преподавателю всё, что о нём думаю, пусть даже женщине, пусть даже в грубой, матерной форме, не было стыдно никогда. Она того стоила. Может, я и не прав, но не знаю, как бы поступил другой на моём месте.

Ночь. Утро. 3ч.07 мин. 23.04.2001 г.

Послесловие

* * *

Я не закончил рассказом о Соколе, Тёркине и Карчене свои повествования. Это лишь окончание определённого этапа жизни и переход к другому, взрослому, когда я и мои товарищи поступили на работу, продолжили учёбу. Кто как.

После своего скандального ухода из школы я не стал забирать никаких документов о том, что прослушал курс девятого класса. Имея лишь свидетельство о восьмилетнем образовании, со следующей осени поступил вновь в девятый класс, но уже вечерней сменной школы рабочей молодёжи (а обучались в ней тогда 11 лет). Поэтому два лишних года потратил я на то, чтобы получить-таки среднее образование, но никогда не жалел об этих годах в том смысле, что мог бы и поменьше времени учиться если бы не сделал то, что сделал. К этому времени уже работал бетонщиком на ЖБИ (заводе железобетонных изделий), потом перешёл работать на механический завод. На нём проработал зуборезчиком, фрезеровщиком, строгальщиком, долбёжником. Окончил УКП Тюменского машиностроительного техникума, после чего стал работать на инженерных должностях. Техник-технолог, инженер-конструктор, инженер по новой технике. Потом закончил индустриальный институт, после этого, начальник бюро механизации, начальник механического цеха, зам. главного технолога. Около десяти лет работал по совместительству (на полставки) преподавателем педагогического института на индустриально-педагогическом факультете. Сейчас продолжаю работать на том же заводе инженером.

Вася, а сейчас Василий Николаевич Скакун, мой начальник, главный механик механического завода. У него тоже свой путь, но если я службу в армии обошёл, то он прослужил полный срок. Службу проходил в роте почётного караула города Новосибирска, стажировку проходил в Москве. Очень интересно рассказывал об этом этапе. На механическом заводе с того же года. Техникум окончил раньше и прошёл на заводе путь от водителя электрокара и токаря до начальника отдела. Жена у него та самая девушка, с которой познакомился Василий на одной из вечеринок, куда её специально пригласили для этого знакомства. Был в определённое время организатором и руководителем заводского инструментального ансамбля, играл на саксофоне и гитаре на танцах, ресторанах. Но это так, в молодости.

Сашка Сокол после окончания десяти классов пошёл работать слесарем-сборщиком на машиностроительный завод, а проработав на нём около года, тоже пришёл на механический. Работал слесарем-ремонтником. Потом тоже армия, опять завод. Женитьба на девушке, с которой познакомился в пионерском лагере. Она в то время подрабатывала там сезонной работницей. Как я уже писал, отличался он всегда безалаберностью, непредсказуемостью, бесшабашностью. Я не мог в одно время понять, почему он с Верой, так звали его жену, когда подошла у него очередь на квартиру, вдруг уволился с завода и уехал в Лариху, большое село в тридцати километрах от города. Поработав немного в этом селе, вновь вернулся на завод. Тоже закончил техникум, сельскохозяйственный. Работа в бюро инструментального хозяйства. Потом его вновь понесло, и занесло под автомашину. Получил сильнейшую травму, ушиб мозга, и многие думали, что навсегда останется инвалидом. “Крыша” у него была “сдвинута” основательно. Но нет, выкарабкался. Сознание вернулось, хотя чувствовалось, что уже не тот Соколёнок. Дали ему сначала вторую группу инвалидности. Потом сам добился, чтобы заменили её на третью, рабочую группу. Потерял Сашка и семью. Жена ушла к другому, забрав с собой сына, которого вскоре сбила насмерть машина на одной из пригородных дорог. Саня справил ему памятник из чёрного гранита. Часто приходит туда. Ухаживает. Теперь на кладбище оказались и два брата его, Володя и Сергей, и мать, тётя Маша. Сейчас живёт в гражданском браке с молодой, тридцати лет, женщиной, у которой от первого брака дочь. Работу менял несколько раз. В последний раз подрядился в бригаду по смене кровли, но не смог долго работать. Сдался. Тяжело. Не двадцать ведь уже. Не молоденький. Жить им тяжело. А недавно, при медицинском обследовании, признали у Саньки туберкулёз, и положили в больницу. Лечится.

Карчена, закончив школу, а потом институт, работает инженером по технике безопасности на одном из заводов города. Женат второй раз. Жизнь с первой не задалась и он, оставив её, а может она его, разошёлся. Видимся с ним редко, так как живёт он в другом конце города.

У меня сын и дочь. Сын закончил в этом году лицей. Дочь несколько лет назад институт. Работает на телевидении. Жена не работает.

Я уже семь лет дед. Внуку своему любимому, Егору, и посвящаю эти рассказы. Читай Егорка их и не повторяй ошибок деда. Но если будешь ты целеустремлён как дед, то я буду счастлив.

Вот пока что так.

Дата добавления: 2015-08-05