Витька Скрипка 3 страница

Серёжка Бельмес продолжал свои «ухаживания» за девчонками. После того, как Надька Луста, не ответив ему взаимностью в чувствах, уехала с семьёй из города, Серёжка весь свой интерес и внимание переключил на одну из симпатичнейших девчонок школы Вальку Власенко. Она была из «интернатовских». Семья Валькина проживала в деревне Синицыно, которая находилась недалеко, километрах в двенадцати от города, поэтому Валентина на выходной уезжала к себе домой. Но в обычные дни, когда Валька находилась в интернате, который, как я уже говорил, находился недалеко от Серёжкиного дома, Бельмес в определённое время вставал на свой «пост» напротив Валькиного окна и кричал: «Килиманджаро». Понятно, что по этому позывному Валька его узнавала, но почему именно его он выбрал? Думаю, что просто ему нравилось само красивое название, а может, она была такой же непредсказуемой, как этот африканский вулкан. Отношения между ними были мне непонятны. Думаю, что Валька просто кокетничала с Серёжкой, как она делала это и с другими мальчишками, хотя к Бельмесу она относилась явно с большей симпатией. Я, честно говоря, не понимал, почему эту девчонку пацаны считают очень красивой. Для меня она ничем внешне не выделялась от других девчонок, а взбалмошный характер, откровенно говоря, не нравился. Кроме этого имела о себе она очень высокое мнение, а это, признаюсь, мне никогда не импонировало.

Благодаря Серёжке Бельмесову ближе познакомился я еще с некоторыми мальчишками и девчонками, с которыми он общался. Кроме уже упомянутого Витьки Рагозина я познакомился и стал бывать в доме Кольки Мурашова, отличника из нашего класса, который помогал мне в подготовке уроков по русскому языку. Он изрядно «подтянул» меня по этому предмету, который я до этого запустил из-за своей лени и неусидчивости. Когда стал я более внимательным на уроках, а после них закреплял материал дома, то и оценки мои стали лучше. Тем не менее, качество моего обучения было не стабильным, скакало, как конь в родео. После каждого «втыка» со стороны учителей или товарищей на пионерском сборе оно улучшалось, а затем, плавно и незаметно, опять приходило в «норму», т.е. в учёбу «так себе». Через Серёгу же познакомился я с Людой Коротаевой, которая училась в соседней 113-й школе, и была не только отличницей, но и активной пионеркой (потом комсомолкой, делегатом одного из всесоюзных комсомоль-ских съездов), и спортсменкой. У меня просто не укладывалось в голове, как эта очень энергичная «своя в доску» девчонка, успевала отлично учиться, заниматься общественными делами и спортом, и в то же время общаться не только с ребятами своей школы, а и с нами – соседями. Как-то отец Серёжки принёс с завода, на котором он работал, пневматическую винтовку и пульки к ней. Мы пристреляли оружие настолько, что попадали в отверстие горлышка бутылки, залепленного толстым слоем пластилина, для того, чтобы попытаться сохранить пульки. Люда нисколько не отставала от мальчишек в способностях к стрельбе и фехтованию. Где сейчас эта «боевая» наша подруга?

Примерно в то же время я ближе познакомился и с Колькой Щетниковым, жившим неподалеку от берега реки. Мы часто ходили на их улицу играть в волейбол. Познакомились с его приятелями. Позднее меня с Колькой связали общие для нас обоих интересы. Мы начали ходить с ним на географический кружок. Интерес к географии появился у нас неспроста. И Колька, и я любили книги про путешествия и мореплавания, хотели поступать в мор-ское училище, для чего и решили расширить знания в географии, поступив в географический кружок сначала в школьный, а потом и в созданный при пединституте. Там мы изучали основы картографии, правила определения местонахождения по азимуту, ходили в походы, в которых на практике старались применять знания, полученные в кружке. Мне было очень жаль, что из-за болезни я не смог участвовать в походе по реке Чусовой, который, по Колькиным рассказам, а он принял участие в этом походе, прошёл просто сногсшибательно. Приняли участие мы с Колькой и в районном школьном туристическом слёте, который состоялся в Синицын-ском бору. Нас пригласили на этот слёт в качестве посредников и судей на определённые этапы соревнований. Перед слётом наши преподаватели направили меня и Николая пройтись по магазинам, чтобы купить вымпелы для обмена с участниками от других школ. Когда мы подходили к железнодорожному универмагу, то увидели такую картину. Недалеко от него стояли и довольно остро выясняли отношения два подвыпивших мужичка. О чём они спорили до этого, я так и не понял, но окончание его захватил, так как в это время мы подошли к спорящим мужикам, один из которых вдруг выхватил пакет и со словами:

– Да подавись ты этими деньгами! – бросил его в лицо оппонента.

Пакет при ударе о морду опешившего от неожиданного поступка со стороны своего знакомого, рассыпался и из него, подхваченные ветром, полетели пятирублёвые ассигнации. Бросивший пакет мужик, не оглядываясь, поспешил уйти, а другой стал метаться, стараясь подхватить разлетевшиеся деньги. В это время мы с Колькой поравнялись с этим мужичонкой, растерявшимся от того, что деньги улетают. Он обратился к нам с просьбой помочь ему собрать их. К этой просьбе мы отнеслись с пониманием и собрали разлетевшиеся деньги, а потом честно, до «бумажки», отдали всё, что собрали, мужичку. Тот пересчитал деньги и вслух заметил, что до необходимой суммы не хватает 20 рублей, но, посчитав, что их ему уже искать бесполезно, неизвестно как далеко унёс их ветер, махнул рукой и пошёл куда шёл. Мы с Колькой зашли в магазин, купили всё, что нам необходимо было купить, и вышли обратно. Проходя место недавнего происшествия, невольными свидетелями которого мы оказались, я предложил:

– Слушай Никола, а давай ещё раз пройдёмся по кругу, поищем внимательней, может, загнало ветерком денежки под какие-нибудь неожиданные места.

– Давай, – согласился Колька. И мы приступили к новому поиску.

Он оказался удачным, так как область его мы расширили и «углубили». Одну «пятёрку» мы нашли в приямке около здания магазина, открыв деревянную крышку, прикрывавшую его. Две другие, за забором парка, находящегося вблизи универмага. Хозяина этих денег уже не было, да и адреса он не оставил, поэтому распорядились мы ими по своему усмотрению. Так как нашёл все три пятёрки я, то Николай предложил, чтобы купил я себе ласты и маску для подводного плавания. Эта покупка обошлась в «червонец», а остальные деньги (кстати сказать, и ласты, и маска у моего товарища уже были) остались Кольке. Теперь у нас троих (у Кольки Щетникова, его соседа Витьки Соколова и у меня) были комплекты для подводного плавания. Использовали мы их в основном при купании на старице «Серебрянской», находящейся на восточной окраине города. В ней была очень чистая и прозрачная вода, позволявшая видеть все красоты «подводного царства». Красотища неописуемая! Тогда мы ещё не смотрели фильмы Кусто. Да и можно ли сравнить фильмы с «живым» восприятием подводных чудес. Кто видел подводную жизнь «в живе» тот её никогда не забудет. Представить не могу, какая красота может быть в морском царстве. Мечтаю увидеть ее. Однажды, когда мы втроём ныряли около моста через эту, исключительно правильно названную, Серебрянскую старицу, наши плавания наблюдали младшенькие «Серебрянские», как их называли, пацанчики. Я в это время находился на мосту и слушал восхищённые речи ребятишек:

– Смотри как здорово ныряет, как Ихтиандр.

Под водой в это время находился Витька Соколов. Волосы у него были длинные. Плыл действительно как Ихтиандр, фильм о котором прошёл на экранах города не так давно, вытянув вперёд руки и красиво изгибаясь. С моста были хорошо видны все его телодвижения и теловращения. Очень красиво он плавал. Да и сам чувствовал, что за ним наблюдают, и поэтому старался выглядеть поэффектнее.

– А знаете, пацаны, что этот парень действительно снимался в фильме «Человек-амфибия», – с такими словами обратился я к мальчишкам, наблюдавшим за подводными упражнениями моего товарища.

– Как это? Там же Коренев снимался, – удивились они.

– Правильно. А в подводных съёмках – вот он, – показал я на вынырнувшего в это время Витьку.

– Коренев плавает плохо, поэтому под водой снимался дублёр – Виктор, – продолжал «загибать» я.

– Ему за эти съёмки, кроме положенной зарплаты, ещё и ласты подарили, «барракуды» называются, – на ходу фантазировал я.

У Витьки на самом деле на ногах были эти ласты, которые купил он то ли в Одессе, то ли в каком-то другом портовом городе. У нас в Ишиме таких ещё и не видели. Вскоре мы собрались идти домой. Ребятня провожала нас толпой, окружив Виктора и расспрашивая о съёмках фильма. Тот поначалу ничего не мог понять, косился на меня, но когда я поддержал вопросы пацанов и дал понять, подмигнув, какие ответы от него ждут ребятишки, он «погнал» тоже, насочиняв, что только можно, о съёмках, личном знакомстве с Кореневым, Вертинской и Казаковым. Пацаны проводили нас до самого Витькиного дома, глядя на «дублёра» восхищёнными глазами.

Конечно же, это был шуточный розыгрыш доверчивых мальчишек. Он был беззлобный, добродушный и вспоминали о нём мы впоследствии так же легко, как легко «ввели в заблуждение» неискушённых пацанов.

Конец Витьки Соколова был неожиданным для всех знавших его. Повесился он у себя дома без каких-либо на то серьёзных причин. Во всяком случае, так утверждали его родители и близко знавшие друзья.

С Колькой Щетниковым наиболее сблизились мы после того, когда узнали, что у нас общие интересы. И он, и я собирались после окончания восьми классов поступать в мореходное училище. Оказалось, что мы оба, независимо друг от друга, готовились к этому, изучая по возможности информацию о морском деле. Мы к тому времени знали общевойсковые и морские звания и их знаки различия на погонах, названия мачт и парусов, судов, классы яхт. Много читали книг по истории морского флота. Это на самом деле было очень интересно. В то время я запоем читал книги Бадигина, Скрябина, не говоря уже о книгах про известных пиратов.

При мечтах о поступлении в «мореходку» у меня возникали единственные сомнения в том, что я не пройду медицинскую комиссию. Опасения, и весьма серьёзные, вызывали проблемы со зрением и слухом, но я сам внутренне успокаивал себя тем, что адмирал Нельсон был одноглаз, наш адмирал Белинсгаузен страдал «морской болезнью», а известный всем ребятишкам пират Сильвер был одноногим. Я чисто по-детски тогда думал, что приведу медицинской комиссии эти доводы, примеры, а если они заметят, что сейчас уже и техника не та, то как в «Повести о настоящем человеке», скажу:

– Но я же советский человек!

В то время был у меня в товарищах ещё один мальчишка, Костя Петров, симпатичный, хорошо учился в школе, нравился учителям и девочкам. Он тоже хотел поступать в «мореходку» вместе с нами. Мечтам его не дано было осуществиться, так как вскоре забрали его в КПЗ, инкриминировали грабежи в компании с друзьями, а в камере он погиб. Официально пришло извещение, что он умер от кровоизлияния в мозг, но ходили упорные слухи, что его убили, боялись, что он «расколется».

Мечты мечтами, но мы с Колькой так и не поехали поступать, так как поняли, что до экзаменов нас не допустят, у Кольки тоже были проблемы со здоровьем. Позднее он, закончив восемь классов и сельскохозяйственный техникум, получил диплом техника-механика и переехал жить в Лариху, довольно большое село в сорока километрах от нашего города, обзавёлся семьёй.

Совершенно случайно встретил его несколько лет назад, когда приезжал он на наш завод по делам. Пригласил его в гости, познакомил со своей семьёй. Посидели, распили бутылочку, вспомнили былое, и он уехал. Позднее, когда я передавал ему привет через студентов-заочников института, которым читал лекции (пришлось мне около десяти лет преподавать в нём, работая на полставки), рассказывали его односельчане-студенты, что «поддаёт».

А кто сейчас не поддаёт?

Вернёмся к Серёге Бельмесу.

Недалеко от него, на той же стороне улицы, жил Серёжка Аксёнов, - «Аксён», как по кличке его называли ребятишки. Учился он на класс старше нас и серьёзно занимался музыкой, ходил в музыкальную школу по классу баяна.

Был он среднего роста, симпатичный, компанейский парень, красиво грассировал при разговоре. Отца у него не было. У матери их было двое пацанов. Серёжка – старший. Одно время, когда мы учились в седьмом-восьмом классе, он был хорошим товарищем Серёжки Бельмесова и моим. В это время у нас уже проявлялись интересы к танцам, поэтому ходили в городской парк на танцплощадку. У главного входа в парк дежурили члены комсомольского оперативного отряда, помогавшие милиции, поэтому проникали в него мы по берегу реки Ишим, со стороны городской бани. Восточная сторона ограждения парка граничила с ограждением бани и ближе к реке имела разрыв, через который мы и проникали. Были, конечно, и другие места, но нам понравилось это. Около него никогда не было засады. Вспоминая сейчас об этой бане, вспомнился мне один мальчишка, один из знакомых Серёжки Бельмесова, которого звали Витькой. Этот пацан очень любил подсматривать в окна женского отделения железнодорожной бани и часто звал нас с собой, посмотреть на «голых баб». Однажды мы поддались на его уговоры. Пошли, посмотрели. Кроме внутреннего стыда и большого дискомфорта в душе от такого «просмотра» у меня ничего не осталось. Было унизительно подсматривать, когда женщины и не подозревали о том, что за ними наблюдают. Нет, я не ханжа, и мне интересны были отношения между мужчиной и женщиной, а увидеть обнажённое женское тело очень бы хотелось, но не таким способом.

Однажды, когда мы своей компанией, как всегда пошли в городской парк через проверенный и надёжный, скрытый в прибрежных кустах проход, мне «приспичило». Пацаны остались подождать. При выходе из деревянного туалета, находящегося внутри банного двора, я увидел несущегося со всех ног в сторону реки Бельмеса, прикрывшего ладонями глаза, а за ним, покатывающегося от хохота Аксёна. После того как первый Серёжка, отплёвываясь, промыл речной водой глаза и рот и немного проморгался, отчаянно при этом чертыхаясь, второй Серёжка, Аксён, смеясь, поведал мне о том, что пока я «заседал» Бельмес увидел открытую форточку окна женского отделения бани и решил «приколоться». Он забрался на наружный подоконник, сунул свою башку в форточку и, желая напугать моющихся женщин, гаркнул во всё «Бельмесье» горло. Одна, из близко находящихся от окна, тётка среагировала моментально и выплеснула в широко открытую Серёжкину пасть, попав заодно и в глаза, горячую, мыльную воду из своего таза. Мы с Аксёном долго смеялись над незадачливым «приколистом», он тоже потом стал хохотать над этим, но попросил никому из друзей не рассказывать об этом.

Извини Серёга, что я всё-таки теперь рассказал.

Благодаря Бельмесу и Аксёну впервые «по-серьёзному познакомился» я и с милицией. В те годы для усиления борьбы с правонарушителями общественного порядка на территории страны, в качестве «подсобных средств» милиционерам были введены дубинки. Выглядели они не так, как сегодняшние «демократизаторы», а напоминали хлыст, были телескопическими и выдвигались, приобретая полную длину от резкого взмаха. Тонкий конец этой дубинки имел утолщение в виде шарика. Удар от неё был очень болезненным и рассекал кожу до крови. Попользоваться всласть этим «орудием власти» сотрудники внутренних органов не успели, так как вскоре эти дубинки отменили, о чём многие «менты» очень жалели. А отменили-то их как раз потому, что применялись дубинки по поводу, а чаще всего – без всякого повода. Отвлекаясь по этому вопросу можно сказать, и думаю, что меня многие бы поддержали, что в милицию немало шло людей по призванию, по велению сердца. Из них зачастую и получались истинные защитники населения. А были и есть такие, которые шли и идут в милицию, чтобы чувствовать власть над другими. «Дешёвые» в детстве и «по жизни», не раз битые сверстниками за низости и пакости, такие «людишки», пройдя армию и не желая работать, идут представлять власть. А власть низких портит очень скоро. И вот немного погодя уже видишь, как идёт плюгавенький «ментяшка», который, ты это хорошо помнишь, ещё недавно слизывал своим языком соплю, выглянувшую из носа, и в наглую показывает свою вонючую власть. Не власть народа и государства он представляет, а именно свою, личную власть. Желание унизить человека «сидит» в нем гораздо сильнее, чем обязанность его защищать. Да и ладно. Ну их. Я потом об этом.

Мы, как всегда, собрались в городской парк, не доходя до городской бани решили «побалдеть», «приколоться». Увидев парочку, выходящую из баньки, мы решили изобразить дерущихся. За забором, скрывавшим нас от идущей в нашем направлении парочки, мы стали шумно изображать драку. Били ногой по забору, кулаком по своей ладошке, ойкали и рычали:

– На, гад, получай! – дикий визг, звук удара, падения тела.

– Ах, ты так? На и тебе! – и далее в таком же духе.

Парочка переглядывалась, сворачивала в сторону и качая головами, шла другим путём. Мы смеялись и ждали новых прохожих. Всё повторялось сначала.

Потом всё получилось так, что эта наша «провокация», а иначе её и не назовёшь, могла бы послужить основой для эпизода в киножурнале «Ералаш».

Кто-то из прохожих, поверивших нашей «драке», вызвал милицию. Машины подъехали с обоих концов улицы и отрезали нам пути отступления. Аксён с Бельмесом решили прорываться и замелькали между деревьями. Я затаился. В принципе рисковали все. Если бы милиционеры тщательно «прочесали» близлежащие кусты, то они бы обнаружили меня обязательно. Но обошлось. Бельмесу, как я узнал позднее, тоже удалось оторваться. Когда всё стихло, и милиционеры уехали, я направился домой, какие могли быть танцы.

Утром я пошёл узнавать, как всё обошлось. К первому зашёл Аксёну и узнал от расстроенной матери, что тот дома не ночевал, она уже хочет обращаться в милицию. Немного успокоив аксёновскую мамашу в том, что всё обойдётся, но, не говоря о своих подозрениях, я пошёл к Бельмесу. Его тоже не было дома, а соседский мальчишка сказал, что к ним приходил милиционер, после чего Серёжка с матерью куда-то ушли. Весь «в непонятках», а вернее в самых плохих предчувствиях, направился я домой. Там меня ждала расстроенная мать, которая сообщила, что приходили из милиции, велели прибыть в N-ый кабинет горотдела милиции. Когда я оказался там, а мать я ехать отговорил, то увидел за перегородкой мать Аксёна, которая пичкала его печеньем и пирожками. Они о чём-то беседовали, и мать изредка пыталась погладить Серёгу по голове, но он отстранялся, незаметно поглядывая на нас. Ему было неудобно за такое проявление материнской ласки.

Серёжка дал нам знать, что лучше говорить правду, да мы это и сами понимали. Собственно говоря, серьёзного криминала в нашем проступке не было. Конечно, мы представляли, что нас «пожурят», что будут объяснять насколько нужен был наряд милиции в другом месте, где в это время на самом деле происходило преступление, и так далее. Так оно и произошло. Мы с Серёжкой Бельмесовым рассказали, как всё было, что произошло это само собой, зачинщика никакого не было. Шли, дурачились, увидели, что парочка, идущая из бани, посчитала наше дурачество за драку, ну а дальше уже само понесло. Мы наслушались от офицера милиции всякого в свой адрес, мягко говоря, осуждения: какие мы хулиганы, совсем не советские мальчики и вообще «бяки». Потом речи милицейского начальника «помягчели», а затем стали и совсем вкрадчивыми.

Его можно было понять. «Менты» допустили «ляп» с нами. Единственным «потерпевшим» оказался Серёга Аксёнов, на спине и ногах которого остались явные следы пребывания в милиции, а именно, синяки и рассечённое дубинками до мяса тело. Представители власти прекрасно понимали, что применение милицей-ских хлыстов было не оправданным. Ведь пойманный школьник не сопротивлялся, он пытался скрыться, но это можно было объяснить испугом. Потерпевших от «драки» не было.

Кроме того, били Аксёна даже в то время, когда доставили в милицию. То есть кто-то из сотрудников показал свою садистскую сущность. Начальство прекрасно понимало, что обратись мать Аксёна в соответствующие органы, скандала не избежать. Да, конечно, пацаны не хорошо сделали, что так поступили, но зачем необходимо было применять дубинки нескольким милиционерам для одного, не похожего на преступника и не оказывающего сопротивления школьника?

Так закончилось наше знакомство с представителями власти. Оно оставило у меня в душе очень неприятное впечатление, которое к сегодняшнему времени не только не прошло и не уменьшилось, а наоборот, после ряда встреч с ними превратилось в ненависть, и не я был тому виной.

Несколько мелких, неприятных случаев, которые отрицательно сказывались на моём к Бельмесу отношении, постепенно за-ставили поменять мнение о нём в худшую сторону. В этих случаях выглядел он, как мне казалось, подло. Постепенно я стал меньше общаться с Серёжкой, домой к нему вообще перестал ходить. Одной из причин послужил случай, происшедший на уроке труда. Он «втихушку» от преподавателя несколько раз тыкал меня ручкой, подталкивал под локоть, чтобы я черкнул своей ручкой в тетради. Что-то его понесло. Я никогда не был забиякой, драки не любил и старался конфликты «загасить». Может быть, это моё поведение иногда и провоцировало на поступок, который позволил себе Серёжка. Но меня в классе не трогали. Считали справедливым, да к тому же имеющим знакомства среди старших школьников.

Тем не менее, Бельмес не прекратил свои выходки даже после того, как я пообещал ему врезать. Оставалось только действовать, что я и не замедлил сделать после одного из тычков Серёги, закатив ему хорошую затрещину.

– Леонид Иванович, а Анатолий дерётся, – заканючил Сергей, зловредно глядя в мою сторону.

Такого я от него не ожидал. Меня выгнали с урока, и преподаватель пообещал сообщить о моём недостойном поведении классному руководителю, а что последует после этого, я уже знал, так как ходил на грани большого наказания.

Я ушёл с занятий, пообещав Бельмесу разобраться с ним после урока. Одноклассники поняли, что после звонка произойдёт «разборка», поэтому сразу после него, выйдя из помещения мастерских, не расходились, а окружили нас с Серёжкой плотным кольцом, скрывая тем самым от возможности наблюдения со стороны случайно появившегося педагога. Мы с Бельмесом стояли друг против друга. Тот ехидно усмехался, думая, что случай, в общем-то, ординарный и закончится словесной перепалкой. Но я чувствовал, что Серёжка в своей подлости зашёл далеко, мы уже разбирали с ним похожие случаи, и я думал, что ему они пошли на пользу. Но нет. Не понял он, похоже, ничего. Надо было бить.

Но мне было жалко его. Я уже знал, куда его ударю, прямо в нос, в «пятак». Знал, что после этого слёзы застят ему глаза, и он просто будет, не видя, волтузить воздух руками. Конечно, было жалко, но необходимо.

– Ты достал меня Серёга! – сказал я. – Так что извини.

И я ударил. Удар был резким, сильным и точным. Пришёлся он как раз куда я и хотел, в нос. Это очень хорошая цель. Во - первых, удар в нос вызывает обильные слёзы, которые затрудняют зрение, во- вторых, кровотечение, а в последующем синяки под обоими глазами. Вторым ударом, в скулу, я свалил «Бельмеса» на землю. Этого было достаточно. Меня попытались остановить товарищи, схватив за руки, но я уже и сам не хотел продолжать драку. Это было бы просто избиением. Отношения с Серёжкой, несмотря на то, что я был прав и просто выполнил то, что давно обещал, стали совсем прохладные.

Вскоре семья Бельмесовых решила переезжать в другой город. Отец Серёги договорился о работе на заводе в большом промышленном центре, в городе Липецке. Простились с Серёжкой мы просто. На вокзал я провожать их не пошёл, так как поезд отходил поздно. Первое время получал от «Бельмеса» письма и фотографии, которые приходили всё реже, а потом и вовсе прекратились. На некоторые из них отвечал.

Последние известия о Серёжке Бельмесове получил я, уже работая на заводе ЖБИ. Он сообщал, что поступил в медицинский институт по специальности гигиены и санитарии.

На снимке был изображён повзрослевший Сергей с пробивающимися чёрными усиками, которые очень ему шли. Мне стал понятен выбор им ВУЗа и специальности.

С фотографии, из-под красивых чёрных бровей, хитро смотрели на меня, знающие о своей дальнейшей жизни, глаза Серёжки Бельмесова.

Фома

* * *

Сколько помню себя, встречи мои с этим мальчишкой почти всегда заканчивались дракой. Звали его все Фомой, но это не было его именем, а кличкой, производной от фамилии, Фомин. А как звали его, я даже и не знаю. Фома и Фома – всё. По имени его никто на улице не звал. Разве только в школе, но учился он не со мной, поэтому и я его звал как все – Фома.

Если мне не изменяет память, первая стычка произошла из-за того, что однажды Фома с приятелями встретили меня на своей улице, а была она параллельна нашей, в квартале от моего дома, и дали «пилюль». Их я получил ни за что, просто проходил по их улице, всё-таки смог вырваться и убежать, но обида осталась. И именно на Фому, потому что зачинщиком был он.

Он был младше меня, невысокого роста, наголо подстриженный, как и все мальчишки того времени. Чего было у него сверх меры, так это подлости. А, собственно говоря, кто его воспитывал? Домашние? Вряд ли. Книг он, насколько я знаю, читать не любил.

Вот после этой первой драки всё и завязалось. Я не смог простить Фоме того, что он был зачинщиком нападения на меня, и поэтому, когда встретил его одного, хорошо ему поддал. Как я не стерёгся, идя по улице близ «Фоминского» дома, всё-таки однажды он меня опять подкараулил. Получалось так, что я бил Фому один на один, а он отслеживал меня с компанией. В следующий раз я снова встретил его одного и «отволтузил» покрепче, воткнув в конце драки его морду в ещё не остывшие лошадиные какашки. Наверное, этого и не смог забыть и простить всю жизнь Фома. Я переехал жить на другую сторону железной дороги, но иногда ходил навестить крёстных и двоюродных брата с сестрой. Родная моя сестра с мужем называли крёстных «кумами», так как крестили они их детей. Однажды Валя попросила сходить к «кумам» за яйцами, они держали кур. Я взял бидон и пошёл к лёлькам. И снова встретил своего недруга. Причём в том же самом месте, в каком у нас произошла первая стычка. Было мне к тому времени лет 13-14, и я думал, что всё уже забылось, Фома стал серьёзнее и прочее. Но не тут-то было. Он опять был с друзьями, а увидев меня, вышел вперёд и нагло улыбаясь, приближался, помахивая тонкой, длинной палочкой. Отступать было не в моих правилах и я, внутренне собравшись и приготовившись к худшему, шёл прямо на компанию. Была весна, распутица. Снег уже практически сошёл, но стояла грязь, хотя натоптанные тропки были относительно сухими.

– Привет, парняга! – ухмыльнулся Фома и подцепив кончиком палочки грязь, бросил её в мою сторону.

Я увернулся и шёл вперёд, не обращая внимания на то, что мне заступили дорогу. Выбор был один, поравнявшись с противником, бить первым, а потом прорываться. До лёлькиного дома было недалеко. И вдруг из-за Фомы вывернулся парень.

– Толика не трогай! – резко остановил он моего недруга.

– Привет Толян, – первым протянул руку. Я её с удовольствием пожал.

– Всё нормально, иди. Потом «побазарим».

Это был «Рыбачок» – весьма известный и авторитетный в определённых кругах парень, с которым у меня сложились неплохие отношения благодаря общим знакомым. Мы перемигнулись, и я продолжил свой путь. Лёлька-Варя аккуратно уложила в бидон обещанные яйца, и после небольших расспросов, я пошёл назад. Хорошо представляя злопамятную натуру Фомы, я предвидел, что он должен устроить засаду. Мне было важно не столько прийти домой целым и невредимым, сколько прийти с непобитыми яйцами (простите за невольный каламбур). Железнодорожную линию можно было пересечь в нескольких местах. Одним из самых коротких путей был проход по улице, находящейся за пожарной командой, с переходом железнодорожных путей западнее вокзала. Другой, более дальний путь проходил по железнодорожному виадуку, восточнее вокзала. В рассуждении о том, где может быть засада, я перемудрил, так как посчитал своего противника несколько умнее. Я посчитал так, что Фома должен догадываться о том, что я предвижу засаду, а значит, пойду дальним, более безопасным путём. Вот тут я его и перехитрю, думалось мне. Пойду коротким, как бы не думая о предстоящей встрече. Мой противник конечно же и не мыслил такими сложными умозаключениями как я, а просто решил встретить меня там, где все пацаны ходят, сокращая дорогу. Когда я прошёл почти весь путь, оставалось метров тридцать до железной дороги, и завернул за угол строящихся гаражей, увидел – меня ждут. Отступать было может и не поздно, убежать возможность была, но это было не в моих правилах. А впрочем, это правила, мне кажется, не мои, а нормальных пацанов, каковым я и старался быть.

Фома как всегда был с компанией друзей. Одного из них, Ефрема, я знал, другие были не знакомы. Они обступили меня со всех сторон, незнакомые сзади и по правому «краю», Ефрем спереди и чуть слева, мой главный неприятель стоял рядом и поигрывал перед моим лицом ножичком. Ножичек был изготовлен из ножовочного полотна, рукоятка обмотана изолентой. Вроде и «шутейный», ненастоящий, но горло то он перерезать мог спокойно. А Фома и помахивал около него.

– Ну что? Покупаемся? – ехидно спросил он.

Надеяться на помощь случайных прохожих не было возможности.

В левой руке у меня был бидон с яйцами, правая была свободна. Было «западло» показывать свои, мягко говоря, опасения, поэтому вёл я себя сообразно ситуации.

Сыграла интуиция самозащиты, скорость мышления, которая в критических ситуациях работает нормально, и конечно тот, которого я мысленно называю «Ангел -Хранитель», Бог такими мелкими случаями как мой и не занимается.

Дата добавления: 2015-08-05